Лелит Гесперакс: Королева Ножей

Девять

Лелит не обращала внимания на толпу убегающих. Клубящаяся масса их страха пьянила и бодрила, но у нее не было ни нужды, ни желания омочить свои клинки их кровью. Она искала вызов, врага, способного сразиться с ней в бою, не опозорив себя. Дело было не только в ее собственном удовлетворении — ее присутствие привлекло бы внимание, позволив ее подчиненным получить больше времени и возможностей для добычи тех, за кем они пришли, — но Лелит была достаточно честна с собой, чтобы признать, что удовлетворение было главным мотивом. Ее тело почти болело от досады, что она сдержалась, когда Моргана так непочтительно с ней обошлась, и… Почему она сдержалась? Убить другого Великого суккуба в ее покоях, приняв приглашение, было бы, конечно, грубо и не соответствовало бы репутации Лелит, но ведь вряд ли это было бы предосудительно.

В противном случае Лелит могла бы принять вызов Морганы, подождать день, а затем сразиться с ней во Дворце Ворона. Это было бы достойное зрелище. Конечно, по праву он должен был состояться в Крусибаэле, но мелкий спор о месте проведения поединка не должен был иметь значения. Лелит была рада сразиться с кем угодно и когда угодно, так что причина была не в этом.

На нее надвигалась азуриани с клинком наперевес, на лице ее была застывшая решимость. Она не была воином, на ней даже не было доспехов. В последний момент Лелит крутанулась, ударила голой пяткой в челюсть женщины и с треском свернула ей шею, разрывая спинной мозг. Илмаритка упала, клинок вырвался из внезапно ослабевших рук, а Лелит пошла дальше, едва успев осознать произошедшее.

Она ведь не боялась, верно?

Это было нелепое предположение, но Лелит решила, что ей стоит задуматься. Друкари были жертвой страха; в их культуре царило подавляющее превосходство, но не чувствовалось недостатка в трудностях. Распространенность гладиаторских боев может показаться странной, учитывая эти тенденции, но это потому, что многие друкари искренне верили, что они непобедимы до того момента, когда их глупость продемонстрирует им чужой клинок. Лелит же, разумеется, превосходила всех, с кем ей доводилось сталкиваться, и потому никогда не чувствовала поцелуя страха. К некоторым врагам следовало относиться с опаской, как к холодному вакууму космоса, и не вступать с ними в бой без соответствующего снаряжения. Лелит и ее налетчики не задержатся здесь достаточно долго, чтобы Ильмарен успел разбудить Аватара Кхаина, но если она когда-нибудь столкнется с расплавленным металлическим воплощением Бога Войны, то Лелит потребуется более мощное оружие, чем ее простые ножи, чтобы рискнуть вступить в бой.

Так боялась ли она? Поэтому ли она ушла от Морганы, несмотря на оскорбления другого суккуба? Неужели Лелит втайне верила, что если она скрестит клинки со своей старой знакомой, то именно она останется истекать кровью в песках?

Кто-то пригнал сюрикеновую катапульту. Лелит увидела, как поднялось дуло оружия, и сделала сальто, легко преодолев короткую вспышку огня, хотя крики, доносившиеся из-за спины, свидетельствовали о том, что другим не так повезло. Лелит не знала, были ли раненые ее воинами или незадачливыми мирными жителями, которых подрезал кто-то из своих, да ее это и не волновало. Она бросилась вперед, не высовываясь и переваливаясь с боку на бок. Стрелок был бы хорош в орудийной линии, выпуская свои снаряды с мономолекулярными краями в ряды наступающих орков или тиранидов, но он не мог надеяться попасть в одинокого суккуба. Лелит пронеслась мимо ствола, ампутировала руку стрелка у запястья, а затем вскрыла ему горло.

Нет, размышляла она, даже если допустить самообман, она не испытывала никакого страха при мысли о том, что ей придется столкнуться с Морганой в бою. Более того, она испытывала трепет при этой мысли. Однако всякий раз, когда она пыталась представить себе это, образы расплывались и превращались в нечто иное: она сражается на стороне Морганы, как они сражались в юности, защищая себя и друг друга от тех, кто мог бы причинить им вред, и поднимаясь по ступеням общества Комморрага на острие своих клинков.

