Лик Аполлона

Глава 25

В памяти Аполлона вход в Пещеру был лишь одной из деталей общей картины, такой ясной, словно это случилось всего месяц назад, — здесь шла война. Однако с тех пор, как Солнечный бог в последний раз побывал здесь, — как известно, визит этот завершился для него фатально, — людей в окрестностях Пещеры стало гораздо меньше, и теперь они занимались здесь совсем другим делом. Открытое военное противостояние в этих местах давно закончилось. В целом эту территорию занимали люди из армии приверженцев Аида, но и прочих людей они отсюда не гнали. Наоборот, жрецы и воины лорда Калаха старались, как могли, поощрять паломничество пилигримов к святилищу.

Даже с расстояния всего в сотню ярдов Пещера производила весьма обманчивое впечатление. И правым, и левым глазом Джереми видел вход в Пещеру только как самый обычный, довольно высокий, но неглубокий грот в скале, перед которым росло несколько стройных деревьев.

Настоящий вход в Пещеру можно было увидеть, только если подойти к нему совсем близко. И когда Джереми подошел, его взору открылась огромная, около десяти ярдов в поперечнике, дыра в основании грота, края которой резко обрывались и уходили вниз, в глубины земли. Стенки ямы были почти вертикальными, так что туда очень легко было случайно упасть, если не поберечься, или же спрыгнуть — при желании.

Эти подробности оказались новыми для памяти Захватчика, — прежде он попадал в Пещеру совсем другим путем.

Здесь, у Пещеры Оракула, тропа пилигримов заканчивалась. Но, подойдя поближе, Джереми разглядел другую тропинку, совсем узенькую, которая вилась дальше, за Врата Пещеры, огибая стоявшие неподалеку несколько небольших домиков. Насколько мог видеть Джереми — и своим глазом, и Оком Аполлона, — эту тропинку на всем ее протяжении никто не преграждал.

Арнобий приказал своему маленькому отряду продолжать маскироваться под пилигримов, но не приближаться к Пещере слишком близко и по возможности избегать всяких контактов с людьми Калаха и жрецами. Ученый, конечно, немного беспокоился о судьбе Катерины. Однако он считал, что потери в любой войне неизбежны, — а в том, что Калах и лорд Гавани между собой воюют или скоро будут воевать, Арнобий нисколько не сомневался. Только вот ни Джереми, ни Аполлон не нуждались ни в каком особом указании — или разрешении — Арнобия относительно того, чтобы начать поиски Катерины. Забота о ее благополучии, вдруг сделалась для юноши самым важным делом в жизни. Он не понимал, каким образом это может соотноситься с планами Захватчика, — но, что бы там ни задумывал Аполлон, ему, как и Джереми, тоже нужно было попасть ко входу в Пещеру. Джереми подозревал, что ему придется выдержать нечто вроде внутренней битвы или, по меньшей мере, спора с Захватчиком за власть над телом, в котором они оба обитали. Парень так и ждал, что Незваный Гость вот-вот затеет нечто подобное, — но Аполлон не стал с ним спорить и ничего такого не устроил. Именно здесь, в этом месте, находился самый известный, знаменитый на весь мир Оракул. В этом вопросе и безграничная память Аполлона, и скудная человеческая память Джереми Редторна полностью сходились.

И, конечно же, именно здесь, где-то в сокрытых глубоко под землей залах Пещеры, состоялась недавняя, но уже ставшая легендарной битва между Аполлоном и Аидом. Из своей новой памяти Джереми лучше любого другого знал, что это гораздо больше, чем легенда. Согласно традиции, в Пещеру всегда мог войти любой человек — мужчина или женщина, — который желал испытать свое счастье и либо обрести в Пещере могущество, либо получить пророчество Оракула. Божественное зрение Аполлона позволило Джереми заметить нечто такое, из-за чего он тоже решился на такую попытку. Какие вопросы чаще всего люди задавали Оракулу? Память Аполлона услужливо предоставила ответ, основанный на рассказах множества разных людей. Как правило, все люди: и богатые, и бедные, — хотели узнать, в основном одно и то же — будет ли им удача в делах любовных и денежных? Причем бедняки обычно предпочитали получить более общее пророчество, но за малое вознаграждение.

Арнобий выбрал удобное местечко в сотне ярдов от входа в Пещеру и решил разбить там лагерь. Здесь он собирался ожидать до тех пор, пока не появятся какие-нибудь известия о том, что лорд Джон со своими воинами находится где-то поблизости.

Так высоко в горах всегда рано начинались зимние холода, но пока погода стояла довольно теплая, и заброшенная хижина, в которой расположились Арнобий, Ферранте и Джереми, вполне годилась в качестве укрытия, несмотря на то что в этой лачуге недоставало одной стены. В окрестностях Пещеры Оракула было довольно много таких полуразвалившихся хижин — их строили на скорую руку добравшиеся до святого места пилигримы, чтобы было где приютиться во время паломничества, а потом бросали.

Ферранте, как и Джереми, начал беспокоиться о Катерине. Но для молодого солдата эта девушка значила не так много, чтобы ради нее он осмелился не подчиниться приказу командира. А Джереми как будто только сейчас понял, как близки они стали. И вскоре желание отправиться на поиски девушки стало таким сильным, что Джереми больше не мог ему противиться. Не сказав никому ни слова, не придумав хотя бы более-менее складного плана действий, парень в одиночку пошел ко Вратам Пещеры.

Арнобий и Ферранте не сразу заметили, что Джереми куда-то делся. Люди, толпившиеся возле Пещеры, тоже не обратили особого внимания на паренька, который спокойно прошел дальше по тропинке.

Пока несколько жрецов-привратников о чем-то болтали между собой, Джереми подошел к лотку бродячего торговца, на котором были разложены разнообразные сувениры, выставленные на продажу.

Едва взглянув на этот лоток, Джереми замер, не в силах отвести взгляд от одной из вещиц, — это была дорожная сумка Катерины, которую ее матушка расшила узором из пчел и цветов.

Юноша взял сумку, — она была уже пуста, — и взвесил в руке. От волнения у него задрожали пальцы. Катерина рассказывала, что ее отец сшил эту сумку из прочной кожи и самого крепкого полотна, так что матери пришлось работать специальной иголкой, когда она взялась вышивать по такой плотной ткани. — Красивая и полезная вещица, господин! И цена вполне разумная… — торговец заулыбался и поклонился. — Она стоит гораздо дороже, чем вы думаете, — голос, вырвавшийся из горла юноши, не имел ничего общего с голосом Джереми Редторна. Торговец растерялся и отступил на шаг.

На лотке лежала также всяческая женская одежда. Джереми, сам удивляясь своему неестественному спокойствию — это при том, что руки у него до сих пор мелко дрожали, — раскрыл пустую сумку и начал складывать туда вещи, которые, как ему казалось, он узнал. Он собрал то, что лежало в сумке Кати раньше, и прихватил еще кое-какую запасную одежду для девушки. Потом юноша застегнул сумку и повесил себе на плечо, вместе со своим собственным дорожным мешком. — Эй, господин, вы должны за это заплатить! Джереми обернулся и в упор посмотрел на торговца. — Вы уверены, что хотите получить плату за эти вещи? — спросил голос Аполлона, негромко, но так, что торговец больше не осмелился чего-то сказать.

Потом юноша снова повернулся и пошел к Вратам Пещеры. У парня было такое ощущение, словно он двигается во сне. Он не знал толком, что должно случиться дальше. Единственное, в чем он был уверен, — что бы он сейчас ни сделал, сделать это необходимо. Тут сзади послышался быстрый топот чьих-то ног, и рядом возник Ферранте, одетый как пилигрим, а не как солдат. Энди Ферранте явно очень волновался, хотя и изо всех сил старался, чтобы этого никто не заметил. Ферранте тихонько сказал Джереми на ухо: — Арнобий тебя везде ищет. Мне приказано привести тебя обратно. Джереми шел к Пещере, не останавливаясь. — Я тоже получил свои приказы, Энди. Не мешай мне их выполнять. Ферранте не сразу понял, о чем речь. — Приказы? От кого?.. — Это — дорожная сумка Кати. Я думаю, все самое плохое, что могло с ней случиться, уже случилось. И я должен с этим разобраться. Ферранте немного растерялся, но он не собирался устраивать скандал и удерживать Джереми силой, — это было бы просто глупо, здесь, на виду у всех, в присутствии десятка, а то и более вражеских солдат.

Подсознательно Джереми все время готовился к тому, что придется спорить с Аполлоном из-за того, чем займется в ближайшее время их общее тело. Однако эта предосторожность оказалась совершенно ненужной. Левым глазом юноша видел некие символы, посредством которых Аполлон как бы направлял его, — и Джереми был совершенно согласен с таким выбором направления.

Оба они, живущие в одном теле, стремились в одно место — в Пещеру. Найти Кати, если это возможно, и вывести ее наружу, если она еще жива. По всем этим вопросам Захватчик был полностью согласен с мнением Джереми.

