Ленинские эскизы к портретам друзей и противников

И. В. Сталин

Самый четкий и выразительный эскиз, наиболее приближенный к адекватному портрету Иосифа Сталина, В. И. Ленин набросал лишь за неделю до начала 1923 г. — последнего года своей жизни — в «Письме к съезду», известному как его политическое завещание. Теперь оно популярно, а с начала 30-х гг., т. е. со времени окончательного установления сталинского самовластья, и до 1956 г. этот документ тщательно скрывали от партии и народа. Обнаружение его при обысках в период сталинского антипартийного и антинародного массового террора квалифицировалось как «хранение и распространение троцкистской литературы» со всеми вытекавшими отсюда последствиями.

И многие годы в народное сознание упорно и методично внедрялся искаженный образ, вышедший из кривого зеркала ворошиловско-бериевских и им подобных мадригалов и для вящей убедительности подкрепленный такими мировыми авторитетами, как, например, Максим Горький и Анри Барбюс. Возник и утвердился чудотворный образ гения и мудреца, равновеликого Ленину вождя, самого лучшего и близкого друга Ильича, его первого и незаменимого соратника.

Создатели поддельного облика «равновеликого вождя» не могли, конечно, обойти своим вниманием такой важный исторический источник, как переписка Ленина и Сталина. У нас нет доказательств прямой фальсификации этой переписки, но качество и степень полноты ее публикаций, осуществленных до 1953 г., произвольные купюры в текстах, тенденциозные комментарии, сокрытие многих писем Сталина, Сталину или о Сталине граничат с фальсификацией. Поэтому исследование этого круга эпистолярного наследия не менее, а подчас и более затруднено, чем переписка В. И. Ленина с репрессированными, а следовательно, и оклеветанными его соратниками. И там, и здесь наличествуют искажение, сокрытие, но здесь они предстают как бы «с обратным знаком».

Попытаемся все же, невзирая на ограниченность и не до конца преодоленную до сих пор ущербность исследуемого материала, выявить в ленинско-сталинской переписке некоторые дополнительные штрихи к подлинному сталинскому портрету. При этом к другим источникам мы будем и в данном очерке обращаться лишь постольку, поскольку они в той или иной мере дополняют, разъясняют и помогают комментировать эту переписку.

По самым осторожным подсчетам, Ленин написал Сталину примерно 150 писем, записок и телеграмм. Свыше 100 из них опубликованы в Полном собрании сочинений В. И. Ленина, более 40 до сих пор не разысканы (факт их бытия в ряде случаев подтверждается тем, что сохранились расписки Сталина в их получении).

Письма Ленина Сталину начали публиковаться в 20-х гг. Многие из них появились в 4-м издании Сочинений В. И. Ленина, самом неполноценном (сейчас это общепризнано) из всех пяти изданий. Ленинские письма публиковались там зачастую с купюрами.

Из всех известных ленинских писем Сталину только четыре относятся к дореволюционному периоду и написаны в декабре (н. ст.) 1912 г. Обращает на себя внимание тот факт, что все они дошли до нас не в виде автографов Владимира Ильича, а в виде машинописных копий, снятых полицией при перлюстрации.

В Полном собрании сочинений В. И. Ленина более 20 писем опубликованы впервые.

Писем Сталина к В. И. Ленину опубликовано в вышедших томах его сочинений немногим более десяти, причем все они относятся к послереволюционному периоду.

Из дополнительных источников необходимо упомянуть, во-первых, неопубликованные документы ЦПА, на которые имеются ссылки в ряде изданий, и в частности в 12-томной Биографической хронике В. И. Ленина, и, во-вторых, хронику — «Даты жизни и деятельности И. В. Сталина», составленную при издании его сочинений под его руководством.

Личное знакомство Ленина со Сталиным произошло на Таммерфорсской конференции РСДРП, которая состоялась 12―17 декабря 1905 г. В упомянутой выше хронике Сталина сказано, что первое письмо от Ленина он получил еще в декабре 1903 г., находясь в сибирской ссылке. Документального подтверждения этого мы не обнаружили.

После декабря 1905 г. Ленин и Сталин встречались еще несколько раз; представляется, однако, что особого интереса Ленин к нему не проявлял до 1912 г. Установлено лишь, что Сталин не разделял в это время взглядов Ленина по аграрному вопросу (Ленин выступал за национализацию земли, Сталин же принадлежал к так называемым «разделистам»). Известно также, что Сталин занимал недостаточно четкую позицию по философским вопросам, в частности предлагал усваивать попутно «хорошие стороны» махизма.[1]

Важным этапом в истории их взаимоотношений была Пражская партийная конференция (5―17 января 1912 г.), на которой Сталин был заочно кооптирован в состав ЦК и Русского бюро ЦК. Он находился в это время в ссылке в Вологде, и информировать его о кооптации было поручено Г. К. Орджоникидзе, который также был избран в состав ЦК и в Русское бюро.

В связи с этим следует отметить одну деталь. Хотя впоследствии, на XV съезде партии, Сталин заявил, что Пражская конференция «имела величайшее значение в истории нашей партии, ибо она положила межу между большевиками и меньшевиками и объединила большевистские организации по всей стране в единую большевистскую партию»,[2] сам он в 1912 г. не понял решений конференции и уже после нее был сторонником того, чтобы пойти на блок с бакинскими меньшевиками и составить с ними «общую избирательную комиссию» по выборам в Думу.[3]

Можно полагать, что Ленин долго не получал известий о том, проинформировал ли Орджоникидзе Сталина о решении конференции. 28 марта 1912 г. Владимир Ильич писал из Парижа в Тифлис Г. К. Орджоникидзе, С. С. Спандаряну и Е. Д. Стасовой: «От Ивановича{73} ничего. Что он? Где он? Как он?»[4]

Между тем Сталин бежит 29 февраля 1912 г. из вологодской ссылки, проводит некоторое время в Баку и Тифлисе и в начале апреля появляется в Петербурге, предварительно встретившись в Москве с Орджоникидзе. Как член ЦК и Русского бюро, Сталин участвует в работе по выборам в IV Государственную думу, принимает участие в редактировании большевистской газеты «Звезда». Правда, за период с апреля по сентябрь 1912 г. Сталин был вновь арестован и, бежав на этот раз уже из нарымской ссылки, вновь вернулся в столицу. Здесь он опять включается в работу по выборам в IV Думу и пишет в октябре «Наказ петербургских рабочих своему рабочему депутату», который был положительно оценен Лениным.[5] Обратил Ленин внимание и на другую публикацию Сталина — «Кто победил?» в «Правде» — об итогах выборов в Петербурге по рабочей курии.[6]

Есть сведения о том, что 3 ноября 1912 г. Н. К. Крупская по поручению Ленина пригласила Сталина в Краков. По данным «Дат жизни…» Сталина (приложения к его сочинениям) он прибыл в Краков нелегально до 23 ноября (н. ст.), пробыл там до конца ноября — начала декабря и принял участие в заседании ЦК РСДРП.[7] В Биохронике В. И. Ленина об этом нет сведений, но в то же время упоминается о наличии в ЦПА письма Сталина к Ленину, написанного не позднее 12 (25) ноября, и заявления Сталина от 19 ноября (2 декабря) того же года в ЦК РСДРП.[8] Подробностей о содержании этих документов выяснить не удалось.

Сталин возвратился в Петербург, по-видимому, не позднее 6 декабря (н. ст.) 1912 г. Такой вывод можно сделать из того, что именно этим числом датировано первое из известных нам писем Ленина, адресованных Сталину.[9]

Выше уже упоминалось, что известны четыре письма В. И. Ленина И. В. Сталину, написанные до Октябрьской революции. Они датированы 6, 11, 14 и 16 декабря (н. ст.) 1912 г. Приводить эти письма нет необходимости: укажем лишь, что в них идет речь о том, что Сталину следует делать в связи с его работой с большевистской фракцией IV Думы, об организации митингов и стачки рабочих, о борьбе с ликвидаторами, деятельности «Правды» и др. Наряду с советами Ленин делает ему и некоторые замечания. Установлено, что в ходе обсуждения вопроса об отношениях между депутатами Думы — большевиками и меньшевиками Сталин одно время не разделял мнения Ленина о необходимости твердой политики и решительной борьбы с меньшевиками.[10]

Исследователям еще предстоит выяснить некоторые источниковедческие детали переписки Ленина со Сталиным в 1912 г. — в частности, вопрос о том, почему письма написаны не самим Лениным, а Н. К. Крупской, почему в авторизованной хронике Сталина упоминается лишь одно из четырех дореволюционных ленинских писем и т. д. Возникает также вопрос: чем можно объяснить, что начиная с 28 марта и до 20 декабря 1912 г. охранке удалось перехватить и перлюстрировать не менее 17 ленинских писем разным лицам в Россию.

