Глава 8 БОЛЬ

Занятия на группе следовали теперь каждый день, с утра и до ланча. Одни проходили напряженно и интересно, другие тянулись занудливо, как скучная лекция. Справедливости ради стоит сказать, что преобладали первые.

Занятие, случившееся через три дня после кислотного трипа, потрясло меня, и весьма ощутимо. Оно было посвящено физической боли.

Накануне, вызвав для беседы, Роу поинтересовался, не хочу ли я попробовать «болевую нирвану».

— Вы имеете в виду подвешивание на крюках?

— Не только. Хотя подвешивание, по уверениям тех, кто его пережил, доставляет наиболее сильные впечатления.

— Тех, кто его пережил? Следовательно, своего опыта у вас нет?

Доктор улыбнулся и, по обыкновению, побарабанил тонкими пальчиками, предварительно очищенными розовой водой, по столу.

— Думаете, поддели? Но я ведь не являюсь пациентом Гипербореи, не страдаю от депрессий и неврозов. Ну, так как?

Я ответил не задумываясь. Так же, как в свое время Джекобу:

— Пожалуй, это не мой путь.

— Что ж, хорошо, — кажется, мой ответ его разочаровал. — Но я надеюсь, обсудить эту тему на группе вы не откажетесь?

— Разумеется.

— Тогда ждем в вас в том же месте и в той же компании.


Да, компания была всё та же: Джекоб, Ниц, Юдит, Хью и Кристофер. И Роу, суетливый дирижер, направляющий мыслепотоки в нужную сторону.

Юдит имела вид бледный и измученный. На шее ворот рубашки открывал кусочек бинта. Несомненно, вкусила предложенные ей истязания. Что за дурочка! Подростковая жажда выпендриться и самоутвердиться — как же это знакомо…

— Сначала поговорим немного о болевом пороге, — поздоровавшись с каждым, начал психоаналитик. И затянул тоном профессионального лектора: — Существует четыре категории людей, отличающихся по их отношению к боли. Есть даже специальный прибор — альгезиметр. Он определяет два параметра: болевой порог и степень болевой переносимости. Их сочетание и составляет один из четырех типов. Слушайте внимательно, друзья мои, и прикидывайте на себя: кто к какому относится. Номер первый: «принцесса на горошине». Самый низкий порог и интервал болевой переносимости. Думаю, у каждого имеется парочка подобных знакомых. «Принцессы» крайне обостренно воспринимают любую боль и не способны ее терпеть. Кабинет стоматолога или гинеколога для них равнозначен камере пыток. Женщины этого типа из страха перед родами прибегают к кесареву сечению или отказываются от детей вообще. Такие индивиды могут скончаться от болевого шока даже при достаточно глубоком порезе.

— Вот же наказал Господь! — вздохнул Джекоб.

— Вы правы, подобную чувствительность вполне можно счесть божьим наказанием, — согласился с ним доктор. — Номер два: «русалочка». Низкий порог чувствительности, но высокий интервал болевой переносимости, позволяющий стойко переносить страдания. Героиня Андерсена — хрестоматийный пример. Ради того чтобы быть рядом с любимым человеком, она ходила босиком по лезвиям, сохраняя на лице улыбку.

— Моя любимая сказка в детстве, — заметила Юдит.

— Проповедь мазохизма! — презрительно фыркнул Хью.

— О, мой юный друг, как же вы неправы! — возразил ему меланхоличный сегодня Ниц.

— Обсуждать будем после, — прервал их Роу. — Номер третий: «спящая красавица». Высокий болевой порог позволяет не замечать слабую боль — при порезах, ушибах уколах. Но и запаса терпения у данной категории нет. Стоит только боли стать сильнее — воспаление зубного нерва, к примеру, или роды, как следует бурная реакция.

— Спящая-то красавица тут при чем? — удивился Джекоб. — Никаких бурных реакций, как мне помнится, по версии Шарля Пьеро она не проявляла. Уколола пальчик и придавила подушку на сотню лет.

