Лермонтов в Москве. Эссе

Глава VI
«НЕТ. Я НЕ БАЙРОН…»

Список об успехах студентов словесного отделения Московского университета за 1832 год выразителен: Лермонтов не аттестован ни одним из профессоров и в большинстве случаев против его фамилии стоит «abs» - отсутствовал.

В последней графе значится: «уволен», а внизу пояснение: «Consil abeundi» - «посоветовано уйти».

Подав 1-го июня прошение об увольнении, что было лишь выполнением обязательного для него совета, он был уволен. В правилах о наказаниях за поступки студентов такой «совет» стоял на предпоследнем месте, после чего следовало «изгнание из университета», иными словами, был только мягкой формой исключения. Лермонтов решил поступить в Петербургский университет. Московский период его жизни заканчивался.

Последний московский год был особенно творчески насыщен, чем и объясняется непосещение лекций. Одна лишь дата 10 мая 1832 года - время окончания «Измаил-Бея», лучшей из семнадцати написанных в московский период поэм, - свидетельствует об этом.

Родина, готовность жертвенно служить ей, биться за свободу - вот что приковывает внимание автора и вдохновляет его на подвиг творчества. Пафос поэмы «Измаил-Бей» семнадцатилетнего Лермонтова в словах героя:

…Нет, не мирной доле,

Но битвам, родине и воле

Обречена судьба моя.

Герой поэмы - образованный черкес. Он долго жил в России и служил в русской армии. Вернувшись домой, на Кавказ, не нашел родного аула.

Прощание Зары с Измаилом.

Рисунок М. Врубеля.

Под натиском русских войск его соотечественники были вынуждены покинуть родные места и уйти в неприступные ущелья.

«Горят аулы; нет у них защиты…» Измаил-Бей решает мстить врагам «любезной родины своей».

В поэме много противоречивого, как противоречив и образ героя с его замкнутой, эгоистической натурой и любовью к родине. Судьба Измаила трагична. Он гибнет, предательски убитый братом. На груди мертвого, под грубой одеждой воина, товарищи по оружию, черкесы, находят «локон золотой, конечно, талисман земли чужой» и «крест на ленте полосатой» - Георгиевский крест, русский орден, полученный за храбрость. Они отказываются хоронить его.

В «Измаил-Бее» юный Лермонтов достиг мастерства поэтической речи. Вот Измаил едет ночью в степи. Его настроение передается замедленностью ритма:

Уж поздно, путник одинокой

Оделся буркою широкой.

За дубом низким и густым

Дорога скрылась, ветер дует…

Чувство одиночества усиливается музыкальным аккомпанементом - шумом ветра и шумом потока.

В природе все наводит Лермонтова на размышления. «Волшебный замок» рассеянных ветром облаков напоминает ему об узнике, звон цепей которого прерывает его сновидение о родине. А под нависшим над горной тропинкой серым камнем в его поэтическом мире растет голубой цветок, цветок воспоминания.

Приветствую тебя, Кавказ седой!

Твоим горам я путник не чужой:

Они меня в младенчестве носили… -

так начинается поэма.

Ребенком три раза побывал он в Пятигорске, который назывался в то время Горячеводском. Е. А. Арсеньева возила внука на Кавказ лечиться. Десятилетний мальчик на празднике байрама в ауле, у подножия Бештау, любовался скачками, джигитовкой, военными играми мирных черкесов. Но еще ближе воинственные нравы кавказцев Лермонтов наблюдал, гостя у родственников бабушки, Хастатовых, на Тереке. Здесь попадал он в атмосферу, насыщенную легендами. На кавказских преданиях основана и поэма «Измаил-Бей». В ней использованы некоторые факты жизни кабардинского князя Измаил-Бея Атажукова.

Хранители народного преданья - певцы. Народный певец - излюбленный герой Лермонтова. Он участник всех событий народной жизни. Звук его могучих слов воспламеняет «бойца для битвы…». В своем позднейшем стихотворении «Поэт» (1838) таких певцов Лермонтов ставит в пример своим современникам.

Народного певца встречаем и в «Измаил-Бее». На празднике байрама, окруженный горцами, поет он «песню старины».

Одновременно с «Измаил-Беем» Лермонтов продолжал работу над поэмой «Демон», которую начал, еще не достигнув пятнадцати лет. В поэме Лермонтова сильнейший из всех тиранов мира - Бог, а Демон - его враг. Самым жестоким обвинением творцу Вселенной служит им же созданная Земля, «где преступленья лишь да казни…».

Этот злой, несправедливый Бог как бы действующее лицо поэмы. О нем говорят, хотя и не обращаются к нему прямо с обвинениями, как это делает герой юношеских драм Лермонтова и герой философской поэмы «Азраил», созданной одновременно с юношескими редакциями «Демона» и наказанный за ропот.

Демон наказан за бунт. И его наказание страшнее. Бог своим страшным проклятьем опустошил его душу, превратил Демона в орудие зла. В этом трагедия героя Лермонтова.

Любовь, вспыхнувшая в душе Демона, означала для него возрождение. Проснулись мечты о прошлом счастье, о том времени, когда он не был злым. Ощутив любовь к одному живому существу, он почувствовал любовь ко всему живому.

В ранних редакциях радость Демона юный поэт описывает очень наивно, по-детски, но выразительно:

Тот железный сон Прошел.

Любить он может, - может,

И в самом деле любит он…

(1831)

Силу страдания своего героя поэт передает образом камня, прожженного слезой.

Чувство добра молодой Демон проявляет в том, что помогает людям, заблудившимся в горах во время метели, сдувает снег с лица путника «и для него защиты ищет».