А то, чего хотел от юноши Аполлон, вскоре тоже всплыло в сознании Джереми — но парень пока отмахнулся от этих мыслей, признав их несущественными. Сейчас для него важнее было другое. Джереми уверенно шагал к Пещере, а сзади, отставая на пару шагов, шел растерянный Энди Ферранте, который пока так и не придумал, что предпринять.

Почти сразу же Джереми снова попытались остановить, и теперь помеха была довольно серьезной. Часовой у Врат Пещеры был хорошо вооружен, в шлеме и со щитом, да и сам по себе он был мужчина крепкий и дородный, почти вдвое толще Джереми. — Эй, ты! Стой, дальше нельзя!

Теперь Джереми больше не было нужды терпеливо сносить выходки стражника, — хотя, в общем, у них с Аполлоном на двоих было достаточно запасов терпения. Тут же Аполлон безмолвно заверил юношу, что и стрелу тратить на этого солдата не стоит. «Но как же тогда с ним справиться?» «Да запросто. Вот так!»

Джереми почувствовал, как его правая рука словно сама собой метнулась влево, поперек корпуса, а потом резко распрямилась — удар пришелся точно в солдата. Прием был странный, но весьма действенный. Щит солдата, раскрашенный в черно-красное — цвета Аида, — полетел в одну сторону, копье, переломленное пополам, — в другую. А сам часовой, странно пританцовывая, едва касаясь ногами земли, полетел спиной назад, — пока не ударился о стену в восьми футах позади своего поста. Солдат медленно сполз на землю, да так и остался лежать, не подавая признаков жизни.

Дорога была свободна, — и Джереми не мешкая пошел дальше, вперед и вниз. Юноша приятно удивился такой неожиданно проявившейся ловкости в боевых искусствах, — правда, ощущения в правой руке были не из приятных… При ударе рука вся онемела, от плеча до кончиков пальцев, и только сейчас начала понемногу оживать. А вместе с жизнью в руку возвращалась боль.

Несколько человек, стоявших в отдалении, повернули головы на грохот, которым сопровождалось избиение часового, — однако ни один из них толком не понял, что случилось. Тело часового, лежавшее на земле у стены, заметить было трудно, а в размеренной и спокойной походке Джереми не было ничего тревожного.

Уверенно шагая вперед, парень думал: «Черт бы тебя побрал, Захватчик! Не забывай, — мы оба живем в обычном человеческом теле, которое состоит из мяса и костей. Еще несколько таких вот ударов — и наше тело больше ни на что не сгодится, ни тебе, ни мне!» На мгновение юноша даже испугался собственной дерзости — но, будь оно все проклято, раз уж он вообще способен думать, то будет думать о чем угодно! Джереми никогда не относился с особым почтением к богу, который разделял с ним одну плоть и кровь, и сейчас у парня было не то настроение, чтобы вдруг воспылать к Аполлону почтительностью.

Впрочем, Аполлон не обратил на его дерзости никакого внимания. Очевидно, для божественной сущности, поселившейся в Джереми, это было все равно, что собачий лай или рев верблюда.

Джереми все еще шел дальше с пустыми руками. Лук и колчан со стрелами висели за плечом , — они пока не понадобились. «Наверное, мне надо было подобрать нож того стражника или острый обломок его копья — на случай, если снова придется с кем-то сражаться…» Но юноша сразу же почувствовал, что Аполлон не одобрил бы такого образа действий. У него были с собой лук и стрелы, — Аполлон избрал это оружие, и этого должно было хватить. Если Джереми понадобится найти дополнительное снаряжение или куда-нибудь свернуть, бог непременно даст ему знать, что надо делать.

На какое-то мгновение Джереми совсем забыл про Ферранте. Но вот позади раздался негромкий звук, юноша обернулся и увидел молодого солдата, окаменевшего от удивления. Джереми указал рукой на выход. Из его горла вновь полился голос Аполлона, негромкий, но повелительный — его невозможно было ослушаться: — Возвращайся к ученому и сообщи, что владыка Света ушел в Пещеру. — Владыка… — лицо Энди Ферранте мгновенно сделалось пепельно-серым, — у него на глазах Джереми вдруг превратился в пугающего незнакомца. — Да. Расскажи ему, — Джереми повернулся и пошел дальше.

Захватчик, несомненно, бывал в этой части Пещеры и раньше. Многие детали обстановки были ему хорошо знакомы. Сейчас Джереми смог лучше представить себе, в каком именно месте — где-то впереди, глубоко под землей — расположен зал, в котором около двух месяцев назад предыдущий аватара Аполлона сражался с могучим врагом и был побежден. Из памяти Захватчика разом хлынули разнообразные подробности самой битвы, бесконечное множество причин и событий, которые привели к этому столкновению, а также немалая толика связанных с этим чувств самого Аполлона. Но сейчас Джереми решительно не желал погрязнуть в этих подробностях и упорно старался ни о чем таком не задумываться. Еще минуту назад Джереми больше всего боялся, что его божественная половина вдруг выпрыгнет из своего потаенного укрытия и полностью захватит власть над их общим телом, — тогда сам юноша оказался бы пленником в своем собственном теле, и, возможно, бог со временем совсем подавил бы его, превратил в ничто, в пустое место. Но теперь парень почему-то точно знал, что ничего такого не случится. Это он, Джереми Редторн, по собственной воле переставлял ноги одну за другой и шел вниз, в глубь Пещеры — чего бы от него ни требовали все остальные, будь то боги или обычные люди. Нет, он не стал безвольной куклой, чьей-то марионеткой… Люди смотрели на Джереми — торговцы, жрецы и стражники, — а он проходил мимо них, не оборачиваясь, и шел дальше, вниз. Все эти люди, конечно, гадали — кто же он такой? Но никто из них не знал, что случилось со стражником у Врат.

Подойдя совсем близко, к резко обрывающемуся краю входа в саму Пещеру, Джереми посмотрел вниз и увидел вьющуюся по стене ямы узкую дорожку — такую узкую, что два человека не смогли бы на ней разминуться. Зато дорожка была совершенно гладкая и достаточно глубоко утопленная в скалистую стену Пещеры, которая здесь, в начале, спускалась вниз почти отвесно. В этом месте очень легко держать оборону, — если враги пытаются пробиться наружу снизу, из Пещеры. Первый пролет дорожки тянулся вдоль дальней стены и занимал половину окружности огромной дыры. Затем дорожка поворачивала и уходила дальше вниз — примерно через сотню шагов она терялась во мраке, поглощенная непроглядной тьмой Пещеры. Левым глазом Джереми видел дорожку только чуть дальше, чем правым. Насколько глубоко под землю уходила эта Пещера, — никто точно не знал. Все рассказы об этом месте, какими бы неправдоподобными они ни были, сходились на том, что Пещера огромна. В некоторых легендах говорилось даже, что в самом низу Пещера соединяется с Подземным Миром. Джереми поспешно потянулся к памяти Аполлона, выискивая воспоминания о форме Пещеры в этом месте, но так ничего и не нашел. Вероятно, в прошлый раз Захватчик спускался в глубь Пещеры по совсем другому пути.

Лорд Джон с четырьмя сотнями добрых воинов под его командованием спустился вниз по западному склону глубокого ущелья, пересек бурный горный ручей, протекавший по дну, и довольно скоро нашел место, в котором можно было выбраться из ущелья наверх по восточному склону. Все это время отряд продвигался со всеми предосторожностями, лорд Джон постоянно выставлял караульных, опасаясь повторной засады. Когда они, наконец, отыскали след похитителей, то поняли, что враги опередили их больше чем на сутки. Прошло еще немало тяжких часов, прежде чем разведчики нашли верную дорогу и вывели отряд к деревне Медовары.

Джереми стоял в первом огромном зале Пещеры. Скалистый потолок виделся футах в тридцати над головой. Сквозь небольшое отверстие в нем проглядывало небо. Сюда попадало достаточно света, так что Джереми хорошо различал то, что его окружало.

Парень прошел вдоль ряда тюремных клеток, которые тянулись от самого входа, заглянул в каждую и в конце концов убедился, что Кати среди узников нет. Покончив с осмотром подземной тюрьмы, Джереми снова словно почувствовал, где надо искать девушку, — внизу, внутри Пещеры. Единственное, в чем он не был до конца уверен, — жива она или уже мертва, где-то там, в подземных глубинах.

Пройдя еще дальше, Джереми увидел деревянные клетки, в которых сидели пленники, избранные в качестве очередных жертв богам. Стражи Врат одновременно служили и жрецами и регулярно отправляли обряды жертвоприношения. Здесь было с полдюжины будущих жертв, половина — девочки, половина — мальчики. Все они сидели в отдельных клетках и ожидали, когда придет их черед взойти на алтарь. Все будущие жертвы были очень молоды, и все, наверное, выглядели вполне здоровыми в тот день, когда их поймали, — а это было, судя по всему, не так уж давно. Жрецы всегда предпочитали отбирать для жертвенного алтаря безупречные экземпляры. Но сейчас эти мальчики и девочки, казалось, были чем-то одурманены. Полностью обнаженные, они либо безвольно лежали на полу клеток в неудобных, неестественных позах, либо сидели, скорчившись, как животные, прямо над кучками собственных испражнений. Жертвы поворачивали к Джереми головы и смотрели на него — совершенно потерянно, явно не понимая, что видят.

