Лесовик

Глава 10

В принципе, меня тут ничего не держит. Мои встречи с отцом Христофором потеряли смысл. Надоело слушать его басни о странных личностях, которые путём погружения в мистический аскетизм и воздержание, получили от всевышнего некие преференции. Типа нетленных мощей по окончанию земного пути, мироточащих образов и излечивающих от всех напастей чёток. Меня такое подвижничество совсем не прельщает. Мы с наставником достигли того предела, когда он мне ничего полезного больше дать не может. Видимо его образование и кругозор не позволяют мне дальше развиваться. Но я ему благодарен, мой словарных запас уже позволяет на равных говорить с монастырскими учителями. А храм для меня стал вторым домом.

Шучу конечно, как может это тёмное помещение внушать и вдохновлять. Но вот запах воска и ладана мне приятен. А бормотание молящихся наоборот помогает мне отрешиться от суеты и погрузиться в некое состояние нирваны. Когда мысли становятся пронзительно чёткими.

Но, для этого уроки у отца Христофора уже не обязательны.

Иное дело мои занятия в группе монастырских послушников. Я наловчился копировать святые тексты, выполненные на Уставе. Как и остальные, я не вдумывался в содержание переписываемого. Для меня это муть полная.

Вообще монастырь — это замкнутое сообщество, обеспечивающее себя полностью. Внизу иерархической лестницы рядовые монахи. Эти пашут на земле, обеспечивая всем необходимым всю братию. Выше стоят специалисты, обладающие определёнными навыками. Кузнеца своего здесь нет, но имеются горшечник, шорник, плотники, рыбаки. Отдельно стоят братья, умеющие защитить себя и всю обитель. Эти охраняют ворота и стены. Но в случае форс-мажора, все поголовно берут оружие. Никаких слюнявых заповедей, типа ударили — подставь вторую щёку. Все понимают, что в случае появления кочевников, нужно быстро-быстро бежать под защиту стен. А потом метать сверху камни и лить кипяток на голову басурман. Альтернатива убогая. Преждевременная погибель или жалкое существование в ранге раба.

Весьма ценятся здесь грамотные монахи. Те, кто переписывают священные труды известных богословов. Подобные книги готовятся месяцами и стоят огромных денег. Но на вершине этой пирамиды — наш единственный богомаз. Этот немолодой монашек смотрит на нас, как на червей навозных. Сидит себе в келье и малюет на подготовленных досках скорбные лики святой троицы и прочих приближённых к ним. Трудится по особым канонам, утверждёнными греками и не дай бог отступить от них.

Ну и разумеется, во главе всей этой братии восседает игумен со своими сподвижниками. Эти вальяжно, по-хозяйски перемещаются по двору монастыря с чётким осознанием своей значительности. Здесь и сейчас игумен вправе судить монасей и крестьян из округи. Он является главой законной власти. Даже удельный князь не вправе вмешаться.

В последнее время меня стал привлекать к своим делам иеродиакон Феодор. Я мотался на тележке в сопровождении служки по округе и переписывал данные об урожае. Под сенью монастыря находятся пяток деревенек и два села. Вот и требуется учёт. Налоги никто не отменял. Отец Феодор просёк, что я шустро пишу скорописью и меня не так просто обмануть с цифрами. Вот и доверяет сию бухгалтерию. А я не против, очень даже полезный труд. Поначалу голова ехала от всех этих дробей. А потом я попытался построить некую систему, о которой читал ранее.

Итак мне нужно перевести сошные дроби в целые числа, например в московки или алтыны.

Поскольку в 8 алтынах содержится 48 ордынских денег (потому это и алтын — шестёрка значить), значения третичных и четвертичных дробей увеличиваются в 48 раз. В результате чего дроби превращаются в целые числа, которыми я очень легко оперирую в уме. И так как 48 денег делится и на три, и на четыре без остатка, то не будет и дробных частей. Большую сложность сейчас представляет измерение площадей различной конфигурации. Пришлось вспоминать геометрию. Перевод саженей и четвертей в привычные мне единицы измерения и обратно. Мой помощник приходил к результату длинными и окольными путями, элементарно площадь прямоугольника выводил не перемножением сторон, а разбивая на части по какой-то идиотской системе. Но, что удивительно, его результат был схож с моим. Но по времени значительно дольше. Таким образом, можно сказать, что арифметических знаний местным хватало для проведения торговых операций и сбора налогов. Им хватало тямы определить сколько в алтыне копеек, а в копейке денег.