В конце 1912 — начале 1913 г. Сталин работал над статьей «Национальный вопрос и социал-демократия». Можно думать, что об этом он говорил с Лениным во время их встреч в Кракове. Между 15 и 25 февраля 1913 г. Ленин написал письмо Горькому, в котором сообщал: «Насчет национализма вполне с Вами согласен, что надо этим заняться посурьезнее. У нас один чудесный грузин засел и пишет для „Просвещения“ большую статью, собрав все австрийские и пр. материалы. Мы на это наляжем».[11] Речь идет о статье Сталина, которая была опубликована в трех книжках большевистского легального журнала «Просвещение» за 1913 г. И хотя между Лениным и Сталиным были серьезные расхождения по национальному вопросу, эту статью Ленин защищает от разного рода нападок и неоднократно на нее ссылается.

23 февраля (8 марта) 1913 г. Сталин был арестован и после длительного следствия сослан в Туруханский край. Ленин узнал об этом в 20-х числах марта, о чем свидетельствует его письмо Л. Б. Каменеву, написанное ранее 29 марта, в котором есть такие строки: «У нас аресты тяжкие. Коба взят. С Малиновским переговорили о необходимых мерах».[12]

Из материалов ЦПА видно, что 20 июля (2 августа) 1913 г. Ленин посылает Сталину в туруханскую ссылку 120 франков. Известно также, что 1 (14) октября того же года на заседании ЦК РСДРП обсуждался вопрос об организации побега из ссылки Я. М. Свердлова и И. В. Сталина.[13]

Судя по письмам Ленина, начиная с этого времени и примерно до лета 1915 г. связи его со Сталиным прерываются, хотя в хронике Сталина есть указание на то, что 27 февраля 1915 г. он написал письмо Ленину. Но нам пока лишь известно, что только 21 августа 1915 г. Ленин после большого перерыва упоминает о письме к нему Сталина (в письме В. А. Карпинскому): «Коба прислал привет и сообщение, что здоров».[14]

Во всяком случае, летом 1915 г. Владимир Ильич вдруг почему-то проявляет интерес к Сталину. В конце июля этого года он в письме спрашивает у Г. Е. Зиновьева: «Не помните ли фамилии Кобы?» Но коль скоро и Зиновьев, очевидно, запамятовал фамилию «чудесного грузина», Владимир Ильич уже в ноябре вновь запрашивает о том же, теперь уже у Карпинского: «Большая просьба: узнайте (от Степко{74} или Михи{75} и т. п.) фамилию „Кобы“ (Иосиф Дж……?? мы забыли). Очень важно!!».[15]

И это уже в 1915 году! Любопытная иллюстрация к легенде сталинской историографии о небывалой близости и дружбе «с первого взгляда» Ленина и носителя удачно рифмующегося с ним псевдонима…

Из хранящихся в Центральном государственном архиве Октябрьской революции материалов департамента полиции видно, что в феврале 1917 г. Сталин послал из Туруханска письмо Ленину, в котором спрашивал, есть ли возможность издать его работу «Марксизм и национальный вопрос» и др. в виде сборника. Поскольку и это письмо побывало в руках охранки, оно, возможно, до Ленина не дошло.[16]

После Февральской революции Сталин выезжает в Петроград. 4 апреля (н. ст.) Ленин в письме В. А. Карпинскому и С. Н. Равич из Цюриха в Женеву сообщал: «Из Перми пришла телеграмма: „Братский привет Ульянову, Зиновьеву. Сегодня выезжаем в Петроград и т. д. Подписи: Каменев, Муранов, Сталин“».[17] (Это письмо Ленина также было перлюстрировано.)

Сталин приехал в Петроград 12 марта (ст. ст.) 1917 г. 3 апреля он был среди тех, кто встречал Ленина на станции Белоостров.

В сочинениях Сталина (в его хронике) за март — октябрь 1917 г. помещено более 30 записей о его деятельности в эти месяцы на разных постах. Если судить по этим данным, Ленин поддерживал постоянный контакт со Сталиным, несколько десятков раз имел с ним встречи. Однако из Полного собрания сочинений и Биохроники В. И. Ленина эти контакты предстают как единичные. Здесь приводятся факты о том, что на квартире С. Я. Аллилуева в июле 1917 г. в присутствии Сталина обсуждался вопрос о явке Ленина на суд, о том, что в ночь с 9 на 10 июля Сталин сопровождал Ленина к вокзалу для последующего отъезда в Разлив, о встрече Сталина с Лениным 26 июля и наконец о заседании ЦК под председательством В. И. Ленина 16 октября, на котором было принято постановление об организации Партийного центра по руководству восстанием, куда в числе пяти человек вошел и Сталин.

Уже авторы научных статей и монографий, опубликованных после XX съезда КПСС, показали, что записи в сталинском жизнеописании типа: «В. И. Ленин и И. В. Сталин руководят работой VII (Апрельской) Всероссийской конференции большевистской партии»; «16―23 июня [1917 г.] В. И. Ленин и И. В. Сталин руководят работой Всероссийской конференции фронтовых и тыловых организаций РСДРП(б)»; «8―11 июля. И. В. Сталин подготавливает отъезд В. И. Ленина из Петрограда»; «16 октября. В. И. Ленин и И. В. Сталин руководят расширенным заседанием ЦК большевистской партии» и т. п. — мягко говоря, преувеличивают роль Сталина в указанных событиях. И уж совсем надуманными представляются в свете наших сегодняшних знаний такие, например, утверждения, исходящие из ложной теории «двух вождей революции»: «25―26 октября. В. И. Ленин и И. В. Сталин руководят II Всероссийским съездом Советов».

В приложении к сталинским сочинениям можно прочесть и такое: «3 ноября. В. И. Лениным и И. В. Сталиным подписана „Декларация прав народов России“, написанная И. В. Сталиным». Ныне широко известно, что эта историческая Декларация написана собственноручно Владимиром Ильичем, и в Полном собрании сочинений приведена фотокопия ленинского автографа этого документа; известно также, что Сталин лишь внес небольшие поправки в один из параграфов, да Бухарин добавил один абзац, отредактированный Лениным.[18]

Это уже прямая фальсификация! И подобных примеров можно привести множество.

Утверждения Сталина и других творцов его культа о том, что Сталин был во всем солидарен с Лениным накануне и в период совершения Октябрьской революции, тоже, мягко говоря, не соответствует действительности. Известно, например, что редакция «Правды» во главе с Л. Каменевым и И. Сталиным задержала, а потом напечатала с произвольными купюрами первое ленинское «Письмо из далека» и вообще занимала по ряду вопросов неверную позицию. В связи с этим 12 (25) апреля В. И. Ленин писал Я. С. Ганецкому и К. Б. Радеку: «Надеемся вполне выправить линию „Правды“, колебнувшейся к „каутскианству“».[19] Сталин, в частности, носился с полуоппортунистической идеей «давления» на Временное правительство.

Только в 1957 г. стало известно, что Сталин был в числе тех, кто выступил, вопреки Ленину, против решительных санкций по отношению к Л. Каменеву и Г. Зиновьеву в связи с их «октябрьским эпизодом», предлагая в столь напряженный момент «компромисс». 22 или 23 октября В. И. Ленин писал Я. М. Свердлову: «…если вы (+ Сталин, Сокольников и Дзержинский) требуете компромисса, внесите против меня предложение о сдаче дела в партийный суд…».[20]

Кстати сказать, до сих пор, и пока безуспешно, историки пытаются выяснить: где был и что конкретно делал Сталин в решающие часы Октябрьского восстания? Обо всех руководителях партии все известно, а о Сталине — почти ничего… Например, даже в трехтомном издании «Петроградский Военно-революционный комитет» (М., 1956), в котором опубликован весь документальный фонд ВРК, хранящийся в Центральном архиве Октябрьской революции, Сталин упоминается только в связи с заседаниями ЦК: никаких следов его реальных дел в часы подготовки и проведения восстания нет.[21]

26 октября И. В. Джугашвили (Сталин) вошел в состав первого Советского правительства в качестве председателя по делам национальностей.

