Легенды Бенсонс-Вэлли

Финал бильярдного турнира

Под конец зимы 1931 года на Мэйн-стрит перед залом Австралийской национальной ассоциации появилась грифельная доска на подставке. На ней мелом было выведено:

Еще одно лишнее объявление — ну кто в Бенсонс-Вэлли не знал про финал турнира! В обычное время он вызывал интерес только среди любителей. Игра всегда носила строго спортивный характер, даже когда играли давние соперники — АНА и «Королевский дуб». Но в этом году сержант Флаэрти был неспокоен и потому вместе с констеблем Лоутоном Промежду-Прочим намеревался официально присутствовать на финале.

Бильярдный турнир не мог не отразить изменений, происшедших за последнее время в Бенсонс-Вэлли. До депрессии в городке имущественные различия проявлялись не так резко и богачи не очень-то задирали нос. Фермеры — крупные, средние и мелкие — сообща толковали про дождь (или про то, что его нет) и про цены на масло. В застойные периоды фермеры бок о бок с рабочими трудились на молочном заводе, в оранжереях или шахтах. Сыновья и дочери обитателей городка в ту пору переженились, и родители этому не препятствовали. Сын рабочего или мелкого фермера, если он был недурен собой и не растяпа, мог соблазнить дочь богатого фермера, управляющего банком или лавочника и даже жениться на ней. Только очень богатые семейства посылали своих отпрысков в изысканные мельбурнские школы, а все остальные дети посещали местную школу и, повзрослев, приходили к выводу, что дружба важнее денег и социальных предрассудков.

А потом шахта закрылась, на молочном заводе машины работали не полный день. Большинство рабочих семей перебивалось на пособие. Мелкие фермеры — те, что поселились по краю долины, на скудных землях, очутились в руках банков, многих выгоняли с ферм, и они присоединялись к стоящим в очереди за пособием городским безработным. Очереди эти увеличивались с каждым днем. Скрытые прежде классовые и имущественные барьеры стали так высоки, что их не могла преодолеть даже юная любовь. Те, что побогаче, держались поближе друг к другу, чтобы защитить свои привилегии, и с презрением осуждали «бродяг», которые «не хотят работать». Разорившиеся фермеры вместе с рабочими и безработными проклинали богачей, которым ни до кого дела не было. Лавочники, как начинка в пироге, льнули и к тем и к другим и оплакивали вместе со всеми добрые старые времена. Рабочие постепенно сплачивались, и скоро молочный завод смолк в безнадежной забастовке. Безработные повторяли мельбурнские требования — положить конец выдаче пособий продовольствием. Городок стал свидетелем печального зрелища: люди, которые жили в одной долине и даже учились когда-то в одной школе, на улице проходили мимо, даже не кивнув друг другу.

И вот теперь вся взаимная классовая неприязнь сосредоточилась, как это ни нелепо, на таком пустом занятии, как бильярдная игра.

Местные букмекеры впервые в истории начали записывать ставки на финальный матч по бильярду. Да еще какое выгодное оказалось дело — не успевали записывать! АНА шла шесть против четырех, «Королевский дуб» точно так же: шесть против четырех.

По всем данным, должна была победить АНА — как и случилось в последних пяти финалах, — но разгоревшаяся вражда разжигала страсти; вскоре ставки на «Королевский дуб» шли уже пять против одного. Шансы игроков оценивались в зависимости от их темперамента.

В семь вечера в ту пятницу команда «Королевского дуба» собралась в трактире, чтобы перекусить и провести военный совет.

Дарки, в старом спортивном костюме и в рубашке с открытым воротом, нервно крутил сигарету.

— У меня прямо руки дрожат. Весь день работал на дробилке. Эти-то паршивцы и дня не проработали за всю свою жизнь. Обставят они нас. — Он взял из стойки кий и попробовал срезать шар в лузу. — Ну вот, промазал. Кий не могу держать — трясется.

Капитан команды Том Роджерс был, как всегда, одет очень строго: черный костюм с узкими брюками и узкими лацканами, галстук, целлулоидный воротничок.

— Только не вешать носа! — сказал он. — Если мы войдем туда уверенно, может, и победим. Практики у нас было хоть отбавляй.

Нервным движением он поправил свой галстук.

Джек Аткинс, по прозвищу Как-Ни-Верти, или Кузен Джек, который работал на обжиге кирпича и знал одну только радость — выпить кружку пива да сыграть в бильярд, рассудил:

— А я, как ни верти, вот что скажу: если мы, как ни верти, будем бить только наверняка, и не будем оставлять им подставок, и не будем гнаться за всякими там сногсшибательными ударами, то как ни верти, а им крышка.

Он хитро прищурился и почти дотянулся нижней губой до носа.

Эрни Лайл, подтянутый, хоть и в поношенном костюме, высказался так:

— Очень многое зависит от жеребьевки. Если Тому достанется Тай и Том выиграет, можно считать, что мы победили.

Он взял кий и пошел потренироваться с Дарки, пока остальные рассуждали о жеребьевке.

Хозяин «Королевского дуба» старина Фред Мэннерс, маленький кособокий человечек, такой перекрученный, что мог глядеть назад, не поворачиваясь, — довольно удобный дефект, когда надо последить за полицейским или поглядеть вслед хорошенькой девушке, — сказал:

— Откровенно говоря, они ведь играют у себя — это десять очков форы. Финал надо играть на нейтральной территории.

По причине, лучше известной местным острякам, Фред Мэннерс именовался Затычкой. Сейчас он стоял в своей излюбленной позе: пальцы правой руки заткнуты за пояс, носок левого башмака закинут за правый и нацелен прямо на слушателей.

— Да, центральный стол в АНА — самый гладкий и строгий в городе, — сказал Эрни Лайл. — Финалы всегда на нем играют.

— Это война против господствующего класса! — просунув голову в дверь, заявил уборщик трактира Полковник Макдугал. — Классовая борьба на бильярдном столе!

— Как ни верти, а я… — начал Аткинс, но не договорил и повернулся к Дарки. — Ты бы не играл перед самым матчем на этом столе. Тяжеловат он… Так вот, как ни верти, а мы должны их сегодня обставить. Я, как ни верти, пять фунтов на нашу команду поставил и знаете, с кем полюбезничал?

— С кем? — спросил Дарки, как всегда с удовольствием слушая любимую присказку Аткинса. — Уж не с букмекером ли из Гранда? Смотри, как бы он тебя не надул.

— Нет, с самим мистером Таем, городским секретарем и инженером, — ответил Как-Ни-Верти, первый раз в жизни опустив свою присказку.

— Ну, уж если до этого дошло, так мы победим, это факт, — сказал Дарки.

— Хочет кто-нибудь глотнуть еще перед выходом? — спросил Фред Мэннерс, ковыляя к буфету.

Не зря, видно, сплетничали, будто его держали в команде за то, что он не скупился на угощенье, продавал в кредит и разрешал когда угодно пользоваться бильярдным столом, особенно членам команды «Королевский дуб».

— Будь я проклят, если не хлебну виски. Надо же нервы успокоить, как ни верти, — заявил Аткинс.

— Как ни верти, и я опрокину кружечку пива, чтобы руки не тряслись, — передразнил его Дарки.

Том Роджерс и Эрни Лайл поблагодарили и отказались.

— Вот выиграем, тогда пей не жалей, — усмехнулся Том.

Тем временем четверо из пяти игроков АНА собрались потренироваться на большом столе в Гранд-отеле, по очереди делая удары.

— Да, джентльмены, сегодня нам предстоит серьезный вечерок, — поспешно входя в зал, бросил Тай — капитан команды. — В городе и так волнения, не хватает только, чтобы этот сброд из «Королевского дуба» выиграл финал. Победа — вот что нам доктор прописал! — Тай говорил с деланной беспечностью.

Немного погодя пришел Фред Симингтон, по прозвищу Долговязый, из нейтральной команды ветеранов. Он был назначен официальным маркером. Фред велел освободить стол и начал его чистить. Фред был такой коротышка, что с трудом дотягивался щеткой до середины стола.