Неужели перспектива манипуляций Векта заставила ее напрячься? Нет, это тоже было неправильно. Верховный владыка заставлял весь Темный город плясать под свою дудку, и Лелит никогда раньше не была особо обеспокоена этим. Пока она могла исполнять собственные желания, Лелит не задумывалась, совпадают ли они с желаниями Асдрубаэля Векта. Если он хотел, чтобы она делала что-то, чего хотела и она, то это всегда считалось преимуществом.

Она не хотела убивать Моргану. Это была ужасающая правда, но от нее Лелит не могла уйти. На самом деле все было гораздо хуже: дело было не только в том, что она просто не хотела убивать Моргану — в галактике было очень мало существ, которых Лелит хотела бы убить больше, чем любого другого, просто она мало беспокоилась об этом, если бы убила — нет, Лелит понимала, что не хочет убивать Моргану, что не могло показаться очень странным для тех, кто не вырос в Комморраге, но было огромной разницей для тех, кто там вырос.

Она не могла представить себе, как зарубит Моргану в бою, потому что не хотела, чтобы Моргана умерла. Что за гладиатор она тогда?

Эта мысль привела ее в ярость, и она с рычанием бросилась вперед. Она рубила все, что попадалось на пути, не делая различий между теми, кто тщетно пытался вступить с ней в бой, и теми, кто столь же тщетно пытался убежать, просто вымещая свою злость на плоти окружающих. Если ни один достойный враг не захочет предстать перед ней, ей придется просто убивать, пока такой не появится. Азуриани говорили, что заботятся о себе подобных, так пусть же они придут на помощь жертвам Лелит.

Она танцевала, то и дело останавливаясь, чтобы насладиться страданиями какой-нибудь души, но в основном прокладывая кровавый след в самом сердце города. Жители Искусственного мира уже начали организовывать оборону, их так называемые Стражи начали давать отпор налетчикам Лелит, но сопротивление ей — и ведьмам, идущим по ее следу, — все еще было минимальным. Казалось, враги знали, что не смогут противостоять ей, и готовы были позволить ей бесчинствовать, пока они сражаются с теми, против кого у них есть шанс. Это только еще больше разозлило Лелит: она не привыкла, чтобы ее игнорировали, независимо от причины.

Она на мгновение остановилась и огляделась по сторонам, выискивая самое грандиозное строение. Как здесь все устроено? Руководили ли им семейные кланы? Избранные чиновники? Отдавались ли они полностью под руководство провидцев? Обычно ее совершенно не интересовала мелкая внутренняя политика отдельных групп азуриани, но сейчас она проклинала себя за то, что не изучила свою цель более тщательно, ведь самый верный способ встретить самое жесткое сопротивление — отправиться с ножами к тем, кто считал себя власть имущим…

Ее позвоночник напрягся, а кровь похолодела. На мгновение она подумала, не настиг ли ее страх, но подобные симптомы она ощущала и раньше. Когда звук стал слышен, а не просто ощущался в костях, Лелит повернулась лицом к смерти с улыбкой на лице.

— Наконец-то, — сказала она с наслаждением. — Вызов.

Воющие баньши неслись наперегонки, перепрыгивая через декоративные фонтаны и странные, органически выглядящие скульптуры, их длинные волосы развевались за спиной, а боевые кличи разносились по воздуху на частоте, от которой кости превращались в свинец, а мышцы — в воду. Ножи в руках Лелит казались тяжелыми, как камни, когда она поднимала их, но она была слишком опытным бойцом, чтобы поддаться отчаянию, которое должен был вызвать крик баньши. Подкрадывающийся страх, ощущение, что за тобой идет верная смерть, — от этих ощущений можно было, приложив усилия, избавиться, если знать, что они вызваны искусственно. Сами же воины, погруженные в свои мысли, рассчитывали, что их жертва будет парализована на несколько решающих мгновений. В этом и заключалась их слабость.

