Лжец на троне 6. Война

Глава 11

Албазин

26 октября 1618 года

Пётр Албычев, заручившись поддержкой всех воевод Сибири, как и яицких казаков, стал готовиться к войне ещё перед зимой. Конечно, чтобы казаки из Яика добрались даже к лету к Енисейску, нужно не только поторопиться, но и обеспечить логистику. Поэтому одни вестовые поспешили, насколько только можно, на Яик, иные в Тобольск, ещё ранее к Енисейску выдвинулся отряд из Мангазеи. Ставились временные стоянки, где собиралась провизия, чтобы не задерживать в пути спешащих на войну служивых. Возможно, такие вот стоянки скоро станут ямскими станциями, но это когда на Востоке станет потише.

Собирались все силы русских и не только их, чтобы только создать серьёзнейший кулак, мощь, способную не только обороняться, но и стать тем фактором, что поставит точку в начавшейся маньчжурской экспансии. Ежегодные «государевы обозы» возымели действие, и в Сибири теперь русских людей немало. Мало того, что русская речь и русский воин на этих просторах не в новинку, так тут уже как десять лет развивается образование, и миссионерская деятельность среди местного люда налажена.

В отношении местного населения политика достаточно простая: иноверец, так ясак двойной, православный, соответственно, вдвое меньше. Создавались также и воинские подразделения из местных. Прежде всего, они использовались в нескончаемых войнах против киргизов. Но Албычев смог не только замириться с этим воинственным союзом племён, но и купить их войско.

Вот в чём не было у Петра стеснения, так в средствах. Почему-то государь выделил просто колоссальную сумму денег на войну, словно она была в европейской части Российской империи. Хотя, как сейчас видно, масштабы противостояния действительно огромные.

Ранее казалось, что отряд в три сотни казаков или служивых — это достойная сила в регионе. Но сейчас с каждым годом в Сибирь приходит до полка русских воинов. Многие из них оседали на Байкале и помогали яицким казакам не только отражать атаки киргизов и башкир, но даже совершать походы уже на их кочевья.

Всех воинов призывал к себе Албычев, формируя огромное войско. Выходило, действительно, внушительно. Главной ударной силой становились пушки, которые, наконец, на начало весны были доставлены в Енисейск. Шестьдесят три полевых орудия резко меняли расклады, к ним же добавлялись картечницы. Это такие маленькие пушки, которые стреляли только картечью и могли быть переносимы двумя воинами или же устанавливались по две на телегу. Более двух тысяч стрелков собрал под своими знамёнами Пётр Албычев, тысяча тунгуской конницы, полторы тысячи конных киргизов, ещё пять сотен яицких казаков и, как считал Албычев, главную роль среди конницы должны были играть аж два полка рейтаров. Прибавить сюда вольноопределяющегося люда, которого в Сибири уже также хватает, и получается почти девять тысяч воинов.

Маньчжуры отправились в Китай с армией численностью в восемь раз больше, чем выставляла Россия. Но тут, на Востоке, уже сложилась ситуация, когда воевать можно не числом, а умением. Русские технологии позволяют на полную мощность включать колонизацию. Но Албычев и прибывший к нему на помощь атаман Никита Верещага не спешили вступать в сражение. Как там у китайцев? Когда два тигра дерутся, мудрая обезьяна сидит на дереве? Албычев знал эту китайскую мудрость, а Верещагу жизнь научила поступать хитро и осмотрительно.

— Ждали обозу, дождалися навозу, — сказал Никита Верещага, рассматривая округу Албазина, полностью заполненную маньчжурскими воинами.

— Ну, ты чего, казак? — Албачев ухмылялся. — Много вражины? Аль не ведаешь, на что задумки наши справны, да пушки метки? Аль спужался?

— Страх силу отнимает. А я сильный! — решительно отвечал казачий наказной атаман. — А ещё раз скажешь, что пужаюсь я, будет ссора.

— Ты прости, атаман. Сам я страшусь. Уж больно выглядят они сильными, — признался Албачев. — Может, мы лихо разбудили?

— Не буди лихо, пока оно тихо… Всё, Пётр Иванович, буде нам сумневаться. Людям не показывай токмо своих страхов. А так… Только дурень и не боится, — сказал казак и зычно засмеялся. — А я как есть — дурень.

Албычев также рассмеялся, выплёскивая эмоции.