Члены клуба расположились у камина близ двери. Кто играл в шахматы, кто в крибедж или бридж, а кто строил прогнозы, как АНА изничтожит этот сброд из «Королевского дуба». Может быть, когда-то и где-то в Австралийскую Национальную Ассоциацию входили представители всех слоев общества, но в голодные тридцатые годы в Бенсонс-Вэлли это был очень замкнутый кружок. Похоже было, что принимали туда в зависимости от размера банковского счета, марки машины и занимаемой должности. Да, похоже было, что теперь-то они наконец и сведут старые счеты — эти чистоплюи и рабочий народ — тонким концом кия или толстым (если понадобится).

Под фотографией королевы над камином красовался в ожидании победителя серебряный кубок — «щедрый дар фирмы Эмблер». Тут же прохаживался и сам Эмблер с изысканной поздравительной речью в честь блистательной победы АНА в нагрудном кармане. Зал начал заполняться. В колясках, двуколках, на велосипедах зрители съезжались со всего округа, и скоро Мэйн-стрит была совсем запружена, велосипеды торчали в разные стороны.

Люди норовили пробиться на удобное местечко, поближе к главному столу. Когда прибыла команда «Королевского дуба», противники и не подумали приветствовать ее, как это было заведено.

Фред Симингтон распорядился, чтобы зрители отошли от главного стола. Кое-кто из молодежи вышел на улицу, чтобы наблюдать матч через большое окно.

Фред подозвал обе команды и произнес речь, словно судья перед состязанием по боксу. Прежде всего он обратил внимание игроков на правила, которые какой-то остряк развесил по стенам: не наваливаться животом на стол, не рвать сукно и не оставлять сигареты на краю стола.

— Итак, джентльмены, — продолжал Долговязый Фред речь, которую репетировал целую неделю, — вам надлежит сыграть пять партий, каждая до ста очков, время каждой игры — полчаса. Победителям, лучшей тройке из пятерых, будет вручен почетный трофей — кубок Эмблера.

Послышались вежливые хлопки с той стороны, где собрались болельщики АНА, а также приглушенные проклятья и свистки тех болельщиков за «Королевский дуб», которые получали недельное пособие продовольствием в лавках Эмблера, — самые низкосортные продукты.

— Мои решения и счет очков — окончательны и не подлежат обсуждению. Капитаны команд будут тянуть жребий — кому начинать. Желаю удачи, джентльмены. Пусть победят сильнейшие.

Желтолицый, с круглой, как мяч, бритой головой, Тай уверенно и надменно шагнул к Тому Роджерсу. Они обменялись холодным рукопожатием. Оба вытянули из шляпы по свернутой в трубочку бумажке и вручили их Фреду Симингтону, который объявил:

— Первая игра: Л. Дж. Дигдич — АНА и Э. Лайл — «Королевский дуб».

— Ну, Эрни ему всыплет! — присвистнул Дарки, чтобы подбодрить друга.

С жеребьевкой покончили быстро. Тай и Том Роджерс, капитаны и лучшие игроки команд, вытянули последнюю игру. Эрни Лайл нервно сбросил пиджак. Лори Дигдич снял свой твидовый пиджак с подчеркнутым спокойствием — приветливый и учтивый, усики щеточкой. Добряк, когда это можно себе позволить, он всем на свете благодетельствовал и расточал любезности, но депрессия словно подменила его, и его популярность в городке сразу упала после того, как он согнал нескольких фермеров с их земли. Дигдич взял из стойки у стены свой собственный кий.

Эрни Лайл помелил кий Фреда Мэннерса — по случаю такого события тот предоставил его в пользование всей команды «Королевского дуба». Маркер сосредоточенно метнул монету — кому начинать. Эрни Лайл сделал удар меченым. Он не соразмерил величину стола, и ни один из шаров не вернулся за черту. Теперь их ничего не стоило уложить в любую из средних луз. Дигдич, тщательно прицелившись, срезал красный. Маркер объявил счет и вернул его шар. Дигдич пригнулся, чтобы положить теперь свой от белого шара.

— Ставлю квид: Эрни его разделает, — высунувшись из толпы у окна, сказал Арти Макинтош. В одной руке он держал раскупоренную бутылку пива, в другой — пирожок с мясом.

Дигдич сердито поднял голову.

— Пари! — сказал он и от злости промазал простой шар.

— Деньги на бочку! — с вызовом крикнул Арти Макинтош, швыряя на пол фунтовую бумажку (он только что вернулся с работы в управлении водоснабжения и был пока при деньгах).

Дигдич прикрыл ее своей.

— Пари строго запрещаются! — объявил сержант Флаэрти, памятуя, что его свободное толкование законов не раз подвергалось нападкам со стороны почтенных горожан.

Эрни Лайл сыграл трудный карамболь, и ему посчастливилось срезать красный шар в лузу.

— Вот это еще куда ни шло! — нервно бросил он в сторону.

Затем он сделал кряду восемь ударов, однако Дигдич ответил двенадцатью отличными ударами. По местным масштабам Дигдич был хороший игрок и, если был в форме, мог обыграть Тома Роджерса и даже Тая. Эрни Лайл не был для него серьезным противником, хотя удар у Эрни был уверенный.

На половине игры у Дигдича было на пятнадцать очков больше. Зрители замолкали, когда игрок целился, перешептывались между ударами, приветствовали удачный удар и не скупились на похвалы: «вот это да!», «отличный шар!»; при неудаче утешали: «правильно бил», «эх, мог бы и попасть», но под спортивным азартом крылось напряжение: вот-вот — и вулкан начнет извергать огонь.

В самый острый момент в переулке послышался шум, и к окошкам протиснулись сорванцы с Лердиберг-стрит.

— Кто бьет? — спросил их вожак Рыжая Макушка Пиктон — мастер на всякие проделки. — Уолтер Линдрум?³ Да он с ума сошел — играть за АНА!

— Не Линдрум это, а Дигдич, — сказал другой паренек. — Только он почище Линдрума будет. Не знаешь, что ли? Все эти фермы и овец, что он недавно заимел, он же на бильярде выиграл!

Это были свои ребята, сливки городской молодежи, всеобщие любимцы. Не зная, куда девать энергию, они придумали уйму очаровательных занятий: били уличные фонари, обвязывали каминные трубы мокрыми мешками, пугали вдов, ломали что могли в танцзалах, играли в «брось монетку», стучались в двери, выслеживали парочки на «тропе влюбленных», изничтожали кошек, грохотали под окнами жестянками, набитыми камешками, и бомбардировали булыжниками железные крыши. Проделывали они все это потому, что чаще всего сидели без работы, без пенса в кармане и помирали со скуки.

— А это Эрни Лайл, торговец дровами, — сообщил шутник Пиктон, и Эрни промазал легкий карамболь. — Как насчет дровишек, Эрни? Ночи-то ух какие холодные!

— Получишь в ухо, — предостерег Рыжего Дарки.

— Этому чудаку Эрни тоже подкинул пару полешек.

— Нельзя ли установить тишину? — повернулся Дигдич к маркеру.

— Да, да, — заверил Фред Симингтон. — Прекратите разговоры! Ведите себя прилично, или я закрою окно!

Фред добился лишь того, что шуточки лердибергской шайки обрушились на него самого.

— Если играет не лига ветеранов, — заметил Рыжая Макушка, — тут уж старина Фред знай плутует с очками.

Объявив счет, Фред Симингтон, словно бы не обращая внимания на нарушителей порядка, стал незаметно подвигаться к окну. Вдруг он резко повернулся и влепил Рыжей Макушке оплеуху. Вся компания с криками скрылась в ночи, отправилась на поиски других развлечений — может быть, решила подвергнуть обстрелу крышу вдовы Джонсон.

Игра продолжалась. Эрни Лайл с мрачной решимостью медленно шел к победе. Он сделал пятнадцать ударов подряд, хоть и не бог весть каких сложных. Дигдич ответил семью. Счет перевалил за семьдесят. Дигдич был всего на пять очков впереди.

Противники резко отличались по стилю игры. Дигдич бил уверенно и свободно, время от времени доставая из кармана жилета собственный мелок и осторожно приваливаясь к столу пухлым животом, когда надо было тянуться к шару. Он рассчитывал свои удары так, чтобы оставлять шары в выгодной для себя позиции. Эрни Лайл нервничал, но старался изо всех сил, чтобы не подвести команду.

Он то и дело хватал мелки, которые лежали по обе стороны стола, и мелил свой кий больше, чем требовалось. Шары Эрни клал хорошо, но ему редко удавалось ставить их в выгодную позицию.