Из наиболее важных событий, в которых Сталин принимал активное участие в первые месяцы революции, следует упомянуть переговоры (Ленин, Сталин, Крыленко) с генералом Духониным, закончившиеся смещением Духонина с поста главковерха; заседания СНК, на которых Сталин выступал по вопросам об отношениях с Финляндией и с Центральной Радой на Украине, о положении дел на Кавказе и др.

В начале 1918 г. Сталин принимал участие в переговорах о Брестском мире и, в частности, в совместном с Лениным разговоре с председателем советской мирной делегации Троцким 3 (16) января. В речи на заседании ЦК РСДРП 1 (24) января 1918 г. о войне и мире В. И. Ленин, в частности, сказал, что он «не согласен в некоторых частях со своими единомышленниками Сталиным и Зиновьевым»,[22] и далее пояснил, почему он не согласен. Возражение Владимира Ильича вызвали рассуждения Сталина о том, что «революционного движения на Западе нет, нет фактов, а есть только потенция, а с потенцией мы не можем считаться». Ленин резонно ответил на это, что массовое движение на Западе, конечно, есть, хотя революция там еще не началась. «Однако если бы в силу этого мы изменили бы свою тактику, то мы явились бы изменниками международному социализму».[23]

На заседании ЦК РСДРП(б) 23 февраля 1918 г., созванном после ультимативного предъявления немцами новых, еще более тяжелых условий мира, Сталин явно колебнулся в сторону «левых коммунистов», заявив, что он за продолжение мирных переговоров, но «мира можно не подписывать». «Сталин неправ, — парировал это колебание В. И. Ленин, — когда он говорит, что можно не подписать. Эти условия надо подписать. Если вы их не подпишете, то вы подпишете смертный приговор Советской власти через три недели».[24] После этой реплики Сталин тут же вновь перешел на сторону Ленина.

Заметную роль И. В. Сталин сыграл в переговорах с Центральной Радой Украины, будучи председателем делегации РСФСР. Это же следует сказать о его деятельности в качестве руководителя продовольственного дела на юге России. В телеграмме В. И. Ленина от 8 июня 1918 г. в Нижний Новгород, Саратов и Царицын читаем: «Предлагается вам исполнять немедленно, беспрекословно все приказы и распоряжения чрезвычайного уполномоченного от Совнаркома наркома Сталина».[25] Попутно с этой работой Ленин давал Сталину ряд особых поручений, связанных с положением в Баку, потоплением Черноморского флота и др.

У нас нет возможности и нужды приводить данные о контактах Ленина и Сталина на протяжении всего 1918 г. Желающие могут найти эти данные в приложении к сочинениям Сталина, где упомянуто почти три десятка таких контактов, и в Биографической хронике В. И. Ленина. Обратим, однако, внимание на характер изложения этих фактов. Прежде всего, в отличие от Биохроники Ленина, где каждый факт или событие подтверждены ссылками на соответствующие документы, в том числе и неопубликованные, в хронике Сталина такие ссылки отсутствуют. Поэтому достоверность фактов не всегда можно проверить. В связи с чем научная значимость сталинской хроники с точки зрения достоверности невысока, тем более что мы уже имели возможность видеть явное стремление составителей этого приложения непомерно возвеличить роль Сталина и соответственно принизить роль Ленина.

Можно обнаружить также умолчание ряда фактов, характеризующих Сталина отнюдь не с лучшей стороны. Приведем лишь один пример. Летом 1918 г., будучи в Царицыне, Сталин не поладил с работником Главнефти К. А. Махровским. Не сумев по каким-то причинам справиться с ним на месте, Сталин написал жалобу Ленину, обвиняя Махровского в преступной деятельности. 12 июля Совнарком под председательством Ленина рассмотрел эту жалобу и пришел к выводу, что все обвинения Сталина необоснованны. В ЦПА хранится документ, из которого видно, что 16 июля 1918 г. Ленин подписал телеграмму, в которой Сталину сообщается, что Совнарком не нашел действия Махровского преступными, и предлагается прислать фактические данные о работе Главнефти. К телеграмме Владимир Ильич сделал приписку: «Для меня лично ясно, что вы погорячились, обругав Махровского». Казалось бы, инцидент исчерпан. Но не таков был Сталин, чтобы оставить в покое своего «противника». В том же архиве хранятся документы, из которых видно, что К. А. Махровский был все-таки арестован в Царицыне, о чем дали знать Ленину (с просьбой принять меры для его освобождения). 27 августа Ленин подписывает телеграмму Сталину, в которой ему предписывается доставить Махровского в Москву в полной безопасности.[26]

Из этого конфликта можно, пожалуй, сделать два вывода — один источниковедческий, другой, так сказать, психологический. Во-первых, мы видим, что главный автор приложений к собственным сочинениям изымал из них сведения для него нелестные (в данном случае, видимо, по той причине, что инцидент закончился не в его пользу). Во-вторых, очевидно, что склонность к произволу, беззаконию и клевете проявилась у Сталина не после 1924 г., а гораздо раньше. Разумеется, пока был жив В. И. Ленин и пока Сталин еще не «сосредоточил в своих руках необъятную власть», эту порочную склонность он проявлял реже, но все же проявлял. Приведем подобный же случай, но закончившийся в пользу Сталина (а потому, очевидно, и опубликованный еще в 1942 г.).

Осенью 1918 г. возникло дело другого сотрудника Главнефти — Н. Мухина, арестованного в Царицыне местной ЧК. Л. Б. Красин просил Ленина дать телеграмму в ВЧК и Сталину об освобождении Мухина и направлении его в Москву. В связи с этим Ленин писал Л. А. Фотиевой и Л. Б. Красину 9 октября 1918 г.: «О Мухине подписать не согласен: (1) Красин пишет, что Мухин скрывал деньги от Сталина. Этого он делать не вправе был, хотя бы и „по распоряжению своего (!!??) начальства“, — ибо Сталин тоже начальство, а если не „свое“, то более высокое. (2) Формально неправильно и вообще недопустимо решать это, не спросив Сталина (а Сталин в Москве!!). Привет! Ленин».[27]

Сопоставление этих двух фактов иллюстрирует также объективность Ленина в оценке действий как Сталина, так и других лиц.

В январе 1919 г. И. В. Сталин и Ф. Э. Дзержинский возглавили партийно-следственную комиссию для выяснения причин так называемой «пермской катастрофы». Комиссия провела полезную работу по укреплению боеспособности войск Восточного фронта.

В марте 1919 г. произошли события, которые значительно усилили влияние Сталина в партии и стране. На Пленуме ЦК, состоявшемся после VIII съезда партии, он был избран членом Политбюро и Оргбюро ЦК. 30 марта по предложению Ленина он получил еще одну должность — наркома Госконтроля.

