Легенды старого Оренбурга

Работорговец

Шел 1840 год.

Военным губернатором Оренбургского края был любимец Императора — Василий Алексеевич Перовский. Затеянный им год назад поход на Хиву окончился полной неудачей. Тяжело переживал этот «конфуз» — с его экспедиционным корпусом расправился не противник, а природа! Заготовленные теплые вещи, одежда, обувь — все оказалось плохого качества. Солдаты болели и гибли от морозов. Перовскому, еще До начала похода докладывали, что главный интендант — купец Зайчиков — нечист на руку. Не поверил тогда губернатор, считал эти наветы происками завистников. Но случившееся заставило теперь разбираться в каждом доложенном факте. Для него стало очевидным, что произведенный им в генералы ссыльный полковник Станислав Циолковский ненавидел русского солдата, радовался каждой неудаче. Жестокий крепостник из армии был уволен, выехал в имение своей жены. Там крепостными был не просто убит — извлеченный из могилы труп был растерзан. Настолько велика была ненависть крепостных крестьян.

Но как подступиться к главному маркитанту — купцу Зайчикову, Перовский не знал. Офицеры же, бывшие в том походе, говорили кратко: «Шкуродер! За товар в Оренбурге стоивший пятак, под Эмбой драл по рублю-полтора» Но купец — есть купец! Он думает прежде всего не о солдате, а о своей выгоде, цены назначаются им — торговля в России, в те годы, была свободной. «Странный человек! — думал о нем губернатор. — Своей инициативы нахально не проявлял. На мои просьбы — отказов не ведал, все порученное выполнялось четко и быстро... А тут такое слышать приходится! Видимо злой навет и зависть! »

Совсем было собрался Василий Алексеевич отобедать, как до его слуха донесся гул голосов под окнами канцелярии. Подошел к окну — площадь перед губернаторской канцелярией была заполнена возбужденной толпой.

— Внизу люд собрался, — обратился к Перовскому вошедший адьютант. Просят вас к ним выйти... Очень просят.

— Что хотят? — резко спросил он.

— С жалобами к вам пострадавшие от набегов «хивинцев»... — Он вышел на балкон. Толпа взорвалась стонами, криками, причитаниями...

— Роди-имый ты наш, царь-батюшка-а! Горю нашему по-моги-и! — заголосили бабы. — Один кормилец на всю семью был и того захватили басурманы проклятущие-е!..

— А у меня — донюшку-у мою!..

На горе этих людей смотреть было нелегко.

— Господин губернатор! — обратился вошедший порученец. — Намедни караван купцов хивинских прибыл. Товара изрядно доставили... Вьючных верблюдов, однако, боле тыщи будет!

Мгновенно появилась мысль...

— Начальника таможни и Миновинского коменданта ко мне! М-мигом!! — скорее рявкнул Перовский, чем отдал приказ.

... Через полчаса на взмыленных конях, рассекая собравшуюся толпу, к губернаторской канцелярии подскакало два человека. Еще через минуту они стояли перед губернатором и «глазами пожирали начальство».

— Мне донесли, что намедни купцы хивинские караван привели. Так-ли?

— Так точно, прибыли! Товара изрядно привезли! Что акциз подымем?

— Пр-риказываю — арестовать всех! Товары их — в амбары, под строгую охрану! Упаси вас Бог! Чтоб там ни един волосок, ни едино зернышко их не пропало!

— Так точно! Слушаюсь!

— Самого солидного и самого уважаемого из них аксакала — ко мне!

К концу дня перед Оренбургским военным губернатором стоял степенный купец-«хивинец».

— Объявляю! За захват русских людей, девок людьми Эмира Хивинского, за нарушение клятвы Государю нашему, данную на Коране, все вы как заложники будете задержаны. Вас и товары ваши держать будем до тех пор, пока похищенные русские и киргизы, подданые Императора Российского, все не будут возвращены назад, к семьям. Содержать прошу всех отменно, в купе с товарами вашими. Ты ж немедля домой отбудешь, о том доложишь Эмиру! Все!

Незадолго до этого, к Перовскому со специальным посланием Эмира Кокандского, вероятно напуганного предпринятым походом на Хиву, прибыл русский купец. Из рук в руки передал Перовскому запечатанный пакет.

«Во имя Аллаха милостивого и милосердного! Благословен Аллах! Язык человека немеет, когда он делает попытку восхвалить и прославить того, кто обладает такой силой и могуществом, как Ваше Превосходительство! Я, жалкий грешник[1], совершив утренний намаз[2], повелел своему дабиру[3] сообщить тебе, чье сияние служит украшением миру, слава которого не тускнеет на небосводе даже в лучах восходящего солнца, благороднейшему из самых блистательных то, чем заняты ваши думы в эти дни. Прикладывая руки к ушам своим[4], решил доверить не столь пергаменту сему сколь соплеменнику Блистательною, то, что стало известно нам и может волновать сердце твое, да продлятся дни и процветание твое!...»

Прочитал Перовский послание, написанное витиеватым восточным языком, отложил в сторону и, глядя на посланца, спросил:

— В послании сим сказано, что имя злодея людьми торгующего, доверено изустно мне доложить. Слушаю! Кто же это?

Купец показал глазами на присутствующих. Когда все вышли из кабинета, посланец Эмира Кокандского приблизился к губернатору и еле слышно назвал имя.

— Адъютант! Жандармского ротмистра ко мне! М-мигом! И повернувшись к купцу произнес: «Что ж, быть по сему! Жду я людей из плена хивинского освобожденных — так было обещено нам, — прибыть они должны вскорости. Они либо подтвердят имя сие, либо опровергнут. До той поры тебе под арестом быть надлежит на даче моей. Встречи с кем-либо, разговоры всякие — запрещаю. О сим охрана будет мною предупреждена строго!»

