...Либо с мечтой о смерти

Глава 13 ЗАПИСКА

Выйдя наружу, я попытался нагнать Юдит, уходившую прочь быстрыми шагами. Она обернулась и предостерегающе воздела ладонь.

— Не приближайтесь ко мне, Норди! Я не шутила, когда просила никогда — повторяю для плохо слышащих: НИ-КО-ГДА больше не разговаривать со мной. Ни на какие темы!

Я остановился, обескураженный и расстроенный. За что она меня так? А как же взгляды, что бросает на меня на группе, как же дружеское подмигивание? Когда она играет и лицемерит, тогда или сейчас?..

Внушительный шлепок по спине заставил пошатнуться. Черт бы побрал хамоватого сибирского медведя…

— Что, хотели приударить за нашей малышкой и получили отпор?

Я с досадой повернулся к ухмыляющемуся русскому.

— Не смешно, Джекоб. Отстали бы вы, а?

— Сей момент. Испаряюсь! — Он послушно развернулся в другую сторону.

— Нет, постойте! — передумал я. — Извините меня. Если можно, хотелось бы посоветоваться. Вы, Джекоб, единственный человек здесь, у кого хочется порой попросить совета.

— Валяйте, просите! — Он кивнул.

— Юдит… Вы не то подумали. Она немного напоминает мне дочку. Поэтому не совсем безразлично, что с ней творится.

— И что же с ней творится?

— Вы разговаривали с ней откровенно? Или, может, читали ее эссе о прозрачной стене?

— Не имел счастья. А эссе, как поведал мне Роу, будет предметом обсуждения на следующей группе.

— Как можно?! Все равно, что препарировать оголенную душу. Постараюсь этого не позволить.

— Бросьте, Норди. Девочка вовсе не против коллективного обсуждения. Если вы о ее смешном стремлении умереть окончательно, то я в курсе. И Роу, и Майер, и Мара — все давно в курсе. Вы последний.

— Вы так спокойно об этом говорите…

— Потому что это неисполнимо, — он пожал плечами. — Только и всего. Юдит умненькая, и даже очень. (Кстати, в ней одна восьмая русской крови: прабабушка осталась в Европе, куда ее угнали в войну из южной России. По эссе это очень заметно: русская кровушка сильнее бельгийской, сытой и расслабленной.) Умнее всех здесь, за исключением, конечно, меня. Но в чем-то железобетонная идиотка. Может, присядем? — Он кивнул на лавочку из распиленного пополам бревна. Когда мы уселись, продолжил с задумчивой интонацией: — Мечты, мечты. У каждого они свои. И практически у всех неисполнимы. Заметили, что наш Крис, всегда молчаливый, весь в себе, сегодня оказался столь разговорчивым? И столь многознающим.

— Да. Признаться удивило — и многословие, и энциклопедические познания по части заявленной темы.

— Причина банальна: страх.

— Чего же он боится?

— По-моему, это бросается в глаза: что его любимая жена, убитая маньяком, возродится в пушистом теле кошечки или собачки.

— А к этому есть основания? — удивился я.

— Не имел счастье быть знакомым с миссис Кристофер. Но однажды, в первые дни по приезде сюда он показал мне ее фото. Такое, знаете, маленькое, цветное, зацелованное, хранимое в бумажнике. Судя по нему, да: изнеженная кошечка, из тех, что целые дни проводят на диване или на подоконнике, ленясь лишний раз вылизать свою шубку. Ноль интеллекта, ноль целых и одна тысячная духовных порывов.

— Но ведь мы только что выяснили групповыми мозговыми усилиями, что в животное воплощаются души, совершившие резкую деградацию.

— Не скромничайте, Норди: при чем тут групповые усилия? То была исключительно ваша идея. Но только идея, а не твердокаменное доказательство, согласитесь. Крис вовсе не обязан принимать ее в качестве последней истины. Знаете, какие трипы проводил с ним по его просьбе наш доктор?

— Попробую догадаться. Пытались выйти на связь с его женой?