Цифры примерные знали все. Но одно дело слышать, что к тебе идут пятьдесят тысяч маньчжуров, иное — увидеть их. Казалось, что пришедшие тебя убивать воины повсюду, и не только в поле зрения, но и при усилении глаз зрительной трубой. И это давило на психику.

В мае состоялось крупное сражение между китайцами и маньчжурами. На удивление, минцы не проиграли бой всухую, несмотря на то, что до начала сражения не могли даже определиться с командующим и имели колоссальное число дезертиров. Но тут главное, что проиграли, в то время, когда могли и выиграть.

Маньчжуры потеряли в том сражении за Пекин половину своего войска, потому столицу минского Китая не разграбили, её практически уничтожили вместе с людьми, которые там жили, захватывая лишь самых привлекательных женщин. Но после маньчжуры, именуемые пока что чжурчжэнями, были вынуждены уйти из Китая, так как правитель корейского государства Чосон Кванхэ-гун выбрал сторону в конфликте и спешил на помощь императору Мин Чжу Ицузюню, сбежавшему на юг Китая.

Вот в этих событиях русские со своими вассалами и начали дёргать чжурджэньского тигра за усы. Русские отряды вместе с тунгусами и представителями других народов нападали на идущие в Чосон обозы маньчжуров, истребляли их малые отряды. Немало получилось обогатиться, собрать внушительный запас продовольствия, предметов роскоши и коней.

Вот и решил правитель маньчжуров Нурхаци покарать людей с далёкого Запада. А людям с того самого Запада нужны были земли Маньчжурии, нужен Амур и стабильный выход к Тихому океану. Тут или умирать русскому человеку, так как есть воля императора, и её нужно выполнить, или костьми лечь, но убить врага.

— Что наш гость? — поинтересовался Верещага.

— Ты про чосонца? А что ему? Сидит и смотрит, на что мы способны, поражается нашей наглости, — сказал Пётр Иванович Албычев.

— Лучше бы войска привёл, — пробурчал Никита Верещага. — Пошли что-ли послушаем, что нам скажут!

К укреплениям действительно подъехала делегация. Десять всадников и восемь человек, которые несли носилки с каким-то важным маньчжуром.

Албычев и Верещага, взяв с собой десяток рейтаров и ещё троих казаков из самых отчаянных рубак, неспешно подошли к парламентёру. Толстый маньчжур что-то долго рассказывал, часто перебиваясь с китайского на иные наречия. Такой вот полиглот, который не хотел всё объяснить на одном языке. Хотя всё было понятно и так. Он грозил всеми карами, и что его армия такая огромная, что… Ничего путного, короче, сказано не было.

Война с маньчжурами была предопределена, как только государь-император Димитрий Иоаннович озвучил планы по русской экспансии на Восток. Уже в Благовещенске живут корабелы, собраны запасы канатов и парусины, инструменты. Строить корабли нужно, и место, где это должно быть — некий Владивосток, город, которого ещё нет, но место, для которого уже разведано. И это земли, которые маньчжуры считают своими.

— Всё! Голова болит уже от этой тарабарщины. Пошли обратно, да воевать пора! — сказал Верещага после того, как он с умным видом, будто что-то понимал, более десяти минут прослушал отповедь маньчжура.

— Ты прав, — сказал Пётр Иванович и обратился на китайском языке к парламентёру. — Мы будем драться. Атакуйте!

С гиканьем лавина маньжурской конницы рванула на укрепления русских. Союзную конницу получилось оттянуть вглубь укрепрайона, и перед маньчжурами, по сути, и не было врагов. Пока не было.

Маньчжурские кони быстро стали спотыкаться, наездники вываливаться из сёдел. Их быстро затаптывали соплеменники. Мотки проволоки были протянуты в уровень травы, которая уже пожухла, но не сошла. Определить визуально препятствие было возможно, только когда знаешь, что искать. Вот и выходило, что часть коней смогли пройти препятствие, но часть спотыкалась. Проволока была прочная, а опоры, на которых она навязана, выполнены из железа и вкопаны основательно и часто.

— Ну? Как оно? — спросил Верещага.

— Только начало, — отвечал Албычев.

Общее командование осуществлял атаман. Пётр Албычев много с ним разговаривал и, как не хотелось ему самому командовать, понял, что казак более опытный, да и успел поучаствовать в войнах. Так что единоначалие было соблюдено, чему был рад и Никита Верещага, посчитавший своим долгом «преподать урок» перспективному военачальнику Албычеву.

