...Либо с мечтой о смерти

Глава 19 БЕРЕМЕННЫЕ

Из всех проводимых со мной опытов больше всего пришлись по душе внушенные трипы. К капсуле с водой я привык и полюбил ее, словно младенец свою колыбельку. После «адского» путешествия последовало еще три. Сначала Роу послал меня во внутриутробное пространство, и я покайфовал там, расслабившись в теплых околоплодных водах. Правда, полного расслабления не получилось: несколько раз охватывала непонятная тревога, а однажды — настоящий ужас и паника. Ужас сопровождался глухими звуками, доносившимися снаружи. При этом ровный, как метроном, стук сердца матери, который я переставал замечать уже через несколько минут, как не замечают тиканья ходиков, резко участился.

Когда мы обсуждали мой опыт с доктором, тот поинтересовался, не было ли напряжения и ссор между моими родителями в пору, когда мать вынашивала меня. Я напрягся, вспоминая семейные предания.

— Мои родители не любили друг друга. И меня не любили. Но понял я это поздно, после восемнадцати. Возможно, они ссорились и скандалили во время беременности матери, но с точностью утверждать не берусь. Время, начиная с которого идут мои первые воспоминания, не связаны с воплями и криками. Было спокойно… но сухо и холодно, пожалуй. Да, мое детство прошло в тишине, прохладе и сухости.

— Судя по степени ужаса, который вы испытали в опыте, то был не просто скандал. Думаю, отец попытался убить вашу мать. Оттого она испугалась с такой силой. А та тишина и спокойствие, о которой вы говорите, возможно, были следствием шантажа. Мать могла угрожать отцу полицией, если он хоть раз еще поднимет на нее руку. Страх и неприязнь с обеих сторон. Впрочем, это только предположение. Могла быть и автокатастрофа, в которой ваша мать чудом осталась жива, но испытала сильное потрясение. А отчего умерли ваши родители?

— От рака. С разницей в два года. Отец первый — я тогда учился на втором курсе колледжа.

— Понимаю, — Роу важно покивал головой, словно все сложности и трагедии моей семьи лежали у него на ладошке. Чистенькой белой ладошке с подвижными паучьими пальцами, всегда благоухающей розовой водой. — Им можно позавидовать.

— Позавидовать? — Меня поразил его цинизм. Захотелось тут же встать и уйти.

— Не кипятитесь, Норди. Лучше подумайте. Рак — болезнь истинно христианская. Врачи установили, что раковые клетки есть у каждого человека и их развитие лишь дело времени. Тот, кто умирает от инфаркта-инсульта, просто не успевает дожить до «своей» онкологии. А некоторые доживают, но не догадываются об этом: в старости ведь масса всяких болячек, к тому же многие пожилые люди банально бояться провериться и услышать приговор.

— И что из этого следует? Инсульт или инфаркт — кара Божья, а растущая опухоль, чей рост сопровождается дикими болями, милость?

— Вы говорите сейчас, как обыватель. Конечно, для человека толпы идеально покинуть этот мир во сне (незаметно) или от инфаркта (быстро), но для тех, кто живет осознанно, лучше всего медленная болезнь. Дабы успеть завершить все дела, попрощаться и попросить прощения, помириться с обидчиками, смирить все бури и страсти. И в этом отношении нет ничего лучше рака. Правда, с существенной оговоркой: если больной не беден и у него хватает средств на обезболивание. Для тех, кому хорошее обезболивание не по карману, последние дни превращаются в настоящий ад. Но ведь ваши родители, как я очень надеюсь, ушли на тот свет цивилизованно?

— Боль снимали уколами, да. Но панический страх смерти, в особенности у отца, приглушить не удавалось ничем.

— Мне показалось, они были христианами. Разве нет?

— И что из того?

— Ладно, закроем тему, раз она для вас так болезненна, — милостиво улыбнулся мне доктор. — Поговорите как-нибудь на досуге с Диной — вот у кого совершенно правильное отношение к этой болезни.

