Лик Девы

Хроника Плачущей Луны. 1477 год от Рождества Христова

Жрица-послушница Вела, в длинном темном одеянии, с лицом замотанным черным платком, из-под которого пробился локон светлых волос, стояла на коленях перед каменной статуей грозной богини Орейлохе. Она молила богиню не оставлять без покровительства их свободолюбивый народ, численность которого с каждым годом неуклонно уменьшалась. Прошло чуть больше лунного месяца с тех пор, как было уничтожено еще одно селение — Хотор, в котором татары перебили всех мужчин, а женщин угнали в рабство, что было горше смерти. Хан Менгли-Гирей поклялся, что на полуострове должен быть только один владыка всего здесь находящегося: земли, воды, гор, лесов, людей, и никаких других владык чего-либо быть не должно. По его приказу было направлено множество лазутчиков на поиски селений Властителя гор. После победоносного прохождения турецкой армии, уничтожившей генуэзские владения и готское княжество Феодоро, татарский хан остался единственным и полновластным хозяином всего полуострова, подчиняясь лишь наместнику султана Оттоманской Порты. Но была еще другая причина его ненависти к Властителю гор и маленькому народу тавров — хану донесли, что тавры причастны к таинственному исчезновению несколько лет тому назад его сыновей-принцев, тел которых не нашли до сих пор. Разгневанный хан приказал найти виновников гибели его сыновей и жестоко отомстить, а их головы принести ему в мешках.

Многочисленные татарские лазутчики рыскали по горам в поисках селений тавров, но Орейлохе была милостива, покрыв их своей тенью, сделав невидимыми врагу, и многие головы татар сами стали стражами храма богини.

Жрица Вела ощутила беспокойство, но не могла понять, с чем оно могло быть связано. В последние дни ей снились странные сны, мгновенно улетучивающиеся в момент пробуждения. Она не помнила их содержание, но оставшийся после них осадок, тревожил, связывал их с ее прошлым, скрытым от нее пеленой забытья. Она не помнила детства, родителей, лишь то, что последние два года была жрицей храма богини Девы. До недавнего времени святилище располагалось в подземелье, но татары выследили, и жрицам с большим трудом удалось бежать, захватив собой магические ритуальные предметы с собой. Пока храм устроили непосредственно возле поселка, ожидая прибытие разведчиков, должных найти более безопасное место для храма.

В храм зашла верховная жрица Мара, подошла к Веле и опустилась рядом на колени.

— Тревожно мне, — пожаловалась ей Вела, — нехорошие предчувствия не покидают меня.

— Ты не одинока. Я говорила с вождем Аспургом, он получил тревожные известия от разведчиков — они заметили поблизости большой отряд татар. Не исключено, что им известно местонахождение нашего селения, и они готовятся напасть. Аспург готов к этому и уже присмотрел новое место для поселения. Утром он отправил туда большую группу воинов и женщин. Завтра утром уйдут остальные и мы с ними. Надо будет идти налегке — возьмем самое необходимое, остальное спрячем в тайнике — позже вернемся.

Верховная жрица Мара посмотрела на статую Девы, лицо которой закрывала золотая маска. Потянулась к ней, затем передумала и отдернула руки:

— Я помогу тебе со сборами, когда вернусь. — И она удалилась.

Вела стала прикидывать, что захватить с собой, а что надо оставить в тайнике. Неожиданно со стороны селения услышала выстрели, крики, шум битвы.

— Татары! — испугала мысль и у нее закружилась голова, перед глазами поплыли забытые картины прошлого. Выстрелы, звон сабель, многоголосые крики о помощи и предсмертные хрипы слились воедино, но здесь боролись за жизнь не тавры, в меховых одеждах, а воины в блестящих панцирях и шлемах. Среди них выделялся один, разящий врагов длинным мечом, половину его лица пересекал шрам. Она сжала виски, разрывающиеся от головной боли и видение исчезло. Шум реальной битвы усилился и, стал приближаться, судя по крикам татар, они побеждали.

— За что?! — жрица, обратилась с мольбой к грозному лику богини. — В чем мы провинились?! Тебе мало крови врагов, которую мы тебе приносим в жертву?!

Но надо было спешить. Вела наклонилась, прислонилась губами к каменному изваянию грозной богини Орейлохе, прося прощение за свои гневные слова и то что оставляет ее здесь, сняла с ее лица золотую маску и выбежала наружу. Несмотря на то, что победа татар в этой битве была очевидна из-за их многочисленности, еще продолжали оставаться отдельные очаги сопротивления. Жители селения понимали, что не следует рассчитывать на милость победителей, и дрались до последнего.