Между тем, часть маньчжуров прорывалась через преграду, и изрядно поредевшие отряды воинов противника устремлялись вперёд. Раздались первые выстрелы. Пока стреляли только стрелки, на грани своих возможностей и часто наугад. Пушки также уже могли доставать даже дальней картечью, но Верещага планировал использовать артиллерию наверняка, чтобы просто смести первые ряды противника.

— Пора! — прокричал наказной атаман, но его не слышали.

Нужно посылать вестового. Артиллеристы промедлили, по мнению Верещаги. Но направлять никого не пришлось.

— Ба-баба-бах, — начали свою работу артиллеристы.

Не только первые ряды сметала картечь, но и тех маньчжуров, которые шли следом. Один стальной шарик забирал жизни у двух-трёх всадников, невзирая на доспехи. Такая картечина могла и не пробить доспех, если уже шарик пронзил плоть одного из маньчжуров и чуть потерял свою кинетическую силу, но мощнейший удар по броне сметал и второго наездника, тот падал и быстро получал новые удары уже от своих соплеменников.

Таких пушек тут не знали, как не знали и новаторских тактик применения артиллерии. Мощная маньчжурская армия в своём распоряжении имела крайне мало крайне устаревших пушек. Но, что самое главное, они не умели правильно их применять, надеялись на конницу. Не зря надеялись, и китайские войска всё же потерпели поражение. Но сейчас им противостояло русской войско.

К чести азиатов, они не остановились. Разобрав ловушку и обойдя завалы из своих соплеменников, маньчжуры снова и снова накатывали в сторону выдвинутых вперёд пяти флешей. Уже казалось вот-вот, и начнётся рукопашная схватка, которую так хотелось бы избежать. Стрелкам приходилось перенаправлять выстрелы всё ближе к небольшому рву и валу, на гребне которого начинались флеши.

Но не было паники. Сейчас занятые уничтожением врага русские воины отрабатывали все те психологические установки, что им вдалбливали во время обучения, и какие они уже сами зарабатывали во время боёв. Ещё не проявились три фактора, три неприятных для врага сюрприза, которые способны значительно уменьшить количество маньчжурских воинов.

Флеши, выдвинутые впереди основных фортеций русских, представляли собой отдельные крепостицы, лишь с тем главным отличием, что они были оборудованы для встречи врага по фронту. Обойди маньчжуры какую флешь, и они удивились бы, что там нет никаких ям, рытвин, а напротив, проложена дорога, чтобы иметь возможность уйти защитникам и увезти пушки, если в идеале сложится ситуации, что это будет возможно сделать.

И, казалось, что вот оно решение — обойти! Однако, перекрёстный шквальный огонь не позволял это сделать, и уже были мертвы те несколько сотен маньчжуров, которые ценой своих жизней совершили неудачную попытку охватить две флеши с флангов.

— Гранаты! — закричал истошно полковник, да, уже полковник, Черкасс Рукин.

Именно Рукин командовал флешами, как и всей передней линей обороны. Можно быстро расти в чинах на Дальнем Востоке и за полгода из сотника превратиться в полковника. Есть на то дозволение государя, давать чины до полковника на месте, так Албычев и воспользовался такой вот своей привилегией. Надо же ему иметь лично благодарных людей в своей команде.

Не всем дозволялось кидать гранаты, в каждом десятки таких было по два человека. И дело не только в том, что можно ошибиться и не туда бросить гранату, или что не разберёшься, как её подпаливать, а дело в дальности броска и его меткости. Закинуть чугунный ребристый мячик на пятьдесят-шестьдесят шагов — не такая уж и тривиальная задача, и она под силу лишь особым умельцам с силушкой в руках.

— Бух! Бух! Бух! — разрывались гранаты, закинутые в гущу уже спешившихся маньчжуров, которые пытались как-то организоваться для согласованного штурма флешей.

Не получилось организоваться ранее грозным, пока не встретились всерьёз с русскими, воинам. Пусть разрывная сила гранат не столь велика, чтобы считать это оружие могущим сломить любого противника, но ведь до сих пор не прекращали палить стрелки, уже выбив ближайших вражеских командиров и продолжавшие отстрел уже рядовых воинов противника. Всё ещё громыхали орудия, засыпая картечью-дробом врага, накатывающего в пятистах-четырехстах шагах от флешей.

— Побоище! — прокомментировал ситуацию Пётр Иванович Албычев.