— Что-то вроде того.

— И как результаты?

— У Дины медиумические способности. Во всяком случае, здесь принято так считать…

— Простите, что за Дина?

— Еще не пересекались? Ничего, вскоре познакомитесь — одна из смышленых местных обезьянок. То бишь, «примат». Так вот, считается, что она может разговаривать с духами умерших, — ироническая гримаса дала понять, что сам Джекоб придерживается иного мнения. — Держа Криса за левую руку и закатив свои выразительные разнонаправленные глазки, она пыталась нащупать астральную связь с его супругой. И ей явился образ. Кого бы вы думали?

— Ангорской кошечки на атласной подушке? Тонконогой левретки ростом с паучка?..

— Рыбы, — торжественно произнес русский. — Аквариумной рыбы с вихлястыми плавниками, что печально и тупо тычется мордой о стекло.

Я хмыкнул.

— Злая она, ваша Дина.

— С тех пор Крис с ней не разговаривает. Вообще. А всех остальных достал с этой темой. Я ему посоветовал, чтобы увеличить шансы встретиться с женой, которую, несмотря на Дину, он продолжает упорно представлять в виде кошечки, вести себя настоящим котом.

— То есть?

— Не говорить, а мяукать или подвывать, писать, где захочется, тереться людям о брюки, выпрашивая подачку. В общем, понаблюдать, как ведут себя коты на острове, и точно копировать.

— Наверное, он очень обиделся и перестал с вами разговаривать? Как с Диной?

— Отнюдь. Вздохнул и с глубокой горечью заметил, что уже не успеть, как бы ни вел себя, так глубоко пасть.

Я рассмеялся. Но тут же иное направление мыслей погасило смех.

— Джекоб, вы смеетесь и шутите, и словно забыли о Хью. Неужели нисколько не огорчил его уход?

Русский воззрился на меня в удивлении.

— Почему я должен быть огорчен? Юноша осуществил свое желание, руководство клиники выполнило условия контракта. Никаких поводов для огорчения или возмущения не вижу.

— Неужто вы действительно такой циник, а не притворяетесь им?

— Если под цинизмом иметь в виду отсутствие лицемерия и трезвый взгляд на вещи, то да, циник. Еще какой.

— Разве вы не почувствовали, что Хью не сам ушел, но его «ушли»? Он вполне мог стать передумавшим и войти в штат исследователей. Умный, креативный молодой человек — большая ценность для опытов и теоретических обобщений. Но он раздражал своей независимостью и подростковым хамством Роу. (Признаться, и меня порой тоже.) Наш доктор попросту отомстил. Сразу за всё. По-моему, это подло.

— Бросьте фантазировать, Норди. Никто никому не мстил. Мальчик искренне хотел на тот свет. И получил то, что хотел. То, за чем приехал сюда, за что заплатил последние деньги. Снял и продал последние приличные джинсы со своей тощей задницы. Мне кстати, тоже будет нехватать его злобненькой физиономии, но я же не ною.

— А вам-то с какой стати?

— Парнишка был не глуп. Помните, как на занятии, посвященном боли, этот укушенный птибулем мальчик заявил, что абсурд — единственное понятие, не имеющее антонима, и что он правит миром? Я ломал мозги и так и этак. И впрямь, не имеет. Логика? Нет, не то, слишком узко. Мироздание построено на полярностях: верх-низ, тепло-холод. Абсурд — нечто разъедающее стройную архитектонику космоса, как ржа железо. И если на расстоянии его можно воспринимать как нечто забавное, то при близком соприкосновении едет крыша. Ведь крыша — мини-вселенная, и построена по тем же законам.

— Несчастный юнец, как я понимаю, ловил кайф от езды своей крыши. Иных радостей у него, видимо, не имелось.

