Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923

6. Провал политики военного коммунизма

После окончания Гражданской войны большевики смогли подвести первые итоги военного коммунизма – советской экономической и социальной политики. Вопреки всеобщим ожиданиям и собственным обещаниям, большевики, требовавшие до прихода к власти немедленного введения 8-часового рабочего дня, так и не ввели его. До всеобщей национализации предприятий в марте – июне 1918 г. Наркомат труда устанавливал иногда 8-часовой рабочий день на отдельных заводах, но не ради рабочих, а в виде наказания предпринимателей [1009] . Уровень жизни рабочих упал катастрофически. Для повышения дисциплины на производстве вводилась система жесточайших штрафов и увольнений, какой не видело ни одно капиталистическое общество.

Уравнительная система оплаты лишала рабочих стимула трудиться и приводила к падению производительности. Заменившая же уравнительную форму сдельщина была не чем иным, как «капиталистической формой интенсификации труда, часто основанной на системе Тейлора, которую сам Ленин до революции называл «научной» системой выжимания пота» и против которой до прихода к власти так протестовали большевики [1010] . Организовывались «промышленные суды», а за несоблюдение трудовой дисциплины Ленин предлагал карать «вплоть до тюремного заключения» [1011] . «В связи с общим истощением рабочего класса» [1012] установлены были «особые голодные, но твердые нормы выработки» [1013] , но при этом за «нерадение» увольняли, как за саботаж, без уплаты денег при расчете. Времена «первоначального обсуждения самими трудящимися новых условий жизни и новых задач» [1014] прошли, или, выражаясь словами большевиков, оказались «преждевременными». «Митинги или собрания на заводе» допускались «лишь в самых крайних случаях» [1015] . Теперь Ленин говорил уже о крестовом походе за повышение дисциплины [1016] . Разгонялись профсоюзы, постоянно протестующие против рабочей политики большевиков. С 14 июня 1918 г. декретом СНК сократили отпуска до двух недель [1017] , ввели сверхурочные работы, на бумаге ограничив их 50 днями в году (то есть почти всеми воскресными днями), разрешили использовать детский труд [1018] .

Таким образом, говорить о каких-то выгодах, полученных рабочими и крестьянами в результате революции, не приходилось. Национальный доход сократился с 11 миллиардов рублей в 1917 г. до 4 миллиардов рублей в 1920 [1019] . Потери населения достигли, вероятно, 18 миллионов человек [1020] . 4,4 миллиона человек в возрасте 16 – 49 лет стали инвалидами. Убыль мужчин рабочего возраста составила 29% [1021] . То, что Троцкий называл «завинчиванием гаек военного коммунизма», реально и все более жестко осуществлялось партийными и государственными органами на местах.

Последовавшие осенью 1920 г. предложения отдельных меньшевиков и эсеров, которым пока еще удавалось удерживаться на легальном или полулегальном положении, смягчить нажим на крестьянство не встречали первоначально положительных откликов советского руководства. Более того, зимой последовал ряд правительственных мер, направленных на дальнейшее уменьшение денежного обращения, которое и без этих мер было почти что фикцией и повсеместно было заменено натуральным обменом. Теперь же декретом была отменена плата городских жителей за жилье, топливо, медикаменты, что в условиях разрухи не улучшило, а ухудшило материальное положение населения, так как купить ничего уже было невозможно. Рыночные отношения были полностью разрушены. Национализированы были не только средние, но и мелкие промышленные и ремесленные предприятия.

Крестьяне отказывались сдавать государству хлеб и другие сельскохозяйственные продукты, саботировали подводную повинность [1022] и принудительную заготовку дров, шахтеры растаскивали уголь для обмена на продовольствие. Конец 1920 – начало 1921 г. ознаменовался, кроме того, целым рядом крестьянских восстаний. Они вспыхивали на Украине и юго-востоке, в Сибири и в Поволжье, в центральных губерниях, на Дону и Северном Кавказе. Восстание в Западной Сибири охватило территорию почти всей Тюменской губернии, а также соседние уезды Челябинской, Екатеринбургской и Омской губерний. Численность восставших только в Ишимском округе доходила до 60 тысяч [1023] . Почти год длилось крестьянское восстание в Тамбовской губернии, опиравшееся к началу 1921 г. на 50-тысячную крестьянскую армию [1024] под политическим руководством независимого эсера Александра Степановича Антонова [1025] . Оно стало одной из составных частей всероссийской Жакерии и Вандеи и подавлялось по всем правилам военного искусства регулярными частями Красной армии.