Я же старался не высовываться и вскоре меня записали в оригиналы, у которого не все дома. Выяснилось и моё не совсем вменяемое прошлое. А что с дурака взять? Корябает что-то в своих записях и вскоре отец Феодор перестал меня припрягать к поездкам по деревням. Чересчур ответственное дело на дурака не повесишь.

В этот вечер я ничего не ответил своему приятелю, но задумался.

Глафира почувствовала моё настроение и встретила меня на крыльца.

— Ну, пошли почевать? — для убедительности я хлопнул её по пухлому заду. Прислушавшись к себе, добавил ещё для убедительности.

Не могу сказать, что она является моим идеалом женщины. От природы она белокожая, прямо молочного цвета. Из-за некоторого излишка жировой прослойки Глаша обладает пышными формами. Тяжёлые груди, пышные бёдра и вполне приемлемый характер. Голова никогда не болит, на шопинг денег не требует, довольствуется тем, что приношу в дом. Золотая женщина. И главное, она отлично решила мою мужскую проблему. Всегда под рукой. А мой организм, как стал получать полноценное питание, обилие белковой и растительной пищи — стал вырабатывать излишки тестостерона. А теперь мне не приходится мучаться по утрам со стояком. Понятливая женщина и всегда рядом. Больше того, она стала настоящей нимфоманкой. Готова и с утра пораньше, не против в середине дня, а уж вечером — вынь да положь. Хорошо, что ещё изба в стороне от соседей. Иначе подумали бы, что я её истязаю. Так стонет, что порой замираю, думая что причиняю неудобства. Куда там, вцепится ногтями в спину или плечи, оставляя длинные кровавые полосы. А утром охает и стыдливо опускает глаза.

А ещё на меня стали засматриваться соседские бабёнки. Не знаю уж, что такого им вешает на уши моя хозяйка, но смотрят они такими маслеными глазками, даже замужние дамы.

Начало сентября, теплынь. А почему нам с приятелем не собраться сейчас. Немало купеческих судов останавливаются у нас. Договориться не проблема.

Подходящий случай предоставился через неделю. Вещи уже собраны. Не сказать, что мы такие босяки, накопили запасы одежды. Главное моё достояние, это оружие с кольчугой. А также меха, которые скорняк выработал из предоставленного сырья. Там немного белки, это не моя добыча, выменял. А вот бобёр, куница, соболь, хорёк и даже горностай имелись. Белка, как раз самый дешёвый товар. А мои шкурки упакованы как положено. Скорняк уложил их в особые мешки «козки». В них шкурки уложены очень плотно, но при этом не трутся друг о друга и не теряют товарный вид. У меня пять таких упаковок. Конечно, состояние на них не заработаю, но на первое время копеечка будет.

Отец Христофор понятливо кивнул, когда я забежал к нему за благословлением. Ему понятны мои устремления. Я уже подкатывал к нему и проталкивал свои идеи перебраться в город. Типа мне хочется стать кем-то значительнее. Святоша решил, что это стезя вояки и попробовал меня отговорить от этого. Но я не стал его переубеждать и упёрся, он и махнул рукой.

Купчина, согласившейся взять попутных пассажиров запросил две куны. Я затупил, налички почти нет. Но выяснилось, что он готов взять и мехом. Куна — шкурка куницы. Их мне отдавать было жалко, договорились на вязанке беличьих шкурок.

Прощание с Глашей было не долгим, она всё понимает, не дурочка. Я оставил ей изрядный запас мяса, который она снесла на ледник. Ей хватит надолго. Ну, прижав к себе бабу напоследок, я подхватил свои вещи и потащил к лодке.