Юный Демон есть у Врубеля. Он сидит на вершине горы и смотрит вниз в долину, где живут люди. Вся фигура, взгляд выражают тоску, одиночество.

Начав работать над поэмой в 1829 году, Лермонтов делает только наброски, потом пишет всю поэму от начала до конца и поясняет: «Писано в пансионе в начале 1830 года». Делая множество поправок в тексте, создает в 1831 году новую, третью (если считать наброски 1829 года) редакцию поэмы. В эту третью редакцию Лермонтов вводит эпиграф из байроновского «Каина»:

Каин: Кто ты?

Люцифер: Властитель духов.

Каин: Но если так, можешь ли ты

Покидать их и пребывать со смертными?

Люцифер: Я знаю мысли

Смертных и сочувствую им, и заодно с вами.

«Демон» - поэма нестрофическая, написана она четырехстопным ямбом. Но в том же 1831 году Лермонтов делает интересный опыт строфической поэмы пятистопным ямбом, которую, однако, быстро бросает, написав всего семь строф по восемь строк каждая. Этот отрывок обычно называют четвертой редакцией «Демона».

М. Врубель. Демон (сидящий).

Эскиз.

В ранних редакциях поэмы действие происходит в какой-то неопределенной стране, где-то на берегу моря, в горах. По отдельным намекам можно думать, что это Испания. Героиня-монахиня без имени. После первой ссылки на Кавказ, в 1838 году, Лермонтов создал новую редакцию - кавказскую. Сюжет усложнился благодаря знакомству поэта с бытом и легендами народов Кавказа. Поэма обогатилась картинами природы, сделанными с натуры. Героиня - грузинка Тамара.

Творческая история поэмы заключается в углублении образа главного героя, а в последних редакциях и героини и, кроме того, в уточнении действия. Развязка во всех законченных редакциях одна и та же: героиня умирает, отвергнутая небом. Демон пролетает мимо ее могилы, у которой молится ангел:

Когда ж он пред собой увидел

Все, что любил и ненавидел,

То шумно мимо промелькнул

И, взор пронзительный кидая,

Посла потерянного рая

Улыбкой горькой упрекнул…

Такой конец и в кавказской редакции 1838 года, и в предшествующей ей, последней, «испанской». Эта пятая редакция, хотя действие развивается в ней так же как в третьей редакции 1831 года, создана на значительно более высоком художественном и философском уровне. Ее герой, юноша-мыслитель, под влиянием охватившей его любви ищет уединения, удаляется в горы, погружается душой в мир природы.

Автограф пятой редакции не сохранился, нет и авторизованной копии, но на одном из списков стоит дата: 1832 год. Три «испанские» редакции - вторая, «писанная в пансионе» в 1830 году, четвертая, созданная в 1831-м, и пятая - родственны. Дата на списке вполне убедительна, и надо полагать, что пятая редакция «Демона», как и поэма «Измаил-Бей», написана в последний год жизни Лермонтова в Москве. Мыслями о «Демоне» поэт занят весь московский период, и пятая редакция этот период завершает [7]. К ней-то он и делает иллюстрацию - портрет с натуры Лопухиной в образе испанской монахини.

В 1832 году в Москве Лермонтов начал писать исторический роман из времен пугачевского восстания. Роман остался неоконченным, и при его печатании много лет спустя после смерти Лермонтова редакторы назвали его по имени героя «Вадим».

Юношеский роман был подготовлен всем ходом развития молодого поэта. Уже летом 1831 года перед ним встал вопрос о переходе к прозе.

Страницы творческой тетради М. Ю. Лермонтова - замыслы прозаических произведений. 1831.

В прозе решает он теперь писать своего «Демона». Под аккуратно переписанной новой (четвертой) редакцией поэмы («По голубому небу пролетал //Однажды демон») он делает приписку: «Я хотел писать поэму в стихах: но нет. - В прозе лучше». Настолько сильно было летом 1831 года стремление Лермонтова заняться прозой, что и свой замысел о рвущемся из монастыря на свободу юноше, позднее нашедший воплощение в поэме «Мцыри», он хотел в то время осуществить в жанре психологического романа. Кроме заметки о «Демоне», есть и другая: «Написать записки молодого монаха семнадцати лет. С детства он в монастыре; кроме священных, книг не читал. Страстная душа томится. Идеалы…»

Интерес к прозе подсказан Лермонтову ходом развития русской литературы, той сменой жанров, которая намечалась именно в тот период, на рубеже нового десятилетия.

Историческая тематика романа определялась громадным интересом русского общества тридцатых годов к историческому прошлому родной страны и ростом крестьянских восстаний. Белинский называл свое время веком «историческим». Этот интерес был очень силен и у юного Лермонтова. В его творческой тетради, заполненной во вторую половину 1831 года, имеется пять исторических замыслов, из них три из русской истории. Лермонтова влекут не только глубины человеческого духа, но и жизнь человечества: эпохи исторических переворотов, войн и народных волнений.

В романе «Вадим» написано двадцать четыре главы, из них в первых тринадцати говорится почти исключительно о нищем горбуне Вадиме и его чувстве мести за отца. Но, начиная с четырнадцатой, речь идет главным образом о мщении народа, а герой отступает на второй план. Обе части различны по стилю и языку. Первая еще напоминает романтическую поэму, написанную в прозе с высокопарными эпитетами и метафорами, которая сделана в реалистическом стиле, написана разговорным языком.

Раздумывая о будущих судьбах родины, Лермонтов писал: «Умы предчувствовали переворот и волновались: каждая старинная и новая жестокость господина была записана его рабами в книгу мщения, и только кровь могла смыть эти постыдные летописи». «Настанет год, России черный год, //Когда царей корона упадет», - писал он в лирическом стихотворении 1830 года «Предсказание». Мысль о неизбежности народной революции сменилась в романе развернутой картиной преступлений, совершенных против народа. Тема справедливости народного возмездия стала в процессе работы над романом главной.