— У Дины онкология?!

Роу кивнул.

— Но как же тогда… — Я чуть было не спросил про ее запчасти, испорченные болезнью, но вовремя прикусил язык.

Доктор понимающе усмехнулся, но ничего не сказал.

Следующие два трипа были, по моей просьбе, связаны с прошлыми воплощениями. К сожалению, оба оказались сумбурными: мелькали отдельные сцены, детали домов, одежд, оружия, но связного сюжета не выстраивалось.

Я предложил включить в сеанс третьего человека, Юдит, вспомнив наш уговор. Немного подумав, Роу согласился. Правда, счел целесообразным первый сеанс в присутствии «исповедника» провести с ней.

Свободное время я уже давно проводил не в одиночестве, а общаясь с собратьями-подопытными, с «мартышками» и «приматами». Чаще всего с Джекобом. (По-видимому, это предусматривалось исследовательской программой, иначе он не попадался бы мне на каждом шагу.) У нас даже выработались маршруты прогулок, удобные для обоих. Обычно мы шли от центрального здания к пристани, оттуда по тропинке к Песчаному Лезвию. Там садились на облюбованную мной корягу, либо, исходя из обоюдных желаний, брели дальше.

В тот вечер мы немного задержались на пристани.

— И что бы это значило? — Джекоб кивнул на длинную фигуру в брезентовой куртке и сапогах с отворотами.

Мужчина с серебряными волосами, выбивавшимися из-под вязаной шапочки, помогал матросу копаться в моторе катера, о чем-то оживленно беседуя с ним с широкой, чуть заискивающей улыбкой.

— Не узнаете? — рассмеялся я. — Наш гордый варяжский гений во всей красе.

— И где же смокинг и накрахмаленные рубашки?

— Наконец-то нормально одет. И физическая работа на свежем воздухе старцу не помешает: даст бог, проветрит мозги. Надеюсь, работяге сейчас не цитируют немецкого гения. Иначе мне крайне жаль парня.

— Не жалейте! Этот парень — не мы, живо отошьет, не выбирая выражений, если старик ему наскучит. — Джекоб прищурился, вглядываясь. — Святая Мадонна! Он и впрямь помогает. Протирает замасленные железки, не боясь испачкать аристократические пальчики. Хотел бы я знать, что за переворот свершился в мозгах нашего чудака!

— И мне это интересно. Поделитесь, если найдете разгадку? Вчера застал его также за не совсем привычным занятием: ловил на удочку рыбу на пару с этим же молодцом, как видно, своим новым товарищем.

— Матерь Божья! А мне он говорил, что терпеть не может это занятие. Не в силах, видите ли, всаживать крючок в живую извивающуюся плоть червя. И не из брезгливости, а из жалости. Точно так же он, видите ли, ощущает боль рыбы, когда ее вытаскивают на берег и крючок рвет ей губу. С чего бы это старик изменил своим принципам?

— Мне он тоже что-то вещал с пафосом о боли и ужасе серебристой рыбки, которые пронзают его до судорог. Его кумир, помнится, сошел с ума, когда на его глазах кучер безжалостно хлестал лошадь. Поэтому с крючком и червем все понятно. А вот почему такая резкая перемена… Но, как бы то ни было, Ницу это на пользу. Посвежел, порозовел, помолодел. Варяжская кровь взбодрилась. Глядишь, и ненависть к Творцу мало-помалу исчезнет.

— Это вряд ли. Ниц ненавидит Создателя слишком сильно. Пожалуй, основное топливо его внутренней жизни — ярая ненависть. В сочетании с изысканной вежливостью и манерами наследного лорда это смотрится забавно.

— Не сказал бы. Романтик и поэт не может питаться одной ненавистью.