Дигдич набрал девяносто, на одиннадцать очков больше, чем Эрни, и начал играть очень осторожно, выжидая удобный момент, чтобы закончить партию. Эрни представилась возможность сделать несколько сложных ударов, но ему не везло. Зрители ждали неизбежного конца; даже самые верные болельщики «Королевского дуба» в глубине души уже не надеялись, что их игрок победит. Однако Эрни не сдавался — как-никак он здорово натренировался за долгую зиму, когда был без работы. Он три раза подряд уложил в лузу красный шар, сделал карамболь, трижды положил свой в лузу и вышел вперед. Низко согнувшись над кием, он прицеливался теперь в правый дальний угол. Его шар с такой силой влетел в лузу, что выскочил обратно. С той стороны, где толпились болельщики «Королевского дуба», раздались тяжкие вздохи; оттуда, где расположилась АНА, донесся вздох облегчения. Болельщики АНА даже забыли отдать должное противнику, как предписано спортивной этикой, и воскликнуть: «Эх, не повезло!»

Теперь уже и Дигдич явно нервничал, хотя разыгрывал сравнительно легкий карамболь. Человек он был темпераментный, а игра шла не простая — это он чувствовал. Точными ударами он набрал девяносто восемь и заметил следующий легкий шар.

— А я вам говорю, Эрни его отделает! Ставлю шесть против четырех! — выкрикнул Арти Макинтош, допив бутылку и швырнув ее через плечо в темноту.

Дигдич приостановился, поднял голову и негодующе поглядел сначала на Арти, затем на маркера.

— Отставить разговоры! — крикнул Фред Симингтон. — Прошу во время игры соблюдать тишину!

Лори Дигдич стал снова целиться, казалось, вполне спокойно. Наконец он ударил. Взгляды всех следовали за красным шаром. Шары стукнулись — и это был единственный звук, нарушивший тишину. Эрни Лайл напряженно следил за белым шаром: тот упал в сетку, не задев краев лузы.

Игроки АНА и их болельщики разразились аплодисментами. Большинство болельщиков «Королевского дуба» воздержалось от положенных формальностей. Дигдич протянул руку Эрни Лайлу, тот пожал ее скрепя сердце, после чего Дигдич забрал свой выигрыш.

— Не повезло тебе, Эрни, — сказал Том Роджерс. — Да у него и нелегко выиграть.

— Шары к нему сами шли, — утешал Дарки, похлопывая Эрни по спине. — И все же мы побьем мерзавцев.

Маркер объявил счет и записал результат на доске возле табло, затем вызвал к столу Фреда Мэннерса и Чамми Флеминга из АНА — прозвища он, разумеется, опустил.

Если Фред Мэннерс не слишком высоко котировался в команде, то Чамми Флеминга вообще не стоило бы пускать к столу. Конечно, если не принимать в расчет его отца, сквоттера Флеминга. На бильярде сквоттер Флеминг никогда в жизни не играл, зато был самым богатым человеком в городе, председателем муниципального совета, президентом городской компании «Лучший продукт» и главным держателем акций местной промышленности. Каждый из этих постов обеспечивал ему власть над товарищами сына по команде. Правда, Чамми могли взять в команду и по другим соображениям: он так косил, что приводил противника в полное замешательство. Но даже с таким несомненным преимуществом, как у него, — глядя на один шар, он ударял другой — Чамми не смог бы выиграть ни у кого, разве только у Фреда Мэннерса.

— Чамми — главный капиталистический элемент! — сказал Полковник. — Жаль, что он не попался кому-нибудь другому.

— Да ему даже старина Мэннерс нащелкает, — уверил его Дарки.

Длинный Чамми и коротышка Мэннерс готовились к схватке с невероятной тщательностью и серьезностью — как в известном водевиле. Знаменитые комики В.С. Филдс и Гарри Тейт, верно, думали, что высмеяли все повадки завсегдатаев и фанатиков бильярдных, да жаль, не пришлось им повидать, что выделывали Мэннерс и Чамми. Глядя на их ужимки, можно было подумать, что Филдс и Тейт представляют самих Линдрума и Макконачи. Хотя куда там, такого не выделывали даже знаменитые комики!

Старина Мэннерс лихо сбросил пиджак и, выхватив у Эрни Лайла кий, покатал его по столу, может быть заподозрив, что от усилий Эрни он согнулся. Затем он примерился к нему, старательно намелил кончик, сдул лишнее и помелил опять, еще более тщательно. Потом он натер мелом большой и указательный пальцы и провел по кию шелковым платком, дабы удостовериться в том, что он достаточно гладкий и хорошо скользит по руке. Приготовления противника отличались не меньшей тщательностью и изысканностью манер — только, примеривая кий, он нацелил его в потолок, а не в пол, как Фред Мэннерс.

Каждый из противников разыграл несколько воображаемых ударов на радость острякам — правда, те подшучивали довольно добродушно, — и только после всего этого Фред Симингтон метнул монету, поймал ее на тыльную сторону руки и прикрыл другой рукой.

Чамми выпало начать игру.

Он склонился в грациозной позе, судорожно подрыгивая левой ногой, словно желая помочь шарам уйти за черту.

Старине Мэннерсу досталось трудное расположение шаров — белый перед чертой, красный впритирку к борту, — и он, прищурившись, наклонился над столом, прикидывая, под каким углом ударить.

— Если Фред не станет стрелять к… растакому… дьяволу, — заметил Спарко Ругатель, обращаясь к своему дружку Фредди Живоглоту, — он ему всухую накостыляет.

Фред Мэннерс решил игнорировать этот деликатный намек на его склонность бить, как бог на душу положит, опять склонился над столом и, видимо рассчитав наконец энный угол, приготовился к удару. После того как он ударил по шару, с ним стало твориться нечто странное: лицо у него перекосилось, он вытянулся, приподняв правую ногу, и, извиваясь всем телом, стал делать кием воображаемые удары в отчаянной попытке направить путь шаров. Какое удовольствие он получал от игры — одному богу было известно!

Но случилось невероятное: Мэннерс с такой силой ударил своим по красному, что свой два раза обошел стол. За это время красный шар с силой влетел в дальнюю угловую лузу, выскочил оттуда и покатился к средней лузе. Изумленные зрители, не веря своим глазам, увидели, как свой задел другой белый шар и оба они исчезли в угловой лузе, а красный — в средней. Верных десять очков!

Секунду-другую все растерянно молчали, затем разразились смехом и шутками.

— Я так и метил! — заорал Фред Мэннерс. — Я вам честно скажу: я на этом ударе целую неделю практиковался…

Вдохновленный собственным мастерством, Фред вознамерился уложить красный в одну угловую лузу, а белый в другую, из начальной позиции. Он снова изящно протер платком кий и густо намелил его.

— Ставлю квид, не выйдет, — поддразнил его Арти Макинтош, пытаясь вернуть свои потери.

Когда дело касалось бильярда, ничего не стоило поймать Мэннерса на удочку — это Макинтош знал преотлично: трактирщик был легкой добычей для бильярдных акул. Разыгрывался старый трюк: две-три игры мазали вовсю и поднимали ставки на уровень кармана Мэннерса, если не на уровень его игры. Всю зиму напролет акулы жили за его счет, пока Арти не подал идею, чтобы трактирщик учитывал проигрыши при уплате налогов.

Мэннерс отвел пари, может быть считая, что он не должен обыгрывать своего же болельщика. Он тщательно изучал позицию. У Чамми Флеминга был собственный мелок, и он случайно оставил его на краю стола. Мелок попался Мэннерсу на глаза. Он грозно выпрямился и потребовал, чтобы мелок убрали. Наконец удар был сделан, но оба шара остановились в двух футах от луз.

— Просто малость ошибся, не горюй, Фред, — утешал его Арти Макинтош и громко объявил: — Повторяю: ставлю квид на Мэннерса! — Потом, повернувшись к Полковнику, добавил по-ирландски: — Другой-то, посмотрите, пальнет сейчас на соседний стол!..

Кто-то из АНА пожал плечами в ответ на это оскорбление по адресу такого мастера, как Чамми, но сквоттера Флеминга это вовсе не позабавило.

— Пари, деревенщина ты неотесанная! — бросил он, удивив присутствующих своей готовностью играть открыто, при всех.

За этим пари последовали другие.

— Деньги приберите, чтобы никто не видел, — посоветовал сержант Флаэрти.