Пушкин и юный Лермонтов одновременно работали над произведениями из эпохи пугачевского восстания: Пушкин писал «Капитанскую дочку», Лермонтов «Вадима». Пушкин показывал широкий размах восстания, его массовый характер. Он создал образ народного героя, Пугачева, которого в дворянской литературе было принято изображать как изверга, обманщика, злодея. Личность Пугачева Пушкин создал с исторической верностью и правдивостью. Он отмечал в нем благородство, великодушие, величие, героизм. В изображении пугачевского восстания Пушкин шел вразрез традиции дворянской литературы. Однако непосредственно в самой повести он не приводил фактов, раскрывающих социальные причины восстания. В изображении крестьянского восстания как справедливого возмездия, народного мщения Лермонтов имел в литературе только одного предшественника: Радищева.

Обложка романа М. Ю. Лермонтова «Вадим».

Это вовсе не значит, что роман Лермонтова «Вадим» можно поставить непосредственно рядом с «Путешествием» Радищева. «Путешествие» создавалось под впечатлением грандиозных событий - крестьянской войны XVIII века. Роман Лермонтова - в атмосфере хаотических крестьянских восстаний тридцатых годов XIX века. Противоречивостью исторической действительности тридцатых годов и объясняется в первую очередь противоречивость романа. До Лермонтова только один Радищев видел в крестьянском восстании справедливое возмездие - «человеколюбивое мщение». Вот такие картины «человеколюбивого мщения» и рисовал Лермонтов в своем романе: «…все глаза налились кровью, все кулаки сжались… все сердца забились одним желанием мести; сколько обид припомнил каждый! сколько способов придумал каждый заплатить за них сторицею… надобно же вознаградить целую жизнь страданий хотя одной минутой торжества; нанести хотя один удар тому, чье каждое слово было - обида, один - но смертельный».

В своем романе Лермонтов вывел помещика-злодея. Среди его крестьян нет никого, кто бы помог ему спастись, так как нет ни одного, кого бы он не обидел: того только «сегодня прибил до полусмерти», этот готов ему «нож в бок за жену свою». От преступлений Палицына страдали не только крестьяне, но и помещики. У мелкопоместного соседа, отца горбуна Вадима, при помощи обмана и взяток он отнял имение. Ограбленный Палицыным сосед умер нищим, на соломе: Палицын мстил за то, что собака соседа обскакала на охоте его собаку. При всем этом Палицын считался самым честным человеком в округе. Что только не прочел Палицын «на замаранных листах своей совести», какие только образы не носились в его воображении, когда, в ожидании заслуженной казни, прятался в мрачной уединенной пещере среди дремучего леса.

Описывая самосуд над пленными дворянами, Лермонтов называет пугачевцев «пьяные безумцы». Он стремится найти им оправдание, объясняя их поведение опьянением и провокацией Вадима. От его кровожадности пугачевцы приходят в ужас. Их образы Лермонтов рисует рядом с «мрачным горбуном», «поклонником собственной страсти».

«…Что такое величайшее добро и зло? - два конца незримой цепи, которые сходятся, удаляясь друг от друга», - писал Лермонтов в своем романе о пугачевском восстании.

Идея относительности понятий добра и зла, которая проникает его юношеское творчество, здесь необходима для оправдания крестьянского восстания. В одном случае убийство - преступление, в другом - возмездие.

Личная месть Вадима Палицыну - преступление, месть крестьян тому же Палицыну - справедливое наказание злодею. Вадим преступник. Пугачевцы осуществляли возмездие, и их души чисты. Рядом с добродушием крестьянина-пугачевца Орленко Лермонтов изображает злобность души Вадима.

Чтобы раскрыть свою мысль о моральной чистоте народа, Лермонтов рисует мирную картину природы и на ее фоне так же мирно отдыхающих людей после только что совершенной казни: «Уж было темно; огни догорали, толпа постепенно умолкала, и многие уже спали беззаботно…» Угрюм и мрачен один только Вадим. Он не спит, продолжая думать о мести.

Такую же картину дает Лермонтов и в другом случае, после того как был вынесен смертный приговор Палицыну и пугачевцы отправились за ним, чтобы привести этот приговор в исполнение.

Для изображения народного восстания, как очистительной бури, Лермонтов использует свой излюбленный образ грозы; для него, как и для Пушкина, гроза - символ свободы. И гул толпы восставших крестьян ему напоминает «величественный рев, подобный беспрерывному грому в душную летнюю ночь…».

Тема крестьянского восстания развернута в романе на подлинном жизненном материале. Действия Пугачева развертывались по правую сторону Волги, но после поражения под Казанью, когда его начали теснить правительственные войска, он перешел на левую. Отступление Пугачева через Пензенский край напоминало нашествие. Еще задолго до появления Пугачева шла молва о его приближении. Народ ждал его как избавителя. В Саранске и Пензе его встречали с иконами и колокольным звоном. Такой же прием был оказан и отдельным группам пугачевцев по городам и селам Пензенского края. Пугачевцы побывали и в Тарханах.

Воспоминания о пугачевском восстании в годы детства поэта были достаточно свежи и в народе и в дворянской среде. Еще живы были старики - свидетели и участники восстания. Среди родных и знакомых Арсеньевой было немало пострадавших.

