Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923

2. Военные специалисты

6 июля сотрудниками Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК) левыми эсерами Яковом Блюмкиным [572] и Николаем Андреевым [573] в Москве был убит германский посол граф Вильгельм фон Мирбах. Обстоятельства убийства весьма туманны. Похоже, что это была провокация, организованная противником Брестского мира председателем ВЧК левым коммунистом Дзержинским и кем-то из левых эсеров, рассчитывавших разорвать таким образом мирный договор с Германией и поставить Совнарком перед свершившимся фактом. Во всяком случае, Мирбах не был убит по постановлению ЦК левых эсеров, как об этом заявляли после теракта сначала большевистские руководители, а затем и советские историки.

Убийство произошло во время работы V съезда Советов. За два дня до убийства, 4 июля, Троцкий выступил на съезде с внеочередным заявлением о «преступной агитации» левых эсеров в войсках за возобновление войны с немцами. Троцкий требовал принятия постановления о расстреле на месте любого, кто будет призывать к вооруженной борьбе против германской оккупации Украины. Это была прямая угроза в адрес левых эсеров, и последние оценили выступление Троцкого именно таким образом [574] . 6 июля, вскоре после убийства Мирбаха, левые эсеры были обвинены большевиками в восстании против советской власти и объявлены вне закона. Фракция левых эсеров на съезде в полном составе была арестована [575] . В Советской России была установлена однопартийная диктатура.

После перерыва, вызванного организацией большевиками разгрома ПЛСР, 9 июля съезд возобновил свои заседания. 10 июля на заключительном заседании съезда Советов Троцкий выступил с докладом [576] . Лозунг вооружения народа он признавал теперь ошибкой и отстаивал строжайший централизм. Останавливаясь на использовании военных специалистов, Троцкий подчеркнул, что «не брать их на службу было бы жалким ребячеством». Он считал, что возможные случаи измены не будут менять общей картины. В связи с этим нарком напомнил об одном из «таких случаев» измены, который имел место в Балтийском флоте. Речь шла о судьбе начальника морских сил Балтийского флота капитана 1-го ранга Алексея Михайловича Щастного.

«Преступление» Щастного состояло в том, что он не выполнил приказа наркома о подготовке флота и морских сооружений к уничтожению и сдаче их немцам, согласно договоренности, достигнутой в Бресте между советским правительством и немцами, и смог в крайне сложных условиях провести корабли из Ревеля (Таллина) и Гельсингфорса (Хельсинки) в Кронштадт. Вызванный на ковер к наркому, Щастный решительно отстаивал необходимость возрождения Балтийского флота и заявил, что политика наркомата ведет флот к гибели. В ответ Троцкий распорядился арестовать Щастного и предать его суду только что образованного при ВЦИКе Особого трибунала. Исследовавший «дело Шастного» американский историк пишет: «Троцкий не понимал, что для Щастного взрыв Балтийского флота и соответственно существенное ослабление обороны Петрограда могли бы быть приемлемы только после поражения в сражении, которое бы поставило Россию перед выбором: уничтожение флота или его сдача врагу. Троцкий также не сумел понять недовольства Щастного тем, что его держали в неведении относительно политической договоренности с Германией, о чем Щастный должен был знать для принятия стратегических решений» [577] .