У него было время подумать и даже дать оценку творящемуся, а вот у Рукина такой возможности не было. Он управлял боем непосредственно «на передке», и всеми поступками полковника руководствовала главная цель — уничтожить врага.

Гранаты возымели действие, не дали случиться приступу, но маньчжуры всё никак не отступали, продолжали концентрацию для очередного рывка.

— Нас не обойдут с фланга? — несколько суетливо спросил Албычев у Верещаги.

— С одной стороны река, по бокам наши кораблики с пушками, далее ров с водой… — Верещага задумался и нехотя добавил. — Не должны, но уж больно настырно они в лоб бьют. Разумение же должны имать, что сточат так войско.

Албычеву нравилась эта вот черта наказного атамана. Никита Верещага никогда не страдал излишним гонором и всегда оценивал противника, сравнивая с собой. Вот он, казачий атаман, не стал бы бить только в лоб. Так почему же это делают маньчжуры, уже потерявшие более тысячи своих воинов, если не больше, так как творящееся на флешах видно плохо из-за постоянного дыма. Хорошо ещё, что лёгкий ветерок присутствует, периодически приоткрывает завесу боя.

— Пойду я, — как-то буднично сказал Верещага и засобирался спускаться с крепостной башни, где и был главный наблюдательный пункт.

— Это куда? — спросил Албычев и сам понял, чего опасается казак.

— Туды, куды и ты! Пойдём супостата бить! — сказал Никита и стал спускаться.

Ходят слухи по войскам, да и среди люда обывательского, что есть у казаков какие-то характерники, что и колдуны, и вещуны, и ещё непонять кто. Но, нет, не было таких вот казаков, которые молниями кидают или ещё как колдуют. Просто у опытного казака, который живёт в постоянном ожидании засады, нападения, вырабатывается на подсознательном уровне то, что в будущем назвали бы интуицией. По ряду признаков их мозг может подать сигнал тревоги и заставить казака действовать предупредительно. Верещага видел бой, и он не до конца понял, что мог задумать враг, но уже чуял, что задумка эта есть.

Вдали, в версте от быстро отстроенной и укреплённой крепости Албазин, всё ещё раздавались взрывы, слышались звуки выстрелов из винтовок, а Верещага направил свои личные пять сотен казаков по правую руку, а четыре сотни стрелков под прямым командованием Петра Албычева отправились по левую руку. Там был ров, туда пустили воду от Амура, там же находились по пять орудий на гребнях вала. Узкое дефиле не дало бы противнику наступать широким фронтом. Несколько заболоченная местность и растительность позволяли не сильно беспокоиться об ударе с флангов, тем более, что с каждой стороны стояло по два корабля, ставших, скорее, стационарными батареями на реке. У кораблей в сумме было двадцать два орудия.

— Бах-ба-бах, — раздалось со стороны реки, как раз оттуда, где аж на четырёх якорях стоял один их кораблей.

— Вот же… — Албычев чуть не сказал «чёрт», характеризуя Верещагу, но сдержался и перекрестился, чтобы Бог не гневался об упоминании нечестивого даже в мыслях.

Маньчжуры действительно решили ударить с флангов, посчитав, что русским придётся бросить все силы на то, чтобы отразить атаку в лоб. Расчёт был не лишённым здравого смысла, если бы маньчжурские командиры имели понимание тактики ведения современной войны. Они не изучали опыт польских компаний, наверняка даже не знали о том, как именно удалось разбить огромное войско турок под Эрзерумом, потому для них всё в новинку.

Уже скоро показались бегущие маньчжурские пехотинцы и лучники. Луки у врага, да, были неплохими. Если бы пришлось опираться в бою только лишь на пищали, которые и стреляли-то на пятьдесят-шестьдесят шагов и «в ту степь», такая атака имела все шансы увенчаться успехом. Но русское воинство вооружено винтовками, лишь ополчение из вольных частью ещё пользовало пищали. Впрочем, в этом же ополчении было немало и хороших лучников. Поэтому вместе с залпом из винтовок, выстрелом всех пяти пушек картечью маньчжуры получали более полусотни стрел, летящих на их головы. Всё же выстрелы с превосходящей высоты из русского композитного лука — это и дальность, и мощь.

Албычеву особо и не пришлось командовать. Каждый воин, не говоря уже о командирах, знал свой манёвр и свои алгоритмы действий. Не происходило ничего сверх того, что потребовало бы от русских воинов выдумки новых тактик. Шёл отстрел врага.