Лелит дождалась последнего момента, когда враги подняли клинки, полагая, что застыли на месте. Они неслись вперед, настигая ее, как набегающая волна, и Лелит пронеслась под ними.

Она ныряла и скользила, отбивая подставленную ногу одной из них, чтобы отправить ее в кувырок, и нанося удары ножами другой. Вопли баньши приобрели новый оттенок, когда они снова развернулись к ней, теперь больше похожие на небольшую стаю хищных птиц, чем на волну, но одна из них уже была ранена. Воительница, которой Лелит поставила подножку, поднялась на ноги, но даже эта небольшая задержка означала, что она отстает от своих сестер. На этот раз их было всего трое на одного, и такие шансы Лелит понравились.

Она вихрем бросилась в атаку, увернувшись от удара одного клинка и отбив ногу другого воина, а затем подпрыгнула вверх и перевернулась через баньши, чьего меча она только что избежала, и ударила ее ногой по затылку. Аспектный воин попятилась вперед, прямо на острый клинок одной из своих сестер, который вонзился в то место, где мгновение назад находилась Лелит. Приземлившись, Лелит услышала хруст раздвигаемых костяных доспехов и вздох эльдари, чьи органы только что были пробиты.

Лелит парировала клинок противницы, о которую споткнулась, а затем крутанулась на месте, прижавшись спиной к спине другой эльдари и зажав руку с пистолетом воительницы под своей. Она отбросила пистолет в сторону, когда баньши инстинктивно разрядила свое оружие, и сюрикены с бритвенной остротой вонзились в голову и грудь её соратницы, которую Лелит сбила с ног; в тот же миг она ударила другой рукой вверх и назад, вывернув кинжал, и вогнала его в череп врага, стоявшего позади нее. Азуриани обмякла, и Лелит вырвала клинок.

Теперь их оставалось двое. Если бы они отступили и доверились своим пистолетам со сюрикенами, то могли бы ранить ее, но это было не в характере Воющих Баньши, а значит, и не в характере несгибаемых азуриани, вставших на этот путь. Они боялись принять всю реальность своей жизни и замыкались в крошечных, ограничивающих ролях, чтобы избежать ужасающего выбора и возможностей, которые открывала перед ними галактика. Воющие Баньши закрывались от своих жертв и разрубали их, и именно это пытались сделать эти двое.

Лелит подпрыгнула в воздух и дважды нанесла удар ногой: одна босая нога легко нащупала плоскую часть клинка и выбила его из рук владельца, а вторая нанесла удар за ухо Баньши, заставив ее пошатнуться. Другой боец попыталась повторить движение Лелит, но Лелит зажала клинок азуриани между своими ножами и вывернула его из рук противника, а затем атаковала целым потоком ударов. Аспектная броня была прочной, но ножи Лелит были острыми, и она знала, где находятся слабые места: суставы на шее, в локте и подмышкой, где отсутствовали закаленные пластины. Ее клинки трижды находили плоть и отсекали несколько пальцев, когда Баньши бесплодно пыталась защититься пустой рукой. Эльдари были живучи, но раны, нанесенные Лелит, оказались смертельными; воительница, пошатываясь, отошла от нее, и кровь потекла из раны на шее по костяному нагрудному щитку.

Последняя баньши закричала.

Это была отчаянная попытка, особенно против того, кто до этого отбивался от целого отряда, но воздействие психического крика на мгновение замедлило нервную систему Лелит. Баньши снова бросилась в атаку, стреляя из пистолета с сюрикенами, и один из снарядов задел руку Лелит, так как она не успела отскочить в сторону. Однако Лелит уже двигалась, и она метнула один из своих ножей в наступающую противницу. Оружие попало в баньши, пробив маску усилителя и разбив тонкий механизм внутри, а затем прошло через горло воительницы и вышло из черепа. Она упала без сил, и все связи между телом и разумом прервались.