Несмотря на то, что Переславль находился всего в пятидесяти вёрстах от нас, мы плыли почти три дня. Сказался сильный встречный ветер и приходилось выгребать против него и течения. А также купчина останавливался у каждого поселения и устраивал торги. Выставлял привычный уже нам товар, скобяные изделия, ткань, посуду и утварь. А на лодку грузил мешки с урожаем, бочонки с мёдом и пахучим дёгтем.

Город открылся нам пополудни. Река Трубеж неторопливо несёт свои воды по заболоченной равнине. А вот когда показалось большое Плещеево озеро, мы и увидели стены.

Пока наше судно маневрировало, мы осматривали берег. Скорята здесь бывал неоднократно и ему это неинтересно. А вот я впервые вижу настоящий русский средневековый город. Пока добирались сюда, купчина посвятил меня, чем живёт город. Развитое кузнечное производство, солеварение, коптят и солят знаменитую переславскую ряпушку. Опять-таки охотой не гнушаются. Такие вот дела.

Ожидаемо обилие дерева. Только дерево, причалы, сараи и амбары для товара. Всё из него. Деревянные подмостки, ведущие к городу. Это видимо для важных господ, чтобы в непогоду не испачкали ножки свои драгоценные.

Кроме нашей ладьи, ещё с десяток подобных стоят у причалов. На некоторых заметно шевеление, что-то грузят или наоборот сносят на берег. Что убивает, так это сильный запах гниющей рыбы. Поэтому мы заторопились побыстрее убраться прочь.

Даже отсюда, от пристани видны многочисленные маковки церквей. Пока суд да дело, Скорята нашёл нам повозку, на которую мы быстро перекидали наши вещи. Остановимся пока на постоялом дворе, что разместился в посаде. В черте города обойдётся значительно дороже, а финансы у нас поют романсы. Периметр городских стен на вскидку — километра два — два с половиной. Земляный валы, наверху деревянный частокол и башенки. Опять-таки деревянные. Ну, учитывая богатый лес в округе — ничего странного.

Настроение капитально испортил хозяин постоялого двора. За седмицу проживания в его пятизвёздочном отеле требует две с половиной серебряных деньги. А у меня в кошеле всего-то три, да ещё горстка меди заморской. Правда это на полном коште с двухразовым питанием. В других местах ещё дороже. Вот этот капиталист хренов и ухмыляется, знает собака, что мы заплатим.

Забросив вещи в комнату, заперли двери на навесной огромный замок и решили пройтись по округе. Договорились сегодня не заходить в город, только полюбовались на небольшую очередь у ворот и пошли на торжок. Походили по сытным рядам, но лично меня больше интересуют ряды с убоиной. Здесь рыбаки и охотники продают свою добычу. И если рыбы много, на любой вкус и цвет, всё-таки город стоит на немалом озере. То дичи откровенно мало. Битая птица представлена относительно неплохо, а вот крупного зверя немного. Мужик с помощником разделывает лосиную тушу. Заметил небольшого кабанчика, заветренная оленина. Всё, покупатели прицениваются, но в основном отходят. Дорого.

Хм, настроение потихоньку улучшается, это я поинтересовался ценами на свежую убоину. Продавцы отвечают неохотно, чуют, что мы не будем покупать. Только один мужичонка охотно нам поведал, что зверь сейчас осенью сытый и прошедшая недавно ярмарка распугала всю живность. Охотникам приходится рыскать в поисках подходящей добычи:

— Сам-то охотник? Или только торгуешь? — мой вопрос возник не на пустом месте. Мужик рассуждает так, будто передаёт чужое и не совсем правильное мнение на охоту.

— Да не, куда мне в лес-то. С моей ногой, — и он показал нижнюю конечность с негнущимся коленом.

— Так-то сосед Степан с сыном промышляют зверя, а я, стало быть, стою на рынке.

Я понаблюдал, как он ловко отделил подошедшей покупательнице шмат мяса с костью.