Одновременно в основном в связи с резким ухудшением хлебного снабжения начались волнения и забастовки рабочих на промышленных предприятиях Петрограда, Москвы и других центральных городов, а вслед за ними на Урале и в Сибири. Однако особо опасным большевистское руководство не без основания сочло выступление против существовавшей власти, происшедшее в первой половине марта 1921 г. в военно-морской крепости Кронштадт, которую еще в 1917 г. Троцкий называл «крепостью революции».

«Нездоровые», с точки зрения большевиков, настроения в Балтфлоте стали проявляться уже с конца 1920 г., причем в значительной степени они были связаны с профсоюзной дискуссией. Фактически с подачи Ленина и других авторов «платформы десяти» имя Троцкого стало определенно связываться с мерами насилия и принуждения. В докладе в ЦК от 14 января 1921 г. командующий флотом Раскольников и начальник политуправления Э.И. Батис [1026] не без злорадства сообщали, что даже помощник командующего флотом по политической части Н.Н. Кузьмин [1027] заявил: «Троцкий и его сторонники хотят вести нас к тюрьме, каторге и железной решетке» [1028] .

В середине января Троцкий побывал в Петрограде и принял участие в нескольких партийных собраниях, обсуждавших дискуссионные платформы. Вместе с Зиновьевым он присутствовал, например, на собрании представителей моряков, на котором отстаивал свою позицию, а Зиновьев – «платформу десяти». В результате за тезисы Ленина и его сторонников высказалось абсолютное большинство. Несколько больше голосов (примерно треть) было подано за платформу Троцкого в Шлиссельбурге, но и здесь основная масса коммунистов поддержала ленинскую платформу, наивно полагая, как и рассчитывал Ленин, что она является каким-то предвестником предстоявшего политического смягчения [1029] .

Вместе с тем обострение положения в Москве и Петрограде на почве забастовочных выступлений, назревание там взрывоопасной обстановки стало всерьез беспокоить высшее руководство. 28 февраля на заседании Политбюро обсуждалось положение в Москве и был даже образован комитет обороны столицы во главе с Троцким, что свидетельствовало о намерении в случае дальнейшего обострения ситуации прибегнуть к беспощадному вооруженному подавлению рабочего недовольства. Троцкому было поручено также составить письменное сообщение о событиях в Петрограде и Москве и проект директив для печати [1030] .

В Москву поступали противоречивые сведения о характере и степени недовольства балтийских моряков. В ответ на запрос Троцкого начальник флотского политуправления Батис, беспокоясь за собственную судьбу и не желая выглядеть паникером, 28 февраля, явно приукрашивая положение, сообщал, что «особой остроты не наблюдалось и не наблюдается». Однако уже на следующий день председатель Петросовета Зиновьев телеграфом запросил Ленина и Троцкого прислать подкрепление на случай восстания в Кронштадте [1031] .

События нарастали стремительно. В зарубежную прессу проникала информация о волнениях в Кронштадте и на Балтийском флоте. Троцкий 1 марта телеграфировал благодушному Батису, что необходимо принять срочные предупредительные меры [1032] . Вслед за этим Троцкий направил командованию Петроградского военного округа предписание направлять ему донесения каждые двенадцать часов о происшествиях в воинских частях [1033] .

Именно в эти дни – 28 февраля и 1 марта – восстание в Кронштадте стало фактом. На собрании представителей моряков и жителей города-крепости была принята резолюция с рядом экономических и политических требований, из которых весьма неопределенные лозунги «Советы без коммунистов!», «Власть трудящимся, а не партиям!» не были главными, но рассматривались большевистским руководством в качестве особенно опасных, хотя лидеры выступления (наиболее известным среди них был писарь линкора «Петропавловск» С.М. Петриченко) [1034] заверяли, что они выступают только за соблюдение свобод, провозглашенных в октябре 1917 г.