После перехода в наступление в мае 1919 г. войск Юденича Сталин был направлен в Петроград для усиления руководства обороной города. В связи с этим поручением между Лениным и Сталиным велась оживленная переписка. В своих письмах Ленин, отдавая должное деятельности Сталина, высказывает также в его адрес серьезные упреки и дает соответствующие указания. Так, в телеграмме от 27 мая Ленин предписывает Сталину принять конкретные экстренные меры для укрепления фронта и тыла. Узнав в июне 1919 г., что Сталин и Зиновьев затеяли интригу против члена Реввоенсовета А. И. Окулова, Ленин, чтобы конфликт не разросся, телеграфирует: «…признавая абсолютно необходимым максимум сплоченности в питерской военной работе и необходимость быстрой победы на этом фронте, Политбюро и Оргбюро Цека постановляют временно отозвать Окулова и направить его в распоряжение товарища Троцкого».[28]

Вместе с тем Ленин считался с мнением Сталина, внимательно относился к его просьбам о необходимости улучшить снабжение Петрограда оружием, продовольствием и т. д. Характерен такой эпизод. В 20-х числах мая 1919 г. предполагался пленум ЦК, но, узнав о том, что Сталин и Зиновьев не смогут прибыть на него, Ленин предложил отложить пленум.[29] Из опубликованных и неопубликованных документов ЦПА следует, что Ленин неоднократно советовался со Сталиным по вопросам о продовольственном положении страны, о мерах борьбы с укрывательством от военной службы, национальному и др.[30]

16 июня в связи с ликвидацией контрреволюционного мятежа на фронтах Красная Горка и Серая Лошадь Сталин прислал на имя В. И. Ленина довольно странную по содержанию и явно хвастливую по форме телеграмму. В ней говорилось: «Морские специалисты уверяют, что взятие Красной Горки с моря опрокидывает морскую науку. Мне остается лишь оплакивать так называемую науку. Быстрое взятие Горки объясняется самым грубым вмешательством со стороны моей и вообще штатских в оперативные дела, доходившим до отмены приказов по морю и суше и навязыванием своих собственных. Считаю своим долгом заявить, что я и впредь буду действовать таким образом, несмотря на все мое благоговение перед наукой».[31]

Судя по всему, Владимир Ильич был крайне удивлен, прочитав эту телеграмму. Во всяком случае, на ее бланке (который хранится в ЦПА) он поставил три вопросительных знака и написал: «Красная Горка взята с суши».[32] И действительно, как подтверждают военные специалисты-историки, форт Красная Горка был взят сухопутными войсками, лишь при поддержке боевых кораблей.

А телеграмма эта наглядно выражала присущее Сталину «спецеедство» (выражение тех лет), заключавшееся не только в недооценке технических и военных специалистов, но и в абсолютном недоверии к ним.

Нет сомнения, что Владимир Ильич помнил об этой сталинской телеграмме из Петрограда, когда через три недели писал в своем знаменитом письме к организациям партии «Все на борьбу с Деникиным!»: «Если некоторые партийные органы берут неверный тон по отношению к военспецам (как это было недавно в Петрограде) или если в отдельных случаях „критика“ военспецов вырождается в прямую помеху систематической и упорной работе по их использованию, партия исправляет тотчас и будет исправлять эти ошибки».[33]

26 сентября 1919 г. состоялся Пленум ЦК, на котором было принято решение направить Сталина на Южный фронт.

В «Кратком курсе истории ВКП(б)» и особенно в «Датах жизни…» Сталина прослеживается стремление доказать, что разгром Деникина явился результатом энергичной деятельности Сталина, его полководческого и организаторского таланта. В хронике Сталина имеется до 40 записей с сентября 1919 г. по январь 1920 г. о его роли в разгроме Деникина. Исследование писем, статей и выступлений В. И. Ленина этого периода показывает, что в действительности это было далеко не так. О том, как Сталин пытался приписать лично себе стратегический план разгрома деникинщины, разработанный Центральным Комитетом партии и Главным штабом Красной Армии, первым рассказал еще в 1958 г. военный историк академик С. Ф. Найда в своей книге «О некоторых вопросах гражданской войны в СССР». Сейчас этот вопрос достаточно исследован.

10 января 1920 г. Южный фронт был переименован в Юго-Западный, членом Реввоенсовета фронта был назначен Сталин. Переписка Ленина и Сталина этого периода связана в большой мере именно с этой должностью Сталина, а также с его работой в качестве председателя совета Украинской трудовой армии, которым он был назначен 20 января 1920 г. В этой переписке имеются факты, свидетельствующие о резких конфликтах между ними. Так, в 10-х числах февраля 1920 г. Сталин получил распоряжение Главкома С. С. Каменева о выделении из состава Украинской трудовой армии некоторых сил для подкрепления Кавказского фронта. В ответ Сталин посылает 18 февраля телеграмму Ленину, в которой выражает свое несогласие с распоряжением Главкома и просит вызова в Москву для объяснений. В связи с этим Ленин 19 февраля пишет следующую записку членам Политбюро ЦК РКП(б) Н. Н. Крестинскому и Л. Б. Каменеву: «…я против вызова Сталина. Он придирается. Главком прав вполне: сначала надо победить Деникина, потом переходить на мирное положение. Предлагаю ответить Сталину: „Политбюро не может вызвать Вас сейчас, считая важнейшей и неотложной задачей побить до конца Деникина, для чего надо Вам ускорить подкрепления Кавкфронту изо всех сил“».[34]

20 февраля Ленин выслал Сталину шифрованную телеграмму, в которой просил срочно помочь войсками Кавказскому фронту, который «приобретает все более серьезный характер». Сталин ответил телеграммой, которая хранится в ЦПА и частично цитируется в примечаниях к Полному собранию сочинений В. И. Ленина: «Мне не ясно, почему забота о Кавфронте ложится прежде всего на меня… Забота об укреплении Кавфронта лежит всецело на Реввоенсовете Республики, члены которого, по моим сведениям, вполне здоровы, а не на Сталине, который и так перегружен работой».[35] В ответ на этот демарш, в котором проявилась отмеченная В. И. Лениным позднее капризность Сталина, последовала следующая ленинская телеграмма: «На Вас ложится забота об ускорении подхода подкреплений с Юго-Запфронта на Кавкфронт. Надо вообще помочь всячески, а не препираться о ведомственных компетенциях».[36] Телеграмма эта была у нас впервые опубликована лишь в 1965 г.

В связи с наступлением поляков весной 1920 г. возникли разногласия между Сталиным и Троцким по поводу оценки сложившейся обстановки. Из телеграммы В. И. Ленина Л. Д. Троцкому, посланной между 8 и 20 марта, видно, что Ленин поддержал меры, предложенные Троцким «вопреки оптимизму Сталина».[37] (Этого сюжета мы уже касались в очерке о Троцком.)

В разногласиях между Сталиным и Троцким по вопросу об операциях в Крыму в марте 1920 г. Ленин также поддержал Троцкого.[38]

Следует отметить, что Сталин, по крайней мере внешне, вроде бы не обижался на замечания Ленина (если не считать за проявление обиды его подмеченные Лениным капризы). В связи с 50-летием со дня рождения Владимира Ильича Сталин напечатал в «Правде» от 23 апреля 1920 г. статью «Ленин, как организатор и вождь РКП» и в тот же день выступил с речью на посвященном этому юбилею собрании в Московском комитете РКП(б). Любопытно, что в этой речи Сталин особо отметил скромность Ленина и мужество, с которым он не боится признавать свои ошибки. «Эта скромность и мужество особенно нас пленили», — закончил он свою речь. Как известно, Сталин любил называть себя учеником и последователем Ленина, но эти черты своего названного учителя (как, впрочем, и многие другие) он явно не унаследовал.

Ленин знал о частых конфликтах между Сталиным и Троцким и старался не дать им разрастись. Но в письмах Ленина Сталину и о Сталине летом 1920 г. можно проследить критическое отношение прежде всего ко многим предложениям Сталина и к его выпадам против Троцкого и Главкома С. С. Каменева. 3 июня 1920 г. Сталин просил Ленина поставить на Политбюро ЦК его предложение «санкционировать наше наступление в целях ликвидации крымского вопроса в военном порядке». На этой телеграмме Ленин написал: «Это явная утопия. Не слишком ли много жертв будет стоить? Уложим тьму наших солдат. Надо десять раз обдумать и примерить. Я предлагаю ответить Сталину: „Ваше предложение о наступлении на Крым так серьезно, что мы должны осведомиться и обдумать архиосторожно. Подождите нашего ответа. Ленин. Троцкий“».[39]

В августе 1920 г. произошел конфликт в связи с тем, что Политбюро приняло решение о выделении крымского участка Юго-Западного фронта в самостоятельный Южный фронт ввиду возраставшей опасности со стороны Врангеля и восстания казаков на Кубани. Об этом Ленин сразу же сообщил Сталину. В ответной телеграмме Сталин разразился буквально истерикой: «Вашу записку о разделении фронтов получил, не следовало бы Политбюро заниматься пустяками. Я могу работать на фронте еще максимум две недели, нужен отдых, поищите заместителя. Обещаниям Главкома не верю ни на минуту, он своими обещаниями только подводит. Что касается настроения ЦК в пользу мира с Польшей, нельзя не заметить, что наша дипломатия иногда очень удачно срывает результаты наших военных успехов». Владимир Ильич на этот очередной сталинский каприз спокойно ответил: «Не совсем понимаю, почему Вы недовольны разделением фронтов. Сообщите Ваши мотивы. Мне казалось, что это необходимо, раз опасность Врангеля возрастает. Насчет заместителя сообщите Ваше мнение о кандидате. Также прошу сообщить, с какими обещаниями опаздывает Главком. Наша дипломатия подчинена Цека и никогда не сорвет наших успехов, если опасность Врангеля не вызовет колебаний внутри Цека».[40]

Создается впечатление, что эта телеграмма отрезвила Сталина (ведь Ленин выразил готовность назначить на его место «заместителя»), и он остался на Южном фронте. В свою очередь Ленин продолжал поручать ему важные военные и политические задания.