Лелит вытерла кровь с руки одним пальцем, поморщилась и огляделась. Ее враги здесь были либо мертвы, либо быстро приближались к этому; они обеспечили бодрый бой, но она и не предполагала оставить кого-нибудь в живых, чтобы использовать на арене. Впрочем, неважно. Силы Ильмарена, несомненно, теперь знали, что она здесь, а значит, можно было ожидать новых покушений на ее жизнь, так что в следующий раз ей придется быть осторожнее.

Еще один крик баньши заставил ее поднять голову и обернуться. Крики не были направлены на нее — ее тело просто покалывало, а волосы вставали дыбом, а не все тело сковывал мгновенный ужас, — но они были совсем рядом. Она подняла брошенный клинок и помчалась в том направлении, ища источник.

Еще один воин, вооруженный двумя сверкающими мечами, набросился на Кровавых Невест Лелит. Трое уже лежали мертвыми или умирали, а ильмарка продолжала орудовать клинками, нанося страшный урон заторможенным в криках друкари. Еще один взмах клинков эльдари — и еще одна Кровавая невеста упала, ее голова снесена с плеч.

Лелит усмехнулась, устремляясь вперед. Это был экзарх; она так долго следовала по Пути Баньши, что теперь застряла на нем, не в силах сбросить облик воина, пока ее душа не смешалась с душами других эльдари, носивших эти древние доспехи. Они были вершиной пути воинов азуриани и были обречены оставаться на нем в бесконечном поиске совершенства в искусстве кровопускания. Экзархи были уважаемыми бойцами и ценным товаром даже на гладиаторских аренах Комморрага, и не в последнюю очередь потому, что, в отличие от некоторых пленников, их почти не нужно побуждать брать в руки оружие и убивать.

Лелит набросилась на нее с вытянутыми ножами. Превосходное чутье воина дало ей предупреждение за долю секунды, и в последний момент она уклонилась в сторону. И тут же в ход пошли двойные зеркальные мечи, сверкающие в ослепительной технике сдвоенной формы, способной рассечь торс или ампутировать конечности. Лелит натянуто улыбнулась: ее собственные ножи отразили контратаку экзарха. Они были вооружены одинаковым оружием, но у Баньши был больший радиус действия. В глазах большинства наблюдателей это давало ей преимущество.

Большинство наблюдателей, конечно, были глупцами. Лелит носила с собой простые клинки не потому, что они давали ей наибольшие шансы на успех в борьбе с любым противником; она носила их потому, что почти во всех ситуациях это было все, что ей требовалось.

Экзарх баньши была невероятно быстра, а ее мечи почти пели, рассекая воздух на все более мелкие фрагменты. Она была последним воплощением воина, который жил, сражался, умирал и снова жил, и весь этот опыт она привносила в свои бои. Она видела бесчисленные поля сражений, убивала бесчисленных врагов, но она никогда не встречалась с Королевой ножей.

Другие виды восхищались скоростью и грацией эльдари, но не все они были равны. Друкари — психически неполноценные и живущие в царстве, где даже намек на слабость был для окружающих открытым приглашением к нападению, — были еще более атлетичны, чем их сородичи, и Лелит Гесперакс была, пожалуй, величайшей из них. Она кружилась и танцевала, ведя экзарха за собой, оставаясь на расстоянии вытянутой руки и ожидая момента для удара. Ее Кровавые невесты знали, что лучше не ввязываться в их бой, но они кружили вокруг, ожидая момента, когда их призовут.

Малейшая оплошность была единственным шансом, который требовался Лелит. Плита на площади, где они сражались, слегка накренилась под ногой экзарха — трещина в фасаде совершенства, который азуриани представляли даже собственным гражданам, — и равновесие воительницы на мгновение нарушилось. Ее похожая на шторм оборона на мгновение замедлилась, пока она выравнивалась, но было уже слишком поздно. Лелит наблюдала и ждала, и у нее хватило и рефлексов, и умения воспользоваться возможностью.