— «Стойкий оловянный солдатик» — последняя категория, — проигнорировав реплику русского, продолжил доктор. — Высокий порог и не меньший интервал болевой переносимости позволяют этим счастливцам игнорировать боль и легко переносить физические страдания, вплоть до операций без наркоза. Из них получаются отличные воины и спортсмены, но вот врачи и психологи никакие: органически не способны сопереживать пациенту, не зная, что такое боль из своего опыта. Могу вас заверить, — Роу оглядел нас с широкой улыбкой, — на Гиперборее подобных «специалистов», в кавычках, нет и не будет.

— Надо надеяться! А еще в эту категорию входят многие уголовники, — заметил Джекоб. — Знавал я таких ребят: чтобы не работать на зоне, так как вору в законе это «западло», способны нанести себе страшенную рану, проглотить ложку, отрубить палец.

— Японские самураи, — лаконично добавил Ниц.

— О да, несомненно, — покивал Роу. — У преступников самый высокий болевой порог. Среди самураев же встречаются представители разных категорий.

— Вы думаете? — вскинулся русский. — Обыкновенный человек, даже не «принцесса», воткнув меч в область солнечного сплетения, мгновенно умрет от болевого шока. А они не только втыкают, а еще делают два-три разреза, по вертикали и диагонали. Вот так, — он показал на себе, проведя ребром ладони вверх-вниз по животу, обтянутому старым свитером.

Юдит болезненно поморщилась.

— А потом наблюдают, как красиво вываливаются на лощеный паркет сизые и перламутровые внутренности, — мечтательно протянул Хью.

— Внутренности — это ваша тема, понимаю, но в реальности самурай этой красоты увидеть не успевает, — парировал Джекоб. — Поскольку стоящий за его спиной офицер, из ближних друзей, срубает ему мечом голову.

— А зря. Яркая и креативная была бы картинка напоследок.

— Легендарный римский воин Муций Сцевола, — снова вступил в разговор Ниц, — сжег на огне руку, дабы продемонстрировать врагам свою стойкость.

— И кем же он был, интересно? — спросил я. — «Солдатиком» или «русалочкой»? Как проверить?

— Проверить можно, зная общие закономерности, — ответил Роу. — Скажем, женщины переносят боль лучше мужчин. Общеизвестный факт.

— Ну да, иначе бы не рожали, — кивнул русский.

— И не делали бы аборты, — добавил Хью.

— Не ходили бы на высоченных каблуках, не затягивались в корсеты, не делали эпиляцию, — фыркнула Юдит.

— Что касается и мужчин, и женщин, — невозмутимо продолжил доктор, — то болевой порог повышается в гневе и ярости (в пылу битвы воины часто не ощущают ран) и понижается в состояниях тревоги и страха.

— А жаль, — протянула Юдит.

— Чего именно? — повернулся к ней доктор.

— Лучше бы порог в битвах и побоищах понижался. Меньше войн было бы на земле.

— Не будь на земле войн, планета загнулась бы от перенаселения, — возразил Хью. — Слава Марсу! Самый полезный из богов.

— Вопрос спорный, — хмыкнул Роу. — Но не будем отклоняться от темы. Определить, к какому типу относишься, можно и без прибора: по опыту посещения стоматолога, поведению при родах, травмах и тому подобному. Кто-то из присутствующих уже определился?

Он обвел всех глазами, поощрительно улыбаясь.

Я вызвался ответить первым:

— У стоматолога веду себя, как «русалочка», но если брать не физическую боль, а душевную, то, несомненно, «принцесса».

— Отлично! — похвалил меня доктор.

— «Русалочка», — лаконично ответил Ниц.

— То же, что и Норди, — откликнулся молчавший до сих пор Кристофер.