Юноша даже затаил дыхание, пока не удостоверился, что и среди этих пленников Кати нет. В таких же деревянных клетках, стоявших чуть дальше, ожидали своей участи самые разнообразные жертвенные животные. Судя по надписям, сохранившимся на клетках, некоторые животные стоили гораздо больше, чем рабы-люди, — это были очень редкие животные, привезенные издалека. Несомненно, заполучить этих животных было гораздо труднее, чем каких-то рабов.

Клетки с животными были почти кубической формы, с длиной стороны примерно в пять футов, и стояли не на самой земле, а на невысоких деревянных платформах. Безусловно, так было гораздо удобнее кормить содержащихся внутри пленников и убирать за ними навоз. Несколько клеток были совсем новые, из чего Джереми заключил, что дела в священном месте идут неплохо. Обычно эти тяжелые клетки оставались здесь — вниз, в Царство Аида, жрецы отводили или оттаскивали только лишь их беспомощных обитателей, предварительно разрисовав тела жертв соответствующими магическими символами.

Несмотря на все, что случилось с ним за последнее время, Джереми с виду казался довольно состоятельным молодым человеком. К нему подошел служитель и стал предлагать купить животное или раба для жертвоприношения. У служителя Джереми узнал кое-какие новые подробности о расположении переходов в Пещере.

Владыка Аполлон пребывал в прекрасном настроении и желал поскорее добраться до цели. Джереми тоже спешил. Правда, благодаря вмешательству Аполлона их совместное продвижение вперед проходило весьма своеобразно. Сам Джереми Редторн непременно кинулся бы бежать, — юноша сгорал от нетерпения и беспокойства, — однако его божественного гостя такой вариант не устраивал. Аполлон властно подавил желание Джереми броситься вперед торопливой рысцой и заставил юношу шествовать, иначе и не скажешь — неспешно, с истинно королевским достоинством. Так что когда им навстречу попалась очередная группа служителей, никто из жрецов не обратил на юношу никакого внимания, и Джереми спокойно прошел дальше. Какой-то служитель подошел к юноше, кланяясь, приседая и глуповато ухмыляясь при этом, — наверное, он подумал, что повстречал переодетого принца. Естественно, этот служитель вознамерился продать принцу одного-двух рабов для жертвоприношения. Прочие служители тоже улыбались и кланялись. Нет ничего лучше, чем прекрасный образчик человеческой породы, молодой, с совершенными формами тела, — если вы хотите умилостивить Темного бога истинно достойным жертвоприношением.

Джереми Редторн думал, — насколько на самом деле пещерное чудовище интересуют все эти жертвы? Действительно ли ему нравится пожирать беспомощных, одурманенных людей? Да, интересуют, да, нравится, — понял Джереми, покопавшись в памяти Аполлона. Из того же источника юноша узнал и еще кое-что, удивительное и совершенно неожиданное, — оказалось, что подземная тварь жадна в основном до телесной красоты и физического совершенства, а мясом как таковым чудовище не особенно интересуется. Получалось, что это чудовище — какой-то извращенный, неправильный бог, уцелевший со времен последнего цикла божественного творения. Бог, который мог являться не только в виде чудовища, но и во многих других обличьях. Во время последних циклов чудовище выбиралось на поверхность и опустошало окрестные земли, если считало, что его недостаточно умилостивили жертвоприношениями .

Джереми так до конца и не понял, кто именно из них двоих — Джереми Редторн или Аполлон — решил уничтожить клетки с узниками в этой тюрьме для жертв, прежде чем отправиться дальше. Скорее всего это было одно из тех решений, в которых оба были единодушны, хотя мотивы подобных действий у каждого были свои, притом совершенно разные. Если верить тому, что записано об Аполлоне на пергаментах, хранящихся в библиотеке Академии, этого бога трудно было задобрить жертвоприношениями — он оставался равнодушен к жертвам. Что Аполлон одобрял в поклоняющихся ему, так это внутреннее стремление к очищению, готовность понести наказание за провинность.

И если хорошенько подумать, Солнечному богу не было никакого дела до участи простой деревенской девушки по имени Катерина, ничуть не больше его трогала судьба несчастных рабов, обреченных на смерть во время очередного жертвоприношения. Когда Джереми поразмыслил над этим, он решил, что Захватчик захотел уничтожить тюремные клетки совсем по другой причине — этим он, Аполлон, как бы очищал Пещеру, принадлежащую ныне его заклятому врагу, Аиду. Со временем, возможно, он перенесет истинного Оракула туда, где ему надлежит быть, — на вершину Горы, залитую солнечными лучами, под открытое небо.

Правая рука Джереми, которую он ушиб о прочные доспехи часового, до сих пор сильно болела, — не то чтобы травма была особо тяжелой, но эта боль все время напоминала о хрупкости и уязвимости человеческого тела. И как только Джереми об этом подумал, ему показалось, что он словно читает мысли Аполлона: «Перво-наперво, прежде чем вступать в настоящую битву, я должен как следует позаботиться об этом теле, об этом инструменте — моем наилучшем и единственном достойном оружии. Сначала надо укрепить руки, — эти конечности столь хрупки и немощны…»

В тот же миг руки Джереми будто сами собой оказались у него перед лицом — юноша не был уверен, хотел он сам их поднять или не хотел. А в следующее мгновение его сердце словно впрыснуло в кровь нечто, и это нечто стало растекаться по телу, заструилось по спине и плечам, забурлило, проливаясь в обе руки до кончиков пальцев. Джереми чувствовал передвижение внутренних потоков, — от них по телу растекалось приятное тепло, мышцы наливались силой. Юноша сразу вспомнил то необычайно яркое, незабываемое ощущение, которое он испытал, когда фрагменты Лика Аполлона таяли и просачивались в него сквозь глаз и ухо на левой половине лица.

Вскоре ощущение перекатывающихся по телу теплых волн угасло. Юноша стоял, ошеломленный, с часто-часто бьющимся сердцем, и рассматривал свои руки. Внешне они ничуть не изменились, не стали ни толще, ни тверже, — но Джереми знал, что теперь его руки наполняла великая сила темноволосого юноши. Он ухватился за ближайшую клетку, — левой рукой толкал, правой тянул на себя, почти тем же плавным движением, каким натягивают лук, чтобы выпустить стрелу. Джереми не слишком напрягался, однако бревна в четыре дюйма толщиной крошились в щепки, а прочные прутья лозы, которыми были скреплены брусья клеток, трещали и разлетались в стороны. Сразу же в комнате поднялся страшный шум, — так трещит и скрипит лес, когда деревья ломаются под ударами сильной бури. При таком шуме больше не стоило надеяться, что люди, которые находились в этом же зале, по-прежнему не будут обращать на Джереми внимания. Служители Пещеры Оракула подняли крик, забегали, вокруг началась суматоха.

Те, кто не мог драться — женщины, несколько детишек и стариков, — со всех ног бросились прочь, испуганно визжа и что-то крича на бегу.

И тут воздух наполнился хорошо знакомыми звуками — свистом, шелестом и хлопаньем крыльев. Аполлон возликовал, — радость бога была столь сильной, что Джереми почти сразу же воспринял это чувство как свое собственное. Как здорово, что здесь, оказались фурии! Наверное, их держала здесь некая более могучая сила, для которой фурии были лишь сторожевыми псами, — потому что целая стая этих кошмарных созданий вынырнула, рыча и завывая, из темных глубин Пещеры.

Джереми даже подумал на мгновение, не стоит ли считать этих фурий разновидностью домашних животных? В таком случае они попадали в разряд существ, о которых он должен был бы проявлять заботу… Он так и не выяснил до конца этот вопрос, а в следующее мгновение и вообще забыл о нем, — потому что вид фурий, их мерзкий рев и отвратительная вонь разом возбудили неудержимую жажду убийства в обеих сущностях, наполнявших телесную оболочку Джереми Редторна. Его левая рука — или рука Аполлона — молниеносно метнулась вперед, подобно атакующей змее, пальцы вцепились в мышастую шкуру фурии, подлетевшей слишком близко. Тварь пронзительно завывала и яростно хлестала юношу крыльями, — но с тем же успехом она могла бы молотить крыльями по мраморной статуе.

В следующий миг владыка Света ухватил фурию обеими руками за основания крыльев и разодрал мерзкую тварь напополам — так же легко и непринужденно, как если бы Джереми Редторн разрывал на клочки лист бумаги. Искалеченная тушка фурии повалилась на каменный пол Пещеры, из нее хлынули потоки черной крови, забрызгивая все вокруг. Джереми только потом заметил, что его лицо и одежда все измазаны этой мерзкой жидкостью.

Потом юноша одной рукой схватил за шею торговца человеческими телами и душами, во вторую руку взял когтистую лапу фурии и исполосовал длинными когтями лицо служителя Аида.