Жрица Вела углубилась в чащу, на первый взгляд непроходимого колючего кустарника, начинающегося сразу за храмом, но за которым оказалась потайная тропа. По ней Вела стала подниматься в горы. За ее спиной крики становились глуше, а зарево пожара все разрасталось. Вдруг она услышала шум бегущего человека, страх на мгновение парализовал ее, но, пересилив себя, она выхватила кинжал и приготовилась обороняться. Увидев бежавшего, Вела вздохнула с облегчением и спрятала кинжал. Это был молодой воин Ферал, в порванной, со следами крови одежде, с обнаженным мечом в руке. Увидев Велу, он остановился, а та заботливо поинтересовалась — не ранен ли он?

— Нет, это кровь врагов, — с гордостью ответил Ферал.

Вела обрадовалась, что теперь она не одна. За непродолжительное время нахождения в селении, она не выходила за его пределы, совсем не знала прилегающей местности и не представляла, куда теперь идти. Спеша, как можно подальше уйти от гибнущего селения тавров, Вела на ходу спросила у Ферала, знает ли он, куда им бежать?

Ферал хорошо знал горы, где имелось много укромных мест, и можно было укрыться от татар, но где вождь Аспург задумал построить новое селение, он не знал. Бродя по горным тропам, они два дня питались одними кореньями и лесными ягодами, пока Фералу не удалось удачно подбить камнем из самодельной пращи козу, после чего он дорезал ее кинжалом. Они ели сырое мясо, и у Велы в памяти вновь зашевелились смутные воспоминания, ей казалось, что с ней такое уже было раньше. Она тогда тоже ела сырое мясо, так как не было огня, и с ней был мужчина, но не этот, а другой, совсем не похожий на местных жителей, и она не закрывала от него лицо.

Вела отвернулась от Ферала, размотала платок, разорвала его на две части. Светлые длинные волосы рассыпались по плечам. В меньшую половину платка она завернула остатки мяса, а другой половиной попыталась закрыть лицо, но ткани было явно недостаточно, и у нее получилась повязка, закрывающая лишь нижнюю часть лица.

— Ты красивая, — Ферал залюбовался девушкой.

— Ты не должен был видеть мое лицо, — строго оборвала его Вела, однако покраснела от похвалы. — Я жрица Девы. Тот, кто увидел лицо жрицы, тот увидел лицо смерти и долго не проживет.

— Да, ты жрица, но ты не такая, как другие. Не думаю, что твое лицо — это лицо смерти. Ведь ты еще только послушница и не прошла через обряд посвящения в жрицы, к которому готовятся семь лет, — юноша улыбнулся.

— Ферал, я ничего не помню, что было до того, как я стала послушницей, — жалобно пожаловалась Вела. — Кто мои родители, почему никто ничего мне не рассказывает о моем прошлом? Когда я об этом начинала расспрашивать, люди уходили от ответа. Здесь скрыта какая-то тайна?

— Я не могу тебе ответить, чтобы не сказать неправду, — чистосердечно признался юноша. — Так приказал наш вождь, а неисполнение его указаний карается неминуемой смертью.

— Ферал, неужели ты не понимаешь, что, возможно, мы единственные, кто выжил, чудом спасся? Не знаю, что нас ожидает в будущем, ведь мы теперь изгои и нам негде жить. Расскажи, Ферал, что знаешь обо мне — я тебя очень прошу!

— Хорошо, Вела. Два года тому назад ты появилась в нашем селении в сопровождении жрицы Мары, которую давно считали мертвой, и однорукого мужчины, генуэзца. С собой вы принесли священную маску богини Девы, много столетий тому назад утраченной нашим народом. Однажды вы втроем ушли из селения и вернулись через несколько дней уже без генуэзца. Ты ничего не помнила, и мы учили тебя своему языку. Мара, ставшая верховной жрицей, взяла тебя к себе в послушницы, а нам вождь велел молчать. Больше я ничего не знаю, это все.

— Спасибо, Ферал, надеюсь, что память рано или поздно, но вернется ко мне.

Память вернулась к Веле на седьмые сутки после того, как они покинули селение. Она вспомнила все: родную Лигурию, родителей, мужа консула, штурм крепости, бегство от турок, коварную служанку Мару, смерть кавалерия. Она не могла поверить в то, что она, представительница знатного, хоть и обедневшего лигурийского рода, жена консула Солдайи, католичка, длительное время находилась среди дикого, невежественного народа, исполняя обязанности жрицы. Она участвовала в кровавых языческих обрядах! Воспоминания о прошлом оглушили ее, потрясли, она встала на колени и вполголоса стала читать молитву Деве Марии, прося у нее прощение. Затем забылась в сне.