— Видимо, так. А знаете, какие два вопроса задал он мне через пару дней после занятия групповой болтовней? Подошел и спросил с всегдашним своим ядовитым прищуром: «Вы ведь самый умный здесь, Джекоб, так?» Я не стал отказываться: «Так. И не только здесь. А в чем загвоздка?» «В том, что меня мучают два неразрешимых вопроса. Если вы ответите на них, я признаю вас самым крутым мудрецом всех времен и народов и уйду, повторяя ваше имя, как правоверные индусы уходят с именем Шивы или Шакти на устах». Я конечно был заинтригован. И…

— И? К чему ваши театральные паузы, Джекоб?

— И он задал мне те самые два вопроса, которые я безуспешно задаю себе в течение последних двух десятилетий. Первый: как сочетаются пресловутся свобода воли с предопределением. С тем самым даром Божества человеку и тем, что все волосинки у него на голове пересчитаны, и ни один не упадет без воли Творца. Плюс астрология, хитрология и прочая хрень.

— Да, вопросик, по меньшей мере… — но русский не дал мне закончить свою умную мысль.

— А второй: если мироздание устроено по принципу полярности, то есть без тьмы не будет света, без холода — жары, а без безобразия — красоты, то почему нужно обязетельно двигаться путем добра? Ведь зло — такая же равновеликая и равноправная сила, столь же необходимая для крепости мироздания, как и добро. Он отзеркалил меня. Я понял, что юный мизантроп и неврастеник и я — одно.

— И вы предложили ему, как я полагаю, не спешить на тот свет, а подумать над неразрешимыми вопросами вместе?

— Я предложил емук катиться на все четыре стороны, потому что устал и хочу спать. Меня, видите ли, испугало наше тождество. Он почувствовал это и расхохотался.

— И укатился.

— Да. Дальше, чем мне бы хотелось.

Джекоб сделал движение, чтобы встать, но я удержал его.

— Постойте! Чуть не забыл.

Помедлив — не мог отойти сразу от периятной темы, — вытащил из кармана куртки мятый листочек и протянул ему.

— Вот это ждало меня в душевой комнате. К счастью, было принесено в мое отсутствие.

— Любовное послание! — оживился Джекоб. — Ну-ка, ну-ка. «Я привыкла ставить себе невыполнимые цели. Выполнимые мне неинтересны. Будьте сегодня у себя в домике в одиннадцать вечера. Примите душ и поменяйте постельное белье». Надеюсь, на этот раз вы не сглупите?

— Вы мне советуете послушаться?

— Обязательно! Боже мой, Норди, вы ведь смотритесь человеком с мозгами. Ай-кю у вас, как уверяет Роу, лишь немногим меньше моего, при этом вы еще порой и мыслите. Переспите вы с ней разок! Будьте предельно послушны и апатичны, как та персидская кошка. Выполнимые задачи ей скучны, значит, вы ей тут же наскучите. Ведь признайтесь, Норди, только без обид — сужу по вашей конституции и снулой мимике — ведь любовник вы не ахти?

— Не ахти. Но я и не позиционирую себя таковым.

— Ну вот, значит, она отстанет после первого-второго раза. Не тупите, Норди. Иначе заработаете себе врага. Да какого!

— Мы уже обсуждали эту тему, Джекоб. Мое отношение к ней не поменялось.

(«Не тупи» — выражение из ее лексикона. Царапнуло когтистой лапкой по сердцу.)

— Тогда готовьтесь к нехорошим сюрпризам. Впрочем, может, и обойдется. Тем более что вы у нее сейчас не один: погналась за другим миражем, другой сладкой приманкой.

— И за кем же, интересно?

— А вы разве не заметили?

— Признаться, не слежу за ней — есть более интересные занятия. Да и видимся мы не так часто: нет общих точек соприкосновения.

— Если только в душевой комнате! — хохотнул русский. — Ах да, я и забыл, что вы еще не «примат», а только «мартышка». «Приматы» имеют счастье лицезреть ее достаточно часто, в процессе опытов и их обсуждений.

— К великой моей скорби, до «примата» не дорос.