Покончив с фуриями, Джереми снова ринулся вперед. И вот он достиг первой, если считать от входа, преграды внутри Пещеры — это были прочные ворота из дерева и железа, которые уже открылись ему навстречу. Из большого, но неглубокого котелка-курильницы, укрепленного на высоком треножнике черного дерева, поднимались клубы едкого, вонючего дыма.

Развратного вида жрица-пифия, через которую Оракул высказывал пророчества, сидела на треножнике, раскачиваясь из стороны в сторону, и смотрела на входящих мутным взглядом. Женщина была уже в возрасте, ее обнаженные груди висели сморщенными мешками, на голове криво лежала корона из какой-то дешевой мишуры. Пифия встретила Джереми-Аполлона весьма враждебно. — Владыка Света, я знаю тебя! Ты пришел, чтобы умереть снова!

Джереми-Аполлон пропустил ее слова мимо ушей, решив не обращать внимания на дурацкую болтовню одурманенной пифии, и двинулся дальше, оставляя позади ужасный шум и столпотворение, — освобожденные узники и сами могли о себе позаботиться, а его цель находилась там, впереди. И он шел вперед — вниз, в глубь Пещеры.

Ему снова преградила путь чья-то одинокая фигура, — на этот раз это был какой-то мужчина. Из глубин памяти Захватчика внезапно вынырнуло нечто новое: у входа во внутреннюю часть Пещеры всем заправлял — отчасти благодаря своей хитрости и коварству, отчасти по давней традиции — Хранитель Врат, человек, истинного возраста которого точно не знал даже сам Аполлон. Аполлон вообще плохо помнил этого странного человека и мало что о нем знал. Сам владыка Света не мог бы с уверенностью припомнить те времена, когда в пещере еще не было Хранителя Врат. «Возможно ли вообще такое, — чтобы это все время был один и тот же человек?»

Довольно старый с виду, тощий, грязный и уродливый — именно этот старик несколько месяцев назад, во время великого сражения, командовал остатками разгромленной армии прислужников святилища. Для левого глаза Джереми старик выглядел еще кошмарнее.

Хранитель Врат всегда старался не показываться при солнечном свете, а в последнее время вообще не выходил из Пещеры.

С массивного черепа старика клочьями свисали вьющиеся грязно-седые волосы, некогда бывшие огненно-рыжими. В молодости Хранитель Врат был могучим, мускулистым великаном — от его высохшего тела до сих пор веяло дикой, необузданной силой. Желто-коричневую кожу старика — в тех местах, где она была видна, — сплошь покрывали татуировки. Когда-то он носил кольца в носу и мочках ушей, но теперь о них напоминали только грубые, уродливые шрамы.

Хранитель Врат был злым, подлым и коварным — но, где-то в глубине его сердца до сих пор жила надежда на возвращение истинного бога.

Сколько Аполлон помнил, Хранителя Врат всегда считали главным распорядителем всех жертвоприношений в святилище — впрочем, Захватчик полагал, что это были все же разные люди, один за другим получавшие в наследство звание Хранителя. Но Хранитель Врат проявлял живой интерес только к тем жертвоприношениям, в которых жертвами были люди — юноши или девушки, чьи обнаженные тела расписывали ритуальными узорами, а потом волокли вниз, во тьму, где их, беспомощных, одурманенных зельями, привязывали к рамам из деревянных брусьев и оставляли ждать своей участи.

Поговаривали, что Хранитель Врат иногда снова спускался вниз, попозже, один, чтобы проверить, что случилось с жертвами. И если Аид или его порождения еще не забирали жертвы себе, тогда Хранитель Врат сам мучил их, насиловал, а потом убивал, медленно и жестоко. Правда, раз или два он, сам не понимая почему, дарил жертвам легкую смерть, — убивал их одним быстрым ударом ножа. Приблизившись к ожидающей фигуре, Аполлон изрек: — Я вижу, твой хозяин Аид еще не сожрал тебя, старик! — Возможно, однажды он и пожелает сделать это, Солнечный бог! Я знаю об этом, но это меня не пугает. — Голос этого изношенного временем человека оказался на удивление сильным и глубоким, в нем не слышалось и тени боязни. — Неужто ты позабыл, что такое страх, мучитель? Людям опасно забывать о страхе. — Есть лишь одно, владыка мой Аполлон, что до сих пор способно наполнить меня истинным ужасом, — и пока я не повстречаюсь с этим, до тех пор не буду знать страха, — уродливый старик снова ответил твердо и решительно.

Хранитель Врат первым из людей — служителей Аида прибыл на место последней гибели Аполлона. И именно он толковал все пророчества, исходящие от Оракула. По большей части он сам их и произносил, пересказывая понятными словами бессвязное бормотание безумной жрицы-пифии. Весьма нередко случалось и так, что пифия просто разыгрывала перед паломниками представление и говорила им то, что ей велел сказать Хранитель Врат. Но иногда пифия высказывала — правда, смутно и путано — и то, что являлось ей во вспышке озарения, пришедшего свыше.

Хранитель Врат не пытался преградить путь богу, и потому Аполлон-Джереми просто прошел мимо него. Старик еще раз попробовал что-то сказать, но стоило Аполлону только поднять руку к своему луку и сделать вид, будто он собирается пустить в Хранителя стрелу, — тот тотчас же умолк и куда-то ускользнул.

Хранитель Врат улизнул в глубины подземелья, неся своему повелителю весть о новом вторжении. Джереми вошел в третий огромный зал Пещеры, который отстоял от входа на несколько сотен футов. Но и здесь было еще достаточно рассеянного солнечного света, так что юноша хорошо видел, куда идти дальше.

Все внимание юноши сосредоточилось на простирающемся впереди подземном коридоре. Левым глазом он видел отблески мерцающего где-то вдалеке багрового сияния, левое ухо юноши улавливало эхо устрашающего шороха — несомненные признаки приближения чудовищного Аида.

Он знал, что Аид близко, — владыка Мрака снова воспрял и теперь поднимался из неведомых подземных глубин, в которых он скрывался после своего последнего отступления и накапливал новые силы для новой смертельной битвы.

Джереми напряженно прислушивался, не зная, — прибудет ли Аид на этот раз с Цербером или без него? Образ Цербера в памяти Аполлона получался какой-то нечеткий и расплывчатый, — это была некая многоголовая собакообразная тварь чудовищных размеров, в ней не было ничего человеческого или божественного. Аполлону, похоже, не хотелось более ясно показывать Джереми Цербера, и потому юноша так и не смог как следует его разглядеть. И что там с Танатом? Скорее всего, Аид тогда не соврал: если кто-нибудь выловил Лик из потока, унесшего его под землю, то бог Смерти вполне мог снова возродиться. В людях, желающих вступить в Большую Игру в роли его аватара, недостатка явно не наблюдалось. И все же Аполлон надеялся, что Танат не успел еще заново воплотиться.

Таким образом, вполне возможно, что в битве будут участвовать и возрожденный Танат, и сотворенный заново Цербер. Если эти темные союзники набросятся на него все разом… Нет, он и помыслить не мог о том, чтобы повернуть сейчас обратно и отступить без боя.

И вот Джереми наконец узрел основное воплощение своего Врага. Аид, как и сам Джереми, был размером с обычного человека — в физическом смысле. Но его истинную величину трудно было определить с первого взгляда, — настолько подавляло восприятие гнетущее впечатление от его ужасной мощи.

Даже Аполлон не мог издалека рассмотреть Врага во всех подробностях. Со времени последней встречи двух богов в облике Аида как будто не появилось почти никаких изменений. Единственными, ясными ощущениями, которые Джереми смог воспринять, были исходящие от владыки Мрака черная злоба и чудовищная разрушительная мощь. Тот, кто сейчас приближался к Аполлону, был весь окутан колеблющейся пеленой темных теней, которую не мог рассеять свет множества факелов, закрепленных на стенах зала.

Даже Танат, которого Аполлон, — если не Джереми — уже встречал на своем пути, по сравнению с владыкой Подземного мира казался сущим ничтожеством.

Когда Аид наконец подошел на расстояние, удобное для беседы, он устроил целое представление, исполненное ядовитых насмешек и притворного почтения. — Я поспешил сюда, чтобы лично подготовить для тебя славную вечеринку, — голос Аида звучал не очень громко, но каждое его слово рокотало низким эхом, словно доносилось откуда-то издалека.

Джереми недолго пришлось ждать ответа Аполлона, прозвучавшего из его собственных уст: — Да, я и впрямь не прочь повеселиться. Порадуй же меня, — выбирай любую церемонию, любое развлечение, какое тебе по нраву. Но помни — все, что ни есть в этой Пещере, внутри этой Горы, — все это скоро будет моим. Я решил отнять у тебя Оракула, — пусть отныне его пророчества будут правдивыми! — Ты что-то сказал о правде, Труженик? Вот тебе правда — ты подохнешь, и очень скоро! — Я еще жив, — просто ответил Аполлон, разведя в стороны худые, совсем мальчишеские руки Джереми. Темная тень кивнула. Аид презрительно фыркнул: — Наверное, недавняя смерть Смерти кажется тебе, о Солнечный бог, великой победой? Ты отправил его маску в глубины земли, — но мне не составит труда снова ее отыскать. Скоро, скоро явится новое воплощение Таната — но должен предупредить, что для тебя особой разницы от этого все равно не будет. И ты, и твои друзья, так или иначе, обречены на смерть. Владыку Света это нисколько не смутило. — Как и все остальные. — Но только не я! Однако я не думал, что ты столь мало ценишь собственную жизнь. Тело, которое ты на сей раз избрал, выглядит просто жалко и совсем тебе не подходит. — Оно не настолько хрупко, чтобы пасть на землю от одних только твоих слов. Вот я, стою пред тобою в этом теле. Чего тебе еще надо?