Игра продолжалась, игроки «давали класс», а зрители забавлялись шуточками. Так прошло минут двадцать пять, а счет ни у того, ни у другого не дошел до пятидесяти. Чамми играл в своем обычном темпе, а Мэннерсу не всегда везло в его блистательных эскападах.

— Вы играете уже двадцать пять минут, — важно предупредил маркер. — Если ни один из вас в положенное время не наберет до ста, победителем будет объявлен тот, у кого больше очков.

Взбодренные таким образом игроки удвоили усилия и стали играть вдвое хуже. Шум снаружи возвестил о возвращении компании с Лердиберг-стрит; мальчишкам наскучило бомбардировать крышу вдовы Джонсон, видно, им захотелось еще раз прокомментировать матч. Сержант Флаэрти подошел ближе к окну.

Заметив, что Мэннерс приготовился к удару, Рыжий Пиктон притаился за спиной сержанта и вытянул руку. Мэннерс просто из себя выходил, если кто-нибудь мешал ему или шумел, когда он приготовился бить.

Кто в Бенсонс-Вэлли не помнил, как однажды Тилли, молоденькая жена Мэннерса, которая заехала как-то сюда и нанялась работать барменшей в «Королевский дуб», да и вышла за трактир замуж, — так вот, как однажды Тилли, обслуживавшая потребителей спиртного в недозволенное для этого время, влетела в бильярдную в самый критический момент: Мэннерс приготовился к смертельному удару. «Арти Макинтош щиплется и ругается нехорошими словами», — пожаловалась Тилли, никогда не упускавшая случая наябедничать на неугодных ей ухажеров, дабы отвести отнюдь не безосновательные сомнения супруга в ее верности. Старина Мэннерс попытался пропустить это мимо ушей. «Да ты что, не слышишь, что ли? — настаивала Тилли. — Он меня стервой обозвал!» Мэннерс сделал удар и, как всегда, промахнулся — правда, обычно он бил все-таки лучше. «А ты и есть стерва! — взревел он. — Он раз в жизни сказал правду, и я то же скажу: стерва ты паршивая, вот и все».

И вот сейчас Рыжий, грубо поправ закон личной неприкосновенности, поддал Мэннерсу под локоть как раз в тот момент, когда он хотел сделать удар.

Промазав, Мэннерс издал яростный вопль и, перехватив кий за тонкий конец, с неожиданным проворством замахнулся на Рыжего, но тот уже нырнул под окошко. Мэннерс так хватил по окну, что стекло разлетелось вдребезги. Лердибергские молодцы ударились в бегство. Сержант Флаэрти принялся усмирять Мэннерса, а констебль Лоутон бросился в парадную дверь в безнадежной попытке настигнуть нарушителей порядка.

Мэннерс снова прицелился и промазал — на сей раз уже без помощи Рыжей Макушки. Когда до конца партии оставалась всего минута, Чамми Флеминг случайно положил своего и вырвался на одно очко вперед. Тогда Мэннерс взялся за свои обычные манипуляции, готовясь положить в лузу довольно трудный шар. Все стихли, словно студенты, наблюдающие, как хирург делает сложную операцию. Мэннерс дергался во все стороны, и все-таки шар вошел в лузу. А Чамми положил красного, хотя намеревался положить белого, и счет стал 2 :0 в пользу АНА.

Болельщики АНА тайно злорадствовали: теперь на очереди были три их лучших игрока. Болельщики «Королевского дуба» явно приуныли. Казалось, поражение было неминуемо, и они принялись искать тому оправдание. Виной всему жеребьевка, сокрушались они; ну, попался бы Чамми Флеминг кому другому, а не Фреду Мэннерсу — тогда бы хоть одну игру взяли. Эрни Лайл победил бы любого, кроме Дигдича, и, уж конечно, не вытяни Том Роджерс Тая, победа ему была бы обеспечена. Однако сами игроки были настроены менее панически. Они посовещались, проявив твердую решимость победить. Решимость эта держалась в основном на неприязни к «этим богатым задавалам».

Однако никто всерьез не надеялся, что в третьей игре Как-Ни-Верти Аткинс победит управляющего банком Комбера. Хотя игроки «Королевского дуба» не жаловали вообще всех игроков АНА, для Комбера Аткинс делал исключение. Управляющий был сторонником Дугласовского «Социального кредита», а Как-Ни-Верти Аткинс — одним из немногих, поверивших в это мероприятие, хотя Полковник Макдугал и Том Роджерс всячески старались ему втолковать, что никакой реальной помощи рабочим майор Дуглас не окажет. Но всю свою жизнь Аткинс мечтал играть в команде, завоевавшей кубок, да к тому же пари с Таем на пять фунтов — три против одного — явно грозило одержать верх над туманным обещанием майора Дугласа насчет национальных дивидендов.

У Комбера класс игры был не ниже, чем у Дигдича. Однажды на тренировке он даже обыграл Тая. Это был аккуратный, проворный человечек, голова у него работала, как счетная машина, а по выражению его лица можно было подумать, что он пресвитерианский священник. Начал он игру неудачно: не отбил шары за черту.

Аткинс — у него был очень представительный вид в черном костюме — в первый заход сделал семь ударов подряд. Бил он мягко, хотя днем ему приходилось заниматься отнюдь не «мягкой» работой. Он резал очень сложные шары, иногда без всякой к тому необходимости. Чужие шары он клал в лузу довольно плохо и поэтому предпочитал играть свои и особенно карамболи, которые исполнял очень эффектно. После каждого удара, изящно подняв кий, он как бы прочерчивал им в воздухе путь шара — это был его излюбленный жест.

Комбер снова не взял ни одного очка, Аткинс же набрал еще семь. Надежды «Королевского дуба» начали оживать. Может, старина Как-Ни-Верти будет на высоте: на ответственной игре он всегда в лучшем виде. Но Комбер набрал двадцать пять очков в один заход, и Арти Макинтош крикнул, что он ставит фунт на Как-Ни-Верти: он хотел подбодрить товарища. Букмекер из Гранд-отеля торопливо записал ставку.

— Как ни верти, а мы еще поглядим, — шепнул Аткинс Тому Роджерсу. — Я в форме. Возьму да выиграю, как ни верти.

Комбер начал утверждать свое превосходство, набрав до сорока очков, прежде чем Аткинс снова взялся за кий. Но Как-Ни-Верти упрямо не сдавался — играл очень осмотрительно, пока не представился удобный случай, а тогда набрал сразу десять и затем еще двенадцать очков.

Памятуя, что Как-Ни-Верти вдохновляется, когда его подбадривают, болельщики «Королевского дуба» прибегли к явной лести: то и дело они отпускали восторженные комплименты — достаточно громкие, чтобы чуткое ухо Аткинса уловило их. Они аплодировали, даже когда Аткинс делал простейший удар, и демонстративно выложили последние денежки, лишь бы Аткинс не падал духом.

Однако несмотря на все эти ухищрения, банковский управляющий Комбер, используя каждую возможность, медленно продвигался вперед и дошел до девяноста с разрывом в двадцать очков. Но вот, преисполнившись уверенности, он сделал неосторожный удар, и красный шар застрял в лузе.

Прекрасная подставка для Аткинса! Как говорится, надейся, пока жив!

Однако когда Аткинс склонился над столом, болельщики «Королевского дуба» увидели, что он и не смотрит на эту подставку — на готовенькие шесть очков! — а нацеливается в белый шар.

— Не хочет его бить! — проворчал Макинтош. — Разыгрывает карамболь.

— Да посмотри ты на красный, ради Христа! — заорал Дарки. — Не оставляй ему шесть очков!

Искусный карамболист Аткинс никогда не играл в снукер. Он презирал прямой удар в лузу: так играют любители снукера, а не настоящие бильярдисты. С невозмутимым видом он исполнил трудный карамболь, оставив красный шар застрявшим в лузе. АНА с насмешкой, а «Королевский дуб», словно оцепенев, следили, как шар, пущенный Аткинсом, завинтился от другого шара в борт и покатился к противоположному борту. Если бы Аткинс промахнулся, турнир был бы закончен! Но белый шар, хоть и терял скорость, катился прямо к красному. На последнем обороте он накатился на красный, и оба шара упали в лузу. Это дало Аткинсу восемь очков. «Королевский дуб» бурно приветствовал своего игрока, и Как-Ни-Верти принял их аплодисменты с самодовольно-снисходительным видом, как провинциальный адвокат, задавший удачный вопрос; нижняя губа Аткинса почти коснулась носа, как бы говоря: «Я-то, как ни верти, знал, что все будет в ажуре!»