— Ладно, убедили. Но я имел счастье наблюдать его на таком накале ненависти, что ого-го! Голос подымался до визга, до ультразвука: «Бог умер!!!», «Он сдох от ужаса и стыда, осознав собственное ничтожество как творца и мыслителя!»

— И при этом столь потрясающая деликатность к людям, собеседникам, особенно к женщинам. Эти вечные «друг мой», «милая леди». Но я надеюсь на перемены в его мировоззрении. Разве не тот же Ницше сказал, что настоящий философ вынашивает и изнашивает свои убеждения?

— Сказал. Вроде как.

— Ну вот! Он передумает, и возвращать билет не захочется.

— Вернуть билет придется, — хмуро возразил Джекоб.

— Почему вы так думаете?

— Да просто он не нужен Пчеломатке. Мозги его она считает ординарными, и в этом есть резон, согласитесь: старик может лишь цитировать своего божка, но ничего нового, оригинального родить не способен. Будь он помоложе лет на пятнадцать, она, возможно, приспособила бы его для эротических утех. Но в нынешнем виде, с его состоянием здоровья — некачественный товар.

Меня покоробил его цинизм. Стало обидно за Ница: прекрасный аристократический старик — некачественный товар? «А сам-то ты кто? — чуть было не буркнул в ответ. — Грузный, краснолицый, нос репой, борода лопатой…» Впрочем, Мара отмечает в первую очередь мозги, а мозгами этих двух не сравнить: разные весовые категории. Тут мне крыть нечем, при всей моей симпатии к Ницу. Джекоб прав.

Но разве только умом и талантом ценна личность? Ниц и впрямь изменился в лучшую сторону, отчего было обидно вдвойне. Физическая работа и рыбная ловля сделали его оживленным, разговорчивым, энергичным. Морщины разгладились, в обычно скорбных стоячих глазах затеплились огоньки. Крайне жаль, если Джекоб не ошибся (а русский очень редко ошибается, черт его побери) и вскоре его безболезненно переправят на ту сторону, согласно контракту. Да, мозги его Пчеломатка не ценит. А на прочие нюансы типа золотого сердца и утонченного достоинства ей наплевать.

Может, замолвить за славного чудака словечко перед Майером? Все-таки мой креативный вклад, как меня уверяют, имеет здесь вес. Только вот как мотивировать просьбу? Пожалуй, скажу-ка я шефу (а он, соответственно, передаст жене), что беседы с оживившимся Ницем стимулируют мое воображение и мозговую активность. Пусть сам старик не способен рождать новые идеи, но его энтузиазм и юношеская пылкость, и постоянное упоминание величайшего мыслителя нашей эпохи играют для меня роль эмоциональной подпитки и ментального катализатора. И не для меня одного, как я мог заметить.

Я тихонько рассмеялся, радуясь собственной выдумке. И дал себе зарок поговорить с профессором в ближайшее же время.

Мы миновали косу с корягой и, не сговариваясь, побрели дальше, вглубь острова.

— Давайте поиграем в пророков? — предложил Джекоб. — Спрогнозируем будущее обитателей Гипербореи. А потом сравним, кто оказался точнее.

— Давайте. Хотя в том, что удастся сравнить, не уверен. Для этого ведь следует пережить всех.

— А вдруг? Начнем с главной фигуры, с королевы на шахматной доске.

— С Мары? Думаю, она сломается под гнетом своих страстей и сойдет с ума.

— Это нечестно, Норди: то, что она сойдет с ума, я сам вам сказал когда-то!

— Значит, мы мыслим солидарно. Огонь гордыни обрушит хрупкие перегородки разума. Беснование, бред. Умоляет прикончить себя в короткие промежутки прояснений, но никто ей не внемлет. Майер поспешно бросит ее и укатит к себе на Сейшелы.

— Я бы сказал, что не просто сойдет, но глубоко и необратимо. Участь бедняги Ницше. Тяжелое помрачение, идиотизм, при котором не говорят, а мычат и ходят под себя, размазывая испражнения по стенам.