— Тыщ, — Пётр Иванович не сдержался и присоединился к стрелкам, которые россыпью обосновались на валу рядом с пушкарями.

— Бах-Ба-Бах! — раздались выстрелы сразу семи крепостных орудий со стены Албазина.

— Бах-Ба-Бах! — разряжали орудия на кораблях.

Уже к обстрелу опешивших маньчжуров присоединился и второй корабль, который был на фланге у Албычева.

— Воеводя, меню прислать казкача воеводя Верещага, — к горделивому Албычеву подошёл один из командиров тунгусских конников Онгонча.

Вид у Петра был такой, словно он один нынче же разгромил своего супостата. Просто Албычев, наконец, взял свою жертву в бою. Да, он никому не признавался, что ранее не случалось убить человека с боя. Так вышло, что Албычев больше политик. С военным образованием, но опыта ему не доставало точно, как и своего счёта убитых врагов. Нынче же троих положил из винтовки.

— Ждём! Готовь своих славных воинов, Онгонча! — сказал Албычев, поняв, почему опытный наказной атаман прислал сразу два полка тунгусов.

Маньчжуры уже опешили от такого шквального огня, у них случился затор в узком дефиле. И это позволяло нещадно изнечтожать врага на большом расстоянии. Но, как только маньчжуры смогут разобраться в ситуации и побегут, нужно отправлять за ними тунгусскую конницу и добивать врага. Такой момент Албычыев не увидел, он почувствовал, что вот-вот, и нужно пускать конницу.

— Приготовить запретный стяг! — скомандовал Албычев.

Это означало для всех союзников, что нужно будет прекратить стрельбу, дабы не задеть своих. Ну, а о том, что командир на месте, был подан другой сигнал, поднят личный стяг Петра Ивановича. Зрительные трубы сильно облегчали такую вот работу, позволили, например, рассмотреть, что на кораблях приняли приказ.

— Вперёд! — прокричал Албычев вслед выходящим из укрытий тунгусам.

Уже были перекинуты мосты через ров, и конники, многие перекрестившись по-православному, устремились на врага. Маньчжуров всё ещё было численно больше тунгусов на этом участке сражения, но, сколько бы ни был многочислен враг, если он деморализован и лишён управления, это уже не соперник, а тренировочная кукла для отработки ударов.

Онгонча, старший сын уважаемого тунгусского вождя, был смелым и умелым воином, взявшим свою первую кровь у русских, о чём он никогда и никому не расскажет. Он воевал с тринадцати лет, а нынче ему уже двадцать шесть. В отряде Онгончи, взявшего православное имя Михаил, были только опытные воины, и они лучше всего умели догонять и истреблять противника. Тем более, что никто не отменял законы добычи. Вся одежда, всё имущество, что будет на тех воинов, которых убьют конники Онгончи, достанется тунгусам, это без общей доли в случае победы.

*…………….*……………*

(Интерлюдия)

Нурхаци наблюдал в зрительную трубу за происходящим и не верил в то, что видел. Он не хотел верить, так как вот прямо сейчас происходит крах его только вставшей во весь рост державы. Как же пафосно он предъявлял претензии к империи Мин, что они ущемляли веками чжурчжэней, как они были несправедливы. Под этими лозунгами он поднимал в походы даже тех соплеменников, которые не хотели воевать, а желали выращивать скот и заниматься ремеслом. И теперь, получается, он врал, не могут чжурчжэни захватить империю Мин, установить свою власть в Чосоне и выгнать русских.

Взятие Албазина всего-то незначительными силами ранее вселяло в Нурхаци уверенность, что подобное случится и сейчас. Почему тогда русские сдались, а сейчас, когда он привёл большое войско, кратно больше того, что входило в Албазин, они сопротивляются? Нет, даже не так, они играют главную роль в этом сражении.

Теперь становится понятно, почему русские так спешили и провоцировали. Чтобы он, Нурхаци, лично обратил на них внимание и привёл армию, которою только что пополнил новыми воинами взамен тех, что погибли под Пекином в битве с минцами. Этой армией Нурхаци собирался принудить правителя государства Чосон Кванхэ-гуна объявить себя вассалом и данником чжурчжэней. Кореец не хотел ранее встревать в войну на стороне императора Мин, но был вынужден под давлением своих подданных уступить и всё же проявить строптивость, заявив, что готов драться с ним, непобедимым Нурхаци. Ранее непобедимым.