Летом 1920 г. с полной очевидностью выявились расхождения между Лениным и Сталиным по национальному и колониальному вопросам. Тема это особая и требует специального рассмотрения. Укажем лишь, что в июне — июле 1920 г. В. И. Ленин написал «Первоначальный набросок тезисов по национальному и колониальному вопросам», который послал ряду лиц, в том числе Сталину. В ответ Сталин пишет Ленину большое письмо из Кременчуга, которое датировано 12 июня. Оно хранится в ЦПА и частично опубликовано в XXV томе 3-го издания Сочинений В. И. Ленина (в примечании на с. 624). Не приводя здесь этого отрывка сталинского письма, скажем лишь, что в нем содержится ряд ошибочных суждений, в частности по вопросу о федерации Советских республик. Эти ошибки легли позднее в основу сталинской идеи о так называемой «автономизации», выдвинутой в 1922 г. и подвергнутой резкой критике в работе В. И. Ленина «К вопросу о национальностях или об „автономизации“».

19 августа 1920 г. Политбюро ЦК под руководством В. И. Ленина обсудило вопрос о положении на польском и врангелевском фронтах и в тот же день приняло решение о предоставлении двухнедельного отпуска Сталину. Из материалов ЦПА видно, что 1 сентября рассматривалась также просьба Сталина об освобождении его от военной работы.[41]

В октябре 1920 г. Сталин направляется на Северный Кавказ и в Азербайджан. В архиве сохранилось сведение о том, что 15 октября Ленин подписал ему удостоверение на право пользования специальным поездом. Пробыл он на Кавказе до конца ноября, выполнив там ряд поручений Ленина, после чего возвратился в Москву. 27 ноября он сделал на заседании Политбюро доклад об обстановке на Кавказе, на основании которого Ленин написал проект постановления по данному вопросу.[42]

Как явствует из материалов ЦПА, в середине декабря 1920 г. Сталин заболел, в связи с чем Владимир Ильич пишет записку доктору В. А. Обуху. Болезнь продолжалась примерно до 24 января 1921 г.[43]

Из контактов 1921 г. отметим совместную работу Ленина и Сталина над тезисами по национальному вопросу для X съезда партии. В проект тезисов, подготовленный Сталиным, Ленин внес важнейшее положение о необходимости непримиримой борьбы с великодержавным шовинизмом и местным буржуазным национализмом. На самом съезде, состоявшемся 8―16 марта 1921 г., было принято решение, которое определяло существующую федерацию как форму государственного союза независимых республик, подтвердив тем самым идею Ленина о федерации, основанной на автономии, и неприемлемость сталинского замысла «автономизации».

Обратим внимание на такие сюжеты, в которых тоже проскальзывают штришки сталинского портрета. 9 марта 1921 г. Ленин написал письмо о положении в Сибири и о необходимости посылки туда председателя Сибревкома И. Н. Смирнова. На письме имеется пометка Сталина о том, что он не согласен с ленинским предложением.[44] 15 марта А. А. Иоффе обратился к Ленину с письмом, в котором сетовал на то, что его постоянно переводят с одного места на другое. В ответном письме от 17 марта Ленин убеждает Иоффе в необоснованности его жалобы, указывая, что приходится перебрасывать с места на место не только его. «…Вас бросала судьба, — пишет Владимир Ильич. — Я это видел на многих работниках. Пример — Сталин. Уж, конечно, он-то бы за себя постоял. Но „судьба“ не дала ему ни разу за три с половиной года быть ни наркомом РКИ, ни наркомом национальностей. Это факт».[45]

Получив в апреле известие о том, что Сталин опять нездоров, Ленин дает поручение секретарю: «Позвоните Обуху, что я прошу его прислать или привести с собой к Сталину доктора-специалиста…». Вероятно, в связи с болезнью Сталина на заседании Политбюро 30 апреля 1921 г. вновь стоял вопрос о предоставлении ему отпуска.[46] То обстоятельство, что 15 мая Сталин участвовал в пленуме ЦК и доложил о проекте договора с Закавказскими республиками, говорит о том, что он к этому времени выздоровел. Из материалов ЦПА видно, что 28 июня Ленин послал телеграмму в Баку Г. К. Орджоникидзе с запросом, хорошо ли там устроен Сталин. Там же хранится ответная телеграмма Орджоникидзе с информацией о пребывании Сталина в Баку. Владимиру Ильичу содержание ответа явно не понравилось, и 4 июля он телеграфирует Серго: «Удивлен, что вы отрываете Сталина от отдыха. Сталину надо бы еще отдохнуть не меньше 4 или 6 недель. Возьмите письменное заключение хороших врачей». 17 июля запрос по телефону: «…прошу сообщить, как здоровье Сталина и заключение врачей об этом».[47] 24 или 25 июля Орджоникидзе сообщил Ленину, что в лечении Сталина пришлось сделать перерыв. На этой телеграмме Ленин написал поручение секретарю выяснить фамилию и адрес доктора, лечившего Сталина, и на сколько дней его оторвали от отдыха.[48] Конечно, Владимир Ильич проявлял такую тщательную заботу о здоровье не только Сталина, но и других своих соратников. Люди для Ленина были «самым ценным капиталом» не только на словах…

В последних числах июля 1921 г. Ленин уже поручает Сталину ряд дел.[49] В течение второй половины этого года они часто встречаются, обмениваются письмами по самым разным вопросам. Анализируя их взаимоотношения в этот период, можно видеть, что в каких-то вопросах они были солидарны, по каким-то их мнения расходились. Так, в конфликте, возникшем между Г. Е. Зиновьевым и рядом членов руководства Петроградской партийной организации осенью 1921 г., они заняли общую позицию, по вопросу же об оценке деятельности Наркомата РКИ, который возглавлял Сталин, их взгляды разошлись настолько, что Ленину пришлось посвятить этой теме ряд документов.[50] Были разногласия и по вопросу взаимоотношений с Американской ассоциацией помощи голодающим (АРА). Как свидетельствуют архивные документы, Сталин настаивал на взимании платы за провоз продовольственных посылок для голодающих через границу.

15 ноября Владимир Ильич по собственной инициативе или по просьбе Сталина направляет письмо начальнику охраны Кремля с просьбой ускорить решение вопроса о переводе Сталина на другую, более удобную, квартиру. О том же ходатайствует и А. В. Луначарский.[51] Не ограничившись этим, Ленин пишет в ноябре секретарю ВЦИК А. С. Енукидзе: «Нельзя ли ускорить освобождение квартиры, намеченной Сталину? Очень прошу Вас сделать это и позвонить мне (телефон хороший; через верхний коммутатор), удается ли или есть препоны».[52] Забота о квартире — это продолжение забот о здоровье Сталина. 28 декабря 1921 г. Ленин пишет Л. А. Фотиевой записку: «Напомните мне завтра. Я должен видеться со Сталиным и перед этим по телефону соедините меня с Обухом (доктором) о Сталине».[53] Все эти перипетии со сталинской квартирой продолжались еще довольно долго. 13 февраля 1922 г. Ленин писал в записке Енукидзе: «Квартира Сталина. Когда же? Вот волокита!»[54] 14 февраля Енукидзе ответил, что квартира готова.

Заканчивая обзор событий 1921 г., обратим внимание на один вопрос, который на первый взгляд носит частный характер, но, как мы увидим ниже, весьма показателен.