Она скользнула вперед, без труда переместившись из-под защиты экзарха внутрь, преодолевая расстояние, на котором зеркальные мечи были наиболее эффективны, и делая баньши досягаемой для ее ножей. Лелит увернулась от взмаха, который был чуть медленнее, чем следовало, отбила взмах другого клинка, оказавшегося совсем не в том месте, и вонзила нож в горло экзарха.

Удар был рассчитан, нанесен и взвешен до совершенства. Лелит не стремилась убить — это было бы расточительством. Вместо этого ее нож проскользнул сквозь гибкую броню и перерезал голосовые связки экзарха, избежав попадания в основные артерии. Боевой клич Воющих Баньши был психическим, но он опирался на реальные крики, которые они издавали, обрушиваясь на своих врагов. Без голоса они не могли кричать, а без крика не могли быть Воющими Баньши.

Лелит уходила от панических встречных взмахов экзарха, наслаждаясь внезапными волнами ужаса, которые теперь исходили от воина Искусственного мира. Экзархи были выносливы, и перспектива смерти мало пугала того, чье гештальт-сознание умирало уже несколько раз. Они уже потеряли свою собственную личность, поскольку она была поглощена более великой личностью, пропитавшей доспехи, но как быть с ударом, поразившим эту центральную личность? Экзарх мог стоически перенести тяжелую рану, мог встретить смерть, не дрогнув, но быть отрезанным от самого аспекта, который он олицетворял…

— Взять ее, — с ухмылкой сказала Лелит, и ее Кровавые невесты двинулись в атаку с абордажными сетями. Экзарх извивалась, пытаясь вырваться на свободу, но ее самообладание и грация были нарушены далеко не только из-за кровоточащей раны в горле, и теперь оружие ведьм нашло свои цели. Азуриани не умрет; ей окажут помощь, прежде чем она истечет кровью, и сохранят жизнь, чтобы использовать ее в Крусибаэле. Лелит может даже попросить гомункула восстановить голос воительницы, когда придет ее время, ведь это только добавит зрелищности на арене.

— Ваше превосходительство, — обратилась Харавиксис, подходя к Лелит, когда экзарх был усмирен.

— Что такое? — спросила Лелит, ее нервы уже напряглись. Экзарх не представлял собой сложной задачи, просто головоломка, на которой Лелит нужно было сосредоточиться на несколько мгновений, и она все еще чувствовала разочарование, терзавшее ее разум. Теперь Харавиксис хотела что-то сказать, и выражение лица гекатрикс подсказывало Лелит, что ей это не понравится.

— Миледи, некоторые из тех, с кем мы столкнулись, носят метку Иннари, — трезво сообщила Харавиксис.

Лелит скривила губы.

— И что?

— Если они следуют за Жрицей, то не должны ли мы…

Рука Лелит метнулась и схватила Харавиксис за горло. Гекатрикс мгновенно замолчала, и Лелит притянула ее к себе настолько близко, что она смогла заглянуть прямо в почти бесцветные глаза другой ведьмы.

— Я уже спрашивала тебя, — прохрипела Лелит, — кто ты — создание Иврейн или мое. Мне начинает казаться, что ты солгала мне, Харавиксис.

— Я бы никогда, ваше превосходительство! — хрипло запротестовала Харавиксис.

— И все же ты не поняла, что меня не волнует, последуют ли эти жалкие отродья за Иннари или нет! — Лелит зарычала ей в лицо. — Если они так доверяют словам Иврейн, то почему они не с ней? Нет, они здесь, и мы поступим с ними так, как захотим. Мы — друкари! Нет ни одного рода или племени, для которого мы не были бы самим ужасом!

Даже глядя на свою гекатрикс, даже упиваясь страхом, накатывающим на Харавиксис, которая наконец поняла, что, возможно, сделала шаг в царство, откуда нет возврата, инстинкты Лелит оставались острыми как бритва. Большинство других не заметили бы ничего необычного в Яде, который появился в поле ее зрения вдалеке, огибая одну из тошнотворно эстетичных башен Ильмарена; это было просто еще одно транспортное средство друкари, ищущее свою добычу.