В ответ раздался какой-то скрипучий звук, — наверное, это был смех. Даже Сребролукому стоило бы держаться подальше от такого противника. Все прочие убоялись бы Аполлона, — но только не Аид. Да, ему не страшен был бог-Труженик, даже во всей полноте своего могущества. А ныне владыка Света был уже далеко не таким, как когда-то, — о чем красноречиво свидетельствует история его предыдущего визита в Пещеру. В голове Джереми зашевелились какие-то смутные, неясные, но ужасно тревожные воспоминания… А окутанный мрачными тенями противник Джереми издевательски кивнул: — Пред тобою открыты все пути. Давай же посмотрим, на что способно твое нынешнее воплощение…

Аполлону нечего было на это ответить, и Джереми понял, что настало наконец время взяться за лук и стрелы, доставшиеся от разбойников в качестве трофея.

Юноша нисколько не удивился, заметив, что его руки, какими бы тощими и хилыми они ни казались, обращаются с оружием так легко и непринужденно, словно в жизни ничем иным и не занимались. И снова он с легкой досадой отметил про себя, из какого посредственного, если не сказать — плохого, материала сделаны его лук и стрелы. Да и как сделаны, — смотреть стыдно… Нет, это, конечно, никакой не Серебряный Лук, — но придется управляться тем, что есть. Юноша неспешно потянулся за спину, достал из колчана корявую бандитскую стрелу, положил ее на тетиву…

Аид мгновенно исчез — так что ни Джереми, ни Аполлон даже не успели его как следует разглядеть. Но Захватчик хорошо знал своего извечного врага, и Джереми ни о чем не надо было спрашивать партнера, — юноша и так понимал, что их неприятности на этом вовсе не закончились.

Мысль, которая пульсировала сейчас в сознании Джереми, была, наверное, только его собственной: «Нас собираются испытывать».

Под чьими-то неуклюжими ногами загремели камни. Спотыкаясь и наталкиваясь друг на друга от излишнего рвения, в зал вбежало около десятка стрелков-людей, из тех, которые гордо именовали себя стражами Оракула. Эти стражи заявляли, что служат Хранителю Врат и защищают всех пилигримов, но Аполлон точно знал, — именно они похитили Кати, и служили они на самом деле Аиду, владыке Мрака.

Стражники, которые первыми отреагировали на вторжение Джереми-Аполлона, все были мужского пола и не носили какой-то определенной, одинаковой для всех форменной одежды или знаков различия. Больше всего эта толпа вооруженных людей напоминала разбойничью банду. Двое или трое из них, как показалось Захватчику, были профессиональными воинами. Эти были неплохо вооружены и двигались так, что сразу становилось понятно, — парни знают свое дело. Остальные же, судя по всему, похватали первое, что попалось под руку, — в основном палки и обычные ножи. Некоторые вообще прибежали полуодетыми. Двигались они неуверенно, много и без толку суетились. Вероятно, их наскоро собрали и заставили взяться за оружие.

Джереми показалось, что на Захватчика это воинство стражников не произвело особого впечатления, — Аполлон ничуть не замедлил продвижения вперед, но и не ускорил шага. Один из стражей прибежал, сжимая в руках наспех подхваченный треножник пифии, сама же жрица уже успела куда-то удрать. Пламя факелов мерцало и колебалось в потоках воздуха, поднятых передвижениями толпы людей. Не способные сражаться служители и паломники, которые совсем недавно с воплями разбегались, теперь остановились и обернулись посмотреть — с безопасного, как им казалось, расстояния. «Вполне возможно, что на этот счет они здорово ошибаются», — заверила память Аполлона своего партнера-человека.

Те несколько пленников, предназначенных для жертвоприношения, которые так неожиданно получили свободу, очевидно, очень быстро оправились от навеянного дурманящими снадобьями безразличия. Когда Джереми обернулся, то никого из них не увидел, — все освобожденные узники куда-то исчезли. Юноша понадеялся, что сейчас они быстренько карабкаются наверх, к выходу из Пещеры, — тогда некоторым, наверное, удастся отсюда удрать.

Вместо того чтобы гнаться за разбежавшимися рабами, их сторожа развернулись спинами к разгромленным, поломанным в щепки деревянным клеткам и составили основную часть отряда противников Аполлона. Тот, кто присматривал за служением Подземному царству здесь, на поверхности, как видно, здорово впечатлился столь быстрым продвижением этого худощавого юноши с разноцветными волосами.

Джереми на миг задержался, чтобы проверить, хорошо ли закреплены два вещевых мешка и колчан со стрелами, висевшие у него за спиной. Аполлон не возражал. Юношу переполняли гнев и ярость, так что поклажа казалась ему совершенно невесомой. Крепко сжимая в руке лук, юноша отступил ко входу в подземелье и осторожно двинулся по лестнице, уходящей вниз, в глубины земли.

В его душе бурлила дикая, неукротимая ярость, он ушел из этого зала вовсе не из боязни сразиться с неорганизованными ополченцами, а в поисках истинного врага. И почти сразу же его гнев нашел достойный выход.

Впереди на лестнице, а также с обеих сторон от прохода Джереми увидел левым глазом темные тени, обведенные яркими контурами, — они быстро надвигались на него, таясь в густом сумраке подземелья. Очертаниями фигур эти тени походили на людей, таких же, как те, которых спешно согнали в предыдущий подземный зал, — их юноша только что оставил позади. Но эти люди — или существа, в чем-то похожие на людей, — все были хорошо вооружены, многие со щитами, в шлемах и разнообразных доспехах. И все они горели жаждой убийства, — они намеревались уничтожить Джереми любой ценой.

Среди них юноша заметил несколько враждебных созданий, которых даже Аполлон раньше не видел и узнал только по описаниям. Это были похожие на зверей твари, неуклюжие, покрытые густой шерстью и исполненные разрушительной мощи. Они шли, на ходу гадя, как животные. Божественный напарник Джереми удивился, увидев этих тварей так близко от земной поверхности.

Когда самый ярый из врагов запустил в юношу камнем, Аполлон только поднял правую руку — прежде чем тот, кому на самом деле принадлежала эта рука, успел среагировать на нападение, — и поймал снаряд еще в полете, словно вынул из воздуха. Камень ударился о ладонь с громким шлепком, но совершенно не больно. А в следующее мгновение рука Джереми хлестко метнула камень обратно, и снаряд полетел в того, кто его послал, быстрее, чем брошенный из пращи. Джереми краем глаза заметил, как маленький камешек угодил в прятавшегося во тьме врага и сбил его с ног.

А еще через пять секунд Джереми выпустил первую стрелу, — снова не успев даже осознать это. Он вынул стрелу из колчана, натянул лук и спустил тетиву одним плавным движением, задержавшись на миг только для того, чтобы подождать, пока двое врагов окажутся на одной линии, один за другим. Первая стрела, с широким наконечником, изначально предназначенная для охоты, сорвалась с тетивы с невероятной скоростью и поразила цель именно в то место, куда ее направил лучник, — в узкую щель между тяжелым боевым поясом из толстой кожи и нижним краем металлического нагрудника. С расстояния всего в двенадцать ярдов стрела полностью ушла в тело, широкий охотничий наконечник пронзил несколько слоев одежды, кожу, мускулы и внутренности и вышел наружу со спины вражеского воина. Первый подстреленный враг издал душераздирающий, нечеловеческий вопль и повалился на землю, беспомощно царапая скрюченными пальцами то место, где только что скрылся оперенный конец стрелы.

Стрела хоть и сильно отклонилась, но все же полетела дальше и до половины длины древка вонзилась в горло другого воина, который пробирался следом за первым. И вот еще один враг Аполлона, явившийся в человеческом обличье, пал мертвым.

Но теперь в колчане у Джереми оставалось только пять стрел. Их общая с Аполлоном правая рука потянулась за спину, чуткие пальцы хорошенько пересчитали все, что осталось, и только потом юноша вытащил следующую стрелу.

Он непрерывно убивал, не забывая все время уклоняться от вражеских метательных снарядов. Аполлон перехватил и отправил обратно еще один камень, быстро выпустил еще одну стрелу — убив при этом еще нескольких врагов. Когда вражеские воины подбирались к нему слишком близко, юноша уклонялся в сторону, беззвучно скользя по каменным ступеням, — он старался оставлять в живых солдат-людей, если они не мешали ему идти дальше. Но тех, кто вставал у него на пути, Аполлон разил наповал, одного за другим. Таким образом, Джереми вскоре успешно пробился сквозь первый заградительный отряд, состоявший в основном из людей, и вышел на толпу разнообразных чудовищ.