— Не расстраивайтесь, это вопрос ближайшего будущего. Но все же, будь вы повнимательней, могли бы заметить: грозная Кали увлеклась нашей малышкой.

— Юдит?!

— Именно. Неужели вы ни разу не видели их вместе?

— Видел — на конной прогулке. Но этого не может быть! Скажите, что вы пошутили.

— Отнюдь. А почему вы так встопорщились?

— Юдит совсем молоденькая, почти дитя. Невинная и неискушенная. К тому же Мара не лесбиянка — я это очень хорошо почувствовал на собственной шкуре.

— На собственной мокрой шкуре… Не лесбиянка, да, но бисексуалка. Надеюсь, вы о таковых слыхали? Да и Юдит вовсе не такая юная и невинная, как вам кажется. Просто выглядит младше своих лет.

— Ладно, сменим тему, — попросил я его. — Мне-то какое дело до их игрищ?

Никакого дела. Но отчего-то опечалило и чуть подташнивало.

— Сменим, — покладисто кивнул русский. Но не сдержал обещания. — Жуткая баба! Зато гениальная! — Он зажмурился и прищелкнул языком. — И каков напор страстей! Думаю, ей грозит участь Ницше: сойдет с ума. Определенно!

— Дай-то бог.

— Майер сделал себе имя на её инсайтах. Поэтому разрешает любые причуды: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы генерировало идеи! — Он засмеялся своей шутке. — Говорит, как манерная девочка, голосок томный, капризный. Закрыть глаза — не пятидесятилетняя дама, а избалованный вусмерть ребенок. Ни воли, ни выдержки, ни тормозов. Только ярое «хочу!» Весь мир провались, а моё мне дайте. И как довесок к этому прелестному набору — гениальная голова.

— Джекоб, вы же обещали сменить тему!

— Мара — доминанта в моем мозгу, признаю, — он хохотнул виновато. — Разве часто вы встречаете нос к носу живых гениев? И ее самоназвание — Кали, кстати, вполне оправдано. Четыре руки богини благословляют и одаряют, четыре — карают и разрушают. Так и она! Я наблюдал, как она боролась с отчаяньем чем-то зацепившего ее бедолаги: сутками, не отпуская во мрак, отдавая нервы и душу, исчерпывая себе до дна. Еле живая, подурневшая, с погасшими глазами, она все-таки исцелила его, не позволила отпустить в плохом состоянии. И при мне же она велела застрелить лошадь — прекрасного арабского скакуна, лишь за то, что не удержалась на нем, когда горячий жеребец взмыл на дыбы, и крепко ушиблась.

— Да, всадница она никакая, — пробормотал я.

— Зато в генерации идей ей нет равных! И сочетание внушенного трипа с кислотой, и гипноз до уровня казуального тела, и техники защиты от голодных демонов, и выделение чистых, беспримесных эмоций, и работа над сознательной реинкарнацией — это всё она, Мара. Ведьма, ученый, медиум, интуит, стерва. Леди Восьмирукая! — Джекоб перевел дыхание и помолчал. Отвел глаза: казалось, его смутили собственные дифирамбы. Вновь заговорил уже совсем другим тоном: — Но меня всерьез беспокоит ваша участь, Норди. Месть будет, это несомненно, но вот какой силы? Пчеломатка непредсказуема, как всякий крупный творец — при том, что у меня было время узнать эту яркую даму досконально. Наилучший вариант — если слегка укусит и больше не тронет. Она ведь вспыхивает как порох и столь же быстро остывает. Ее мстительномый ответ будет равен влечению к вам, не больше не меньше. Отвесила звонкую пощечину — и забыла. Но, увы, я видел, как она живьем снимала шкурку с некоего самонадеянного глупца.

— Вы не о Хью случайно?

— Нет, это было до Хью. И до вас, — русский нахмурился. — Сделала все, чтобы переправить наглеца на ту сторону в самом мерзком состоянии духа. Наговорила с три короба гадостей, унизила, растоптала самолюбие. Она и с Хью пыталась проделать то же, но не на того напала: он наговорил ей в три раза больше гадостей, отчего пришел в отличное расположение духа. Она землю грызла от бессильной злости. Но вы не Хью.