Болельщики АНА по-прежнему посмеивались: они еще чувствовали себя в безопасности.

Преисполнившись гордости, Аткинс разыгрывал теперь только самые сложные карамболи и свои шары, понемногу набирая счет, пока не сравнялся с Комбером на девяноста четырех очках. Теперь смеялись уже противники АНА.

— Нет, больше не могу! — взвыл Арти Макинтош, умоляюще вскинув руки. — Остановите его! Не могу больше!

Аткинс через весь стол положил своего шара, подкатив другой шар к лузе. Теперь ему нужно было набрать всего три очка: положить красный или свой. Белый стоял за чертой, а красный был прижат к левому борту. Воцарилась мертвая тишина, словно на похоронах, когда опускают гроб. Аткинс изучал положение на столе так спокойно, как будто тихо-мирно играл с дружком в «Королевском дубе». Он рассчитывал, куда пойдет белый шар, если он исполнит карамболь.

— Карамболь не выйдет, — осипшим голосом сказал Том Роджерс. — Красный контртушует свой шар.

Будто не слыша, Аткинс обошел стол, чтобы удостовериться, насколько близко красный к борту. Удовлетворенный проверкой, он помелил кий, упер правую руку в бок и важно объявил:

— Как ни верти, а я верну своего и сыграю от красного в дальний угол.

— В таких случаях Линдрум мажет девяносто девять раз из ста, — шепнул Арти Макинтош Полковнику Макдугалу.

Как-Ни-Верти прицелился. Болельщики «Королевского дуба» затаили дыхание, уповая на чудо; болельщики АНА были явно уверены, что чудес в наше время не бывает. Наконец, ровно в три часа, Аткинс сделал сильный удар, дав шару такого винта, какой может сделать только левша. Шар стукнулся о красный и о борт одновременно (первый признак классического удара), завинтился на борт стола (второй признак) и, покатившись по дуге, упал в лузу (третий признак). И вдобавок к этому неслыханному по дерзости удару красный шар, отлетев от короткого борта, исчез в средней лузе!

Перекрывая поднявшийся шум, Аткинс заявил:

— Как ни верти, а я совсем забыл вам сказать: я и хотел сыграть обоими!

«Королевский дуб» снова был в игре! Но впереди оставался Тай, не говоря уже о противнике Дарки в четвертой партии, которая должна была сейчас начаться.

Если и был в Бенсонс-Вэлли человек, которого Дарки ненавидел больше и клял чаще, чем городского секретаря и инженера Тая, это был Данкен — главный директор «Лучшего продукта», фирмы, которая контролировала молочный завод и ряд магазинов в городе. Дарки ненавидел Данкена, так сказать, вдвойне: во-первых, по объективным причинам — за то, что тот был самым большим богачом в городе и важничал почем зря; во-вторых, по субъективным: Данкен уволил его за непокорство вскоре после забастовки на молочном заводе.

Противники начали игру, не обменявшись ни словом и не пожав друг другу руки. Дарки сбросил пиджак и остался в спортивной фуфайке. Данкен играл в жилете и шелковой рубашке. Огромному, грубо сбитому Дарки с его могучими ручищами и выпирающими мускулами больше подошла бы кирка, чем кий, да к ней он был и привычнее. Данкен, безукоризненно одетый, спокойный, уравновешенный, изящно держал кий холеными руками с тщательно отполированными ногтями. Дарки вообще-то производил впечатление очень уверенного в себе человека, но у бильярдного стола становился нерешительным и нервничал, особенно на больших соревнованиях. Данкен, обычно вежливый и снисходительный, у бильярдного стола был холоден и тверд — тверд вдвойне, когда АНА играла с «Королевским дубом».

Игру начал Данкен. У него был точный удар и твердая постановка руки, а кий он держал мягко, как смычок, большим и указательным пальцами. Дарки же слишком далеко отводил локоть при ударе и, крепко зажав в своей ручище конец кия, все норовил ударить посильнее. Данкен был отличный игрок, очень хорошо ставящий шары. Дарки, когда был в ударе, очень хорошо клал шары, но он не следил за позицией и слишком уж гнался за тем, чтобы положить красного — в силу своего пристрастия к снукеру. Практики за эту зиму у обоих было хоть отбавляй.

Начав игру осторожно, противники набрали по восьми очков. Играли они в мрачном молчании, зрители тоже были напряжены, чувствуя преимущество Данкена, который начал вырываться вперед. Довольствуясь простыми ударами и играя очень осторожно, он набрал сорок очков, а Дарки едва перевалил за десять.

— Да, для Дарки он силен! — вынужден был признать Арти Макинтош, поставивший на Дарки все деньги, которые он выиграл на Аткинсе.

— Еще бы! Самое тяжелое, что он поднимает, — это свою шляпу, — огрызнулся Дарки, — а я целый день на дробилке. Поглядите, как у меня руки дрожат.

— Не волнуйся, Дарки, — сказал Том Роджерс. — Если ты соберешься с силами, ты его побьешь.

— На ставке больше, чем просто игра, — напомнил Полковник Макдугал. — Не забудь, как этот негодяй выгнал тебя с завода.

— Эй, Кевин, — позвал Дарки своего старшего сына. — Сбегай-ка в «Королевский дуб» да возьми там «Большую Берту». Этот чертов кий уж очень легок.

Кевин сделал кульбит в окно и скрылся в темноте. Маркер принял решение подождать, пока он вернется. Кевин вернулся в рекордно короткий срок. «Королевский дуб» воспрянул духом. С тяжелым кием и хоть каплей удачи Дарки мог победить любого.

Дарки склонился над столом и послал красный шар в угловую лузу с такой силой, что тот чуть было не раздробил стальной ободок.

— Три очка! — выкликнул Фред Симингтон, быстро вынимая шар.

Дарки снова уложил его в лузу, потом еще раз.

— Это снукер, — сказал кто-то, когда Дарки опять прицелился.

Он промахнулся и свирепо покосился на помешавшего.

С мрачной решимостью Дарки продолжал игру, упорно не желая сдаваться перед изысканной игрой Данкена. Тому не слишком везло: он делал карамболи от борта, клал трудные свои шары и, случалось, подставлял Дарки красный шар. И тем не менее он снова ушел вперед — у него было уже восемьдесят, а у Дарки всего шестьдесят пять.

— Э-э, что там говорить, — заворчал Гундосый Коннорс. — Надо было учесть, что они сильнее.

— С Бертой им не сладить! — раздраженно сказал Арти Макинтош.

— Ладно, — взглянув на Дарки, ответил Гундосый. — Ставлю два боба.

— Не канючь ты, подлая твоя душа! — оборвал Гундосого Дарки.

— Ты на стол смотри, Дарки, — вмешался Эрни Лайл. — Это самая ответственная игра в твоей жизни.

Но тут Данкен набрал еще восемь очков, оставив Дарки в трудном положении. Мало кто осмелился бы утверждать это вслух, однако Дарки любил при случае сыграть на авось, особенно когда оказывался в Сиднее или в каком-нибудь дальнем городишке. И вот сейчас он решил положиться на судьбу — авось вывезет! Ведь ему необходимо было выиграть у Данкена, победить АНА. Сначала он хотел положить красного, а положил своего, затем наметил карамболь — и снова положил своего.

Какой-то храбрец осмелился засмеяться.

— Им сегодня везло, как самому Конноли, — сказал Дарки. — Теперь наш черед.

И он снова ринулся в атаку, точно вколачивая шары в лузу и нет-нет выигрывая на случайных ударах. Ничто так не раздражает игрока, как удачливый противник. Данкен начал суетиться и мазать простые шары. Дарки сравнялся с ним на девяносто одном очке, играя скорее в снукер, чем в бильярд. Теперь он был само спокойствие, и ненавистный Данкен оказался вдруг в его руках. Меченый шар Данкена остановился у самой лузы, красный стоял неподалеку от короткого борта. Превосходная позиция, чтобы забить белый и отбить за черту свой и красный.