Камень, брошенный из пращи, угодил ему в левое плечо, — когда юноша не успел увернуться сразу от двух камней, подлетевших в одно и то же мгновение. Но для его чудесным образом окрепшей плоти этот удар, который обычному человеку раздробил бы все кости, показался всего лишь легким тычком — как будто парня стукнул по плечу кулачком какой-нибудь маленький мальчик. Через несколько секунд ему в спину угодила стрела, а потом еще одна, — но Джереми почувствовал только, будто его что-то слегка укололо. Обе стрелы отскочили и упали на пол, оставив на теле юноши лишь маленькие царапинки.

В очередной раз, потянувшись за стрелами, Джереми понял, что в его колчане их осталось только две. Но юноше не приходилось спорить с Аполлоном, который стремился, во что бы то ни стало поскорее пройти дальше.

Где-то там, внизу, находился зал, в котором была оставлена сегодняшняя жертва на радость владыке Мрака или тем его слугам, которых он изберет, чтобы насладиться ею .от его имени.

Место, в котором Джереми оказался сейчас, изобиловало нагромождениями сталактитов и сталагмитов — каменных сосулек, свисавших с потолка или поднимавшихся снизу вверх, с пола пещеры. Среди этих фигурных каменных наростов легко было укрыться, особенно в такой темноте.

Но, хотя Джереми и старался прятаться в тени, так же как и за каменными выступами, он отлично знал, что темнота — его враг, а солнечный свет — друг, пусть даже такой слабый и рассеянный, какой проникал внутрь Пещеры.

Некоторые воины Аида были вооружены и луками со стрелами, но в ближнем бою да при таком плохом освещении большинство солдат предпочитали применять другое оружие. Поэтому Джереми-Аполлон, пробираясь между телами поверженных врагов, наклонялся к ним и проверял, не осталось ли кого в живых, — а заодно и пополнял свой опустевший колчан новыми запасами стрел. В колчане одной из своих жертв он нашел три более-менее приличных стрелы и еще пять забрал у другого мертвого солдата. Джереми уже понял, что вовсе не так уж важно, насколько хорошо сделана стрела и насколько острый и крепкий у нее наконечник, — любая стрела все равно несла с собой неминуемую смерть, если божественный Стрелок, который спускал ее с тетивы, желал убивать.

Довольно скоро воины-люди из посланного Врагом отряда, которые еще держались на ногах, отступили и скрылись в глубине Пещеры, оставив на полу зала с полдюжины своих товарищей, которые уже никогда не будут ни с кем сражаться. Там, дальше внизу, было довольно светло, потому что человеческие глаза без света ничего не смогли бы увидеть. Джереми упорно двинулся дальше, в следующий зал Пещеры, который был расположен еще глубже под землей.

Несколько обеспокоенный долгим отсутствием Джонатана, ученый рискнул подобраться поближе и остановился примерно в пятидесяти ярдах от главного входа в Пещеру. Там Арнобий вскарабкался на дерево и устроился в таком месте, откуда открывался прекрасный вид, — на толстой ветке в пятнадцати футах над землей. С этого высокого насеста можно было хорошо рассмотреть не только то, что творится возле самых Врат, но и что происходит в низинах под горой.

Осмотревшись по сторонам с этого передового поста, Арнобий смог лучше оценить обстановку вокруг Пещеры. В течение многих божественных циклов, которые иногда продолжались по нескольку веков, огромные толпы паломников, движимые религиозным рвением, стекались к этому священному месту. Неисчислимые тысячи пилигримов, год за годом приходивших поклониться святыне и просить совета и помощи у Оракула, за сотни .лет протоптали в окрестных лесах множество извилистых тропинок, В последнее время паломничество к Оракулу после долгого забвения, похоже, снова обрело былую популярность.

Таким образом, здесь находилось самое знаменитое в мире место предсказаний и пророчеств. Как человек, живо интересовавшийся божествами и их историей, Арнобий, сколько себя помнил, всегда хотел прийти к Оракулу. Но всякий раз как-то так получалось, что он считал себя не готовым к этому или недостойным такой чести, или же он почему-то не успевал завершить все надлежащие приготовления.

Последние несколько месяцев Пещера Оракула стала ассоциироваться в представлении людей с именем Аполлона, — поскольку было общеизвестно, что именно здесь этот бог недавно погиб.

Арнобий никак не мог толком уразуметь, чем тут занимаются все эти люди — бездельники и тунеядцы, которые удобно устроились у Врат Пещеры, и, судя по всему, считали, что присматривают за Оракулом.

Немного понаблюдав за тем, что творится у входа, Арнобий подумал: «Невзирая на то что истинная сила находится глубоко внизу, в Подземном мире — и они прекрасно об этом знают, — эти люди придумали собирать пошлину со всех, кто совершает паломничество к Оракулу. Если бы сильная группа пилигримов отказалась платить, — вряд ли эти служки решились бы настаивать».

Ученый задумался о том, оказывают ли эти люди какое-нибудь влияние на произносимые пифией предсказания. И насколько сам Аид, их господин, заинтересован в таких вопросах? Возможно, эти служители устроили здесь эту лавочку на таких же законных основаниях, как и любая другая группа людей? Может быть, эти люди просто стараются заработать на жизнь, — естественно, всякий хотел бы обеспечить себе жизнь получше, если уж подвернулась такая возможность. Однако, как бы то ни было, все прорицания в последнее время оказываются обманными — все без исключения.

Арнобий полагал, что когда-то, давным-давно, все здесь происходило совсем по-другому. А теперь здесь всем заправляет какая-то кучка отщепенцев. Ходили слухи, что здешние мошенники содержат полубезумную женщину, которая умеет, когда нужно, убедительно изображать состояние транса — так, что обычные пилигримы принимают ее ужимки за чистую монету.

Арнобию пришлось признать, что его отец — далеко не единственный военачальник, который дорого дал бы за возможность подсовывать своим врагам те прорицания, какие надо. А если честно, — скорее всего лорда Виктора такое святотатство смутило бы гораздо меньше, чем любого другого. Лорд Виктор был одним из многих могущественных владык, которые очень хотели бы взять это место под контроль, — но в то же время большинство этих лордов не желали слишком тесно связываться с делами Оракула.

Арнобий постепенно начал приходить к заключению, что, любые человеческие попытки понять богов, заведомо обречены на неудачу. Вот люди — это совсем другое дело. Их понять гораздо проще. И они гораздо легче соглашаются, чтобы ими кто-то управлял.

Ученый очень беспокоился из-за того, что мог натворить в Пещере Джонатан, который бросился туда как одержимый. Как оказалось, даже нынешний практичный и рассудительный Арнобий все-таки относился к этому Оракулу достаточно почтительно.

Еще Арнобий подумал о том, действительно ли где-то там, в глубине Пещеры, было место смертельной схватки двух богов? Как ни странно, но когда Арнобий оказался здесь, возле Пещеры-в-Горе, все, что касалось богов и магии, стало для него каким-то далеким и неправдоподобным.

И напротив, практические вопросы политики и военных действий, похоже, сделались для него такими же ясными и жизненным, как сама эта Гора. Арнобий не понимал, почему он так долго не замечал собственных интересов и способностей в этих сферах деятельности. Ферранте держался неподалеку, и вскоре ученый отправил молодого солдата на разведку. — Я полагаю, Джонатан обязательно попадет там в какие-нибудь неприятности или совершит какую-нибудь глупость. Если найдешь его, — вели немедленно убираться оттуда. Пусть сразу же возвращается сюда. — А как насчет девушки, сэр? — Ну… Если встретишь ее, скажи, чтобы тоже шла сюда. — Арнобий жестом задержал сержанта, чтобы тот выслушал еще кое-какие приказания. — С другой стороны, можешь сказать ей, чтобы возвращалась домой, если хочет. Наверное, так будет для нее даже лучше.

Сержант Ферранте отсалютовал и поспешил исполнять приказ, а Арнобий продолжил свои наблюдения за окрестностями. Он задумался о том, заметит ли его здесь, на дереве, кто-нибудь из людей, толпящихся у Врат Пещеры? Эти размышления привели его к мысли о том, во что он сейчас одет. Быстро оглядев себя, ученый отметил, что за последние несколько дней, прошедших после нападения бандитов, он стал одеваться совсем иначе, чем в Академии. И дело было вовсе не в том, что он старался выглядеть повоинственнее, — во всяком случае, сознательно Арнобий ничего такого не делал. Но если принять во внимание, чем ему сейчас приходится заниматься, то такой стиль одежды кажется вполне разумным, — множество всякого оружия, широкополая шляпа с ремешком, затянутым под подбородком, простая куртка с несколькими карманами и грубые, но крепкие сапоги.