Однако Лелит видела угол его полета. Ее великим даром было читать ход боя на межличностном уровне — танец равновесия и импульса, слабое мерцание глаз или легкое напряжение мышц, предвещающее новую атаку. Однако она повидала не меньше полей сражений, чем многие экзархи, и знала, как выглядит смерть. Яд шел за ней.

У нее было лишь мгновение, чтобы среагировать. Она так крепко вцепилась в шею Харавиксис, что тело друкари сжалось в комок, и она поняла, что ей сейчас вырвут горло, как раз в тот момент, когда Яд открыл огонь. Боеприпасы осколковой пушки впились в спину Харавиксис, а ведьма застыла и задыхалась, принимая на себя выстрелы, предназначенные Лелит.

Большинство из них.

Лелит застонала от боли, когда осколок ядовитого кристалла впился ей в бок. В отличие от многочисленных ударов, полученных Харавиксис, это был всего один выстрел, но этого было достаточно. Из раны тут же начали выползать раскаленные усики, с пугающей скоростью проникая в плоть Лелит, но ей было некогда думать об этом. Ножи — это хорошо, но иногда нужно что-то более дальнобойное. Она выхватила из кобуры взрывной пистолет Харавиксис и послала в сторону Яда хищный болт темной энергии как раз в тот момент, когда тот закончил свой путь и начал поворачиваться. Выстрел пришелся по внешней границе радиуса действия пистолета, но он задел один из двигателей скиммера, и машина начала неуверенно шататься.

— За ним! — прорычала Лелит, и те Кровавые невесты, которые не пали, бросились в бой со скоростью прирожденных хищников. Яд при обычных обстоятельствах легко бы их опередил, но сейчас он был поврежден и с трудом набирал скорость и высоту. Кровавые невесты Лелит с яростным воплем и кровожадными криками набросились на него, как стая охотящихся химер. Наводчик осколковой пушки повернул орудие, чтобы навестись на них, но залп осколковых пистолетов нашел бреши в ее броне и заставил ее рухнуть на палубу, корчась в судорогах. Пилот попытался оттащить машину, но грапнельные линии, которые использовались для фиксации дружественных транспортов, чтобы Кровавые невесты могли покинуть поле боя так же быстро, как и прибыли, теперь были развернуты, чтобы зацепить «Яд» и обеспечить путь для стремительно карабкающихся ведьм, желающих попасть на борт. Лелит увидел, как Зела вскочила на ноги и, спрыгнув с типично азурианской статуи, приземлилась прямо на машину с оружием наизготовку. Убийцам Лелит было не спастись.

Вопрос заключался в том, найдется ли противник для самой Лелит. Она находилась на пике жизненной силы, вызванной смертями и болью, которые она причинила, но даже друкари с таким заряженным метаболизмом с трудом смогли бы избавиться от последствий прямого попадания осколковой пушки. Она схватила голову Харавиксис обеими руками и затрясла ее, заставляя умирающую ведьму сосредоточиться на ней. На губах Харавиксис начали скапливаться капельки пены, а на глаза наползали темные брызги — токсины проникали в организм, — но в ней еще теплилась жизнь и сознание.

— Посмотри на меня! — прошипела Лелит, впитывая боль и страх. — Посмотри на меня, бесполезная мразь! Не будет тебе никакого гомункула! Ты не будешь жить! Та, Что Жаждет, ждет тебя, ты поняла меня?

Даже сквозь ядовитую дымку, затуманившую ее разум, Харавиксис явно понимала. Она пыталась пошевелить уже свинцовыми конечностями и говорить таким распухшим языком, что он едва помещался во рту. Отчаяние исказило ее лицо, когда она пыталась умолять, умолять тело, которое больше не подчинялось ей. Лелит заглянула в затуманенные глаза другой ведьмы и увидела, что Харавиксис чувствует приближение когтей Жаждущей Богини. Это был настоящий ужас — не тонкий, теплый поток, который вытекает из мон-кеев так же легко, как их телесные жидкости, а глубокий, холодный ужас древнего существа, которое всегда считало себя практически бессмертным и только сейчас по-настоящему осознало, насколько ошибочным было это предположение. Это был богатейший урожай страха, еще более питательный благодаря своей концентрированной природе. Харавиксис умирала достаточно медленно, чтобы она успела понять, что происходит, но достаточно быстро, чтобы не успеть с этим смириться.