До предела перепуганные партийные руководители Петрограда во главе с Зиновьевым вновь потребовали, чтобы Центр оказал им срочную военную помощь, теперь уже именно в связи с начавшимся восстанием в Кронштадте. Начиная со 2 марта Троцкий получал регулярную информацию о развитии событий в городе-крепости, о выдвижении участниками восстания новых политических требований, о присоединении к восстанию значительной части большевистской партийной организации крепости, о том, что его самого в Кронштадте не стесняясь называли «кровожадным тигром», а также о рабочих волнениях в Петрограде и разгоне войсками участников демонстраций [1035] .

Ленину, Троцкому и другим высшим партийно-государственным руководителям было исключительно важно представить в стране и за рубежом Кронштадтское восстание не как выражение народного недовольства, не как протест против всевластия партийных верхов и политики военного коммунизма, а как результат «заговора», организованного извне с участием «белогвардейцев». В прессе публиковались лживые сообщения о помощи кронштадтцам со стороны стран Антанты. В пропагандистских целях большевики сумели использовать тот факт, что к восстанию примкнул, хотя и не играл в нем не только руководящей, но какой-либо существенной роли, бывший генерал-майор русской армии Александр Николаевич Козловский, занимавший ко времени восстания должность начальника артиллерии крепости Кронштадт. Именно этот генерал был обвинен советским правительством в том, что возглавил подготовку восстания и само выступление.

2 марта было оглашено правительственное сообщение за подписью Ленина и Троцкого о «волнениях» в Кронштадте, якобы организованных «бывшим генералом Козловским». Генерал объявлялся вне закона. В Петрограде и губернии вводился режим осадного положения. Вся власть в Петроградском укрепленном районе передавалась комитету обороны Петрограда [1036] . Правительственному сообщению предшествовало заседание Политбюро, на котором Троцкий энергично выступил за быстрое военное подавление мятежников. Ленин его поддержал. Сталин занял более осторожную позицию, советуя оставить Кронштадт в покое, ибо голод заставит крепость сдаться [1037] . Основные нити подавления восстания были переданы Троцкому, как наркомвоенмору. 5 марта он издал приказ о восстановлении ранее расформированной 7-й армии, подчинив ее непосредственно главному командованию, с единственной задачей – немедленного подавления Кронштадтского восстания. Командование армией было возложено на Тухачевского, которому были подчинены все войска Петроградского военного округа и Балтийский флот. Приказ гласил: «Предупредить Кронштадт, что если в течение 24 часов возмущение не будет прекращено, то будут открыты военные действия» [1038] . В этот же день появилось обращение Реввоенсовета и командующего 7-й армией Тухачевского к гарнизону и населению Кронштадта с требованием немедленно сложить оружие. «Только безусловно сдавшиеся могут рассчитывать на милость Советской республики», – говорилось в грозном предупреждении [1039] .

Фактически Троцкий взял на себя общее руководство подавлением восстания, выехав 5 марта на своем поезде в направлении Петрограда. В тот же день, с дороги, он послал телеграмму Склянскому: «Только овладение Кронштадтом покончит с политическим кризисом в Петрограде». Из поезда нарком также выразил свое недовольство командарму Тухачевскому тем, что без помех работает кронштадтская радиостанция, посредством которой местный революционный комитет пытался информировать страну и зарубежную общественность о событиях, происходящих в городе. Троцкий приказывал усилить радиопомехи [1040] .

Поезд наркома не прибыл в Петроград, а остановился неподалеку от города, откуда Троцкий следил за развитием событий и давал указания. Если только несколькими годами раньше Лев Давидович охотно общался с кронштадтцами, выступал подстрекателем их антиправительственных выступлений, а в 1919 г. непосредственно руководил обороной Петрограда против Юденича, то теперь он никак не решался не только на посещение мятежной крепости, но даже на встречи с жителями Северной столицы, не без основания полагая, что ничего хорошего ни лично ему, ни представляемой им власти такие контакты не принесут. Возможно, Троцкий остался вне Питера и его пребывание поблизости от города носило секретный характер еще и по той причине, что он не хотел открыто брать на себя «жандармские функции» непосредственного руководителя подавления восстания тех, кто совсем недавно был так ему близок.