— Это всё они, эти люди с запада, — сквозь зубы не говорил, а словно рычал правитель чжурчженей.

Он доподлино знал, что на решение Кванхэ-гуна повлиял фактор появления в регионе русских. Чосонцы посчитали, что именно эти пришлые могут склонить чашу весов в пользу династии Мин, с которыми русские уже проводили переговоры и даже заключили Благовещенский договор. Хитрый договор, по которому русским достаются маньчжурские земли.

Если раньше Нурхаци думал, что обленившиеся продажные чиновники императора Мин Чжу Ицузюня обманули русских, сталкивая их лбом с чжурчжэнями, то теперь, наблюдая, как идёт сражение, Нурхаци почти уверен, что русские шли на конфликт осознано. Следовательно, они были готовы к большой войне на выживание. То, что пришлые исследовали и продолжают исследовать Амур и его выход на Большую Воду, знали многие, но ранее это принималось с улыбкой, мол, ничего у них не выйдет. Всё выйдет.

— Мой повелитель! — к Нурхаци, восседающему на мягком кресле на холме, подскочил один из его военачальников. — Мы разгромлены. С двух боков крепости русские были готовы. Они расстреляли нас из своих ружей и пушек, а после пустили вслед конницу.

— И? Ты хоть конницу разбил, никчёмный мертвец? — взъярился Нурхаци.

Бай Фу хотел соврать, что, да разбил. Можно же приврать для сохранения собственной жизни и жизни своей семьи, которую также казнят за поражение, в котором правитель обязательно обвинит его, Бай Фу. Но военачальник вспомнил, что одним из трофеев, что был передан Нурхаци после взятия Албазина ранее, был прибор, смотря в который, можно видеть далеко и рассматривать то, что скрыто от глаз.

— Мы отогнали конницу врага, великий правитель, — нашёлся Бай Фу, как обтекаемо доложить повелителю.

— Подай сигнал к отходу. Я хочу говорить с русскими, — скомандовал Нурхаци.

Предыдущие переговоры правитель позволил провести своему советнику Шаоци Лину. Тогда русские выслушивали угрозы и кары, которые обрушатся на их головы, если не покорятся правителю Нурхаци. Но время угроз прошло вместе с тем, как закончился неудавшийся первый кровавый штурм Албазина. Теперь нужно попробовать договориться.

Чжурчжэни — великий народ. Если взять всех на войну, то получится войско и в двести тысяч воинов, даже чуть больше. Но была существенная проблема — вооружение. В Пекине Нурхаци взял большую добычу, он прямо сейчас с её частью, но оружия там не было или почти не было. [В РИ войско маньчжуров к концу 20-х годов XVII века состояло из трёхсот тысяч, но к тому времени многие китайские войска и чиновники перешли под их знамёна, а также много чосонцев-корейцев были забраны в армию. В АИ подобного не случилось, напротив, китайская армия проредила маньчжуров.]

Однако, Нурхаци понимал и другое. Если он начнёт проигрывать сражения, то воспрянут и минцы, где голоса тех, кто за покорность к чжурчжэням, затмят громкие речи других минцев, кто за сопротивление. Чосонцы, опять же, могут организовать поход к Мукдену. Поэтому переговоры.

*…………..*…………..*

Албычев вновь гарцевал на своём коне в сопровождении Верещаги и казаков со стрелками. Маньчжуры запросили переговоры. Это стихия Петра Ивановича, он учился подобному, даже имел природный дар переговорщика. Но все эти знания и умения сегодня не пригодятся. Он, как и все защитники Албазина, явственно увидел, что бить можно и вот такую огромную армию. Причём бить без большого ущерба для себя.

— У него зрительная труба, — сказал Верещага, когда приближалась делегация переговорщиков со стороны противника.

— Вот же стервь, этот Матвей Годунов. Подарил врагу трубу, — выругался Пётр.

Наличие подзорной трубы сильно усложняло исполнение задумки, которую предложил Никита Верещага. Казак планировал собрать всю конницу в кулак, вывести её через правую руку крепости и после ударить в бок наступающим маньчжурам. Да, количество конницы несоизмеримо, но такой удар обязательно и окончательно мог превратить армию неприятеля в стадо. Но для подобной задумки было важнейшим то, чтобы враг не заметил выдвижение конницы из крепости и тех мест возле неё, где стоят конники и ждут своего часа.