Дарки наклонился над столом, чтобы совершить непростительный грех. Но, видно, он все-таки колебался и, прежде чем ударить, взглянул на Тома Роджерса. Том покачал головой, словно говоря: «Если мы победим, то победим честно».

Тогда вместо того, чтобы уложить белый и послать остальные два шара за черту, Дарки решил положить трудный красный шар, но промазал. Данкен точными ударами добрал до девяноста восьми. Болельщики и команда «Королевского дуба» замерли, когда он приступил к трудному карамболю: на нем могло все кончиться. Однако он промахнулся, и прокуренная комната наполнилась вздохами — кто сокрушался, кто радовался.

Дарки с невероятной тщательностью нацелился, чтобы с трудного положения уложить в лузу красный. Он знал одно — он должен победить во что бы то ни стало. Ударил. Изогнув шею, следил за шаром. Тот забился было в щечках лузы, но все-таки прошел, а свой шар сделал круг по столу и упал в другую лузу.

Том Роджерс метнулся вперед и поднял руки у Дарки за спиной; это был отчаянный призыв, чтоб никто не смеялся и не острил, а то, не дай бог, Дарки рассердится в самый ответственный момент.

— Хороший удар, Дарки, — сказал Эрни Лайл. — Высший класс.

Дарки, чтобы выиграть, надо было набрать три очка; Данкену — два. Позиция была такая, что при удачном ударе Дарки мог выиграть: свой шар стоял всего в нескольких дюймах от красного.

— Дайте-ка подставку и длинный кий, — негромко сказал Дарки.

Шары стояли так, что их мог достать только игрок-левша.

Установив машинку возле белого шара, Дарки приладил длинный кий. Потом начал передвигать машинку в удобное для удара положение и стал целиться, подняв конец кия к самым глазам, словно метатель стрел. Все эти приготовления происходили при полной тишине — никто не двинулся, не вздохнул. Дарки медленно и осторожно поводил длинным кием взад-вперед, потом положил кий на стол и нагнулся, определяя угол наклона.

— Рискованно, Дарки, — мягко заметил Том Роджерс.

— Советовать не разрешается, — напряженно сказал Тай.

Голос врага будто подхлестнул Дарки. Он быстро прицелился и… ударил. Как у всех хороших снукеристов, двинулась только его рука — голова не дрогнула.

Шары стукнулись — будто по нервам ударили. Красный шар стрелой влетел в лузу.

«Королевский дуб» неистовствовал от восторга. АНА утешала Данкена, они все еще были уверены в непобедимости Тая.

Сияющий Дарки поднял как перышко тяжеленную машинку и с такой силой сунул кий в стойку, что та расщепилась.

— Ах ты, вот беда, Фред! — повернулся он к маркеру. — Разволновался, понимаешь.

— Вечная история, — саркастически заметил Тай, пожимая руку Данкену. — Не повезло тебе, старина. А этот мало того, что дуриком настрелял, ему еще надо было стойку разбить.

— Да случайно же! — пытался оправдаться Дарки.

Напряжение ненадолго спало, пока не подошли к столу Тай и Том Роджерс. Метнули монету. Тай снял пиджак, взял свой личный кий из отдельной стойки и начал игру.

Будь вы болельщиком «Королевского дуба», вы бы решили, что Дарки очень метко сострил, сказав, что у Тая голова, как у погонщика верблюдов, — лысая и желтая. А будь вы болельщиком АНА, вы бы, наверно, выразились так: ах, какая у него красивая, смуглая голова! Но за кого бы вы ни болели, вы бы признали, что уверенности, даже надменности у Тая хоть отбавляй. И вы бы признали, что он производит впечатление искусного бильярдиста. Одет он был в серый вельветовый жилет и шелковую рубашку; золотые запонки позвякивали при каждом ударе, правая рука двигалась только от локтя, верхняя часть ее была плотно прижата к боку, большой и указательный пальцы легко сжимали кий.

Сторонники «Королевского дуба» старались найти подтверждение своим надеждам на победу. Правда, Том Роджерс еще никогда не выигрывал у Тая, хотя вот уже сколько лет они встречались в соревнованиях, но все же не раз он здорово его прижимал. Обнадеживало еще одно обстоятельство: Том обычно мало тренировался (видно, в свое время в Мельбурне натренировался на всю жизнь!), а к этой игре он готовился очень старательно; говорили, что он вошел в форму.

Хорошо рассчитанным ударом Тай послал свой шар в красного и оба оставил за чертой. Когда дело доходило до бильярда, следовало отдать должное этому негодяю. Он мог набрать сто очков в несколько заходов, а уж нащелкать до пятидесяти ему ничего не стоило, тогда как Том Роджерс за все десять лет жизни в Бенсонс-Вэлли дальше сорока одного кряду не пошел. Загрустившие было болельщики АНА вновь прониклись уверенностью, глядя на непобедимого Тая.

Том Роджерс помелил кий. Старый синий костюм ловко сидел на нем; седые волосы и черные брови придавали особое благородство его красивой голове. Он внимательно изучил позицию и решил не делать дуплета от длинного борта — предпочесть дуплет от короткого. Пиджака он не снимал. Даже в таком матче, да еще имея противником Тая, он сохранял свою обычную уверенность. Болельщики «Королевского дуба», которые во всем полагались на Тома Роджерса, надеялись на него и сейчас — они верили в то, что он одолеет ненавистного врага.

— Лучший кий Мельбурна в молодые годы, так я слышал, — с надеждой произнес Арти Макинтош, поставивший на Тома двенадцать фунтов.

Он схватил хороший куш на Аткинсе и Дарки и теперь выложил весь свой выигрыш.

Надо сказать, что вражда между игроками не носила личного характера. Никакой личной неприязни именно к Роджерсу или к какому-нибудь другому рабочему Тай не питал, может быть, только относился к ним с молчаливым презрением привилегированного к обездоленным. Что же касается Тома Роджерса, то вообще не было человека, которого бы он почему-либо ненавидел. С Таем он вел борьбу много лет — за пособие, зарплату, за лучшие условия работы, спорил по политическим вопросам, но это была борьба против целой системы. Битва на бильярдном столе стала сейчас для всех как бы символом той борьбы, которая шла в городе.

В последний момент Том Роджерс передумал и сделал осторожный удар, поставив свой шар у короткого борта.

— Бой будет не на жизнь, а на смерть! — сказал Дарки, потирая руки и уповая на победу Тома Роджерса.

— Решительный и недолгий! — сказал Лори Дигдич, надеясь на победу Тая; на тренировках Тай показывал высший класс.

— Ставлю еще один квид на Тома! — выкрикнул Арти.

Он швырнул фунтовую бумажку на пол, Дигдич подошел и прикрыл ее своей.

— Пример не из лучших, — язвительно сказал сержант Флаэрти Дигдичу (тот всегда говорил, что сержант плохо следит за порядком и соблюдением законов).

Какое-то время игроки шли наравне, затем Тай начал комбинацию, которая могла стать роковой для «Королевского дуба»: два шара стояли у средних луз. Отличными ударами он пять раз подряд положил своего от красного, потом оставил красный. Это была его ошибка. Затем он четыре раза положил своего от белого шара и сделал несложный карамболь. «Королевский дуб» совсем пал духом, когда Тай набрал тридцать пять и все еще не остановился. Он сделал паузу, чтобы намелить кий и изучить позицию. Уверенность сквозила в каждом его движении: он покажет Роджерсу и его дружкам, что есть люди, которые рождены быть выше их. Во всем.

В окно просунулась веснушчатая физиономия Рыжего — никто и не заметил, как сорванцы снова подобрались сюда.

— Играют тут два мерзавца, — сообщил он притаившимся в темноте дружкам, — Тай — городской секретарь и Тай — городской инженер.

— Есть в этом городе полиция или нет? — Теперь язвил уже сквоттер Флеминг.

Сержант Флаэрти рванулся к окну и влепил Рыжей Макушке оглушительную затрещину. Мальчишки рассыпались по переулку.

Тай будто и не слышал этого сердечного приветствия — так напряженно он целился и… грубо промазал легкий карамболь. Он выругался.

— Они нарочно подговорили этого хулигана, — сказал Таю сквоттер Флеминг.

Однако даже эта передышка не взбодрила «Королевский дуб». Вел игру Тай, счет был шестьдесят против двенадцати.

К столу мрачно шагнул Том Роджерс.