— Вы жестоки к ней, Джекоб.

— Заслужила!

— Не так давно вы говорили о ней с восхищением. Впрочем, не буду спорить. Ну, а Ниц?

— Ниц скончается, но как-нибудь красиво, эффектно. Романтик, что поделать!

— А я думаю, мирно умрет здесь от старости. Юдит?

Джекоб вздохнул и задумался.

— Хотелось бы сочинить для малышки хоть что-то хорошее напоследок. Думаю, она поумнеет, откажется от своей нелепой идеи и научится вышивать. И уйдет, как и обещают глянцевые проспекты, в самом светлом и умиротворенном состоянии, собирая букет из ромашек и асмоделей.

— Хм. Вашими бы устами, Джекоб. Но мне в такую идиллию не верится. И ромашки здесь не растут.

— Пусть будут рододендроны.

— Ладно. А я лучше промолчу, чтобы не навредить девушке: вдруг мои слова материализуются.

— Не слишком ли самоуверенно? Но пусть. А моя персона?

— Вы сядете в позу Будды под деревом Боддхи и станете бесстрастны. Будете предсказывать, бормотать не глядя. Глаза выцветут. Этакий пустой сосуд, канал Божьего гласа.

Русский добродушно рассмеялся.

— Спасибо, вы на редкость добры ко мне. К сожалению, все будет прозаичнее: просто перережу себе горло.

— Надеюсь, вы шутите?

— Конечно, шучу. А что будет с вами?

— Не знаю, сказать по правде. А вы как думаете?

— Вы получите ответы на все свои вопросы и успокоитесь.

— Хорошо бы. У меня их не так много.

— Первый и главный: отчего судьба к вам столь несправедлива?

— Вовсе нет. Впрочем, это долгая тема…

За разговором мы вышли на укромную полянку. Прежде я ни разу на ней не бывал: проносило мимо. Дни устоялись теплые и солнечные: начало июля даже для северных широт — лето, и здесь, в тишине и безветрии, было особенно хорошо. В траве проглядывали мелкие звездочки белых и синих цветов, в кронах сосен и лиственниц перекликались птицы — не сварливые и грубые бакланы и чайки, а милые певуньи типа зябликов и синиц.

Выбирая место, где бы пристроиться с наибольшим комфортом, мы вспугнули девушку, которую поначалу не заметили — столь укромное место она нашла. Девушка читала книгу в тени можжевельника, подстелив на мох коврик для медитаций.

— Сидите-сидите! — махнул рукой Джекоб, когда она встрепенулась при виде нас.

Но девушка, прихватив коврик и низко опустив голову, промчалась мимо с видом вспугнутой косули. Меня поразило, что незнакомка беременна: просторная фланелевая рубашка не скрывала живот. Месяцев семь, не меньше.

— Ну, дела! — повернулся я к спутнику. — Неужели у них хватает совести приглашать сюда беременных?

— Положим, речь о совести в подобных случаях применима в большей степени к женщинам, — откликнулся русский. — Ведь это их решение, их выбор. Но думаю, все проще: она забеременела уже здесь. И не по своей воле.

— В смысле?

— Девушка, по всей видимости, из передумавших. А с ними особо не церемонятся. Видимо, ей уготовили роль «инкубатора».

— Очередная циничная классификация? Только вчера слышал это словечко от Юдит. Правда, объяснить его смысл она не удосужилась. Может, растолкуете, для чего на острове нужны новорожденные младенцы? Надеюсь, не для «запчастей»?

— Охотно объясню. Всё не так зловеще. Но вы же сообразительный человек, Норди (по крайней мере, производите таковое впечатление). Отчего бы вам самому не догадаться?

Выбрав солнечную проплешину в белых и голубых цветочках, Джекоб расстелил на траве куртку и жестом пригласил устроиться рядом.