Дело было конечно же не в том, что Троцкий не мог понять патриотического порыва российского офицера, предпочитавшего не топить флот, а вывести его из-под удара то ли воюющей, то ли не воюющей против России Германии. Троцкий отлично все понимал. Он расстрелял Щастного как очень важного, опасного и ненужного свидетеля того, что большевики находились и находятся в сговоре с германским правительством в ущерб интересам России. Об этом было открыто указано в обвинительном заключении по делу Щастного, опубликованном 22 июня 1918 г.: «Именем Российской Социалистической Федеративной Советской Республики Революционный трибунал при ВЦИК Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов, заслушав в открытых заседаниях своих от 20 и 21 июня 1918 г. и рассмотрев дело по обвинению бывшего начальника морских сил Балтийского флота гр. Алексея Михайловича Щастного, 37 лет, признал доказанным, что он, Щастный, сознательно и явно подготовлял условия для контрреволюционного государственного переворота, стремясь своею деятельностью восстановить матросов флота и их организации против постановлений и распоряжений, утвержденных Советом Народных Комиссаров и Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом. С этой целью, воспользовавшись тяжким и тревожным состоянием флота, в связи с возможной необходимостью, в интересах революции, уничтожения его и кронштадтских крепостей, вел контрреволюционную агитацию в Совете комиссаров флота и в Совете флагманов: то предъявлением в их среде провокационных документов, явно подложных, о якобы имеющемся у Советской власти секретном соглашении с немецким командованием об уничтожении флота или о сдаче его немцам, каковые подложные документы отобраны у него при обыске; то лживо внушал, что Советская власть безучастно относится к спасению флота и жертвам контрреволюционного террора; то разглашая секретные документы относительно подготовки на случай необходимости взрыва Кронштадта и флота; то ссылаясь на якобы антидемократичность утвержденного СНК и ЦИК Положения об управлении флотом, внося, вопреки этому Положению, в Совет комиссаров флота на разрешение вопросы военно-оперативного характера, стремясь этим путем снять с себя ответственность за разрешение таких вопросов… замедлил установление демаркационной линии в Финском заливе… под различными предлогами на случай намеченного им, Щастным, переворота задерживал минную дивизию в Петрограде; и всей этой деятельностью своей питал и поддерживал во флоте тревожное состояние и возможность противосоветских выступлений» [578] .

Троцкий, выступивший в качестве единственного свидетеля на суде, не решился «обвинить» Щастного в спасении кораблей, что звучало бы нелепо и указывало на большевиков как на предателей интересов родины и германских пособников. Более того, он признал, что со стороны Щастного это были «искусные и энергичные» действия. Свидетель, он же обвинитель, однако, счел все эти действия средством для поднятия Щастным своего авторитета в связи с подготовляемым им контрреволюционным заговором. «Это была определенная политическая игра, большая игра с целью захвата власти. Когда гг. адмиралы и генералы начинают во время революции вести свою персональную политическую игру, они всегда должны быть готовы нести за эту игру ответственность, если она сорвется. Игра адмирала Щастного сорвалась» [579] , – закончил Троцкий, умышленно подняв Щастного в чине с капитана 1-го ранга до адмирала флота.

Революционный трибунал приговорил Щастного к расстрелу, постановив привести приговор в исполнение в 24 часа. Ранним утром 22 июня Щастный был расстрелян.

Материалам о деле Щастного, опубликованным в 17-м томе сочинений Троцкого, Троцкий дал заголовок «Первая измена». Правильнее было бы назвать их «Первая жертва», ибо это была первая разрекламированная показательная жертва, которая была необходима Троцкому для устрашения и засвидетельствования его «революционной непримиримости» к изменникам делу советской власти, в том числе и военным. Казнью Щастного Троцкий преследовал несколько целей. Он доказывал большевикам, что по-прежнему готов защищать их от обвинений в пособничестве Германии. Он доказывал будущим военспецам, что не потерпит неисполнения приказов. Он доказывал себе, что теперь в состоянии не только арестовывать военачальников, как было с Красновым, но и расстреливать их, как подобает революционному комиссару республики, особенно если он является еще и наркомом обороны. Троцкому важно было публично измазать себя кровью «контрреволюционера», и он это сделал, чтобы не оставлять себе пути для отступления. Теперь никто не мог сказать Троцкому, что он либерален с бывшими царскими офицерами, нанимаемыми им в военспецы.

Понимая, в отличие от значительной части, если не большинства, коммунистов, необходимость использования старых военных специалистов именно на командных должностях, а не только в качестве консультантов, как предлагали некоторые [580] , Троцкий в то же время видел в этом лишь временную меру. В апреле 1918 г., то есть почти сразу после своего назначения на новый пост, он выступил инициатором создания Военной академии Красной армии и утвердил Положение, согласно которому доступ в это учебное заведение открывался каждому военнослужащему, обладавшему боевым и командирским опытом. Естественно, речь шла о «командирском опыте» лишь низового армейского состава (включая младших офицеров), ибо старшие офицеры и тем более генералы в получении большевистского специального военного образования не нуждались.