С тем и отбыл под охраной посланец Кокандского Эмира. Несколько дней спустя по городу прошел слух об аресте лазутчика Эмира Бухарского, порочившего вздорными слухами именитых людей города. Между тем вошедшему ротмистру Перовский подал полученное послание и назвал имя работорговца.

— Дабы не порочить имя лица в городе уважаемого, о послании том и имени названном молчать! Навет возможен! Пока ж выставить за ним наблюдение негласное, выезду оного из города препятствовать под любым благовидным предлогом.

А там вскоре Перовский известие получил, что из Хивы караван вышел с освобожденными пленниками. На его встречу губернатор выслал полусотню казаков с приказом встретить тех с полагающимися почестями не ближе двух караванных переходов от города. Да с пленниками теми беседы провести, имя злодея-работорговца выяснить и немедля ему, Перовскому, о том доложить.

Рассказывали, что такая встреча состоялась верстах в двадцати-двадцати пяти от города в седловине между холмами, на берегу небольшой степной речки.

И вот, задержанный купец вновь стоит в кабинете Перовского.С извинениями, Василий Алексеевич обнимает его и говорит:

— Прости друг за задержку! Но чтоб истину установить и подозрения отвлечь, да и злодея успокоить, пришлось тебя задержать. В погашение же ущерба, мною учиненного, тысячу шестьсот рублей из кассы моей получишь. Серебром!

В сентябре город облетела весть — возвращается 116 человек освобожденных из хивинского плена. Их встреча назначена на Меновом дворе. Вот как описал это событие один из очевидцев:

«...Для них было устроено особое торжество: в их присутствии был отслужен благодарственный молебен, и затем для них был дан обед на открытом воздухе. Посмотреть на освобожденных собралось полгорода. В это время разыгрывались тяжелые и полные трагедии сцены — в седом, сгорбленном старике, женщина едва узнавала своего мужа, уведенного в Хиву 25 лет тому назад. Во взрослом, уже омусульманившемся парне, старуха-мать по каким-нибудь приметам узнавала своего дорогого сына, схваченного хивинцами десятилетним мальчиком и проданного в Хиве. И стоны.., слезы ..,вопли...» Более двух часов беседовал Перовский с прибывшими. Вот что они рассказали, как и с чьей помощью попали они в рабство:

— Купец М. Зайчиков в разных местах края владел несколькими тысячами десятин земли, занимался хлебопашеством и оптовой торговлей зерном. Для уборки урожая его приказчики в отдаленных уездах нанимали сезонных рабочих, обещая им высокие заработки. На уборке они жили в специально подготовленных бараках. За день до окончательного расчета на эти бараки ночью нападали нанятые Зайчиковым хивинцы. В первый день плененные работники видели и связанных приказчиков, которые лежа на земле громко кричали и проклинали напавших «хивинцев», но затем исчезали в неизвестном направлении. В Хиве пленникам удалось узнать, что в рабство их продал Зайчиков.

В конце 1841, начале 1842 года Зайчиков был судим в Оренбургской Окружной уголовной палате. На суде всплыли имена и других купцов: Деева, Дюкова — но твердых доказательств их вины представлено не было, ссылались лишь на слухи. Поэтому для них все было оставлено «без последствий». За продажу в неволю русских людей М. Зайчиков и его главный приказчик Судоргин были признаны виновными и приговорены к каторжным работам в Сибири. Из толпы зевак, провожавших этап осужденных на каторгу, грустно смотрели две пары глаз взрослых сыновей купца... Как говорят, следуя на каторгу, Зайчикову удалось уговорить одного из ссыльных, осужденного на небольшой срок, поменяться документами. Отбыв этот срок, под чужим именем, он вернулся в Оренбург в дом к сыновьям. Те тоже пошли «по торговой линии», вот только у каждого была своя «специализация» — один торговал зерном, другой — кожами, шерстью, скотом. К моменту возвращения отца, братья успели стать врагами — один другому всучил проросшее зерно, взаимно получив прелые кожи. Разраставшуюся между ними вражду, отец успел загасить, но однажды, забыв об осторожности, в городе был опознан. Слух о том, что купец-работорговец вернулся в город вызвал негодование горожан. Рассказывают, что хутор Зайчиковых, стоявший на Дрейерской дороге, что вела на Маяк, был подожжен. Дальнейшую судьбу Зайчиковых установить не удалось. Как вдруг...

Работа над этим рассказом-легендой и книгой в целом была закончена, рукопись сдана в издательство. Осталось ждать книгу. Но случилось непредвиденное — нам удалось встретиться с потомком купца Деева! Без каких-либо с нашей стороны наводящих вопросов, он поведал нам бытовавшую в их роде легенду, передававшуюся от старших младшим: фамилия основателя их рода — не подлинная. Была принята им вынужденно. Известно, что предок был судим и сослан. С места поселения бежал, поменявшись документами с лицом, пожелавшим остаться там навсегда. И под фамилией Деев появился в Оренбурге.

Вспомним уголовное дело купца Зайчикова — там на процессе одновременно всплывали имена и Деева, и Дюкова! Следовательно предположить, что Деев — это Зайчиков нельзя! Так кто же тогда он — Деев, позднее ставший купцом Первой гильдии, городским головой, почетным гражданином Оренбурга, в 1853 году основавшим Покровскую церковь? Теперь ясно только одно — легенда эта имеет под собой реальную почву, историческую быль.

Ну а ответ на вопрос — кто же вы купец Первой гильдии Деев — ждет своего исследователя.