Троцкий настаивал на скорейшем подавлении Кронштадтского восстания, так как оно могло стать факелом антисоветского пожара на значительной части страны, привести к новой гражданской войне. Нарком понимал, что восстание началось в крайне неудачный для кронштадтцев момент – через несколько недель, когда вскрылся бы Финский залив, большевикам гораздо труднее было бы овладеть крепостью. Пока же сохранялся прямой доступ к крепости по покрытому льдом заливу, льдами были также скованы и в значительной степени лишены боеспособности находившиеся в гавани Кронштадта могучие военные корабли – линкоры «Петропавловск» и «Севастополь», являвшиеся основной ударной силой, которой могли располагать повстанцы. Для наркома ясно было и то, что искусственно взломать лед кронштадтцы будут не в состоянии, так как единственный базировавшийся в Балтийском море в это время крупный ледокол «Ермак» пребывал в Петроградском порту.

10 марта Троцкий передал по прямому проводу уведомление в Политбюро, где настоятельно предупреждал, что после ожидаемой вскоре оттепели остров «станет недоступным для нас», что Кронштадтом можно овладеть только до того, как вскроется Финский залив и сможет быть установлена связь крепости с заграницей. «Нужны экстренные меры, – продолжал Троцкий. – Опасаюсь, что ни партия, ни члены ЦК не отдают себе достаточного отчета в чрезвычайной остроте кронштадтского вопроса» [1041] . Ситуация была настолько критической, что Троцкий не исключал необходимости использования против кронштадтских повстанцев отравляющих веществ [1042] . Даже в самые тяжкие моменты Гражданской войны в большевистском руководстве не было такой паники и такого уныния, каковые имели место во время Кронштадтского восстания.

Так и не дождавшись захвата крепости, Троцкий возвратился в Москву, на X партийный съезд, предварительно дав в поезде лживое от начала до конца интервью корреспондентам английских и американских газет, повторяя нелепости по поводу того, что «заговор» был организован за границей, что организаторами «бунта» являлись эсеры и контрреволюционные генералы…

Положение в районе Петрограда продолжало Троцкого весьма беспокоить. 15 марта он писал Ленину: «В виду того, что в городе [Москве] бродят самые чудовищные слухи о Кронштадте, необходимо дать в газеты какое-либо сообщение по поводу положения дел. Может быть, наименее связывающей нас формой было бы напечатание в газетах того интервью, которое я дал третьего дня для английских и американских газет. Прошу немедленно сообщить, не встречается ли возражений» [1043] . Возражений явно не последовало, и на следующий день лживое интервью Троцкого появилось в центральных московских газетах, а затем и в провинции [1044] .

После опубликованных 3 и 8 марта кратких правительственных сообщений с угрозами гарнизону и жителям Кронштадта это была первая и единственная вплоть до подавления восстания информация о происходившем. Несмотря на всю фальшь и ложь, которыми были проникнуты строки заявления (именно заявления, ибо ни фамилий корреспондентов, ни их вопросов советская пресса не обнародовала), публика, умевшая читать между строк, могла убедиться в том, что большевистская власть столкнулась в районе Петрограда с серьезными трудностями. Это проявлялось, в частности, в признании Троцким того факта, что «ликвидация кронштадтского мятежа несколько затянулась». Правда, Троцкий лицемерно объяснял затяжку стремлением уберечь от излишних жертв части Красной армии и «всячески щадить мирное население» Кронштадта. Но в 1921 г. в это, наверное, не многие уже верили.

О защите жизни бойцов Красной армии и тем более женщин и детей Кронштадта речь не шла. Первая попытка овладеть крепостью штурмом 8 марта, в день открытия X партийного съезда, потерпела крушение. Понеся большие потери, советские войска отступили. Только после того, как были переброшены значительные подкрепления, после доставки в Петроград в качестве «добровольцев» делегатов заседавшего в это время партийного съезда, которые должны были своим примером побуждать красноармейцев идти на новый штурм по начавшему подтаивать льду Финского залива, Кронштадт был, наконец, 18 марта захвачен войсками Тухачевского, после чего началась кровавая расправа с участниками восстания – бессудные убийства, расстрелы по приговору ревтрибуналов, отправка в тюрьмы. К лету 1921 г. к смертной казни были приговорены 2103 человека, к различным срокам заключения (обычно к 15 и 20 годам тюрьмы) – 6459 человек. Вслед за этим началась еще одна мера репрессии – массовое выселение жителей Кронштадта из города-крепости.