— Скажите, в какое изысканное и благородное общество я попал! — хмыкнул Джекоб. — Ну, а я нечто среднее между «спящей красавицей» и «солдатиком». Хотя ни роды, ни операций без наркоза не испытывал, врать не стану.

— А наши юные друзья? — Роу посмотрел на Юдит. — В особенности не терпится услышать мнение единственной среди нас дамы. В особенности потому, что милая Юдит — опять-таки единственная из всех! — отважилась испытать себя в «болевой нирване». Как впечатления?

Юдит пожала плечами. И тут же сморщилась: видно, движение разбередило незажившие раны на спине.

— «Солдатик», кто же еще! — с усмешкой бросил Хью. — Сами же сказали, что у женщин порог выше.

— Не порог, а терпение, — поправил юнца Джекоб. — Юдит, что ж вы молчите? Нам страшно интересно, что вы испытывали, качаясь на крючьях?

— Как свиная или говяжья туша в средневековой мясной лавке, — снова не удержался Хью.

— Да ничего особенного, — наконец подала голос девушка. — Слышала, что кто-то испытывает эйфорию, блаженное расслабление, как при медитации. А иные даже получают оргазм. А мне было просто больно. И страшно: боялась, когда втыкали крючья, что заору. А потом боялась, что кожа вот-вот порвется, и я грохнусь с высоты четырех метров. Еще голова кружилась. И подташнивало. Спасибо, предупредили, что завтракать перед подвешиванием не стоит.

— Что ж, спасибо за честный отчет. А как насчет категории? — спросил Роу.

— Понятия не имею. Не «принцесса» и не «солдатик» точно, значит, вторая или третья.

— Юдит пишет стихи, — подал голос Ниц. — Значит, она «русалочка». Тонкая чувствительная натура с исключительной силой воли.

— Ничего это не значит! — возразил Джекоб. — Была у нас в России великая поэтесса, может, кто слышал: Анна Ахматова. Казалось бы, поэт, тонкая и чувствительная натура, должна быть «принцессой», но эта дама явно принадлежала к четвертому типу. Как-то ей предстояла операция, и подруга спросила, каким будет наркоз. Анна Андреевна ответила, что ее это не интересует, хотя бы и совсем без наркоза. Однажды ее знакомый мельком упомянул при ней, что боится удалять зуб без обезболивания, и она тут же перестала его уважать.

— Относительно уважения — она зря, эта ваша поэтесса, — укоризненно произнес Роу. — Человек не выбирает тип, к которому относится.

— Да, но можно выработать силу воли, — парировал Джекоб.

— А вот о силе воли я и хотел с вами поговорить. С классификацией покончено, так? — Доктор оглядел присутствующих.

— Я, видимо, столь незаметная величина, червь ползающий, личинка безгласная, что и разглядеть меня затруднительно, — язвительно пропел Хью.

— Ах, простите, Хью! — встрепенулся Роу. — Не обижайтесь. Мы вас очень внимательно слушаем.

— Было бы на кого обижаться! — высокомерный юнец закатал рукава свитера и показал присутствующим руки. От запястий и до локтей их покрывали шрамы и круглые пятна ожогов. — Видите? В юные годы проверял, как долго могу терпеть боль. На крючьях тоже успел покачаться, в свои пятнадцать. Если уместен стриптиз, могу показать шрамы на лопатках.

— Нет-нет, мы вам верим! — замахал руками доктор.

— Тот, кто знает, что такое настоящее отчаянье, смеется над физической болью. Это несопоставимые вещи, знаете ли.

— Да, — согласилась Юдит. — Могу подтвердить: это так.

— Вот видите, единственная в нашей компании дама со мной солидарна. Больше того, тот, кто не побоялся проникнуть в суть боли, в самую ее глубину, осознал, что она выше и экзистенциальнее наслаждения. Она пронизывает, сотрясает и преображает все семь тел. Оргазм по сравнению с острой и сильной болью выглядит щекоткой.