— Чему весьма рад. Но постойте, вы же только что говорили на примере того же Хью, что условия контракта здесь выполняют, с этим всё в порядке?

— Не будьте наивным, Норди, это даже не умиляет. Какой к черту контракт? То есть формально он выполняется: медитации, беседы, бхогу — всё это в избытке, как вы могли заметить. Но бочку меда всегда можно испортить ложкой дерьма, особенно если оно плавает верхним слоем. Да, пару минут назад я говорил несколько иное: не хотелось вас расстраивать. Да и испытывать негатив в отношении руководства клиники для вас было бы непродуктивно. Покривил душой, простите.

— Слава богу, вы не циник. Но, если вы не преувеличиваете, то… Просто слов нет.

— Скорее преуменьшаю. Так что, очень советую вам, Норди, не рисковать. И ответить на чувства. Не дразните гюрзу, тем более что она не только ядовита и зла, но и обольстительна.

— Порой я завидую вам, Джекоб.

— Вот как! Моему уму? Креативности? Успеху у дам?

— Вашей раскованности, вашей свободе. Вам ничего не стоит переспать с пожилой дамой, если она соблазнительна, даже если это чья-то жена.

— И даже не чья-то, а основателя и хозяина Гипербореи!

— Тем более.

— Вы сейчас произнесли, Норди, не заметив того, слово, которое определяет меня от макушки и до ступней, с потрохами. Свобода! Я свободен, братец мой. Конечно, не в той степени, как бы мне хотелось, но намного больше, если сравнить с вами и остальными двуногими без перьев. И надеюсь в будущем, то бишь в следующей жизни, стать еще свободнее.

— Положим, свобода как философская категория столь сложна и противоречива, что…

— Упаси боже от философских диспутов, Норди! То есть я вовсе не против таковых, но не на эту тему, которая исхожена мной вдоль и поперек. Возможно, вы считаете меня бахвалом, но, сказать вам, кем я был до приезда на остров?

— Эмигрантом, программистом. Разве нет?

— Программистом я работал первые полтора года, пока не надоело. Бросил к черту свой офис и стал фриганом. Знаете, кто это?

— Слово, конечно, слышал, но представление имею смутное. Кажется, бродяги?..

— Не совсем, но близко. Относительно новое веяние на Западе. Люди, вполне себе нормальные и устроенные, не бездомные и не бомжи, питаются тем, что находят на помойках. Фриганизм есть сочетание слов «free» (свободный) и «vegan» (вегетарианец). Хотя на самом деле вегетарианцы далеко не все — некоторые выуживают из помойных баков и мясо, и даже угощают им своих гостей. Правда, я к таковым не отношусь.

— Признаться, вы меня шокировали, Джекоб.

— Какой ужас! — передразнил писклявым голосом русский. — Питаться с помоек! Ведь это антисанитария!!!

— В общем-то, да.

— Ничего подобного. Зажравшиеся обыватели выкидывают абсолютно съедобную пищу: день-два сверх даты на упаковке, и привет, помойка! Это не пофигизм, знаете, и не вызов, а особая идеология: фриганы берут на себя ответственность за то, что около четверти всех продуктов сытенький «золотой миллиард» выбрасывает нахрен, тогда как каждый шестой человек в мире голодает. Эти люди не хотят быть соучастниками эксплуатации и прочих мерзостей, творимых обществом потребления. Живя отходами, они не поддерживают эти мерзости и не отягощают свою совесть, только и всего.

— И все-таки мне трудно представить вас, Джекоб, роющимся на помойке.