— Задача нетрудная. — Усевшись, я вытянул ноги и прикрыл глаза, подставив лицо нечастым гостям здесь — теплым солнечным лучам. — Наверное, они пробуют вселить души умерших на острове в тела новорожденных? Что-то вроде контролируемой реинкарнации. Беременные выступают в роли своеобразных ловушек. В момент родов намеченный пациент безболезненно избавляется от своего физического тела. Возможно, это делается в соседней с роженицей комнате, чтобы максимально сблизить оба события в пространстве. Так?

— Умница! — порадовался за меня Джекоб.

— Но как можно заставить душу вселиться в конкретного младенца? Как такое сотворить, не будучи богами или, на крайний случай, их помощниками?

Русский пожал плечом в веселенькой клетчатой рубахе с закатанными рукавами.

— Задайте вопросик полегче. Возможно, перед самыми родами они гипнотизируют пациента. Показывают будущую маму и дают задание сразу после вылета из опостылевшего тела вселиться в данного конкретного малыша. Знаете, в чем еще трудность? До сих пор в религии и эзотерике нет однозначного мнения, когда происходит соединение души с эмбрионом. В христианстве это момент зачатия. Посвященный мудрец Пифагор считал, что в момент рождения. По другим источникам от третьего до шестого внутриутробного месяца. Заинтересовавшись этим вопросом, я справился у всезнающего Гугла, когда у человеческого зародыша появляются линии на ладони. Оказалось, что линия жизни — на 50-й день, головы — на 55-й, сердца — на 80-й. В дальнейшем линии меняются, и потому, наверное, нельзя с уверенностью считать появление первой признаком присутствия души. Но это четкий и красивый критерий, и, будь моя воля, после этого срока, то бишь 50-ти дней, я бы разрешил аборты лишь по медицинским показаниям.

— И все-таки как заставить душу вселиться в зародыш, будь то на 50-й день или на 85-й?

— Думайте, Норди, думайте! Что бы вы предприняли в данном случае?

Меня передернуло.

— Ни при каких обстоятельствах я не смог бы очутиться в таких случаях и решать подобные проблемы. Эксперименты с живой душой — это, знаете, не моё. Мне казалось, вы имели время, чтобы достаточно узнать меня, Джекоб.

— Жаль, — он вздохнул. — Но вы могли бы принять это как абстрактную задачу и попытаться пошевелить мозгами. Проблема-то интереснейшая, вы же не будете отрицать. Знаете, какая категория островитян следующая после «мартышек»?

— Помнится, вы говорили: «приматы».

— «Приматы» — переходный этап, своего рода стажеры. Думаю, вам понятно их отличие от прочих макак. А следующая и последняя категория?

— Не знаю, но попробую догадаться. — Джекоб раззадорил меня намеками на мой интеллект и сообразительность, и не хотелось упасть в грязь лицом. Совсем по-мальчишечьи. — Коллеги, должно быть? Те, кто переходят из пациентов в штат исследователей, благодаря активному сотрудничеству и генерации идей.

Джекоб заулыбался довольно.

— Здесь их называют «дваждырожденные».

— Как в буддизме? Забавно.

— Любой передумавший умирать словно рождается заново. Плюс акцент на насыщенную жизнь мозга, бытие в новом качестве. Вы, кстати, прямой кандидат в таковые. Если, конечно, не будете валять дурака.

— А вы, как я понимаю, уже пополнили собой когорту бескорыстных пытливых умов?

— О да. — Он прямо-таки лоснился от удовольствия. — И это знаменательное событие случилось вчера. Роу рекомендовал мои мозги Майеру, и тот, побывав на «мозговом штурме», не стал возражать. Хотя последнее словно, конечно, осталось за Пчеломаткой. Можете меня поздравить! Теперь я не тоскливый суицидник, а исследователь.

— Поздравляю, — буркнул я без особого воодушевления. — Значит, покидать опостылевший мир передумали?