Троцкий считал, что над главными «организаторами» восстания в крепости следует устроить показательный суд. Однако уход Петриченко и других лидеров в Финляндию этот план сорвал. Так и не удалось провести показательный процесс, чтобы обосновать версию о «заговоре» белогвардейцев и международного империализма, хотя эта версия повторялась затем на протяжении десятилетий всеми советскими историками.

Пострадали и петроградские партийные и военные работники. Не считаясь с тем, что Кронштадтское восстание было в первую очередь вызвано не местными условиями, а политикой военного коммунизма, насаждаемой центральной советской властью, Троцкий потребовал от Политуправления Красной армии и флота безотлагательно заменить руководителей подразделений этого управления на Балтфлоте, так как они «совершенно скомпрометированы событиями» [1045] . Сам Троцкий вскоре одобрительно отмечал, что после Кронштадтского выступления среди командного состава Балтийского флота произведены массовые аресты [1046] . Был снят со своей должности и командующий флотом Раскольников, которого вскоре отправили в «дипломатическую ссылку» – полпредом в пустынный Афганистан.

3 апреля в Москве состоялся военный парад в честь участников взятия Кронштадта. Выступивший с необычно краткой, продолжавшейся всего несколько минут до предела демагогической речью Троцкий, обращаясь к знамени, которого при нем не было, воспел тех, кто залил кровью «крепость революции»: «Я верю, что никогда никаких пятнышек не падет на это знамя. И в часы трудные, когда мелькнет в душе усталое сомнение, вы вспомните Кронштадт и это знамя и бодро пойдете вперед к победе» [1047] . Впрочем, несколько иную, не столь возвышенную картину он обрисовал в записке членам Политбюро от 12 октября 1921 г., когда информировал (со слов возвратившихся в Россию из-за границы лиц), что на немцев большое и явно отрицательное впечатление произвели массовые аресты балтийских моряков [1048] .

Личная роль Троцкого в подавлении крестьянских восстаний была не столь отчетливо видна и заметна окружающим, как это было в Кронштадте. Но именно Троцкий в качестве наркома осуществлял общее руководство карательными экспедициями, особенно в Тамбовской, Самарской, Саратовской и соседних губерниях. Весной 1921 г. Ленину и Троцкому панические шифрованные телеграммы из Поволжья о том, что там происходило, поступали постоянно. Из Саратова 19 марта 1921 г. сообщали: «Бандитизм за последние дни начинает охватывать всю губернию целиком… Неимение сил, не только кавалерийских, но и пехотных в достаточном количестве дает бандам возможность разгуливать в любом направлении». На это письмо Ленин для сведения Троцкого наложил резолюцию: «Подтянуть местные организации необходимо. Но Саратову надо помочь из Москвы архи-экстренно. Надо РВС Респ[ублики] заняться этим изо всех сил, иначе будет нам плохо» [1049] .

Троцкий в тот же день препроводил саратовский документ в Комиссию по борьбе с бандитизмом (копии: Ленину и Сталину), дав соответствующие указания. Смысл указаний заключался в том, что обеспечить надежность и боеспособность частей, борющихся с «местным бандитизмом», то есть с крестьянскими восстаниями, могут в первую очередь только местные партийные и советские организации, которые должны относиться к делу ответственно, а не требовать помощи извне [1050] .

Тем не менее помощь была срочно предоставлена. По распоряжению главкома Каменева и с согласия Троцкого в распоряжение командующего Заволжским военным округом во второй половине марта были направлены 27-я стрелковая дивизия, только что участвовавшая во взятии Кронштадта, четыре бронеотряда и другие подразделения. Был произведен также серьезный пересмотр командного состава частей, «ведущих борьбу с бандитизмом», с точки зрения пригодности для проведения карательных операций. Летом 1921 г. Троцкий пришел к выводу, что военными действиями против крестьян должен руководить Тухачевский. «Я считал бы желательным послать Тухачевского на подавление Тамбовского восстания, – писал он Ленину. – В последнее время там нет улучшения и даже местами ухудшение. Получится несколько большой политический эффект от этого назначения. В особенности за границей. Ваше мнение?» Ленин ответил: «Внесите Молотову [1051] для П[олит]бюро на завтра. Предлагаю назначить его без огласки в центре, без публикации» [1052] .