Друкари никогда не могли смириться со смертью, потому что знали, что их ждет. Дети Темного города сражались до последнего вздоха, пытаясь устоять перед зовом бездны. Лелит впитывала все это, каждую йоту — каждую заминку дыхания, каждый мгновенный всплеск ужаса, когда ведьма задумывалась, не станет ли этот вздох последним, кратчайшие затишья, когда наступал следующий вздох, и новый всплеск страха, что он был еще более трудным и болезненным, чем предыдущий. Лелит прижалась к ней лицом и почувствовала момент, когда следующий вдох не наступил, когда глаза Харавиксис, уже не видящие ее, расширились и выпучились, словно таким образом они могли поглотить кислород, которого лишены ее легкие из-за сужения дыхательных путей и свернувшейся крови. Тело гекатрикс свело спазмом, мышцы сжались так сильно, что Лелит услышала, как кости под ними скрипят в знак протеста, и слабый свист дыхания в ее горле наконец полностью прекратился. Затем она обмякла.

Лелит глубоко вздохнула, не желая допустить, чтобы хоть малейшая частица страданий ее подопечной ушла от нее. Ее собственная рана бушевала в боку, пульсирующее ядро смерти стремилось захлестнуть ее, но она сопротивлялась. Рейд друкари мог набрать такой темп, что его было практически невозможно остановить: чем больше боли они причиняли, тем сложнее было их ранить, и тем быстрее они заживали от нанесенных им ран. Справиться с ее ранами мог бы и гомункул, и даже с учетом ее неуверенного положения в иерархии Комморрага все равно нашлось бы немало тех, кто с радостью помог бы Королеве Ножей. Все, что требовалось от Лелит, — это убедиться, что она останется в живых достаточно долго, чтобы добраться до одного из них.

Это означало, что она должна не только выжить под воздействием токсинов, но и сделать так, чтобы никто из ее подчиненных не решил, что она ослабла настолько, что может стать легкой добычей. При обычных обстоятельствах большинство считало бы, что быть под руководством Лелит Гесперакс — куда более верный путь к славе и изобилию, чем занять ее место, — более того, некоторые из них считали ее не иначе как богом, — но слухи о ее падении в глазах Асдрубаэля Векта могли изменить это мнение. В конце концов, разве у верховного владыки не найдется времени на Культ Раздора, если его больше не возглавляет Великий Суккуб, к которому он питал особую неприязнь?

Лелит знала, что это не так: именно ее особые способности заинтересовали Векта в первую очередь, и никакое другое существо не смогло бы сделать Культ столь же привлекательным для него, как она. Нет, Лелит знала, что она незаменима. Если убрать ее, то можно ослабить ярость Векта, но без ее репутации, защищающей их от множества других хищников, и без ее несравненных выступлений на Крусибаэле, которые приводили в восторг и умиление самые большие толпы, когда-либо собиравшиеся в Комморраге, они станут просто еще одним культом ведьм. Вопрос лишь в том, хватит ли у кого-то еще ума понять это, или их ослепят эгоизм и амбиции.

Она бросила труп Харавиксис на землю. Гекатрикс недолго осталось ждать, прежде чем ее душа будет отнята окончательно, ведь бесконечное высасывание ее сущности Той, Что Жаждет, шло полным ходом, а новых стимулов взамен отнятых не было. Она могла бы договориться с гомункулом: в Высоком Комморраге наверняка найдется мастер плоти, у которого хранится часть тела Харавиксис. Их гротескное искусство могло бы сформировать полностью функциональное тело, в которое можно было бы вложить душу мертвой ведьмы, если бы это было сделано вовремя.