— Ничего это не значит. Я ведь вам объяснял, когда совершу этот акт. Когда мозги забарахлят и работать им станет неинтересно. Будете стараться, Норди, и у меня появится повод вас поздравить.

— Благодарю покорно! Меня устраивает роль активного и сообразительного «примата» и в награду безболезненная кончина через месяц-полтора.

— Воля ваша. Кстати, если вернуться к теме беременных, в одной из этих очаровательных фемин зреет и мой ребенок. Не в той милашке на сносях, что мы вспугнули, нет — моей кровиночке всего пара недель.

— Мне кажется, заводить детей в подобных условиях, обрекая их изначально, с момента зачатия на роль «мушек», преступно и низко.

— Заводить детей преступно и низко в любой точнее нашей недоброй планеты, — парировал он. — Обрекая безвинные души на перманентный ад. Здесь же это низко в наименьшей степени. Начав с «мушек», рожденные на Гиперборее детишки станут учеными.

— Или пациентами.

— Или пациентами, — согласился он. — Тоже не самая плохая судьба. Но, по сути, тупик — что там, что там. «Господа! Если к правде святой мир дорогу найти не сумеет, честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой». Верные слова! — он вздохнул. — Только почему безумец? Навевали сны человечеству умнейшие его сыны. И благороднейшие. Разве не умен был Христос? А Будда? Ум и сострадание — вот что движет основателями мировых религий, творцами золотых снов.

— Как-то вы резко поменяли тему. От «инкубаторских» детишек к великим Учителям.

— Со мной такое бывает. Дух веет, где хочет.

— Тогда еще скажите: «Религия — опиум для народа». Кажется, эту цитату любили твердить вожди вашей несчастной страны, — хмыкнул я, не соглашаясь.

— Наши вожди ее перевирали. Полностью высказывание Маркса звучит так: «Опиум народа, душа бездушного мира». Красиво сказано, как бы ни относиться к теоретику коммунизма. А главное, верно.

— Если вам хочется считать лгунами Будду, Заратустру и Христа, ваше право. Я же лучшего мнения о божьих посланцах.

— Потому что вы еще не настрадались как следует, — буркнул русский.

— Я?! — Меня захлестнуло возмущением. Правда, тут же сообразил, что спорить и сравнивать, чьи раны глубже, чьи язвы болезненней, нелепо и смешно до колик.

— Или потому что глупы, — подбил итог безжалостный Джекоб. — Ладно, не обижайтесь. Приятно было побеседовать! — Он поднялся и потянул за рукав куртки. Пришлось тоже встать. — Хорошо здесь, на солнышке, среди пташек и лилий, но через десять минут у меня важный трип. Вы уж простите.

— Понимаю. Догадываюсь, что и наша беседа, судя по теме, тоже была не праздной болтовней, но профессиональной обязанностью. И именно эта полянка была выбрана не случайно.

— Ваша проницательность уже не удивляет: привык! — хохотнул он, очищая брюки от травинок. — Да, прогуливаясь с вами сегодня, я не только отдыхал, но и работал, выполняя порученное непосредственным начальством: дать вам необходимую информацию для выбора. У вас широкий выбор, Норди! Всякий бы здесь позавидовал. Вы можете отказаться от идеи добровольной смерти и перейти в штат исследователей. Это раз. Конечно, нужно будет согласие Мары, но для вас, и именно сейчас, это не доставит большого труда. Точнее, некий труд потребуется, но труд приятный, я бы сказал, сладостный. — Он подмигнул глумливо. — Можете, оставаясь «приматом», принять участие в проекте «целенаправленной реинкарнации». Причем, в двух качествах. Во-первых, как отец будущего ребенка. Уверяю вас, вам будет предоставлен выбор из нескольких женщин, и это никоим образом не будет выглядеть, как случка породистых собак. Больше того! — можно продолжать интимные отношения и после зачатия, это не только не возбраняется, но даже поощряется. Мне правда, хватило трех свиданий после зачатия, хотя будущая мамочка прехорошенькая, но я — особ статья: мне мало тела, хочется еще и мозга. Хочется поговорить — и до, и после, и даже в процессе.

