Лев Толстой

Post-mortem

Во время похорон Софья Андреевна простудилась. Слегла с температурой 40, проболела две недели. Как только силы вернулись, пошла на могилу мужа. Ее страшило одиночество и чувство вины перед Левочкой. Двадцать девятого ноября 1910 года она записала: «Невыносимая тоска, угрызения совести, слабость, жалость до страданий к покойному мужу, как он страдал последнее время». И тринадцатого декабря: «Ночь не спала совсем. Ох, уж эти ужасные, бессонные ночи с думами, мучениями совести, мрака зимней ночи и мрака в душе». Она принимала огромные дозы веронала, чтобы заснуть, и целый день ходила, как одуревшая. От подавленности не спасала вера, на которую уповала. Что станет с Ясной? Правительство отклонило предложение купить имение, не желая увековечить память писателя, бывшего врагом государства и церкви. Два года спустя единственный наследник – Саша получила за посмертное издание книг отца сто двадцать тысяч рублей и выкупила Ясную у матери и братьев. Она выполнила волю отца и передала землю крестьянам. Софья Андреевна оставила себе дом и сад. Дом в Хамовниках выкупил город, но он стал музеем только в 1920 году.

Что до рукописей, то борьба за них продолжалась: с одной стороны – Софья Андреевна и сыновья, с другой – Саша и Чертков. Ни одной строчки не публиковалось без ведома дочери и ученика, они считали себя продолжателями его творчества, отказывали в сотрудничестве другим членам семьи, считая их недостойными. Многие подозревали, что Саша и Чертков корректируют тексты. Убежденный толстовец Сергеенко, например, обвинял Владимира Георгиевича, что тот убрал из писем Льва Николаевича все хорошее, сказанное о жене. Таня, всегда хранившая мудрый нейтралитет, была возмущена вмешательством Черткова, говорила, что отец несомненно помешал бы деятельности его и Саши, из толстовского общества, основанного сестрой, считала она, ничего хорошего не выйдет, все, что там говорится, очень далеко от воззрений самого Толстого.

В ответ на недоброжелательные отклики о ней толстовцев Софья Андреевна начала писать автобиографию. Вновь погрузилась в атмосферу волнений и ненависти, которую когда-то проклинала и о которой теперь сожалела. Ей нравилось описывать свою жизнь спутницы исключительного человека, слава которого после смерти росла. Ее дело теперь – вспоминать. Николай II назначил графине пенсию. Каждый день она шла на могилу мужа и молилась. Там всегда было много людей – сосредоточенных, безразличных, смеющихся. Бумажки на земле и глупые надписи на деревьях. Стало ясно, что теперь у нее нет дома, он стал общественным достоянием.

В 1914 году мечта ее мужа о мире без войн рухнула. Саша уезжала сестрой милосердия на турецкий фронт. Мать сказала ей, что отец не одобрил бы этого. Революция 1917 года потрясла еще сильнее. Она вспоминала Левочку, призывавшего к ненасилию, и радовалась, что он умер, не увидев этого братоубийственного безумия.

По всей стране грабили и жгли имения. Предупрежденные, что крестьяне из соседних деревень идут в Ясную под красным флагом, Софья Андреевна, Таня и внучка Танечка готовились к бегству. Но у входа в имение экспроприаторов ждали местные мужики, вооруженные топорами, вилами и косами. Так дом Толстого, один из немногих, сохранился. Он передан был государству, управлять им назначили зятя Толстого Оболенского. Благодаря этому Софья Андреевна продолжала жить в своем доме, где ей выделили несколько комнат.

В 1918 году приехала Саша и увидела вместо врага маленькую, сгорбленную старушку, с погасшими глазами, надтреснутым голосом. Они обнялись и примирились. Начинался голод. Дряхлый слуга в заштопанных белых перчатках прислуживал за столом: на узорчатой скатерти, как в былые времена, блестели серебряные приборы и хрусталь, но на блюде лежала вареная кормовая свекла и крошечные кусочки черного хлеба с мякиной. На следующий год нужда заставила Таню вязать и продавать на рынке в Туле шарфы, иначе было не прокормить мать, тетку (Татьяну Андреевну Кузминскую) и дочь. К имению подступала Гражданская война. В октябре 1919 года над домом подняли красный флаг. Татьяна Львовна протестовала против присутствия в доме военных и отстояла имение, флаг сняли. Через несколько дней Софья Андреевна простудилась. Началось воспаление легких. Как у Левочки. Таня спросила, часто ли мать вспоминает отца.

«Ах, постоянно. Я с ним живу, мучаюсь, что была с ним нехороша. Но я была ему верна и душой, и телом. Я вышла замуж в 18 лет… любила я одного твоего отца».

Графине становилось все хуже, надежды не было. Таня написала Сергею, который жил в Москве. Ясная Поляна находилась в зоне военных действий, требовался специальный пропуск. Его подписал Ленин. Сергей успел, мать умерла при нем. Она узнала его, благословила, попросила похоронить «по-христиански». Потом повернулась к младшей дочери и сказала: «Саша, милая, прости меня. Я не знаю, что со мной было… Я любила его всегда. Мы оба всегда всю жизнь были верны друг другу».

Софья Андреевна умерла просветленная и спокойная четвертого ноября 1919 года, пережив мужа на девять лет. Похоронили ее на маленьком кладбище в Кочаках, рядом с дочерью Машей. Когда копали могилу, обнаружили кости и медные пуговицы. Судя по гравировке на них, это был офицер времен Александра I, одного из тех, кого прославил Левочка в «Войне и мире».[684]