16 июля 1921 г. Тухачевский, назначенный командующим войсками Тамбовской губернии, доложил Ленину о подавлении крестьянского восстания, а Ленин переслал этот доклад Троцкому с предписанием сообщить о намечаемых далее мероприятиях по умиротворению губернии. Еще через несколько дней с обширным докладом о положении в губернии и проводимых там мероприятиях в ЦК выступил Антонов-Овсеенко. Последний был направлен в губернию в качестве уполномоченного ВЦИКа и должен был попробовать умиротворить крестьян сочетанием террора и заложничества с экономическими послаблениями. Рапорт Антонова-Овсеенко Ленин препроводил Троцкому с просьбой «дать приказ особо проверять выполнение мер» [1053] . В целом «меры» были жестокие. Так, приказом за подписью Антонова-Овсеенко и Тухачевского от 11 июня 1921 г. предписывалось расстреливать на месте тех, кто откажется назвать свое имя, расстреливать укрывающих оружие и «бандитов», сжигать дома повстанцев и распределять их имущество между «верными советской власти» крестьянами, применять против повстанцев ядовитые газы [1054] .

Любопытно, что в своих мемуарах Троцкий упоминает о Кронштадтском восстании вкупе с крестьянскими выступлениями всего лишь одним предложением, и то только в смысле значения их для изменения партийной политики: «Восстания в Кронштадте и в Тамбовской губернии ворвались в дискуссию [о профсоюзах] последним предупреждением» [1055] . Очень уж было неприятно Троцкому вспоминать об этих выступлениях, в которых участвовали не «классовые враги», а рабочие, солдаты, моряки и крестьяне, причем первые три группы считались опорой большевистской революции.

Через много лет, в конце 30-х гг., вопрос о Кронштадтском восстании вновь выступил на поверхность, причем в острой форме, в связи с появлением в печати материалов, содержавших обвинения в том, что именно он, Троцкий, был душителем выступления моряков и жителей крепости. Вопросы о Кронштадте Троцкому задавались общественной комиссией Дьюи, заседавшей в доме Троцкого в Койоакане, пригороде мексиканской столицы. В связи с этим в американской, мексиканской и русской эмигрантской прессе появилось немало весьма недружественных комментариев. Троцкий вынужден был отвечать. В издававшемся им в Париже журнале «Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)» появилась статья «Шумиха вокруг Кронштадта», в которой Троцкий пытался поставить выступление в крепости в контекст Гражданской войны [1056] .

Троцкий теперь не повторял заявлений о «белогвардейском мятеже», но жестокое подавление кронштадтских повстанцев рассматривалось им как вполне оправданное и обоснованное действие советских властей, ибо восстание, по его словам, носило контрреволюционный характер. Иными словами, даже в эмиграции Троцкий не вышел за пределы ленинской мифологии, не признавал, что преступления Сталина имели своими источниками преступления Ленина и его самого – Троцкого.

Статья Троцкого вызвала новую волну полемики. Критики обращали внимание на то, что в автобиографии Троцкий умалчивал о собственном участии в подавлении восстания. «Есть подвиги, которыми не гордятся», – цитировались Троцким слова французского биографа Сталина Бориса Суварина. Критики утверждали, что Троцкий являлся «советским Кавеньяком», то есть в отношении Кронштадта играл роль, подобную роли французского генерала Кавеньяка по отношении к вооруженному рабочему бунту в Париже в июне 1848 г., подавленному этим генералом. Отвечая Суварину и другим сравнительно беспристрастным критикам [1057] , Троцкий не просто смещал акценты, а допускал прямой обман, утверждая, что он вообще не принимал участия в усмирении повстанцев, что восстание застало его на Урале, откуда он прибыл в Москву на съезд партии и в Петроград не выезжал вообще. «Я совершенно и демонстративно отстранился от этого дела», – писал Троцкий, выделяя эти слова жирным шрифтом.

В то время советские партийные и государственные архивы, содержавшие такого рода документы, были закрыты, тем более для иностранных исследователей. В сборники своих сочинений компрометирующие себя документы Троцкий не включал, идя на намеренную фальсификацию.