Хью все-таки решил частично разоблачиться. Стянув свитер, он показал причудливый узор ожогов на щуплой груди.

— Боль от огня и от кислоты самая действенная, — пояснил он, натягивая одежду.

— О, какая глубокая мысль, юноша! — обрадовался Ниц. — Очевидно, по этой причине так любят истязать себя религиозные фанатики. — Он запнулся, видимо, подбирая в уме подходящую цитату. Не нашел и продолжил своими словами: — Пожалуй, только в одной мировой религии — мудром буддизме, призывающем к золотой середине, не возникло моды на самоистязание. Добровольное самораспятие на Пасху в Латинской Америке, самобичевание и ходьба по ножам, протыкание щек и губ спицами у мусульман и индуистов…

— Вряд ли религиозные фанатики обретают в истязаниях столь глубокое сатори, как наш Хью, — возразил Джекоб. — Для них это просто дар Божеству. Такой же, как пост или непрерывные молитвы.

— Брр! — поежилась Юдит — Из каких соображений следует дарить Богу, который есть любовь, гармония и милосердие, собственную кровь и боль? Не лучшим ли подарком было бы сотворить что-нибудь красивое или хотя бы полезное?

— Вопрос риторический, — хмыкнул Роу. — И не по теме. Итак, Хью, вы единственный, кто не еще не определился. «Русалочка»? «Солдатик»?..

— К какой категории я отношусь, мне глубоко индифферентно, — отозвался юнец и прикрыл веки, словно от скуки. — Можете решить этот вопрос без моего участия.

— Наш Хью, как истинно незаурядная личность, вне категорий, — объявил с доброй ухмылкой Джекоб.

— Именно, — Хью одобрительно осклабился, чуть приоткрыв один глаз. — Я и в клеточки соционики не вписываюсь.

— Назовем его «влюбленный в боль», — предложил Ниц. — Пятая категория.

— Пятое колесо в телеге, — вставил русский.

— Благодарю вас, Хью, за интересные дополнения, — произнес резюмирующим тоном доктор. — О боли как одном из способов достижения сатори мы обязательно поговорим, но в другой раз. Не сегодня. Что же касается воли, — Роу повернулся к Юдит, — то методика подвешивания на крюках, столь разочаровавшая вас (поскольку вы не получили ни эйфории, ни оргазма), имеет непосредственное отношение к выработке этой самой воли.

— А зачем ее вырабатывать? — спросила девушка с вызовом.

— Резонный вопрос. Есть хорошее стихотворение у Киплинга, называется «Заповедь». Оно о воле, — Доктор продекламировал, забавно и важно жестикулируя:

Умей принудить сердце, нервы, тело

Тебе служить, когда в твоей груди

Уже все пусто, все сгорело,

И только воля говорит: иди!


— Помню-помню! — отозвался со смешком Джекоб. — Одно из любимых в подростковом возрасте. А когда чуть подрос, захотелось возразить автору: зачем и куда идти, если все сгорело?

— И я бы задала этот вопрос! — прозвенел голосок Юдит.

— Не знаю, что имел в виду Редьяр Киплинг, но вместо слова «воля» здесь уместнее «дух», — важно изрек Ниц. — Дух, Божья искра, монада — вот то, что несгораемо, неуничтожимо. То, что заставляет идти, когда все прочее в душе выжжено. «Ибо только великая боль приводит дух к последней свободе».

— Не могу не согласиться с вами, — кивнул Ницу психоаналитик. — Но, как бы ни называть: воля, дух или монада — техника подвешивания на крюках имеет самое непосредственное отношение к этим вещам. Поэтому предлагаю всем кроме Юдит и Хью — нашей отважной бескомпромиссной молодежи, еще раз подумать относительно нее. Теперь последнее, о чем хотелось бы поговорить. О существенной разнице в отношении к боли в нашем цивилизованном обществе, сытом и расслабленном, и в племенах, сохранивших первобытную культуру. Думаю, все вы знаете, что такое инициация подростков?