Сразу открыть академию, однако, не удалось, хотя такая попытка была предпринята еще в апреле. Военное ведомство смогло частично осуществить первый набор слушателей, но при переводе столицы в Москву правительство почему-то решило академию разместить не в новой столице, а в Екатеринбурге. Там она так и не начала функционировать, а в ноябре Военная академия была организована заново в Москве. В первом наборе слушателей было 22% рабочих и 33% крестьян. Остальные 45% слушателей были младшие воинские чины, «доказавшие свою преданность Советской республике». 80% слушателей были большевиками [581] .

Троцкий выступил 8 ноября на торжественном открытии академии. Он напомнил, что в мировой войне Россия потерпела «ужасающее поражение», и пытался объяснить его не только технической отсталостью полуфеодальной страны, но и характером солдатской массы и командного состава армии, расколом между ними, принимавшим во время революции «драматические, кровавые, всем известные формы». Вопрос об армейских командирах рассматривался как самая больная проблема военного строительства. Соответственно, в той аудитории, перед которой он выступал, и с учетом задач, стоявших перед новым учебным заведением, Троцкий фиксировал основное внимание не на использовании старого офицерского состава, а на создании нового – «красных командиров с высшим образованием». Задача академии, считал он, – «заставить тот офицерский состав», который пройдет через курс ее обучения, «понять характер новых условий, природу новых классов и той новой армии, которая им служит», «учесть и применить все те выводы военной науки и техники, которые можно извлечь из современной войны» [582] .

Балансируя на грани сочетания старых военных кадров и подготовки новых, вышедших из низших слоев населения, то есть из той среды, которая рассматривалась как социально близкая большевистскому руководству, Троцкий понимал, что преимущество в пользу последних может проявиться только через несколько лет. Пока же он твердо придерживался курса на привлечение опытных специалистов (офицеров и генералов под самым пристальным контролем со стороны созданной в его ведомстве Высшей военной инспекции). Троцкий подчеркивал, что доверия к спецам нет и быть не может, так как внутренне они чужды той идейно-политической среде, власть которой они вынуждены были защищать. Но бывшие царские офицеры, поступающие на службу к большевикам, руководствуются своими соображениями: патриотизмом – спасая Россию от внешнего врага; карьерными и даже чисто материальными. Именно поэтому Троцкий предлагал подстраховаться и при зачислении бывших старых специалистов в Красную армию брать на учет членов их семей, которые таким образом становились заложниками на случай перехода офицеров на сторону белых.

Исключительно важным был вопрос о непосредственном военном руководстве Красной армией. Троцкий придерживался той точки зрения, что пост главнокомандующего должен быть отделен от поста наркома. С середины марта 1918 г. должности главнокомандующего не существовало. Но очень скоро руководители Советской республики пришли к выводу, что решение об отмене этого поста было преждевременным. Согласно положению о Реввоенсовете главнокомандующему предоставлялась полная самостоятельность в оперативно-стратегических вопросах; нарком же, являвшийся одновременно председателем РВС, осуществлял общее руководство вооруженной борьбой.

Вначале фактическим главнокомандующим (или, точнее, командующим войсками Восточного фронта, ибо других фронтов тогда не существовало) был бывший подполковник царской армии левый эсер М.А. Муравьев, перед этим сыгравший заметную роль в подавлении выступления Керенского – Краснова под Петроградом и в других военных операциях. Муравьев энергично и инициативно вел военные действия против Чехословацкого корпуса, оказавшего вооруженное сопротивление Красной армии после приказа Троцкого о разоружении чехов и словаков, направлявшихся в многочисленных эшелонах на восток для морской эвакуации за пределы России. Приказ же о разоружении Чехословацкого корпуса и приостановке его продвижения был издан Троцким по требованию Германии, не заинтересованной в том, чтобы свежесформированный корпус – его формирование началось еще до революции – пополнил войска союзников, воюющих с Четверным союзом, для чего союзники и пытались эвакуировать корпус через Дальний Восток.