Познакомились, его величают Антипкой. Не только убоиной торгует. Ещё у него выставлены прикольные свистульки из глины в виде птичек. Дунул, раздался сиплый и громкий звук.

— А это моя старшенькая балуется. Лепит и отжигает в печи. Покупает народ для детишек-то.

Отдельно, чуть в сторонке, крестьяне торговались с местными продавцами, договариваясь о натуральном обмене своего урожая на нужную в хозяйстве утварь. И таких подавляющее большинство. Видимо это следствие того, что на руках у населения очень незначительная денежная масса.

Здесь же харчевни для проголодавшихся и шинок для страждущих. И они отнюдь не пустовали. Тёмные личности сомнительного вида попытались было сунуться к нам, но уткнувшись в недобрые глаза Скоряты и оценив мою фактуру, предпочли не заметить нас. Оружие мы не брали, здесь это не приветствуется. А вот ножи, с которыми и на медведя не стыдно выйти, висят на поясах.

Вечеряли мы густой похлёбкой. В ней разваренные волокна мяса, надеюсь ничего такого нам не скармливают. И овощи, хлеб ноздреватый серый, попадаются внутри куски клейкой непропеченной массы. Но в целом наелись. Невольно вспомнил стряпню Глафиры, а заодно её женские стати. Сравнил со служанкой в грязном сарафане, разносящей по столам еду. Несмотря на неопрятный вид и потрёпанную внешность, женщина пользовалась спросом у посетителей. То один, то другой охаживал её по объёмному заду. Тётка огрызалась, но так, добродушно. Было заметно, что ей это привычно и не доставляет проблем.

Если честно, я побоялся оставлять свои пожитки в номере. Ещё вчера заметил, что около нашей двери тёрся какой-то мужичок. Я его приметил внизу, на конюшне. А у меня в комнате оружие и кольчуга, которые стоят весьма немало. Я даже не говорю о «козках» с мехом. Пять свёртков лежат в сундуке, на котором я и сплю.

Поэтому с утра Скорята, как более опытный и шустрый пошёл в город, искать покупателей на наш мех. Вернулся он в полдень. На мой вопрос только довольно ощерился.

— Нашёл тут одного ганзейца из Любека. Купец завтра отплывает и не прочь прикупить мех.

Я не особо удивился, когда Скорята мне поведал, что торговля стратегическим товаром, а это был не только мех, но и пенька с дёгтем, шла только через специальные дворы Новгорода и Пскова. За этим строго следили и сами ганзейцы, и новгородские гильдии. Зато разрешалось торговать зерном, кожей, мёдом и иными дарами леса.

Но, как всегда, находятся желающие контрабандой провести нужный товар. Тем более объём для купца незначительный, но и он принесёт многократную прибыль.

Встретились мы ближе к вечеру, когда солнце пошло на убыль. Немчина пришёл в сопровождении двух крепких слуг, вооружённых дубинками. Мы тоже явились во всеоружии. Просто не хотел оставлять в комнате ничего ценного. В городе запрещалось входить чужим оружным, кроме оговоренных случаев. А вот в посаде на это никто не обращал внимание.

Купец проверил состояние меха и остался доволен, он ласково провёл ладонью по соболиной шкурке. Торговались мы беспощадно и не стало препятствием наше плохое знание немецкого. Вернее, мой напарник его вообще не ведал, а я как раз учился в спецклассе с углубленным изучением немецкого. Но то ли разволновался, то ли современный немецкий чересчур архаичен для моего уха. Понимал с пятое на десятое. Я не сильно ориентируюсь в ценах, но сходу поднял цену втрое против его и упёрся рогом. В итоге сошлись на приемлемой сумме. Купец пытался уговорить нас взять товаром. Сукном или металлом. И у меня вдруг прорезался язык, я стал довольно бойко ему отвечать. Мне срочно нужна наличность, поэтому мы стукнули по рукам. У меня на руках оказались две золотых монеты с изображением Христа. Дукаты, отчеканенные в далёкой Венеции. И десяток ганзейских серебряных талеров. Скорята чуть не облизал монеты, проверяя на зуб и на полновесность. Но остался доволен. А значить сделка была выгодной для обоих сторон. Я затрудняюсь ответить на счёт их покупательной способности. Но знаю, что золото вообще очень редкая вещь. Серебряные ордынские деньги имеют хождение. Как, впрочем, и монеты, которые чеканили наши удельные князья. А вот золотые монеты шли только как награды, навроде ордена. Не совсем понятно, как так получилось, что у ганзейца было в основном золото. Вероятно, он позаботился о том, чтобы не обременять себя тяжёлым серебром. Мы выяснили у менялы в лавке, что за дукат он даст не десять серебрушек, как казалось. А значительно больше. Здесь секрет в весовом содержании серебра. Вот возьмём новгородскую гривну 204 грамма серебра, которую приравнивали к условному рублю.