В ноябре 1921 г. полномочный представитель Грузии в Москве член ЦК КП(б) Грузии М. Г. Цхакая обратился к Ленину с письмом, в котором просил заступиться за наркома земледелия Грузии Ф. Е. Махарадзе, отозванного из Грузии по решению Оргбюро ЦК РКП(б). В связи с этим Ленин написал записку следующего содержания: «т. Сталин! Просмотрите, пожалуйста, прилагаемое и верните мне с парой слов. Как быть? Каковы Ваши на сей счет планы?»[55] В ответ на это Сталин сообщил, что «Махарадзе снят по требованию Орджоникидзе», и, таким образом, ушел от ответа, свалив все на Орджоникидзе. В конце декабря группа делегатов IX Всероссийского съезда Советов обратилась в ЦК РКП(б) с ходатайством о возвращении Махарадзе в Грузию. 30 декабря Оргбюро ЦК приняло решение удовлетворить эту просьбу.[56] Однако, как мы увидим, этим история не закончилась.

1922 год внес заметные изменения во взаимоотношения Ленина и Сталина. Два обстоятельства особенно сильно повлияли на это: резкое ухудшение здоровья Владимира Ильича, у которого в конце мая и в середине декабря этого года случилось два сильных приступа, и избрание 3 апреля Сталина Генеральным секретарем ЦК партии. Эти обстоятельства, помимо всего прочего, привели к увеличению числа личных посещений Сталиным Владимира Ильича. По нашим подсчетам, только за время с мая по декабрь 1922 г. Ленин имел не менее 20 персональных встреч и бесед с ним, не считая встреч, на которых присутствовали и другие лица. Столь частые встречи, разговоры по телефону и переписка вполне понятны: с генсеком приходилось обсуждать и решать множество дел и вопросов. Нет сомнения в том, что встречи вообще и персональные в частности давали Ленину возможность лучше узнать и оценить личностные качества Сталина.

Круг вопросов и дел, которые обсуждались ими устно пли письменно в 1922 г., чрезвычайно широк. Это вопросы внутренней политики страны, партийного строительства, кадровые и множество других. По многим вопросам их точки зрения совпадали и решения принимались по обоюдному согласию, хотя и не без существенных ленинских корректив. В качестве примера можно привести замечания Ленина по проекту постановления ВЦИК о Народном комиссариате РКИ, который был принят в марте 1922 г.[57]

Все чаще, однако, выявлялись серьезные расхождения Сталина с Лениным по многим, в том числе весьма важным, вопросам.

11 августа была образована комиссия, которой поручалось подготовить к очередному пленуму ЦК вопрос о взаимоотношениях РСФСР с другими советскими республиками. Возглавлявший комиссию И. В. Сталин разработал проект резолюции «О взаимоотношениях РСФСР с независимыми республиками», который предусматривал вступление республик в Российскую федерацию на правах автономии. При обсуждении проекта Грузия решительно выступила против, другие республики высказали свои замечания. Тем не менее 23 и 24 сентября под председательством В. М. Молотова состоялось заседание комиссии, на котором проект Сталина был принят «за основу». Представитель Грузии отказался от голосования. Утвержденный комиссией проект был передан Ленину, который, ознакомившись с ним, послал 26 сентября Л. Б. Каменеву для рассылки всем членам Политбюро письмо «Об образовании СССР» с решительной критикой проекта, в основу которого был положен все тот же сталинский план «автономизации». Ленин подтверждал свою идею о принципиально новой основе создания союзного государства: добровольное объединение независимых республик в Союз республик с сохранением полнейшего равноправия каждой из них. Ленин детально разобрал каждый пункт проекта Сталина, указывая, что́ и как надо исправить в нем. В письме Ленин сообщает, что он имел беседу со Сталиным, который «немного имеет устремление торопиться», что Сталин одну уступку уже согласился сделать, а также согласился отложить вынесение резолюции в Политбюро ЦК до приезда Владимира Ильича из Горок 2 октября. Ленин сообщает также, что собирается встретиться с представителем Грузии Мдивани и другими товарищами и будет еще добавлять что-то в проект, изменять его.[58]

Сталин резко отрицательно отнесся к критике Ленина и к его предложениям и направил 27 сентября членам Политбюро письмо, в котором клеймил позицию Ленина как «национальный либерализм» и возражал против большинства его поправок. Понимая, однако, что ЦК поддержит Ленина, а не его, Сталин скрепя сердце занялся переработкой резолюции по замечаниям Ленина. Новый проект за подписями Сталина, Орджоникидзе и других лиц был разослан членам и кандидатам в члены ЦК; при этом умалчивалось, что проект переделан в соответствии с замечаниями Ленина.

6 октября 1922 г. состоялся пленум ЦК. Владимир Ильич по нездоровью не мог на нем присутствовать. Но он посылает Л. Б. Каменеву такую записку: «Великорусскому шовинизму объявляю бой не на жизнь, а на смерть. Как только избавлюсь от проклятого зуба, съем его всеми здоровыми зубами. Надо абсолютно настоять, чтобы в союзном ЦИКе председательствовали по очереди

русский

украинец

грузин и т. д.

Абсолютно!».[59]

Пленум полностью поддержал позицию Ленина и решительно осудил проявления как великодержавного шовинизма, так и местнического национализма. Но на пленуме… именно Сталину было поручено разработать проект закона об образовании СССР для вынесения его на съезд Советов.

30 декабря 1922 г. состоялся I Всесоюзный съезд Советов, на котором был образован Союз Советских Социалистических Республик.

В тесной связи с вопросом об образовании СССР возник так называемый «грузинский вопрос».

После октябрьского (1922 г.) пленума ЦК РКП(б), о котором говорилось выше, резко обострился конфликт между Закавказским краевым комитетом РКП(б), который возглавлял Г. К. Орджоникидзе, и группой членов Коммунистической партии Грузии во главе с членом Президиума ЦК КП Грузии П. Г. Мдивани. Мдивани и его сторонники выступали за большую самостоятельность Грузии, за ее вхождение в СССР непосредственно, а не в составе Закавказской федерации. Обе дискутирующие стороны не всегда проявляли тактичность и лояльность в спорах. А Орджоникидзе к тому же допускал администрирование и поспешность в проведении ряда мероприятий, мало считался с мнением и правами членов ЦК КП Грузии.

Не получив поддержки большинства коммунистов Грузии, но имея большинство в ЦК КП Грузии, группа Мдивани подала 22 октября в отставку, выдвинув в качестве мотива свои расхождения с Заккрайкомом. Однако еще до этого члены группы К. М. Цинцадзе и С. И. Кавтарадзе обратились к В. И. Ленину по прямому проводу с каблограммой, в которой обжаловали действия Орджоникидзе и Заккрайкома. В ответ Ленин 21 октября послал телеграмму Цинцадзе и Кавтарадзе (копию Орджоникидзе и секретарю Заккрайкома Орахелашвили) следующего содержания: «Удивлен неприличным тоном записки по прямому проводу за подписью Цинцадзе и других, переданной мне почему-то Бухариным, а не одним из секретарей Цека. Я был убежден, что все разногласия исчерпаны резолюциями пленума Цека при моем косвенном участии и при прямом участии Мдивани. Поэтому я решительно осуждаю брань против Орджоникидзе и настаиваю на передаче вашего конфликта в приличном и лояльном тоне на разрешение Секретариата ЦК РКП, которому и передано ваше сообщение по прямому проводу».[60]

В связи с этими событиями Политбюро 24 ноября приняло решение направить в Грузию комиссию во главе с Ф. Э. Дзержинским для срочного рассмотрения заявлений членов ЦК КП Грузии об их отставке, а также для выработки необходимых мер по установлению мира и порядка в компартии Грузии.

Обратим внимание на следующую деталь. Получив 24 ноября для голосования путем опроса членов Политбюро постановление Секретариата от 24 ноября о назначении этой комиссии, Ленин написал: «Воздерживаюсь».[61] Это дает основания думать, что, во-первых, постановление было принято в отсутствие Ленина и, во-вторых, что Ленин уже тогда сомневался в объективности комиссии Дзержинского. Опасения Ленина подтвердились. Судя по всему, деятельность комиссии все время беспокоила Ленина.