— Слыхали, — с усмешкой кивнул Джекоб.

— И даже кино смотрели, — поддакнул Ниц.

— Вот-вот, и я о кино! — оживился Роу. — Крайне впечатляющий документальный фильм был снят пару лет назад, к сожалению, подзабыл название. Несмотря на 21-й век, этот жестокий обряд практикуется во множестве племен в разных частях света. Как правило, мучают мальчиков, но где-то достается и девочкам. С разной степенью изуверства и опасности для жизни, с разным количеством искалеченных тел и летальных исходов. Одно из наиболее безжалостных в этом отношении племен обитает в Папуа Новой Гвинее. Идею подсказали кишащие здесь крокодилы: чтобы мальчик стал мужчиной, нужно покрыть его спину тысячью шрамов, уподобляя зубастой рептилии. Процедура длится несколько часов без перерыва и, как вы сами догадываетесь, без анестезии, даже самой простенькой.

— Племя «стойких солдатиков», — процедил Хью с одобрением.

— Но самая изуверская фантазия, по сравнению с которой папуасы выглядят мягкосердечными гуманистами, у индейцев, живущих на одном из притоков Амазонки.

— Индейцы? Так я и знал! — захохотал Джекоб. — Это вообще особый народец, что северные, что южные. Стоит вспомнить ацтеков и майя с их гекатомбами человеческих жертв, без которых, видите ли, солнце упадет с неба, или ирокезов, считавших, что чем более уважаем враг, тем дольше следует его пытать. Бледнолицему пленнику хватало пары часов, а вот вождя соседнего племени, проявляя бескрайнее уважение, терзали, отрывая плоть по кусочкам и посыпая раны солью, сутками.

— О господи, — Юдит поежилась.

— В этом есть определенная логика, — заметил Хью.

— Несомненно, — Роу перехватил инициативу. — Так вот. Подростки и юноши в течение десяти минут носят рукавицы, полные огненных муравьев, непрерывно их кусающих. А надо сказать, что укус одного муравья приравнивается к тридцати пчелиным, боль же от него — к огнестрельной ране. Мало этого: ритуал нечеловеческой боли следует повторить двадцать раз. Время не ограничено: кто-то растягивает удовольствие на недели и месяцы, а кто-то на годы. До его окончания молодой человек не вправе охотиться, ловить рыбу и жениться.

— Круто, — пробормотал Хью. — Хотел бы я попробовать пару-тройку укусов. Чтобы сравнить, больнее ли это прижигания сигаретой или соляной кислоты.

— Думаю, что больнее, — ответил доктор. — От болевого шока вполне можно умереть или сойти с ума. И такие случаи не редкость.

— А я бы не стал ни жениться, ни ловить рыбу такой ценой! — усмехнулся Джекоб. — Эка невидаль! Мало ли бывает холостяков и паразитов?

— Думаю, Джекоб — и вы сами это отлично знаете, что в подобных сообществах холостяков и паразитов не бывает, — наставительно протянул Роу. — Общественное порицание страшнее любой боли.

— Можно вопрос? — Меня не на шутку взволновала эта информация. — А что испытывают отцы и матери этих мальчиков в течение процедуры? Это ведь документальный фильм, вы сказали. Съемочная группа не брала интервью у родителей?

— Как мне помнится, нет. Что испытывают? Да ничего особенного. Сперва, наверное, тревогу: справится ли дитя достойным образом, не даст ли слабину, затем законную гордость. Будь это не так, зверский ритуал прекратил бы свое существование.