Похоже было, что болельщики «Королевского дуба» потеряли всякую надежду, — Арти Макинтош даже пересел на подоконник, словно уже не считал нужным сторожить свои ставки.

В бильярдной игре существует одна аксиома: если игрок тащится за превосходящим его противником, он начинает играть ниже своих возможностей. Однако Том Роджерс сделал семнадцать уверенных ударов подряд, медленно и с трудом набирая очки. Тай ответил тремя ударами, и счет стал семьдесят к тридцати пяти.

Затем Тай начал грозную атаку двумя чистыми карамболями.

— Ну, теперь недолго и до конца, — сказал Лори Дигдич, и ни у кого не хватало духу возразить ему.

В это время Рыжий Пиктон — он был готов на любую проделку, лишь бы восстановить свой попранный авторитет, — подполз на четвереньках к окну и украдкой заглянул в комнату как раз в тот момент, когда Тай приготовился к очередному удару. С выражением отчаянной смелости на лице, которая была достойна лучшего применения, Рыжая Макушка, изловчившись, передвинул за спиной маркера цифры на табло, увеличив счет Тома Роджерса сразу на двадцать очков — лучшее достижение Тома за этот вечер. Игроки и зрители были поглощены борьбой на столе, у маркера глаз на затылке не было — никто ничего не заметил.

Том Роджерс выиграл три очка. В полном неведении о выходке Рыжего Фред Симингтон начал считать с пятидесяти пяти — на табло получилось пятьдесят восемь.

— Слушай, приятель, это неверно! — взглянув на табло, сказал Тай. — Ты ошибся.

— Не думаю, — без особой уверенности ответил Фред.

— Но ведь не пятьдесят же восемь у Роджерса, — упорствовал Тай. — Это-то уж наверняка.

— Я думал, у меня тридцать пять, — удивленно сказал Том Роджерс. — С последним красным будет тридцать восемь.

— Да и тридцати восьми-то нет, — упорствовал Тай. Его ничто не могло убедить.

Разгорелся яростный спор, а Рыжая Макушка сидел под окном и слушал.

— Да я только подправил чуток, — объявил он наконец, опасаясь, что он больше навредил, чем помог. — Прибавил ему двадцатку.

— Выигрываешь ведь, а все плачешь! — не удержался Дарки и ткнул Тая в грудь.

— Ну разве это соревнование? — твердил Тай. — Вы нарочно натравливаете эту шпану.

— Ничего подобного! — все больше распалялся Дарки. — А Фред? Ведь Рыжий тоже толкнул его под руку, нет, что ли?

— Не горячись, Дарки, — предостерег Том Роджерс. — Как-нибудь переживем, даже если проиграем.

Фред Симингтон выхватил из стойки кий и, вскарабкавшись на подоконник, бросился за Рыжей Макушкой, словно взбесившийся фокстерьер.

А в комнате был кромешный ад. Дарки и Тай орали друг на друга; Полковник Макдугал ополчился против сквоттера Флеминга; Спарко доказывал Данкену, что АНА — это растакой сброд нытиков; Фред Мэннерс утверждал, что, уж если говорить честно, кабы не Рыжая Макушка, он бы победил, и Как-Ни-Верти Аткинс согласился с ним. Все спорили, а Том Роджерс, Лори Дигдич и Эрни Лайл бегали взад-вперед, пытаясь утихомирить людей, а сержант Флаэрти встал между Дарки и Таем. Из-за окна доносился шум драки, констебль Лоутон бросился туда.

— Промежду прочим, никаких тут драк! Никаких драк, промежду прочим! — кричал он, разнимая дерущихся.

Наконец в окне показался Фред Симингтон и, задыхаясь, сообщил:

— Поймал его. Клянется, что подправил только один раз. Значит, у Тая семьдесят, у Роджерса тридцать восемь. И покончим с этим.

Он швырнул на пол обломок кия.

— Внимание! Я официальный маркер, мое слово — закон.

Наступила тишина, но то было затишье перед бурей.

Тай подошел к столу, однако счета на сей раз не увеличил. Том Роджерс набрал тринадцать очков, но это не устрашило его противников и не обрадовало сторонников.

— Ставлю на Роджерса, шесть против четырех! — крикнул Арти Макинтош, будто эта деланная уверенность могла сотворить чудо. — Кто против? Ставлю на Тома, как прежде. На сколько угодно, шесть против четырех! — Он помахал двумя пятифунтовыми банкнотами.

— Десять к десяти, — выкрикнул сквоттер Флеминг, никогда не упускавший возможности выгодно поместить деньги.

— У Тая на девятнадцать больше, — пожаловался Арти. — Шесть к четырем — это справедливо.

— Так на так, — настаивал сквоттер.

— Только уж тогда не жалуйтесь, что в этом городе процветают азартные игры, — попрекнул его сержант.

Не успел Арти принять пари, как Тай набрал подряд двадцать четыре очка.

К столу подошел Том Роджерс. Он изучил позицию: красный шар стоял на точке, белый в трех дюймах от него. Отличное положение!

— Он их прямо как приклеил друг к другу! — сказал Арти.

Не только он с тридцатью фунтами на кону, многие загорелись надеждой, что Том сейчас сделает скачок с пятидесяти одного очка на девяносто четыре.

Том Роджерс тщательно провел карамболь; он не хотел нарушать выгодное положение шаров, и это ему удалось. Он делал мягкие удары, и шары оставались близко друг от друга. Таким мягким ударом Том сделал пять карамболей. Можно было только поражаться, как это он так изящно действует своими грубыми рабочими руками. Он уложил в лузу красный и приготовил позицию для следующей серии карамболей. Он сыграл еще три карамболя, прежде чем усложнил позицию. Том должен был попасть по красному и дать сильного винта, чтобы вернуть белый шар обратно, но промазал. Два белых стояли теперь у короткого борта в труднейшей позиции. Взгляды всех присутствующих следовали за красным, болельщики «Королевского дуба» возносили немые молитвы господу богу. Шар обошел вокруг стола, медленно покатился к угловой лузе и на последнем обороте застрял в щечках.

— Ну давай, давай, черт тебя побери! — в отчаянии крикнул Арти Макинтош.

Но красный шар замер на самом краю лузы. Казалось, все кончено. Таю нужно было всего шесть очков — и вот они, прямо как подарок: красный шар вместе со своим. И вдруг — то ли потянуло сквозняком, то ли шар проняли молитвы болельщиков «Королевского дуба» — он покачнулся и упал в лузу!

Обычно Том Роджерс не возражал против таких счастливых случаев, даже прощал их противникам, но сейчас он не поднял глаз от стола.

— Вот счастье привалило, — с кривым смешком сказал Тай. — Ну и ловкачи!

— Ты его доконал, Том! — завопил Арти Макинтош. — От него мокрое место осталось!

— Заткнись! — прошипел Дарки. — Не отвлекай его!

— Двадцать очков! — объявил маркер, достав красный и положив его рядом с другими шарами.

— Ставлю еще квид, что он его разделает, — подзадоривал Арти Макинтош.

— Давай на пятерку! — подхватил сквоттер Флеминг, размахивая банкнотой.

Смущенный Арти, пошарив по карманам, обнаружил всего лишь фунтовую бумажку да немного мелочи.

— А можно и на десятку, если желаете, — не отставал сквоттер Флеминг, заметив замешательство Арти и полагаясь на притягательную силу денег.

Фред Мэннерс, чья щедрость обычно не распространялась на сезонных рабочих, поспешно проковылял к Арти.

— Вот тебе десятка, — шепнул он, всовывая ему в руку две пятифунтовые бумажки.

Арти взял их и банкноту Флеминга и подложил к полукругу из банкнот и серебра на полу.

— Надо положить конец этим противозаконным пари, — сказал сержант Флаэрти специально для сквоттера Флеминга.

— Ему-то ты разрешал весь вечер! — отпарировал сквоттер.

— Ну ладно, только деньги уберите с глаз долой.

— Тогда мне придется нанять бухгалтера, чтобы рассортировать ставки, — сказал Арти.

— Продолжим игру, джентльмены! — призвал Фред

Симингтон. — Мы все время отвлекаемся. Сейчас самый ответственный момент. Когда игрок у стола, прошу полнейшей тишины. Счет: Тай — девяносто четыре, Роджерс — семьдесять один. Играет Роджерс.