— Моя правьитал… — начал коверкать русские слова маленький тщедушный старичок, который, видимо, пробовал учить русский язык, но попытка была неудачной.

— Я говорю на языке империи Мин, — Албычев решил прекратить это издевательство над русским языком и перешёл на минский.

— Это хорошо, недостойный говорить со мной, что ты знаешь этот язык. Я его также знаю, — сказал тот, в ком, если верить описанию и побрякушкам на одежде, Пётр Иванович признал самого правителя маньчжуров Нурхаци.

Лишь мимолётное, словно порыв ветра, сомнение коснулось Албычева и сразу же улетучилось. Всё же он решил действовать по тому сценарию, который ранее был принят, как единственно верный. Обострять и вынуждать противника идти на новый штурм крепости. Иначе маньчжуры могут после переосмыслить всё происходящее и придумать тактику противостояния. Поэтому нужно здесь и сейчас нанести максимум урона, чтобы подкосить мощь государства Нурцахи.

— Ты спрашиваешь моих условий? — Албычев подал знак своим спутникам быть настороже. — Я скажу тебе. Первое, я хочу, чтобы твой сын прислуживал мне за столом…

Пётр Иванович не успел закончить подготовленную речь, как Нурцахи взъярился, начал кричать и грозить карами небесными, с упоением рассказывать, как он будет медленно с извращениями убивать не только дерзнувшего такое сказать русского, но и всех, кого он только встретит.

— Всё? — спросил Албычев, когда правитель выдохся.

— Уби… — Нурцахи начал выкрикивать свою волю, но осёкся.

В сторону парламентёров в одну долю секунды были направлены пять винтовок и ещё четыре револьвера. Не был бы и он на прицеле русских ружей, силу которых уже успел оценить Нурцахи, то обязательно бы отдал приказ своим воинам умереть за честь правителя. Но… жить хочется каждому нормальному существу в мире, такова природа.

— Приди и убей меня! — сказал Пётр Иванович и усилием воли развернулся спиной к правителю маньчжуров.

Это было нелегко, шагов пятьдесят в сторону крепости Албычев ожидал удара в спину, но стрелки, оставшиеся на месте переговоров, не убирали винтовок, а тройка казаков всё ещё играла саблями, то и дело, выписывая замысловатые кружева холодным оружием.

— А ты лихой, Пётр Иванович, ух, и лихой же! — восторгался Верещага, когда Албычев рассказал, о чём он говорил на минском наречии с Нурцахи.

Новый штурм не заставил себя ждать. И это было такое ожесточение со стороны маньчжуров, какое могло бы привести их к победе, если бы случилось с самого начала. Но сейчас уже многие подразделения были потрёпаны, немалое количество вражеских командиров выбиты. И потому решительность и напор со стороны маньчжуров постепенно, но неуклонно приводили к хаосу и безумству, где больше посадочных мест у бессмысленной смерти, чем у героической победы.

Тем не менее, невзирая на потери, маньчжуры уже начали взбираться на валы флешей. Верещаге пришлось отказаться от планов флангового удара конницей и вводить её между флешами, чтобы ударить по напирающим маньчжурам. Артиллерия била поверх голов русских защитников и никак не могла помочь в истреблении иноверцев на гребнях валов флешей.

Конница киргизов ударила лихо и смогла значительно вклиниться в наступающие толпы маньчжуров. Но постепенно уходил эффект таранного удара, постепенно киргизы теряли копья, а их лучники расходовали стрелы. Однако, подобный натиск на напирающего врага позволил выбить всех врагов, оказавшихся уже среди артиллерийской прислуги, и начать отход.

Русские отходили на следующие свои позиции, одновременно минируя все подходы и сами флеши. Как только тут появятся маньчжуры, должен прозвучать ошеломляющий взрыв, а из бочек с порохом начнут разлетаться во все стороны стальные шарики. И разлёт этот позволит собрать кровавую жатву ещё большую, чем ранее.

Трубили отход для киргизов, которые и так, прикрываемые русскими стрелками, начали откатываться, когда прогремела череда взрывов. Казалось, что дрожит земля, и даже некоторые маньчжуры растеряли свой боевой порыв. Тут бы ударить оставшейся конницей по временно деморализованному противнику, но и русские были заняты, они тянули пушки, занимали новые боевые позиции.