— Не забывайте, Норди, что это совсем другой мир, чем тот, где живем мы с вами, — наставительно произнес русский. — В отличие от цивилизованного общества, где отдельная человеческая жизнь представляет высшую ценность, в примитивных сообществах ценна группа — племя, род — а не индивидуумы, его составляющие. Племя в целом должно быть стойким и мужественным, и несколько погибших в процессе инициации юнцов — небольшая плата за это. С другой стороны, — он ободряюще подмигнул мне, — прошедшему испытание пареньку впредь не страшны не только зубы хищников и пираний, но, попади он в цивилизованный мир, любые пытки белого человека: в застенках, в криминальных разборках, в пекле войны.

— Не знаю, как другие папаши, а моему бы понравилась жизнь в этом племени! — заявил Хью. — Думаю, он убедил бы вождя провести со мной такой опыт не двадцать, а сорок раз. У него всегда были ко мне повышенные требования. Помню, когда мне стукнуло шесть, он завел небольшого питбульчика, якобы в подарок малышу. На самом деле, чтобы нас стравливать, наблюдая, кто будет победителем в битвах.

— И кто же побеждал? — поинтересовался Джекоб.

— Как правило, собачка. Вот, — Хью опять закатал рукав. — Здесь немало следов от зубок. Впрочем, среди моих ран их разглядеть сложно. А когда я подрос настолько, что мог давать собачке отпор, ее неожиданно усыпили. Видимо, папочка потерял интерес к нашим битвам.

— Боже, — меланхолично выдохнул Ниц.

— Не подумайте, что я осуждаю папахена. Я его вполне понимаю: не смог одолеть в шесть лет питбуля, значит, быть тебе по жизни лузером. Так и произошло.

— Это абсурд, — жестко сказала Юдит. — Не смогший одолеть питбуля может стать художником, или учителем, или поэтом.

— Это мне напомнило древнюю Спарту, — вставил всезнайка-Джекоб. — Там выкидывали в пропасть слабеньких новорожденных, и потому в обществе не было ни философов, ни поэтов.

— Это не абсурд, — возразил Хью. — А поэты в амазонских джунглях без надобности. А вообще, все попахивающее абсурдом мне крайне нравится. Абсурд правит миром. Это единственное абстрактное понятие, не имеющее антонима.

Он продолжал что-то вещать про абсурд, несчастный юнец, затравленный питбулем, нелюбимый родителями, но я полностью отключился и не воспринимал уже ничего. На мысли об амазонских матерях и отцах забуксовал. Да так, что едва не спятил. Не слышал ни Хью, ни доктора, ни прочих членов группы.

К счастью, как и обещал Роу, тема была последней, и через десять минут все были благополучно отпущены, а наш руководитель, облегченно вздохнув, принялся протирать пальцы.

Я понесся прочь чуть ли не бегом: не хотелось ни с кем разговаривать. Ни с Ницем — выслушивать патетические восклицания и бесконечную автоматную очередь цитат, ни с циничным умницей Джекобом. По взглядам, которые посылал мне и тот и другой, они были не прочь утешить и поучить жизни одинокого неврастеника.


Брел, не видя куда, на ходу убеждая себя, что в обряде инициации нет ничего ужасного или неестественного и в целом он полезен для выживания племени, Джекоб прав. Но стоило представить себя на месте отца подростка, истязаемого огненными муравьями (западные пытки электрическим током или примитивные иголки, загоняемые под ногти, в сравнении с этим смотрятся детскими шалостями), сходил с ума, превращался в один недоумевающий ярый вопль.

Какой мукой был для меня даже визит к детскому стоматологу: пока она сидела в кресле, где добрый дяденька-доктор развлекал прибаутками, нежно колол обезболивающие укольчики — я корчился от душевной боли в приемной, и полчаса процедуры заделывания дупла в детском зубике растягивались в вечность, проведенную в аду.

Ну, так кто же из нас выродок, генетический мусор, отброс человечества — я или отец-индеец? Судя по всему, я.

Нельзя любить своего ребенка с такой силой. Не полезно это. Нерационально. Естественный финал подобной любви — набор запчастей на операционном столе. Хоть какая-то польза для человечества…

Загрузка...