За рубль дают 200 денег.

Алтын приравнивается к двум рязанкам, или к трём новгородкам, к четырём тверским деньгам, или шести московкам.

Восемь алтын это сорок восемь денег. Которые делятся на большие и малые. Любой меняла тщательно осматривает монеты, если нужно пробует на зуб, чтобы определить состав, а потом взвешивает на малых специальных весах. Те серебрушки, что я видел, имел неправильную форму и обгрызенные края, будто мышка подточила. А немчина вручил мне монеты, выгодно отличающиеся правильной формой и чётким рисунком.

После не шибко роскошного завтрака, от прогорклой каши меня немного замутило, мы направились в город.

Нас осмотрели на воротах охранники, но пропустили без входной пошлины. Брали с лошади или телеги.

Внешний периметр города защищён земляным валом и бревенчатыми стенами. Мы заметили несколько крупных сооружений, интегрированных в оборону города. Оказалось, что это монастыри. Изначально они возводились вне черты города, но при его расширении их включили в оборонительную цепь. И сейчас именно обитающие в монастырях монахи играют важнейшую роль в случае нападения. При опасности они хватают оружие и лезут на стены.

Южные ворота прикрывает деревянный Никольский монастырь, через них мы и попали в город.

Сам Переславль раскинулся на в месте впадения реки Трубеж, её притока Мурмажа в большое пресное озеро. Насыпные валы поражают высотой, в среднем 10 метров, местами до 18. Впечатляет, правда это не помешало разорению города не только оккупантами в лице монголов и литовцев, но и своими же братьями-православными. Соседи тоже отметились в этом деле.

Землю для насыпи брали с соседних холмов и сейчас там огромные ямы, местами заполненные водой. Мы их видели вчера, прогуливаясь по окрестностям.

Архитектура города простая, трое основных ворот. Через южный прибывают караваны с Москвы. Через восточные — путь на Владимир. Ну и северные на Ярославль и Великий Новгород. Западная часть лежит вдоль Плещеева озера. На востоке река Трубеж с её притоком делит город на две части и впадает в озеро. Воды тут хватает, я ещё не упомянул о болотистой равнине с востока, которая делает затруднённым логистику с этого направления.

Московский шлях, внутри города является главной улицей города. Она пересекает его насквозь, упираясь в северные ворота. Наша задача на сегодня, получить представление о городе, для этого мы наняли пацана, которые за две медные монетки согласился стать нашим экскурсоводом.

На мой взгляд город больше был похож на привычный мне большой районный центр с разросшимся частным сектором. Пройдя чуть больше 800 метров, мы упёрлись в то, что вызвало моё невольное восхищение. Это административный центр, Красная площадь. И первое белокаменное здание, которое я здесь увидел. Роскошный одноглавый Спасо-Преображенский Собор. Заходить не стали, прошли мимо.

Красная площадь со стоящим наособицу княжеским детинцем, несомненно, являлась местом вечевых собраний. Грунт на площади был утоптан до каменной прочности. Кремль деревянный. Судя по рассказам моего спутника, здесь давно уже не сиживал свой собственный князь. Город давно уже стал вотчиной сначала великих Владимирских князей, а сейчас входил в сферу влияний великого Московского князя Василия II, прозванного за слепоту Тёмным.