Очень спокойно Том Роджерс провел простой карамболь и затем еще четыре, не нарушив позиции.

— Опять дуриком положил, — Тай повернулся к Дигдичу.

Он не мог стоять на месте, позвякивал монетами в кармане брюк, мелил кий без всякой надобности — словом, подавал все сигналы бедствия морально сломленного игрока.

— Спокойствие! — сказал Лори Дигдич. — Роджерс пятьдесят подряд в жизни не набирал.

— Мы никогда не простим себе, если ты позволишь им победить, — высокомерно заявил Таю сквоттер Флеминг.

Один Том Роджерс сохранял полное спокойствие. Точными карамболями, кладя, когда нужно, красный, он сравнял счет.

— Сорок три с кия, — подсчитал маркер. — Счет — по девяносто четыре. Прошу полной тишины.

— Поздновато просите, — огрызнулся Тай.

— Он все время делает себе подставки, — ободрял Тая Дигдич. — Только спокойствие — и игра твоя.

Том Роджерс попытался положить красного с трудной позиции. Шар вошел в щечки лузы, но дрогнул и остановился на краю.

— Сорвалось, Том, — сказал Эрни Лайл. — Но сыграл ты классно!

— Так близко и так далеко! — сказал Арти, поглядев на деньги у своих ног.

Со стороны АНА явственно послышались вздохи облегчения, болельщики Тая даже забыли присоединиться к аплодисментам, когда защитники и болельщики «Королевского дуба» отдавали должное игре своего капитана.

Тай перевел дыхание, вынул шелковый платок, протер кий, еще раз помелил его и стал изучать позицию. Красный стоял хорошо, за чертой; белый у средней лузы — готовых два очка.

— С него станется, с сукина сына, что он положит в лузу этот (такой-растакой) белый и отобьет за (такую-разэдакую) черту оба (таких-растаких) шара! — Спарко Ругатель пропел это, как священник, читающий литанию.

Правда, никто больше в это не верил. Если уж Дарки не забил готовый шар, когда играл с Данкеном, то и Тай, конечно, себе этого не позволит. В каждой игре есть свои неписаные законы: иногда то, что разрешается правилами, на практике считается зазорным. Никогда еще за все годы бильярдных соревнований в Бенсонс-Вэлли ни один игрок умышленно не воспользовался подставкой. Разве что только под видом карамболя, но явно — никогда.

Тай изучал позицию.

— Тебе надо всего шесть, — намекнул сквоттер Флеминг.

Тай взглянул на него и стал целиться. Он целился в белый шар! Все были уверены, что он сыграет карамболь и заодно положит белого, чтобы никто его не мог обвинить. Но он бил, не маскируясь, и оба белых шара влетели в лузу. Наступила мертвая тишина — как после порки на каторге в старину.

Фред Симингтон поставил шар на точку. Тай сыграл шар от борта у черты, завинтив его таким образом, чтобы на обратном пути он задел красный. Шары остановились слева от Тая в легкой для удара позиции, однако это не облегчило задачу Тома Роджерса, который должен был сыграть своим от противоположного короткого борта.

— Четыре очка! — объявил маркер. — Роджерс — девяносто пять, Тай — девяносто девять. Прошу тишины!

— Я мог бы это сделать Данкену! — крикнул Дарки. — А они на все пойдут…

— Вечно одно и то же с этими капиталистами, — сказал Полковник Макдугал.

— Прошу соблюдать порядок! Не шуметь — иначе я буду вынужден прекратить игру! — тщетно взывал маркер, придерживая шар Тома Роджерса.

Сержант Флаэрти шепнул констеблю:

— Если победит Тай, не оберешься неприятностей. Будь начеку. Следи за Дарки.

Наконец шум утих. Маркер вернул Тому Роджерсу шар. Роджерс боком кия подтолкнул его на место. Похоже, он обдумывал, как оттянуть своего от длинного борта, чтобы попасть в один из шаров. Если он промахнется, то потеряет очко и Тай победит, даже не подходя больше к столу.

— Ударь посильнее, и он пройдет несколько раз, может, и зацепит, — сказал Эрни Лайл.

Примерившись несколько раз, Том Роджерс передумал.

— Как ни верти, а не сыграть ли ему красным от короткого борта? — шепнул Дарки догадливый Как-Ни-Верти Аткинс. — Я бы на его месте взял да и сыграл карамболь от трех бортов.

— Ты и Линдрум, — прошипел Арти Макинтош, становясь на колено в самый центр кучки банкнот, будто готовясь защищать свой банк от нашествия, если победит Тай.

Том Роджерс снова начал примериваться. Отчетливо тикали часы, словно отстукивали удары сердец защитников «Королевского дуба». Наконец — твердый удар в самый центр шара. Взгляды всех были прикованы к шару, пока тот катился вперед, а потом, глухо стукнувшись о длинный борт, покатился обратно.

— В красный! — молил Арти Макинтош. — В красный — или мне опять жить на пособие!..

— Даже если в красный, у Тая все равно подставка, — подумал вслух Лори Дигдич.

Белый стукнулся о красный. Но болельщики «Королевского дуба» не успели даже радостно вскрикнуть — их внимание привлек красный шар: он медленно повернул к угловой лузе и упал в нее. Теперь Тому Роджерсу недоставало еще двух очков. Но чистый белый, отскочив от короткого борта, медленно катился к меченому. Все находившиеся в комнате подались вперед. Арти Макинтош с отчаянием начал двигать руками, как жокей на скачущей лошади. Фред Симингтон поспешно встал у короткого борта, прислушиваясь: на последних оборотах чистого белого шары, слабо стукнув, коснулись один другого.

И тут началось настоящее столпотворение. Арти Макинтош сгреб в пригоршни свои деньги. Эрни Лайл повис у Дарки на шее. Болельщики сгрудились вокруг Тома Роджерса, хлопали его по спине, жали руку.

— Шары не стукнулись! — побледнев от волнения, вдруг крикнул Тай.

— Пять очков! — старался перекрыть шум маркер. — Победил Роджерс — сто против девяноста девяти. Команда «Королевского дуба» — чемпион.

— Послушайте! — перегнувшись через стол, кричал Тай. — Они не стукнулись!

Фред Симингтон еще раз внимательно поглядел на шары.

— Я видел и слышал, как они стукнулись, — сказал он убежденно. — Игра окончена. Чемпион — «Королевский дуб».

— Набили вам по всем правилам! — Дарки тыкал указательным пальцем в грудь Тая с таким грозным видом, что можно было представить, с каким удовольствием он дал бы ему кулаком в челюсть. — Нытики проклятые!..

Их разъединил сержант Флаэрти.

— Полегче, Дарки, — предостерег он.

Лори Дигдич поднял руку, требуя внимания.

— Не членов клуба прошу удалиться! — заявил он.

— А как насчет награды? — спросил Эрни Лайл.

— Кубок стоит на камине, — ответил Дигдич. — Игра еще может быть опротестована.

Лавочник Эмблер, который явился сюда, чтобы вручить кубок своему старому дружку Таю, тихо удрал с приготовленной изысканной речью в кармане пиджака.

— Нечего опротестовывать! — заявил Дарки, отказавшись от попытки обойти сержанта Флаэрти и возобновить атаку Тая. Он пробился к камину и схватил кубок. — Кубок переходит к «Королевскому дубу». Сию минуту и на этом самом месте!

Дарки передал кубок Тому Роджерсу.

— Пошли, ребята! — Арти Макинтош двинулся к двери. — Выпивка за мной.

— Нет, я вам прямо скажу, — поспешно вмешался Фред Мэннерс, — пить будем за счет «Королевского дуба».

— Вы слышите, сержант? — спросил Тай, все еще с кием в руке, как будто игра не кончилась.

— Следовало бы призвать их к порядку, — сказал сквоттер Флеминг. Он так и кипел яростью.

— Первый раз в жизни слышу, что людей надо наказывать за то, что они выиграли кубок, — съязвил сержант.

Сам он ставил на «Королевский дуб», да к тому же знал, что сквоттер Флеминг и его друзья используют все свое влияние, чтобы убрать его из города. Он бросал им вызов. Ликующие игроки и болельщики «Королевского дуба» потянулись к выходу, отпуская шуточки по адресу посрамленных богачей.

— Что необходимо нашему городу — так это новый полицейский, — сказал Тай, кладя кий.