— Уточню: на западной помойке. Которая не идет ни в какое сравнение с российскими. Не знаю, как сейчас, но в годы перед моей эмиграцией на российских помойках кормились не только бомжи, но зачастую и пенсионеры с их нищенскими подачками от государства. До российских мусорных бачков я вряд ли бы опустился. И потом, фриганы выходят обычно на поиски еды с наступлением темноты — чтобы не шокировать обывателей. Большинство, и я в том числе, помимо питания, носит выброшенную одежду, подбирает на свалке мебель, бытовую технику, компьютеры. Кто-то при этом работает, но наиболее последовательные выходят из социума полностью и занимаются только тем, что по душе: творят, путешествуют, помогают ближним. Поистине free!

Он одобряюще подмигнул мне и поднялся с лавочки, собираясь ретироваться. Но тема еще не отпустила своми тиски, еще не была — для него исчерпана.

— Благослованная Древняя Греция! Сейчас мы только ощупью подбираемся к каким-то вещам, что были в ней нормой. Вы любите Диогена, Норди?

Я неопределенно пожал плечами.

— Меньше, чем Платона и Канта.

— А вот я неровно к нему дышу. Как известно, этот чудак любил прогуляться по столице в ясный день с фонарем, громко взывая: «Ищу человека!» А, выходя из бани, на вопрос встречного, много ли в ней народа, мог ответить: «Народу много, людей — ни одного». Кого же он искал? Какого именно человека ему не хватало? Догадываетесь. Норди?

— Достойного собеседника?

— Ну, что вы! 4-й век до нашей эры, Эллада — не самое худшее время и место. Вокруг философы, скульпторы, политики — бросишь камень, непременно попадаешь в гения. С вашим любимым Платоном, скажем, любил поспорить: в ответ на его известное определение «Человек — двуногое без перьев» (куда как умно!) принес ему ощипанного петуха, на что Платон был вынужден добавить к определению «плоские ногти» (зашибись, как круто) И этого мало? Что же он вкладывал в понятие «человек»?

— Похожих на себя?

— Именно! — восторженно возопил фриган. — Он искал подобных себе: внутренне свободных. Сам Диоген в этом качестве не знал себе равных. Чего стоит знаменитый ответ Александру на вопрос, нет ли у обитателя бочки каких-либо желаний: «Отойди в сторону, царь — ты заслоняешь мне солнце». Пожалуй, он даже перебарщивал с внутренней свободой и полным пренебрежением социальных условностей, снимая сексуальное напряжение на глазах у прохожих. Зато ему не надо было рыться на помойках, как мне: благодарные афиняне сами приносили к его бочке все необходимое, гордясь быть современниками и согражданами такого человека.

— А может быть, Джекоб, вы были Диогеном в одном из своих прошлых воплощениий?

— Дельная мысль. Почему бы и нет? Надо будет напрячь Мару и провести особенно глубокий трип, может, что и вспомнится.

Иронию моего вопроса он проигнорировал напрочь. Восхитительное самомнение.

Джекоб подмигнул на прощанье. А, отойдя на пять метров, обернулся и прокричал:

— Не забудьте, что я сказал насчет Восьмирукой!..

Несмотря на предостережения самовлюбленного русского, я не послушался Мары и в этот раз. Признавал всю правоту Джекоба, всю безукоризненность его логики, но пересилить себя не сумел. Не смог.

Ушел из домика в десять вечера, а вернулся после двух. Электричество давно не горело, за исключением пары фонарей — у служебного здания и на пристани, и я едва не сломал себе ногу, оступившись на каменистой тропе.

В моем обиталище было пусто. Лишь зеркало безобразила длинная звезда из трещин. Интересно, чем в него запустили? Все остальные предметы пребывали целехоньки. Верно, булыжником. Вышла наружу, подобрала подходящий камушек, от души звезданула ни в чем не повинную мебель. Потом положила камень на место. Зеркало, конечно же, выбрано не случайно: согласно примете меня ждут ужасные несчастья.

Укладываясь в кровать, я опасливо прогладил простыню, заглянул под подушку. А вдруг там таится какой-нибудь сюрприз вроде жабы или змеи? Но сюрпризов не оказалось: видно, для отдушины хватило одного взмаха булыжником.