Уже 2 декабря Ленин запрашивает через сотрудника ГПУ Беленького, когда Дзержинский приедет из Тифлиса. 12 декабря он принял приехавшего из Тифлиса Дзержинского и беседовал с ним с 18 до 18 часов 40 минут. 13 декабря Ленин в течение двух с лишним часов беседует со Сталиным.

В ночь с 15 на 16 декабря 1922 г. наступило резкое ухудшение здоровья Владимира Ильича.

До 24 декабря Ленин ставит перед врачами вопрос о разрешении ему диктовать стенографистке ежедневно хотя бы в течение короткого времени свой «дневник». 18 декабря пленум ЦК специальным постановлением возлагает на Сталина персональную ответственность за соблюдение режима, установленного для Ленина врачами.

Позднее 20 декабря Ленину было направлено заключение комиссии Политбюро в составе Ф. Э. Дзержинского, Д. З. Мануильского и В. С. Мицкявичюса-Капсукаса по делу о конфликте ЦК КП Грузии старого состава и Закавказского крайкома партии.

В ночь с 22 на 23 декабря наступает дальнейшее ухудшение в состоянии здоровья Ленина — паралич правой руки и правой ноги.

23 декабря Владимир Ильич получает разрешение врача Кожевникова продиктовать в течение 5 минут первую часть «Письма к съезду». 24 декабря по ультимативному требованию Ленина Политбюро после консультации с врачами принимает решение разрешить Ленину ежедневно в течение 5―10 минут диктовать, но запрещает ему все свидания. Ленин диктует между 18 и 20 часами в течение 10 минут вторую часть «Письма к съезду», где дает оценку качествам Сталина. 25 декабря Ленин продолжает диктовать вторую часть «Письма к съезду». 26 декабря диктует в течение 15 минут третью часть «Письма к съезду». 27 и 28 декабря диктует «для памяти» запись тем для дальнейшей работы, в том числе о национальном вопросе и об интернационализме (в связи с последним конфликтом в компартии Грузии).

30―31 декабря 1922 г. Ленин продиктовал письмо «К вопросу о национальностях или об „автономизации“». Вот фрагменты этого письма: «Я успел только побеседовать с тов. Дзержинским, который приехал с Кавказа и рассказал мне о том, как стоит этот вопрос в Грузии. Я успел также обменяться парой слов с тов. Зиновьевым и выразить ему свои опасения по поводу этого вопроса. Из того, что сообщил тов. Дзержинский, стоявший во главе комиссии, посланной Центральным Комитетом для „расследования“ грузинского инцидента, я мог вынести только самые большие опасения. Если дело дошло до того, что Орджоникидзе мог зарваться до применения физического насилия, о чем мне сообщил тов. Дзержинский, то можно себе представить, в какое болото мы слетели. Видимо, вся эта затея „автономизации“ в корне была неверна и несвоевременна. ˂…˃ Я думаю, что тут сыграли роковую роль торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого „социал-национализма“. Озлобление вообще играет в политике обычно самую худую роль. Я боюсь также, что тов. Дзержинский, который ездил на Кавказ расследовать дело о „преступлениях“ этих „социал-националов“, отличился тут тоже только своим истинно русским настроением (известно, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения) и что беспристрастие всей его комиссии достаточно характеризуется „рукоприкладством“ Орджоникидзе. ˂…˃ Тут встает уже такой важный принципиальный вопрос: как понимать интернационализм?» (Далее в стенографической записи Ленина «К вопросу о национальностях или об „автономизации“» зачеркнут следующий текст: «Я думаю, что наши товарищи не разобрались достаточно в этом важном принципиальном вопросе».)[62] Эта запись была сделана 30 декабря, а в записи от 31 декабря на эту тему Ленин изложил практические меры, которые следует предпринять при создавшемся положении, из которых приведем лишь следующее: «…нужно примерно наказать тов. Орджоникидзе (говорю это с тем бо́льшим сожалением, что лично принадлежу к числу его друзей и работал с ним за границей в эмиграции), а также доследовать или расследовать вновь все материалы комиссии Дзержинского на предмет исправления той громадной массы неправильностей и пристрастных суждений, которые там несомненно имеются. Политически-ответственными за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского».[63]

4 января 1923 г. Ленин диктует добавление ко второй части «Письма к съезду», в которой дает резко отрицательную оценку личности Сталина и предлагает сместить его с должности генсека.[64]

Сталин и Дзержинский, несогласные с мнением Ленина по «грузинскому вопросу», пользуясь его болезнью, добились того, что Политбюро утвердило выводы комиссии Дзержинского. Об этом решении Политбюро Ленин не знал, Сталин, по-видимому, от него это скрыл.[65] Несмотря на тяжелое состояние здоровья, Ленин потребовал, чтобы ему были представлены материалы комиссии. 24 января Ленин вызывает Л. А. Фотиеву и поручает ей запросить у Дзержинского или Сталина эти материалы. 25 января Ленин спрашивает Фотиеву, получены ли материалы, и узнает, что Дзержинский приедет из Тифлиса в Москву только 27-го и тогда можно будет их запросить.

27 января Дзержинский сказал Фотиевой, что все материалы по этому делу находятся у Сталина. Но последний явно затягивал передачу материалов Ленину. Только 1 февраля 1923 г. Политбюро рассматривает заявление (письменное!) Фотиевой, Гляссер и Горбунова о передаче им для Ленина материалов и принимает решение выдать их.

В ЦПА хранятся записи Фотиевой, содержащие указания Ленина о том, что́ именно следует выяснить в этих материалах. Указания эти состоят из семи пунктов, причем пункт 5 сформулирован при записи так: «Линия ЦК в отсутствии Владимира Ильича и при Владимире Ильиче».[66] По нашему мнению, этот пункт свидетельствует о том, что Ленин догадывался о стремлении приставленного к нему генсека скрыть от него детали «грузинского дела». Из записи Фотиевой следует также, что Ленин собирался довести об этом деле до сведения делегатов XII съезда партии.[67]

В связи с тяжелым состоянием Ленин обратился 5 марта 1923 г. с письмом к Троцкому, прося его взять на себя защиту «грузинского дела» на ЦК, подчеркнув, что дело это сейчас находится под «преследованием» Сталина и Дзержинского, и что он не может надеяться на их беспристрастие, даже совсем напротив.[68] Троцкий, как известно, отказался выполнить эту просьбу, сославшись на болезнь.

Последней из известных нам попыток Ленина дать правильное направление «грузинскому делу» является его послание П. Г. Мдивани, Ф. Е. Махарадзе и другим грузинским товарищам (в копии — Л. Д. Троцкому и Л. Б. Каменеву) от 6 марта 1923 г., в котором есть такие строки: «Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь».[69]

В ночь с 6 на 7 марта 1923 г. в состоянии здоровья Ленина произошло резкое ухудшение, и он не смог уже подготовить письмо и речь по этому вопросу. Письмо-записка к грузинским товарищам является последним из известных нам документов, продиктованных Лениным.

В разгар драматических столкновений между Лениным и Сталиным по важнейшим политическим вопросам между ними вспыхнул тяжелый конфликт и на почве личной.

21 декабря 1923 г. Владимир Ильич с разрешения профессора О. Форстера продиктовал Н. К. Крупской письмо Л. Д. Троцкому, в котором выразил свое удовлетворение решением пленума ЦК по вопросу о монополии внешней торговли (по этому вопросу у Ленина также были расхождения со Сталиным). Узнав об этом письме, Сталин, пользуясь тем, что ему было поручено «следить за режимом» Владимира Ильича, грубо обругал Крупскую, пригрозив ей вызовом на Контрольную комиссию.