Лермонтов слышал рассказы о борьбе с пугачевцами помещиков села Красное, которое было в восьми верстах от имения его деда Аркадия Алексеевича Столыпина. Это нашло отражение в романе. Описан там и Нижне-Ломовский монастырь, где также побывали пугачевцы и куда ездил поэт с бабушкой в годы своего детства.

Взгляды Лермонтова на характер русского народа противоречат теории официальной народности и будущему славянофильству. Поэт считал, что русскому народу не присущи смирение и покорность, как не свойственна ему и склонность к мистицизму. Характерно, что восстание в романе начинается перед воротами монастыря, а сцены, ему предшествующие, разыгрываются в церкви, во время службы.

Для понимания социальных причин крестьянского восстания и самой психологии восставшего народа у поэта было достаточно жизненных впечатлений. Свой роман он строил не только на историческом материале, но и на фактах современной ему действительности.

Сюжет «Вадима» имел реальные истоки, как и роман Пушкина «Дубровский». В основе обоих произведений лежали хотя и разные, но типичные для того времени факты грабительства, возможные в атмосфере обмана и взяточничества, царивших в судебных учреждениях. Случалось, что крупные помещики, а иногда и просто более ловкие, присваивали имение соседа. Лермонтов с детства слышал о бесконечных тяжбах. В 1828 году пензенские помещики князья Енгалычевы при помощи подлогов завладели имением Максютовой. Случай, происшедший в среде ближайших знакомых, пензенских соседей, должен был произвести сильное впечатление на подростка. Он-то, по-видимому, и послужил основой для сюжета его романа «Вадим». Сюжетом для «Дубровского» послужила Пушкину тяжба тамбовских помещиков Муратова и Крюкова, законченная только в октябре 1832 года.

В письме к Марии Александровне Лопухиной из Петербурга от 28 августа 1832 года, продолжая работу над образом Вадима, Лермонтов писал: «…мой роман - сплошное отчаяние: я перерыл всю свою душу, чтобы добыть из нее все, что только могло обратиться в ненависть, и в беспорядке излил все это на бумаге. Читая его, вы бы меня пожалели». Лермонтов не скупится на краски, чтобы сделать своего героя отталкивающим. Он дает ему наружность горбуна Квазимодо из романа Виктора Гюго «Собор Парижской богоматери», которым все тогда увлекались, увлекался, конечно, и наш поэт. Он берет только наружность горбуна Квазимодо, наделенного необычайной человечностью, духовной чистотой и удивительным обаянием. Ничего общего не имеет и по содержанию роман Лермонтова с романом Гюго, действие которого происходит в XV веке в Париже, - а темой служит любовь и смерть [8].

На романе «Вадим» ярко ощущается прекрасное знакомство Лермонтова с мировой литературой. Образы действительности иногда сочетаются в нем с образами из книг. Среди далеких воспоминаний о пензенской действительности или на фоне родных пензенских пейзажей вдруг промелькнет образ из произведения Шекспира или Данте, Гёте, Гофмана или Вальтера Скотта.

Лермонтов то сравнивает Вадима с Мефистофелем, то вдруг выплывает из туманной дали детских воспоминаний другой образ, образ безобразного каменного кумира, один из тех, которых не раз видел он в детстве в пензенской степи. Образы дантовского «Ада» вплетаются в пейзажи пензенских лесов. Непроходимые болота, покрытые «ковровой зеленью мхов», густой мрачный лес. Столетние липы на опушке простирают свои огромные ветви, и поэту кажется, что на узорах их коры написан известный стих из Данте: «Оставь надежду всякий сюда входящий».

Роман Лермонтова в его реалистической части, как и радищевское «Путешествие», насыщен устным народным творчеством. В текст романа включены народные преданья, заговоры, пословицы. Лермонтов прекрасно знаком с лексикой, синтаксисом и стилем народной речи. Язык действующих лиц из народа прост и безыскусствен. Он отличается краткостью, сжатостью, как пословицы, и служит резким контрастом многословным высокопарным монологам главного героя.

В «Вадиме» намечаются некоторые весьма существенные черты зрелого Лермонтова-прозаика, отличающие его от Пушкина. Лермонтов подробно анализирует, расчленяет переживания своего героя. Он делает это не только от лица автора, но и от лица самого персонажа. Самоанализом постоянно занимается Вадим. Так экспериментирует он над собственной душой, глядя на «казнь» старого дворянина, им самим спровоцированную. Непосредственное описание душевной жизни не свойственно Пушкину. Обычно он вводит во внутренний мир героя через описание внешних действий. Не свойственно его творческой манере и открытое вторжение публицистического стиля в строй повествования, что весьма характерно для Лермонтова.

Юный Лермонтов был знаком не только с мировой литературой, но и с философией. Мы говорили о его знакомстве с Шеллингом, с Фурье. Вероятно, был знаком и с философской системой Фихте. Поэт прекрасно знал математику. В его незаконченном романе есть и такие строки: «…твердое намерение человека повелевает природе и случаю…», «…что может против - устоять твердой воле человека?., воля есть нравственная сила каждого существа… если бы волю можно было разложить на цифры и выразить в углах и градусах, как всемогущи и всезнающи были бы мы!…»

Итак, «Измаил-Бей», пятая редакция «Демона», исторический роман из времен пугачевского восстания - вот чем занят Лермонтов в 1832 году, перед отъездом в Петербург. Где же работает он над этими произведениями: только ли в Москве или продолжает работу и летом в Середникове?