— Вы будете смеяться, Джекоб, но я тоже. В противном случае мог бы удовольствоваться куклой из секс-шопа.

— Вы тоже? — казалось, мое признание его удивило. — Что ж, значит, вы меня понимаете. Параллельно с осеменением, если можно так выразиться, проделал немалую исследовательскую работу относительно сравнения двух видов энергий: сексуальной и творческой. На собственном опыте. Весьма результативно! — Джекоб забыл, что спешит на важный трип, увлекшись новой темой и слегка покачиваясь от интеллектуального возбуждения. — Бывали дни здесь, когда буйным цветом цвели обе, но чаще одна, творческая. В один из таких дней и поддался на уговоры стать экспериментальным отцом, — а вы, верно, решили, что к этому меня подтолкнуло буйство энергии первого рода, напор либидо? Нетушки! Вы никогда, Норди, не проводили сравнительного анализа? У них много общего: и той и другой наделены все, но в разной степени (за исключением полных бездарей и бедняг асексуалов), и та и другая направлены на созидание, поток и напор обеих меняется во времени в зависимости от самых разных причин. Но одна при этом имеет дело с плотным миром и универсальна, другая же — с тонким и бесконечно разнообразна. Очень важный момент: эти энергии параллельны, не связаны друг с другом. Дедушка Фрейд со своей сублимацией ошибся, как и во многом другом. Не догадался подумать на примере реальных гениев, сравнить супер-сексуального Пушкина с беднягой Гоголем, полового гиганта Толстого с девственником Андерсеном, и так далее. Знавал я в своей жизни и креативных асексуалов, и не менее креативных бабников…

Заметив, наконец, что тема не находит во мне горячего отклика (видимо, по складу натуры я ближе к Андерсену, чем к Толстому), русский вернулся к деловому разговору:

— Я немного увлекся, но, надеюсь, вы поняли главное: эти эксперименты крайне интересны, со многих сторон. Вы можете также стать тем, кто реинкарнируется. Опять-таки, учитываются пожелания относительно будущих родителей. Вы можете стать моим сыном, Норди, — ха-ха! (Впрочем, если я для вас не вышел личиком или коэффициентом ай-кю, нисколько не обижусь.) Думайте, решайте!

— А как же свобода? Ваш излюбленный пунктик.

— А что не так с моей свободой? Я делаю то, что мне нравится. Исключительно добровольно. И убеждать вас в данную минуту, Норди, не валять дурака мне тоже нравится. Поскольку вы мне симпатичны, даже несмотря на некоторую ммм… ментальную заторможенность. Так что моя свобода в порядке.

— Просто вы делаете хорошую мину при плохой игре. Уверен, работать «осеменителем» вас вынудили. Что бы вы тут не пели.

— Хорошо, пусть будет так: я свободен и несвободен в одно и то же время.

— Это как?

— Ну, если в терминах физики, то свободен как волна и несвободен как частица.

— Увольте меня, Джекоб, я профан в физике. А если то же, но в гуманитарной парадигме?

— А я профан в педагогике! — рявкнул он, рассердившись непонятно на что. — Терпеть не могу разжевывать и растолковывать. Но мне и впрямь пора. Надеюсь, пение пташек и аромат цветочков простимулируют ваши мозги в нужном направлении. Адьё!

Дружелюбно ухмыльнувшись на прощанье (сменив гнев на милость), Джекоб бодро зашагал по направлению к побережью. Метров через двадцать остановился, обернулся и прокричал, согнав мощью голоса стайку птичек с куста:

— А не хотите стать моим сыном, Норди? Отличная идея, подумайте! Они же все равно поймают вас в ловушку, они не дадут вам вырваться. Они посягают на законы кармы!