23 декабря Надежда Константиновна написала Л. Б. Каменеву следующее письмо: «Лев Борисович, по поводу коротенького письма, написанного мною под диктовку Влад. Ильича с разрешения врачей, Сталин позволил себе вчера по отношению ко мне грубейшую выходку. Я в партии не один день. За все 30 лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее дороги, чем Сталину. Сейчас мне нужен максимум самообладания. О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичем, я знаю лучше всякого врача, т. к. знаю, что его волнует, что нет, и во всяком случае лучше Сталина». Н. К. Крупская просила оградить ее «от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз». «В единогласном решении Контрольной комиссии, — писала далее Крупская, — которой позволяет себе грозить Сталии, я не сомневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которые я могла бы тратить на эту глупую склоку. Я тоже живая, и нервы напряжены у меня до крайности. Н. Крупская».[70]

Документ этот известен лишь в выдержках, которые приведены в примечаниях к 54-му тому Полного собрания сочинений В. И. Ленина. Возможно, что в оригинале имеются еще какие-нибудь детали, которые прольют дополнительный свет на эту историю. Предполагается, что Надежда Константиновна рассказала Владимиру Ильичу об этом инциденте только в начале марта 1923 г., в связи с чем Ленин немедленно продиктовал следующее письмо Сталину, а его копию направил Каменеву и Зиновьеву.

«Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. С уважением Ленин».[71]

По поводу этого письма следует добавить, во-первых, что, по словам стенографистки М. А. Володичевой, Ленин, диктуя его, просил отложить, сказав, что сегодня у него что-то плохо выходит. «Чувствовал себя нехорошо». Во-вторых, когда в июле 1926 г., на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Г. Е. Зиновьев поднял этот вопрос, М. И. Ульянова написала в президиум письмо, в котором сообщала, что Сталин тогда извинился (Н. К. Крупская такого свидетельства не оставила). В-третьих, это письмо Ленина было последним из тех, что он продиктовал (если не считать трех строчек 6 марта). В ночь с 8 на 9 марта в его состоянии наступило резкое ухудшение. Начиная с 13 марта 1923 г. по постановлению Политбюро в печати начали публиковаться бюллетени о состоянии здоровья В. И. Ленина.

Невольно возникает мысль о том, что это резкое ухудшение прямо связано с сильнейшим душевным волнением, обрушившимся на Владимира Ильича, как только он узнал о наглом поступке Сталина.

В свете всего сказанного становится гораздо очевиднее прозорливость и объективность той ныне общеизвестной характеристики, которую В. И. Ленин дал Сталину 24 декабря 1922 г. и 4 января 1923 г., т. е. еще до того, как он узнал и о поведении Сталина в «грузинском деле», и об оскорблении им Н. К. Крупской.

Вот эта характеристика.

«Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. ˂…˃ Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение. Ленин».[72]

Партия не сумела выполнить этот важнейший ленинский наказ и жестоко поплатилась за это…

В очерке приведены документально проверенные факты, характеризующие взаимоотношения между В. И. Лениным и И. В. Сталиным на протяжении всех лет их знакомства. Эти факты дают нам возможность сделать некоторые выводы.

Мы можем утверждать, что после личного знакомства со Сталиным в 1905 г. Ленин вплоть до 1912 г. не выделял его из среды многих сотен партийных работников. Только после кооптации Сталина на Пражской конференции в состав ЦК и Русского бюро усиливаются контакты между ними, и лишь после Февральской революции Сталин становится более или менее известен всей партии.

Разногласия между Лениным и Сталиным по ряду теоретических и практических вопросов имели место на протяжении всей их совместной работы, но до 1922 г. они не носили непримиримого характера и не мешали Владимиру Ильичу поручать Сталину важные и ответственные задания, соглашаться с рядом его предложений, а также проявлять внимание к его житейским делам и состоянию здоровья. Общение между ними позволило Ленину выявить личностные качества Сталина.

Как можно судить по письмам и отдельным высказываниям Ленина, он не преувеличивал способностей Сталина как теоретика или политического деятеля, отдавая ему должное как организатору и исполнителю. О человеческих же качествах Сталина Владимир Ильич был весьма невысокого мнения.

Избрание Сталина Генеральным секретарем ЦК партии и резкое ухудшение состояния здоровья Ленина дали возможность Сталину перейти к прямой борьбе против Владимира Ильича. Это с очевидностью проявилось при обсуждении вопроса об образовании СССР, в «грузинском деле», а также в инциденте с Н. К. Крупской.

Смерть Ленина сняла важнейшую преграду на пути Сталина к установлению режима личной власти.

В заключение следует особо остановиться еще на одном моменте. В литературе, главным образом художественной и публицистической, в последнее время появились не только предположения, но и прямые утверждения об агентурной связи Сталина с царской охранкой. Автору не известны достоверные документы, подтверждающие эту версию. Точно установлен лишь факт необычайно резкого увеличения числа перехваченных и перлюстрированных полицией ленинских писем сразу же после побега Сталина из вологодской ссылки. Однако это могло явиться следствием деятельности провокатора Малиновского или какого-либо другого предателя. Вопрос этот требует особого исследования.

И еще одно. Выше было сказано, что 40 или более ленинских писем Сталину до сих пор не разысканы. Обращает на себя внимание, что все эти письма относятся к 1921―1922 гг., т. е. ко времени отнюдь не подпольно-конспиративному. Если только Сталин не уничтожил их по ведомым лишь ему соображениям, то извлечение этих писем из архивных недр явилось бы вкладом не только в историческую науку, но и в законченность ленинского эскиза к политическому портрету этого деятеля, которого, к сожалению, Владимир Ильич во многом распознал лишь незадолго до своей кончины.

Уже после того, как этот очерк был подготовлен к печати, впервые в нашей стране были опубликованы воспоминания бывшего секретаря Сталина Б. Бажанова. В них есть сюжет, имеющий прямое отношение к нашей теме, — об использовании Сталиным в своих целях эпистолярного наследия В. И. Ленина.

«…Для Сталина одна часть написанного Лениным представляет особую важность. И во время дореволюционной эмигрантской грызни, и во время революции и гражданской войны Ленину приходилось делать острые высказывания о тех или иных видных большевиках и, конечно, не столько в печатных статьях, сколько в личных письмах, записках, а после революции в правительственной практике — во всяких резолюциях, на бумагах и в деловых записках. Наступает эпоха, когда можно будет извлечь из старых папок острое обсуждение Лениным какого-нибудь видного партийца и, опубликовав его, нанести смертельный удар его карьере: „Вот видите, что думал о нем Ильич“. А извлечь можно многое. И не только из того, что Ленин писал, но и из того, что о нем писали в пылу спора противники. Достаточно вспомнить дореволюционную полемику Ленина с Троцким, когда Ленин обвинял Троцкого во всех смертных грехах, а Троцкий писал о Ленине с негодованием как о профессиональном эксплуататоре отсталости масс и как о нечестном интригане. А чего только нет во всяких личных записках Ленина членам правительственной верхушки и своим сотрудникам! Если все это собрать, какое оружие в руках Сталина! Тройка обсуждает вопрос, как это сделать, конечно, в моем присутствии. Но я ясно вижу, что Зиновьев и Каменев недальновидно думают при этом только о борьбе с Троцким и его сторонниками, а Сталин помалкивает и думает о значительно более широком использовании ленинского динамита. Решено окольными путями внушить Рязанову, чтобы он сделал нужное предложение на Политбюро. Рязанов, старый партиец, считается в партии выдающимся теоретиком марксизма, руководит Институтом Маркса и Энгельса и копается с увлечением в Марксовых письмах и рукописях. Действительно, он с искренним удовольствием предлагает Политбюро сделать из Института Маркса и Энгельса Институт Маркса, Энгельса и Ленина. Политбюро в принципе соглашается, но считает необходимым вначале создать особый Институт Ленина, который бы несколько лет был посвящен творчеству Ленина и собиранию всех материалов о нем, и только затем объединить оба института. Кстати, Политбюро решает, что надо приступить к делу немедленно, и 26 ноября 1923 г. постановляет, что Институт Ленина должен представлять единое хранилище всех „рукописных материалов“ Ленина и в порядке партийной дисциплины, под угрозой партийных санкций обязывает всех членов партии, хранящих в своих личных или учрежденческих архивах какие-либо записки, письма, резолюции и прочие материалы, написанные рукой Ленина, сдать их в Институт Ленина. У решения Политбюро хороший камуфляж — решение принято по инициативе Рязанова; члены ЦК, получив протокол Политбюро, будут считать, что дело идет об изучении творчества Ленина».[73]

Так Сталин заполучил в свои нечистые руки «секретное оружие», которое он в удобный для себя час в полной мере использовал, организуя расправу с ленинской гвардией.