Из всех дошедших до нас стихотворений Лермонтова 1832 года нет ни одного, помеченного Середниковом. Но лишь на этом основании делать вывод, что летом 1832 года он там не был, нельзя. Не все его творческие тетради сохранились. О том, что Лермонтов был в Середникове летом 1832 года, есть свидетельство первого собирателя материалов для биографии поэта В. X. Хохрякова. Вот что пишет Хохряков со слов друга Лермонтова С. А. Раевского: «В конце тридцатых годов Лермонтов начал писать роман, названия которого рассказывавший мне (С. А. Раевский) не помнит. Роман состоит из нескольких глав; в них говорилось о Середникове». Об этом романе Лермонтов писал тому же С. А. Раевскому: «Роман, который мы с тобой начали, затянулся и вряд ли кончится; ибо обстоятельства, которые составляли его основу, переменились, а я, знаешь, не могу в этом случае отступить от истины». Из этого краткого свидетельства узнаем очень много: роман, в котором говорится о Середникове, - это тот самый, который Лермонтов писал вместе с Раевским: «Княгиня Литовская». Вареньку изобразил он в образе Верочки Р., героя Жоржа Печорина сделал похожим на себя. Из этого автобиографического произведения получаем ответ, что летом 1832 года Лермонтов так же, как и раньше, жил в Середникове, а раз жил, следовательно, и работал. Узнаем и другое: именно там, в Середникове, происходил роман Лермонтова с Варенькой Лопухиной, любовь к которой он пронес через всю свою жизнь.

Вот история этой любви.

Это было весной 1832 года.

Компания молодежи с Поварской, Большой и Малой Молчановки собралась ехать в Симонов монастырь ко всенощной - молиться, слушать певчих, гулять. Солнце склонялось к Воробьевым горам, и вечер был прекрасный. Уселись на длинные линейки, запряженные в шесть лошадей, и тронулись вверх по Арбату веселым караваном. Случайно во время этой поездки Лермонтов оказался рядом с Варенькой Лопухиной.

Минувшей зимой шестнадцатилетнюю Вареньку привезли в Москву на «ярмарку невест». Она только одну зиму выезжала и еще не успела утратить ни свежести деревенского румянца, ни сельской естественности и простоты. Это делало ее не похожей на московских барышень, у которых все было рассчитано: каждый жест, поза, улыбка.

Варенька была пылкая, восторженная, поэтическая натура. Сельское уединение и чтение романов сделали ее мечтательной. Но эта мечтательность умерялась природной живостью, веселостью и общительностью. Свою склонность помечтать она не выказывала, а, наоборот, стыдилась как слабости. Была блондинка с черными глазами. Это придавало ей особую прелесть. Каждая перемена настроения, мимолетное чувство и мелькнувшая мысль отражались на ее подвижном лице. В минуты внутреннего подъема оно становилось прекрасным, а порой Варенька могла показаться совсем некрасивой.

В ней была обаятельная простота, свойственная глубоким и цельным натурам. Она была всеобщей любимицей. У нее была родинка на лбу, и дети поддразнивали ее: «У Вареньки родинка, Варенька уродинка».

Иногда Варенька приезжала в Москву погостить. Лермонтов знал ее с детства и привык не обращать на нее внимания. Отсутствие томной бледности и безыскусственность делали ее несколько прозаической в глазах романтически настроенного юноши. Он относился чуть-чуть свысока к этой скромной девушке.

Осенью 1831 года, вернувшись из Середникова, Лермонтов застал в Москве Лопухину. Он написал ей тогда стихи в альбом, как писал всем знакомым барышням. Это был долг вежливости.

После поездки в Симонов монастырь участились визиты Лермонтова к Лопухиным. Никому это не казалось странным. Семьи были коротко знакомы и жили по соседству.

С наступлением лета Лопухины поехали погостить в подмосковную к Столыпиным. Сюда же приехала, как обычно, и Арсеньева с внуком. Уединенные прогулки в аллеях середниковского парка еще больше сблизили Лермонтова и Вареньку.

Все это описано в «Княгине Литовской».

В. А. Лопухина в образе испанской монахини.

Акварель М. Ю. Лермонтова.

«У Жоржа была богатая тетушка, которая в той же степени была родня и Р-вым. Тетушка пригласила оба семейства погостить к себе в Подмосковную недели на две, дом у нее был огромный, сады большие, - одним словом, все удобства. Частые прогулки сблизили еще более Жоржа с Верочкой; несмотря на толпу мадамов и детей тетушки, они как-то всегда находили средство быть вдвоем: средство, впрочем, очень легкое, если обоим этого хочется».

Вот тогда же он делает ее портрет в костюме испанской монахини.

С этого периода, с лета в Середникове, и начинается сближение героини поэмы «Демон» с Лопухиной.

Вынужденный оставить Московский университет, Лермонтов решил поступить в Петербургский. Варенька тяжело пережила разлуку. Она сказала Лермонтову о своей любви, обещала ждать его возвращения.

Чувство, пробужденное в душе поэта Лопухиной, затрагивало лучшие струны его души и чем дальше, тем больше пускало корни в сердце. То же самое было и с героем Лермонтова - Жоржем Печориным: «Чудное дело! Он уехал с твердым намерением ее забыть, а вышло наоборот (что почти всегда и выходит в таких случаях)». Лермонтов делает психологический анализ чувств своего героя, которые в известной степени близки его собственным. Сверху в рукописи он мелко надписывает: «Впрочем, Печорин имел самый несчастный нрав: впечатления, сначала легкие, постепенно врезывались в его ум все глубже и глубже, так что впоследствии эта любовь приобрела над его сердцем право давности, священнейшее из всех прав человечества». Тут было и другое. Надо было ощутить прекрасное в простом, ту «чудную простоту», которая часто заслоняется мишурным блеском.

В Петербурге, через некоторое время после приезда, в стихотворении, обращенном к Лопухиной, он изображает ее, отталкиваясь от образа «Н. Ф. И.»:

Она не гордой красотою

Прельщает юношей живых,

Она не водит за собою

Толпу вздыхателей немых.