Лелит не хотела этого делать. Харавиксис теперь принадлежала Иврейн, и ее разум был отдан на откуп пустым обещаниям жрицы о спасении, но она умерла далеко не под эгидой Иврейн. Жажда душ начала кусаться, как только они покинули Иннари, и Лелит не питала иллюзий, будто Иврейн собирает духов на таком расстоянии, даже тех, кто номинально присягнул ее дремлющему богу. Лелит не хотела, чтобы ее подчиненный преклонялся перед другим, так что пусть Харавиксис идет по дороге Иннари после смерти и смотрит, куда она ее приведет.

Лелит напряглась, когда ее слегка затуманенное зрение зафиксировало, что «Яд» снова направляется к ней, но на мгновение прищурилась и увидела подсвеченные зеленым черные доспехи тех, кто находился на его борту. Кровавые невесты присвоили машину себе, а экипаж либо убили, либо подчинили себе. Лелит выпрямилась, стараясь не показывать слабости, которая угрожала ее равновесию. Она была уверена, что даже в таком состоянии сможет сразиться с любым из своих последователей, но это может превратиться в грязное дело, а не в легкую и чарующую расправу над соперником, которая обычно происходит, если кто-то осмеливается считать себя равным ей. Если победа не будет безупречной, то языки начнут болтать, и тогда суккубы станут тратить ее время на борьбу с соперниками, в то время как ей следовало бы сосредоточиться на более важных делах. Лучше продемонстрировать свою силу и избежать всего этого.

— Кто это был? — спросила она, когда три Кровавые невесты спустились с поврежденного транспорта. На Яде был какой-то знак, но она его не знала; лучше не признаваться в этом, а сосредоточиться на том, осмелятся ли нападавшие убить ее под своим цветом в любом случае.

— Придется проверить архивы, ваше превосходительство, — неловко сказала Зела. Лелит подавила усмешку: по крайней мере, не только она, видимо, не помнила в совершенстве иконографию всех культов и кабалов.

— Тогда сделайте это без промедления, как только мы вернемся, — огрызнулась она. Она дернула головой в сторону запутавшегося в сети экзарха и внутренне выругалась, едва не потеряв равновесие. — Тащи это сюда. Кажется, наши кузены наконец-то начали просыпаться.

По крайней мере, это было правдой. Разрозненная оборона илмарцев начала собираться воедино, и Лелит уже слышала звуки массированного огня сюрикенов и видела вспышки ярких копий, когда платформы с оружием поддержки выдвигались, чтобы нанести ответный удар по темным пятнам, угрожающим небу Искусственного мира. Слабый гул антигравитационных двигателей привлек ее внимание, и вдалеке показался двухместный «Сокол», который вел перестрелку с рейдерами. Жители Искусственного мира были застигнуты врасплох, но цель атаки Лелит была очевидна, и теперь ответ был готов.

— Уходим, — объявила Лелит. Она взобралась на неустойчивый «Яд», и если ее подъем был менее уверенным и акробатическим, чем обычно, то ее Кровавые невесты знали, что лучше ничего не говорить, пока ножи все еще были у нее в руках.

Транспорт начал неустойчиво ускоряться, и Лелит стиснула зубы. Если она поддастся токсинам, попавшим в организм, настолько, что потеряет сознание, то проснется ли она снова, будет зависеть только от того, насколько высоко ее подчиненные ценят ее жизнь — или, точнее, насколько ценно, по их мнению, ее дальнейшее существование для них самих. На такую авантюру она идти не хотела, поэтому незаметно ухватилась одной рукой за поручень машины и приняла свою лучшую маску отстраненной безучастности.

Проблема в том, что если изгнать из себя слабость так полностью, как это удалось Лелит, то любой признак ее возвращения будет гораздо заметнее, чем у того, кто ее вообще не изгонял. Лелит выстроила имидж идеального воина, и теперь ей нужно было не дать этой иллюзии разрушиться, чтобы не оказаться такой же смертной, как Харавиксис.