Загромыхало снова, но в стороне, с правого фланга вновь была предпринята попытка атаки. Теперь уже там шёл бой на валах, но менее ожесточённый, чем ранее на флешах. Всё же помощь с крепостных стен была существенной, а револьверы делали своё дело.

Маньжчуры уже не так прытко и с некоторой опаской стали проходить флеши, их конница ручьями потекла между оставленными русскими позициями, и тут прозвучал почти слаженный залп сорока орудий

— Ба-Бах-Бабах! — гремели взрывы, а за ними разрывы.

Вся местность была пристреляна, все манёвры отработаны, продолжался геноцид маньчжурского войска. Не смог сдержаться обычно мудрый Нурцахи, но его смертельно оскорбили, да ещё в присутствии подданных. Если не отвечать на подобное и вести себя дипломатично, то можно вскоре получить нож в спину от своих же.

— Передайте Албычеву, что я был рад с ним знаться! — прокричал Никита Верещага и стал выводить казаков и всех оставшихся тунгусов из крепости с левой руки от Албазинского мощного острога.

К нему присоединились некоторые части киргизов, у кого только кони были менее уставшие, ну, или кто успел пересесть на заводного коня. А впереди шли рейтары, им начинать атаку и отходить в сторону, давая простор для таранного удара тунгусов и последующего обстрела стрелами врага со стороны киргизов.

Маньчжуры уже подступали к основному валу крепости, спотыкаясь о тела своих соплеменников. Уже две русские пушки разорвало из-за частой стрельбы и ошибки пушкарей в размере подачи пороха. Рейтары, приблизившись к маньчжурскому заслону из копейщиков, разрядили свои короткоствольные ружья и сразу же ушли налево, в сторону от сражения, а вперёд выступили тунгусы. У этих воинов оружие и тактика были сильны даже для современного европейского боя, они могли прорывать почти любую оборону в поле. Это и случилось.

Град стрел обрушился на левый фланг маньчжуров. Нурцахи не ожидал, что при таком штурме, когда его воины вгрызались в русскую оборону, его противник, эти странные люди с Запада, решатся на вылазку всей конницей, что оставалась в наличии у защитников Албазина. Казалось, что русской коннице вообще не место в этом бою, она несравнимо меньше маньчжурской. Но это было раньше, теперь, когда Нурцахи лишился уже большей части своего воинства, всё казалось возможным, даже бегство.

Тунгусы прорвали оборону маньчжуров, но нарвались на встречный бой. Личная гвардия Нурцахи пошла в атаку, лучшие всадники, сыновья многих людей из маньчжурской элиты. Началась свалка, рядом с которой оказались казаки и вернувшиеся в сражение рейтары. Они расстреливали всех маньчжуров, выкашивая вражеских воинов и лишая чжурчжэней будущего. Погибали сильные воины, чтобы слабые или вовсе не боевые люди смирились со своей участью быть не властелинами, а оказаться подвластными.

Элита маньчжуров дрогнула, начала откатываться, пока не устремилась в бегство. В это время по центру сражения Албычев повёл стрелков в атаку и отбил флеши. Пушки вернулись на свои места, сильно изменённые после взрывов, и открыли огонь. В ход пошли и картечницы, которые били по скоплениям маньчжуров.

Враг дрогнул. Были те, кто побежал, иные оказались столь обессиленными, что предпочитали смириться и оставаться лежать. Что ж, Сибирь мало заселена, да и земли ещё много под обработку. Рабство… Может, лишь временное, до принятия православия всей душой, вполне сделает вчерашних маньчжуров лояльными России.

— Не убивать его! — кричал Верещага, когда увидел, как Нурцахи слез с носилок и лихо запрыгнул на коня, устремляясь в бега. — Не убивать!

Крик наказного атамана, будущего атамана казачьего войска Амурского, утонул к какофонии звуков. А сражённый казачьей пулей правитель маньчжуров свалился уже мёртвым кулём с лошади.

Через два дня представитель страны Чосон отправился к себе домой, чтобы сообщить о русских, об их мощи и о том, что они предлагают вполне нормальный договор, торговлю и взаимопомощь. А Пётр Иванович Албычев три дня не спал, пока не уснул в седле. Много было дел, но кроме дипломатии, нужно было оценить те сокровища, что были взяты в обозе маньчжуров. Китайские ценности пригодятся для торговли и с самими минцами, и с Чосоном.

Но сложнее всего было разделить женщин, которых в обозе было более двух тысяч. Многим захотелось взять себе в жёны одну из красоток.