Однако все ее движенья.

Улыбки, речи и черты

Так полны жизни, вдохновенья,

Так полны чудной простоты.

Но голос душу проникает,

Как вспоминанье лучших дней,

И сердце любит и страдает.

Почти стыдясь любви своей.

Тогда же он посвящает ей «Измаил-Бея» и в черновике посвящения называет Лопухину «Звезда любви моей!…».

После того как чувство овладело его сердцем, он начинает засыпать письмами ее старшую сестру. Варенька, как и он, не писала ему, и Лермонтов знал о ней только из третьих рук. Его же собственные письма к Марии Александровне предназначались, в сущности, для ее младшей сестры, и читать их надо между строк.

2 сентября 1832 года Лермонтов писал: «Знаете ли, любезный друг, как я стану писать к вам? Понемногу. Иной раз письмо продлится несколько дней: придет ли мне в голову какая мысль, я запишу ее; займет ли мой ум что примечательное, тотчас поделюсь с вами. Довольны ли вы этим?» - спрашивает он, конечно, прежде всего не Марию Александровну, а ее младшую сестру. Письмо, полное внутреннего трепета, Лермонтов заканчивает просьбой: «Мне бы очень хотелось задать вам небольшой вопрос, но не решаюсь написать. Коли догадываетесь - хорошо, я буду доволен; а нет - значит - если бы я и написал вопрос, вы не могли бы на него ответить.

Это такого рода вопрос, какой, быть может, вам и в голову не приходит».

Мария Александровна удовлетворила просьбу Лермонтова, по-видимому, не сразу и, получив от него упрек в недостатке внимания, пишет ему 12 октября: «Поверьте мне, что я не потеряла способности угадывать ваши мысли, но что вы хотите, чтоб я вам сказала? Она здорова, по-видимому, довольна, весела, вообще ее жизнь такая однообразная, что даже нечего о ней сказать, сегодня как вчера. Я думаю, что вы не очень огорчитесь, узнав, что она ведет такой образ жизни, потому что он охраняет ее от всяких испытаний; но с своей стороны я бы желала для нее немного разнообразия, потому что, что это за жизнь для молодой особы, слоняющейся из одной комнаты в комнату, к чему приведет ее такая жизнь? - сделается ничтожным созданием, вот и все. Ну что же? Угадала ли я вас? То ли это удовольствие, которого вы от меня ожидали?»

Письмо Лермонтова к Лопухиной, написанное после того, как он решил поступить в школу прапорщиков, полно волнения и тревоги.

Поступление в военную школу на два года отрывало его от Москвы. Он умоляет Марию Александровну писать ему. Теперь это не простая любезность, а «благодеяние» и «подвиг человеколюбия».

Лермонтов чувствует себя изменившимся и не знает, что будет с ним еще через год. «Узнаете ли вы меня и захотите ли узнать? И какую роль буду играть я? Приятно ли будет это свидание для вас или оно смутит нас обоих?» - спрашивает он Марию Александровну в письме от 4 августа 1833 года, и не столько ее, сколько Вареньку.

Когда в начале 1834 года Шан-Гирей привез ему поклон от нее, Лермонтов был огорчен и разочарован: «Только-то?!» Прощаясь с Шан-Гиреем, ехавшим в Петербург, Варенька с влажными глазами, но с улыбкой сказала: «Поклонись ему от меня; скажи, что я покойна, довольна, даже счастлива».

Лермонтов выслушал это, как показалось Шан-Гирею, хладнокровно и не стал расспрашивать. Шан-Гирей обиделся на Лермонтова за это кажущееся безразличие к Вареньке. На его упрек Лермонтов отвечал: «Ты еще ребенок, ничего не понимаешь».

То, что произошло весной 1835 года, становится понятным из простого сопоставления фактов. 22 ноября 1834 года Лермонтов кончил военную школу и был произведен в офицеры. Он стал бывать в светском обществе Петербурга. На одном из первых балов встретил Сушкову и в течение декабря разыгрывал роман с ней. Ответом на известия об этом «романе» была помолвка Вареньки. Это было сделано быстро и решительно. В мае 1835 года она вышла за чиновника Н. Ф. Бахметева (1798 - 1884), человека бесцветного, но безупречной репутации и с большим состоянием. Как Татьяне Лариной, ей были все «жребии равны». Родные поспешили устроить брак до нового свидания с Лермонтовым, который тщетно добивался отпуска.

Расставшись летом 1832 года, Лермонтов и Лопухина не знали, что им предстоит в жизни лишь несколько коротких встреч.

У Лермонтова есть стихотворение «Ребенку» («О грезах юности томим воспоминаньем»).

Страдания ее до срока изменили.

Но верные мечты тот образ сохранили

В груди моей… -

говорит поэт любимой женщине, матери ребенка. Вслед за П. А. Висковатым, позднейшие биографы предполагали, что Лермонтов написал это стихотворение, увидев единственную (как всегда считали) дочь Варвары Александровны. Однако было одно существенное возражение: стихотворение явно обращено к мальчику. Новые сведения [9], что у В. А. Лопухиной-Бахметевой, кроме одной оставшейся в живых дочери, было еще и несколько рано умерших детей, дает возможность думать, что стихотворение «Ребенку» обращено к одному из рано умерших сыновей. Таким образом, исчезает препятствие, которое мешает включить это прекрасное стихотворение в лирический цикл, посвященный Лопухиной.