Тут Арнобий подумал, что ему надо бы еще кое-чему обучиться, и поскорее, — например, обращению с оружием. Ведь следующий противник, с которым столкнет его судьба, может оказаться гораздо более искусным в этой области, чем перепуганный разбойник, к тому же уже изжаленный пчелами. Не то чтобы Арнобий собирался в дальнейшем решать все вопросы мечом и копьем — просто ему обязательно надо было научиться владеть ими, вот и все. Ученый уже узнал на собственном опыте, что далеко не всегда можно полагаться на чужое умение, — не всегда у тебя под рукой есть обученные профессиональные воины.

Таким образом, Арнобий просто вынужден был совершенно по-иному взглянуть на мир. И, к своему немалому удивлению, он обнаружил, что сумел довольно неплохо приспособиться к новой роли, — впрочем, у Арнобия всегда хорошо получалось заставлять других следовать за собой. Наверное, этот талант у него был, просто еще совсем недавно не возникало нужды проявлять свои способности в деле. Те деревенские парни с воодушевлением шли за ним в битву и подчинялись каждому его приказу. Бывали, правда, и исключения — к примеру, этот чудак Джонатан…

А не Джонатан ли это — вон там, шагает прямо к Вратам Пещеры? Правда, тот парень кажется гораздо выше ростом, чем слуга Арнобия, и двигается он вовсе не как простолюдин, привыкший к грязной работе… Но такие рыже-черные волосы во всем мире есть только у Джонатана. Но вот, развеивая всякие сомнения, показался и сержант Ферранте — его Арнобий узнал сразу. Ферранте спешил следом за тем парнем с разноцветной шевелюрой.

Неторопливые размышления наблюдателя были внезапно прерваны поднявшейся у входа в Пещеру суматохой. Сперва Арнобий никак не мог понять, из-за чего все так засуетились. До него доносились некоторые слова, которые выкрикивали люди там, внизу, — но поначалу эти слова казались Арнобию полной бессмыслицей.

Первое слово, которое он расслышал, было: «Аполлон!» А потом кто-то из воинов Калаха закричал: «К оружию!» Внезапно Арнобия словно озарило: неужели все эти люди внизу могли действительно принять его слугу Джонатана за очередное воплощение бога Аполлона?!

Арнобий принялся обдумывать такую возможность, но его размышления были неожиданно прерваны: на соседней ветке, на расстоянии чуть больше вытянутой руки, словно из воздуха возникло худощавое создание в маске вроде тех, какие надевают на сцене комические актеры, в простом костюме, по которому невозможно было определить пол, — свободная рубашка и штаны обычного покроя, все это неброского коричнево-серого цвета, а на ногах — ярко-красные сандалии. Ученый с первого взгляда понял, что перед ним — какой-то бог или богиня, но почему-то совершенно не удивился.

Смертный и божество долго созерцали друг друга, не произнося ни слова. Лицо бога было скрыто за шутовской маской, но Арнобий чувствовал, что тот внимательно его изучает. Привидевшееся ему божество сидело на своей ветке так естественно и непринужденно, что ученый почему-то совершенно не разволновался. Как будто он всю свою жизнь знал, что рано или поздно вот так, наяву, встретится с каким-нибудь богом.

Наконец, когда оба достаточно подробно рассмотрели один другого, Арнобий прокашлялся и уверенно сказал: — Ты — Трикстер. Бог не ответил. Прошло еще с полминуты, а божество по-прежнему хранило молчание. Тогда ученый снова попробовал начать разговор: — Если ты бог… — договаривать он не стал. Фигура в маске наклонилась к нему. Голос, который раздался из-под маски, был женским и звучал до странности знакомо: — Если? Хорошее слово — «если»! А кем еще я могу быть, если сижу вот здесь? Мартышкой вроде тебя? Тебе всегда не хватало соображения, — ты не способен узнать бога, даже когда он стоит перед тобой и старается привлечь твое внимание. — Я… — Заткнись! — приказ прозвучал столь властно, что ученый повиновался, не задумываясь. — Ты на редкость тупоумный человек, Арнобий, даже для ученого из Академии. — Богиня скрестила ноги и пошевелила ступнями, привлекая внимание Арнобия к своим замечательным красным сандалиям.

А потом она подняла маленькую ручку, сдернула маску и отшвырнула ее прочь, открыв такое знакомое лицо — лицо женщины, которая некогда была помощницей ученого, его любовницей и рабыней. — Карлотта! — Услышав знакомый голос, Арнобий подумал, что ему просто показалось, но теперь, увидев ее собственными глазами, ученый безмерно удивился. Ему даже пришлось ухватиться за ветку, чтобы не упасть с дерева. Знакомые зеленоватые глаза смотрели на него с ненавистью. — Надо же! Значит, ты не забыл, как меня зовут? Неужели тебе больше нечего мне сказать, господин! Последнее слово Карлотта выговорила с нескрываемой издевкой. Очень осторожно — место, на котором он сидел, было не слишком безопасным, — Арнобий в растерянности развел руки в стороны. Он был так потрясен, что, казалось, мысли его парили где-то отдельно от головы. — А что я должен сказать? Карлотта насмешливо улыбнулась. — Да так, ничего особенного. Ничего, зато я много могу тебе порассказать. Я могу читать наставления и раздавать приказы. Изумленный Арнобий почти не слышал, что она говорит. Наконец он покачал головой: — Так, значит… Значит, ты принесла мне доказательство, которое я могу увидеть своими глазами… Трикстер действительно существует на самом деле. И, очевидно, он — не он, а она. И она избрала тебя для своего очередного воплощения. — Да ну? Неужели она и вправду так и сделала? А может, наоборот? Может, это я ее выбрала, я решила стать Трикстером — такая мысль никогда не забредала на ту помойку, которая служит тебе вместо мозгов? Ты никогда не думал, что я и сама способна что-то выбирать? — Карлотта! — Арнобий вцепился обеими руками в ветки. Он все никак не мог прийти в себя, узнав о чудесном преображении Карлотты. — Ух ты! Мне посчастливилось услышать твое знаменитое подражание попугаю! Я подозревала, что это самый лучший способ сделать карьеру в Академии, — но ты о своей карьере никогда особенно не заботился. Да и зачем бы это тебе, если твой отец — тот, кто он есть. — Ты — Карлотта, и теперь ты — аватара Трикстера. По каким-то соображениям он избрал тебя и позволил тебе надеть свой Лик, — если теория относительно божественных Ликов верна, — Арнобий вздохнул и задумался. — Были времена, когда такое великое открытие увенчало бы труды всей моей жизни неувядаемой славой — или, по крайней мере, мне тогда так казалось… — Он посмотрел на нее долгим взглядом и добавил: — Знаешь, за последние несколько дней я тоже очень изменился… Наука больше не доставляет мне никакого удовольствия. Мне теперь не интересны такие высокие материи. — Да неужели?! — Карлотта изобразила на лице глубочайшее изумление. Голос ее зазвучал низко и злобно: — И какие только адские силы заронили в твою башку мысль, будто кого-то интересует, что там тебе нравится, а что не нравится? До Арнобия постепенно начало доходить, насколько сильно она разозлена. Он моргнул пару раз и сказал: — Ты говоришь так, будто смертельно ненавидишь меня… — В самом деле? А неужели есть хоть малейшая причина, по которой я могла бы тебя не ненавидеть? Арнобий попытался пожать плечами, но вынужден был снова покрепче ухватиться за ветку, чтобы не упасть. Тогда он заговорил — начал приводить, как ему казалось, разумные доводы: — Карлотта, это не моя вина, что ты была рабыней, когда попала ко мне. Наверное, я должен был бы отпустить тебя на свободу, — но ты ведь знаешь, из-за определенных причин, касающихся политики, я не мог этого сделать. По-моему, я всегда относился к тебе с добротой… — С «добротой»! Арнобий, ты вышвырнул меня за дверь, как паршивую собачонку! И ты еще говоришь о каких-то политических причинах! — Это только потому, что формально ты ведь была… рабыней. Что еще, по-твоему, я должен был с тобой делать? Я не желал тебе зла. А теперь… Теперь, очевидно, вопрос о твоем гражданском статусе стал бессмысленным, — потому что ты избрана, — несмотря на то, что в последнее время Арнобий вообще не интересовался теологическими вопросами, ему вдруг стало любопытно. — Я желаю тебе только добра. Но как это случилось? Как с тобой произошло это чудесное превращение? Может быть, ты мне расскажешь? — Как мы внимательны и тактичны, правда? Да, мое социальное положение заметно повысилось. — Но как, каким образом? Карлотта!.. — Арно-бий снова покачал головой, до сих пор изумляясь тому, что она избрана. Уж кто-кто, но — она? — Ты спрашиваешь, как эта опротивевшая сучонка, никчемный, ничего не стоящий кусок твоей собственности по имени Карлотта — как она стала богиней? Да прямо у тебя под носом, безмозглый ты ублюдок! — Ну, к чему все эти… — А правда о моем «избрании», как ты это называешь, проста, — я нашла великое сокровище. Да, кстати, должна тебе сказать, что это сокровище по закону принадлежало бы тебе, — поскольку когда я его нашла, я сама считалась твоей собственностью, — Карлотта чуть подалась вперед на своей ветке. — Но вот что я тебе еще скажу, — ты в жизни не увидишь и малой толики этого богатства! Насколько я понимаю, богам все эти дурацкие законы не писаны. — Сокровище? — тупо повторил Арнобий. Карлотта преподносила один сюрприз за другим, да так быстро, что ученый не успевал как следует осознавать ее откровения. — Да, сокровище, несметные богатства. Золото, золото, золото. Не говоря уже обо всем остальном. А, это тебя наконец заинтересовало! На самом деле Арнобий отнесся к рассказу о сокровищах довольно равнодушно. Он никогда не придавал деньгам особого значения, — потому что никогда не нуждался. — Так, значит, ты нашла в храме какие-то сокровища… Да, я всегда думал, что там должно храниться что-нибудь важное и ценное. Жаль, что мы не смогли остаться и продолжить исследования… Карлотта не сводила с него глаз. — Так знай, мне досталось не одно сокровище, а несколько, и все они не имеют цены. Сперва я нашла вот эти сандалии — это самая ценная находка, потому что они открыли мне путь ко всем остальным богатствам. Поверишь ли, когда я взяла в руки сандалии, я тогда думала только об одном — как это мое открытие может помочь тебе. Можешь ли ты представить такую глупость? — Даже не знаю, что сказать… Карлотта! Мне очень жаль… — Ах, ну какой же я была идиоткой! Тебе жаль, вот как? Ты немного опоздал со своими сожалениями, о великий ученый, который никогда не способен был хоть чему-то научиться. Ты не узнал даже самого Аполлона, когда он стоял прямо перед тобой. — Глупости! — непроизвольно вырвалось у Арнобия. Но, подумав немного, он переспросил: — Когда это было? И вообще, что ты имеешь в виду? — Да так, не важно. Может, стоит заставить тебя обращаться ко мне «леди Карлотта»? Я слишком хорошо помню, каково это — быть твоей рабыней. Теперь я хочу узнать, каково быть твоей богиней. — Моей богиней? — Арнобий до сих пор не сообразил, с какого конца подойти, чтобы наконец разобраться с этой странной ситуацией. Его удивляла столь глубокая ненависть Карлотты, и, как ее прежний хозяин, Арнобий чувствовал, что она относится к нему несправедливо. Ученый всегда хорошо обращался со своими рабами, проявляя редкостное великодушие, и вот теперь Карлотта платила за его доброту черной неблагодарностью. Он заметил, что золотого рабского ошейника на шее Карлотты уже нет, и подумал, как бы между прочим, — куда мог подеваться ее ошейник? Но Арнобий упорно отказывался ей верить, считая рассказы Карлотты просто хитрой выдумкой или какой-нибудь шуткой. Богиня хитрости и обмана, вселившаяся в тело мстительной рабыни, наклонилась к нему со своей ветки. — Что ты задумала? — крикнул встревоженный Арнобий. — Вообще-то я еще не решила, что с тобой сделать. — Со мной сделать? — О боги, что за детский лепет? Ты стал еще глупее, чем раньше. Я могла бы, конечно, просто отпустить тебя, — да только кому ты такой нужен? — Отпустить меня? Что ты такое несешь? — Нет, я придумала кое-что получше. Это как раз подходит для простого смертного — по «политическим соображениям». Ты, кажется, считаешь, что на эти «соображения» можно списать все, что угодно.