10 июля 1918 г., после разгрома ПЛСР, член левоэсеровской партии Муравьев заявил, что прекращает борьбу против чехословаков и объявляет войну Германии [583] . В ответ Троцкий объявил Муравьева вне закона [584] . При попытке ареста командующий войсками Восточного фронта оказал сопротивление и в завязавшейся потасовке был убит выстрелом. В тот момент советское правительство посчитало, что выгоднее заявить о самоубийстве Муравьева. И формально всегда считалось, что Муравьев застрелился, когда осознал, что арест неминуем. 12 июля распоряжением Троцкого новым командующим Восточным фронтом был назначен Вацетис. 1 сентября Вацетис был переназначен главнокомандующим Вооруженными силами РСФСР [585] .

Надо сказать, что это назначение было для Троцкого в известной степени компромиссным, ибо другого достойного командующего он пока не видел. Вацетис отличался резкостью суждений, прямолинейностью и непримиримостью к вмешательству в его дела, которые он подчас понимал расширительно. Троцкому запомнилось, что перед военным парадом 2 мая 1918 г. Вацетис неожиданно потребовал, чтобы парад принимал Ленин, а когда стало известно, что главным действующим лицом будет Троцкий, латышские стрелки по приказу Вацетиса демонстративно покинули Ходынское поле, где проходил парад. На Восточном фронте Вацетис в первый период потерпел несколько неудач. При этом он жаловался на решения Бонч-Бруевича, распылявшего войска без ведома главнокомандующего. Между двоими военными возник конфликт. Троцкий в этом конфликте поддержал Вацетиса. 2 августа он писал ему в не очень свойственном для Троцкого тоне: «Постигшая Вас частичная неудача нисколько не уменьшает ни моего уважения к Вашей энергии, ни моей веры в Ваш близкий успех. Направляюсь к Вам, чтобы оказать всестороннее содействие в Вашей работе» [586] . Подчеркнуто теплый стиль записки был более чем уместен: бывший царский офицер Вацетис, памятуя о судьбе Щастного, не без оснований опасался, что Троцкий может его арестовать или расстрелять.

Вацетис так никогда и не узнал, насколько он действительно был близок к смерти в августе 1918 г. Из-за поражений на Восточном фронте Ленин предложил Вацетиса расстрелять. 30 августа 1918 г. он ответил на письмо Троцкого следующей телеграммой: «Получил Ваше письмо. Если есть перевес и солдаты сражаются, то надо принять особые меры против высшего командного состава. Не объявить ли ему, что мы отныне применим образец французской революции, и отдать под суд и даже под расстрел как Вацетиса, так и командарм под Казанью и высших командиров в случае затягивания и неуспеха действий? Советую вызвать многих заведомо энергичных и боевых людей из Питера и других мест с фронта. Не подготовить ли сейчас Блохина [587] и других для занятия высших постов?» [588]

Неизвестно, чем бы кончилась эта затея, если бы не состоявшееся в тот же день покушение на Ленина. Свердлов срочно вызвал Троцкого в Москву. Стало не до расстрела Вацетиса, хотя Троцкий продолжал к нему относиться и снисходительно, и подозрительно. Много лет спустя он писал в своих воспоминаниях: «В противоположность другим военным академикам, он не терялся в революционном хаосе, а жизнерадостно барахтался в нем, пуская пузыри, призывал, поощрял и отдавал приказы, даже когда не было надежды на их выполнение. В то время как прочие «спецы» больше всего боялись переступить черту своих прав, Вацетис, наоборот, в минуты вдохновения издавал декреты, забывая о существовании Совнаркома и ВЦИКа… Возможно, что на сон грядущий он почитывал биографию Наполеона и делился нескромными мыслями с двумя-тремя молодыми офицерами» [589] .

Померещившиеся Троцкому наполеоновские планы Вацетиса явно нервировали наркомвоенмора. Неплохо зная историю Французской революции, он, безусловно, помнил, что Бонапарт тоже когда-то был революционным генералом и лишь много позже стал французским императором.