В 1838 году Лермонтов посвятил ей «Демона», а в поэме «Валерик», написанной в 1840-м, прорвались также личные интимные строки: «Но я вас помню, да и точно, //Я вас никак забыть не мог». Хотя герой не автобиографичен, ничего общего с Лопухиной не имеет и героиня. Перед самой гибелью Лермонтов, обращаясь к кузине Кате Быховец, у которой находили сходство с Варварой Александровной, писал: «Нет, не тебя так пылко я люблю…», «Я говорю с подругой юных дней…»

Надо думать, что между Лермонтовым и «подругой юных дней» В. А. Лопухиной-Бахметевой существовала переписка. По свидетельству мемуаристки О. Н. Трубецкой, письма Лермонтова к младшей сестре хранила Мария Александровна, оберегая от биографов, и уничтожила перед самой смертью.

«Последние известия о моей сестре Бахметевой - поистине печальны, - писала Мария Александровна 18 сентября 1841 года за границу Александре Михайловне Верещагиной-Хюгель. - Она вновь больна, ее нервы так расстроены, что она вынуждена была провести около двух недель в постели, настолько была слаба. Муж предлагал ей ехать в Москву - она отказалась, за границу - отказалась и заявила, что решительно не желает больше лечиться. Быть может, я ошибаюсь, но я отношу это расстройство к смерти Мишеля, поскольку эти обстоятельства так близко сходятся, что это не может не возбудить известных подозрений. Какое несчастие эта смерть… В течение нескольких недель я не могу освободиться от мысли об этой смерти, я искренне ее оплакиваю. Я его действительно очень, очень любила».

В. А. Лопухина умерла в 1851 году, 36 лет, и похоронена в Москве в соборе Донского монастыря.

С Варенькой соединяло Лермонтова высокое чувство любви, с Марией Александровной Лопухиной и Сашенькой Верещагиной - высокое чувство дружбы. Это его московские друзья, оставшиеся ему верными до конца. Обеих называл он «наперсницами своих юношеских мечтаний». Александра Михайловна Верещагина - человек саркастического ума, натура волевая. Ее мать, по-видимому, не в состоянии была руководить дочерью, и она пользовалась относительной свободой. Характерен ее выбор друзей. В их числе А. И. Алексеев - один из привлеченных к политическому процессу 1826 - 1828 годов по распространению нелегальных стихов Пушкина. Блестящий гвардеец пережил тюрьму и отмененный впоследствии смертный приговор. Его здоровье было расшатано, и он умер в 1833 году. Красивая светская девушка с хорошим состоянием вышла замуж только в 1837 году, когда ей было уже 27 лет, что считалось по тому времени очень поздно. Вышла за вюртембергского дипломата барона Хюгеля и навсегда покинула Россию. Увезла с собой посвященную ей Лермонтовым поэму «Ангел смерти» и в 1857 году опубликовала за границей.

А. М. Верещагина-Хюгель.

Литография Л. Ноэля. 1838.

По прямой широкой дороге Лермонтов не раз мчался верхом из Серед-никова в Федорове. Он спешил к Верещагиной пошутить и позлословить, показать новые стихи. Позднее они иногда переписывались, но письма Лермонтова уничтожила мать Сашеньки, так как они задевали высокопоставленных лип. и хранить их было опасно.

Летом 1832 года в Середникове написаны баллады «Тростник» и «Русалка». Не случайно московский период творчества Лермонтова заканчивается балладами - жанр, подсказанный ему не только русской, но и английской литературой, результат увлечения Байроном и особенно высоким мастером этого жанра Кольриджем.

«Русалка» - вершина юношеской лирики Лермонтова и в то же время одна из художественных вершин всего творчества поэта. Новаторство формы сочетается с богатством содержания. Интересен и своеобразен ее трехдольный размер, которым в отличие от Пушкина гораздо чаще начинает пользоваться Лермонтов, особенно в юности.

Баллада создана семнадцатилетним юношей. В 1836 году поэт внес в нее лишь незначительные изменения. «Русалка» написана незадолго до отъезда в Петербург. В творческой тетради Лермонтова 1832 года она расположена перед стихотворением «Челнок» («По произволу дивной власти»), написанным, как известно, вскоре по приезде в Петербург. Оно прислано в Москву в одном из первых писем, в начале августа 1832 года. «Русалка» очень далека от этого стихотворения, как и от всех петербургских впечатлений. И наоборот, очень близка всей атмосфере летней жизни в усадьбе.

Лермонтов видел природу глазами художника, он слушал ее как музыкант. В его поэтическом мире все звучит и поет, сверкает и переливается красками. Тут и блеск солнечного дня, тут и лунное голубое сияние ночи. Тут и песни:

Мой дом везде, где есть небесный свод,

Где только слышны звуки песен…

Звуки, которыми наполнена тишина лунной ночи, слагаются в мелодию. То в просторе звездного неба слышится ему песня ангела, то чудится, что с реки несется песня русалки. Тут и все обаяние русской природы, которой поэт наслаждался в детстве в Тарханах, а в юности в Середникове. Но в стихотворениях «Тростник» и «Русалка» встречаем следы и конкретных впечатлений от усадьбы, где Лермонтов проводил свои летние каникулы. И там и здесь река, в то время полноводная. Место, запечатленное в обоих стихотворениях, пустынное, уединенное, одно из любимых Лермонтовым. Это место у подножия крутого холма, где некогда была плотина. Деревня далеко, на высоком противоположном берегу. В то время она была не велика.

…Иногда

На берегу реки, один, забыт,

Я наблюдал, как быстрая вода.

Синея, гнется в волны, как шипит

Над ними пена белой полосой;

И я глядел, и мыслию иной

Я не был занят, и пустынный шум

Рассеивал толпу глубоких дум, -

писал Лермонтов «1831-го июня 11 дня».