И Карлотта соскочила со своей ветки. Арнобий испуганно вскрикнул, но потом застонал — когда увидел, что она не падает, а парит в воздухе, как гигантская птица колибри, а волшебные красные сандалии на ее ногах мерцают и поблескивают, словно покрытые мишурными блестками туфельки танцовщицы. Потом Карлотта одним движением руки заставила дерево, на котором сидел Арнобий, вырасти до невероятной высоты. Повинуясь магии Карлотты, ствол дерева начал быстро удлиняться, земля со страшной скоростью стала проваливаться вниз, — как будто Арнобий висел на тросе, перекинутом через мачту корабля, и два десятка дюжих матросов разом потянули за этот трос.

Нижние ветки дерева сделались такими толстыми, что слезть по ним вниз уже было невозможно. Если Арнобий упадет, то не раз ударится о ветки, прежде чем долетит до земли, — но ученый прекрасно помнил, как далеко лететь до земли. Когда Арнобий думал об этом, у него все внутренности сжимались в комок.

Парящая в воздухе далеко внизу богиня в волшебных красных сандалиях крикнула Арнобию: — Все, мне пора! Надо еще заглянуть ненадолго в Пещеру. Но я обязательно вернусь, о мой благородный ученый! Может быть, я даже отнесу тебя обратно в храм на болотах. Там еще осталось немало золота и драгоценностей, и все это — все до последней монеты — может достаться тебе. И ты подохнешь там с голоду, если раньше тебя не сожрут гигантские змеи, — но зато ты умрешь сказочно богатым. Карлотта как будто задумалась о чем-то, а потом вытащила откуда-то зеркальце и, подлетев, протянула Арнобию. Зеркало было круглое, из самого лучшего зеркального стекла, какое можно было представить, в широкой оправе слоновой кости. — Что это? — спросил Арнобий. — Зеркало! Чтобы ты сам мог увидеть, как смотрятся со стороны дураки вроде тебя.

Когда божество преобразилось в подобие огромной сияющей бабочки и молниеносно упорхнуло прочь, Арнобий на мгновение задумался — а не приснилось ли ему все это? Но нет, дерево по-прежнему возвышалось над землей, как никакое другое дерево в мире, и Арнобий все так же сидел на ветке, на высоте, наверное, около сотни футов от земли.

Арнобий смутно помнил, будто во время этого странного разговора его собеседница как-то упомянула, что он не смог узнать Аполлона. Интересно, что бы это могло значить? Если это божество на самом деле не было Карлоттой, то не стоило обращать особого внимания на все эти признания и обвинения.

Но кто бы это ни был, а Арнобий застрял на чудовищном дереве. Ученый осмотрелся. Ствол и ближайшие ветки, похоже, были слишком гладкими и скользкими, — там не за что было уцепиться, и слезть вниз по стволу вряд ли получится. Единственное, что оставалось Арнобию, — это подождать, когда вернется с задания сержант Ферранте, и позвать его на помощь. Да, это наверняка был Трикстер… Злой шутник.

Но тут Арнобий вдруг подумал, что женщина, которую он знал как Карлотту, его прежняя помощница, любовница и рабыня, могла на самом деле быть Трикстером — и тогда, и сейчас. Против этого нет никаких доказательств. А Койоту-Трикстеру нет равных в искусстве перевоплощений. Это божество может принять любую форму, и под наружностью Карлотты в действительности мог скрываться кто угодно. Да, недавний собеседник Арнобия и вправду был богом, да, Трикстером — но не Карлоттой.

Что за странная причуда для божества — принять облик девушки-рабыни! Однако конкретно этот бог, — если он все-таки существует, — всегда славился склонностью ко всяким странным выходкам. Бедняжка Карлотта! Арнобий задумался о том, что на самом деле могло статься с этой девушкой. И он пообещал самому себе, что если еще когда-нибудь встретится со своей бывшей рабыней, то обязательно сделает для нее что-нибудь хорошее. Вернувшись из своего похода в Пещеру — да уж, это было приключение не для слабонервных! — сержант Ферранте поначалу не сориентировался и не сразу нашел своего нового командира. Сержант принес тревожные вести, — похоже, у этого парнишки, Джереми, совсем съехала крыша. Правда, тогда, когда Энди смотрел в эти глаза и слушал этот голос, он был готов поверить всему, что тот скажет.

Ферранте пришел на то самое место, где оставил своего командира. Только откуда здесь взялось это кошмарно громадное дерево? И тут Энди услышал голос ученого, поднял голову и увидел, где сейчас находится Арнобий. Тогда Энди решил, что весь мир вокруг, наверное, тоже сошел с ума.

Джереми слышал, как жрецы Аида, стараясь воодушевить своих последователей перед очередной битвой с Аполлоном, кричали о том, что именно здесь, в Пещере, великий Аполлон некогда уже был повержен.

Тем не менее, это был хороший знак — то, что жрецы сочли нужным собрать побольше воинов и поднять их боевой дух, прежде чем бросить в битву со столь жалким воплощением божества.

Джереми знал, что пройдет дальше, в глубину Пещеры. На какое-то долгое мгновение юноша вдруг очень остро почувствовал, что он здесь совсем один.

«Ведь я же на самом деле никакой не бог! Я — это только я, Джереми Редторн. Так я себе это представляю. Я не думаю, что я — бог. Бог — он сам по себе. А я только его партнер. Он просто использует меня, я — словно перчатка, которую надели и точно так же могут снять!» Камешки на полу пещеры тихо похрустывали под подошвами его легких сапог, предназначенных для верховой езды. Его — и Аполлона. За его спиной — за их спиной — солнечный свет начинал меркнуть. А впереди ни правый, ни левый глаз Джереми не видели ничего, кроме темноты.