И спокойно, плавно текущая русская река, «синея, гнется в волны» обычно у плотины. У плотины шипит над волнами «пена белой полосой». И «пустынный шум», который слушал Лермонтов, - это также шум воды, несущейся через плотину. Возможно, в одну из таких минут и родилось стихотворение «Русалка». Запруженная река, «шумя и крутясь», колеблет облака, которые в ней отражаются. Волны, набегая на плотину, пенясь, разбиваются о нее и разлетаются серебряными брызгами.

Весь воздух в долине над рекой наполнен лунным светом. Сияние луны кажется живым, струящимся, и еще неподвижнее кажутся черные деревья, спускающиеся к реке по крутому склону холма. А между ними, чудится, идет какая-то таинственная жизнь. Лунный свет точно уплотняется, сгущается, и из него рождаются фантастические существа:

Русалка плыла по реке голубой.

Озаренная полной луной…

Нет, не то… «Озаренная» - в этом есть какая-то неподвижность, какая-то статичность. А русалка плывет, движется. Надо не «озаренная», а «озаряема». И Лермонтов исправляет:

Русалка плыла по реке голубой,

Озаряема полной луной…

Все спит. Тишина.

Середниково. Фотография Г. Липскерова.

«Русалка». Черновой автограф М. Ю. Лермонтова.

Но из-под деревьев, спускающихся к самой воде, несется бесконечное количество шорохов, будто поет прибрежный тростник. Но это поет не тростник. Это поет русалка:

Русалка плыла по реке голубой,

Озаряема полной луной;

И старалась она доплеснуть до луны

Серебристую пену волны.

И шумя и крутясь, колебала река

Отраженные в ней облака;

И пела русалка, любуясь на них…

Но последняя строка не удовлетворяет Лермонтова, и он несколько раз переделывает ее в поисках главного, основного. Русалка создана сказочной красотой лунной ночи: лунным светом, осеребренным луной туманом, поднимающимся над рекой, серебристой пеной, плеском воды. Весь смысл в песне:

И пела русалка - и звук ее слов

Долетал до крутых берегов.

А в этой песне, которую слышал и поэт, стоя на берегу, она рассказывает о юноше, похороненном на дне реки:

И там на подушке из ярких песков

Под тенью густых тростников

Спит витязь, добыча ревнивой волны,

Спит витязь чужой стороны.

Сама русалка - только часть лунного пейзажа, на фоне которого разыгралась драма человеческой жизни. Герой стихотворения - человек.

Тайна смерти утонувшего юноши, тайна его жизни не раскрыта ни русалкой, ни поэтом. Но она-то и создает пафос этой маленькой лирической трагедии, в которой с такой силой передано ощущение страшного молчания смерти.

Стихотворение богато красками, очень музыкально.

На тонком сочетании голубого с серебристым построена его красочная гамма, ритм передает плавное колыхание волны. Белинский считал, что это стихотворение Лермонтова представляет собою один из драгоценнейших перлов русской поэзии.

У реки происходит действие и баллады «Тростник», также написанной в Середникове под впечатлением народных песен и сказок. Героиня баллады - девушка, загубленная сыном злой мачехи и превратившаяся в тростник. Ее печальную песню слушает рыбак. Здесь все та же знакомая нам плотина, расположенная у подножия крутого холма. Местность воспроизведена с натуры. Здесь и крутой берег, и синие воды, и тростник, и, наконец, «запад золотой»: ведь солнце садится совсем близко, налево за горкой, и тогда - все золотое! Крутой холм, где стояла беседка, был местом прогулок молодежи деревни Лигачево: «И раз пошли под вечер // Мы на берег крутой //Смотреть на сини волны //На запад золотой». Стихотворение «Тростник» стало песней. Бывает обратное, когда народ свои собственные песни приписывает поэту. Так, в Середникове и его окрестностях считают, что старинная русская песня «Липа вековая» написана Лермонтовым. Да это и не удивительно. Некоторые юношеские стихотворения Лермонтова трудно отличить от народных песен. Вот как звучит его стихотворение 1831 года «Желтый лист о стебель бьется…». В первой строфе обычное для песенной поэзии сочетание четырех- и двухстопного хорея. С четырехстопного хорея начинается и вторая строфа, но уже второй и третий ее стихи не укладываются в схему хорея. В обоих случаях перед конечным ударением появляется «лишний» безударный слог. В третьей строфе такой «лишний» слог появляется перед первым ударением, а в конце стиха идут подряд два ударения: «Зачем грустить молодцу». Чувствуется попытка преодоления силлабо-тонической инерции - стих бьется, ломается, борется с самим собой. В силлабо-тонической системе этому размеру нет соответствия.

А если прочесть стихотворение без деления на стопы, с одними ударениями? Вот так:

Что за важность, если ветер

Мой листок одинокой

Унесёт далёко, далёко,

Пожалеет ли об нём

Ветка сирая…

Ритм стихотворения становится более плавным, распевным. Это уже не силлаботоника, но как это близко к народному чисто тоническому стиху! Не случайно и названо стихотворение «Песня».

Внутренняя переполненность, чувство собственного национального своеобразия - все это диктовало теперь Лермонтову такие строки:

Нет, я не Байрон, я другой,

Еще неведомый избранник,

Как он, гонимый миром странник,

Но только с русскою душой.

Вскоре по приезде в Петербург он создал «Парус». Стремление к недостижимому, вечная неудовлетворенность и тревога духа - все чисто лермонтовское нашло выражение в этом стихотворении:

Под ним струя светлей лазури,

Над ним луч солнца золотой…

А он, мятежный, просит бури.

Как будто в бурях есть покой!