— Вела, нам пора идти! Солнце уже высоко! — Ферал стал трясти ее за плечо, приводя в чувство.

— Куда мы идем? — спросила она, не открывая глаз.

— Не знаю, но, может, богиня Дева нам поможет, найти верный путь, и найти оставшихся в живых соплеменников.

— Ферал, больше не называй меня Велой, меня зовут Беата. И мы больше не будем блудить по горам, а пойдем к морю. Там наше спасение. Да поможет нам Дева Мария!

— Ты хочешь сказать — богиня Дева?

— Нет, Дева-Орейлохе — ложное божество! — Беата сорвала с лица душный платок, вдохнула полной грудью, и тут заметила, что Ферал смотрит на нее со страхом, испугавшись кощунственных слов.

Она не стала продолжать тему ложных богов, решив, что понемногу, в беседах, она повернет этого язычника на путь истины, в лоно католической церкви, и этим частично искупит свой грех служения языческому божеству Орейлохе.

«Нет сомнений, что Мара — ведьма, и служит нечистой силе. Ведь как, в ином случае, ей удавалось столь длительное время морочить голову такой истинной христианке, как я?» — негодовала Беата. Ей вспомнилось, что по настоянию Мары, она каждое утро принимала травяной напиток по утрам. Возможно, в нем и крылся секрет того, что она так долго была под властью язычницы-ведьмы? Перестав его принимать, ее память очистилась и вернулась к ней. Она стала прежней Беатой.

Дорога к морю заняла три дня. Беата стояла на вершине горы, любуясь аквамариновым морем, раскинувшимся в бесконечную даль, за горизонт. Стояла тихая, безветренная погода, и на поверхности моря лишь иногда кое-где вспыхивали барашки волн. Левее была видна громадная серповидная бухта, заключенная в оправу из суровых неприступных скал, посредине которой на одном из утесов прилепилась крепость. Издалека она казалась крошечной. За ней открывалась небольшая полоска песчаного пляжа, вновь переходящая в нагромождение скал. Правее, чуть ниже, торчали два каменных столба, словно растопыренные пальцы. Вид крепости вдали напомнил Беате о ее жизни в Солдайе. Тогда она с третьего этажа донжона также любовалась морем, читала новомодные трактаты, три раза в день меняла наряды, а выходя в город, ловила на себе завистливые и услужливо-подобострастные взгляды местных жителей.

Она с отвращением посмотрела на свой темный хитон, за время блужданий по горам превратившийся в лохмотья. Вспомнила покойного мужа, консула Христофоро ди Негро, полностью отдавшего себя работе, свое столь недолгое замужество. Ди Негро уделял ей очень мало времени, и их общение обычно прерывали возникающие неотложные дела. Человек долга, он отдавался порученному делу без остатка. У него была возможность вместе с ней покинуть крепость на «Быстроходной лани», вернуться домой в Лигурию, жить в достатке в собственном замке, а она родила бы ему кучу детей. Он погиб страшной мучительной смертью, и она два года провела среди язычников и не знает, сможет ли покинуть этот проклятый край, где на каждом шагу можно было встретить опасность и коварство.

— До Солдайи отсюда далеко? — Беата обратила свой взгляд на Ферала.

— Меньше дня пути. Ее можно отсюда увидеть — вон она. — И он указал на крошечную крепость, примостившуюся на скалах по центру бухты. «Значит, я не ошиблась!» У Беаты от нахлынувших воспоминаний заколотилось сердце, а юноша продолжил:

— Теперь город называется не Солдайа, а Сугдея, там стоит турецкий гарнизон. Население города уменьшилось более чем вчетверо.

— Ты не знаешь, где похоронили последнего консула Солдайи?

Она загорелась желанием посетить могилу несчастного супруга, ди Негро.

— Погибших при защите крепости захоронили в общих могилах, невзирая на имена и звания.

— Что это за гора с развалинами древней крепости? — вздохнув, спросила Беата.

— В те времена, когда здесь жил мой народ, прозванный таврами, детьми быка, гора называлась Сторожевой. Поэтому и татары называют эту гору Караул-Оба, по аналогии с прежним названием. Эту крепость построили греки боспорского царства, чтобы держать в повиновении наш народ. Затем здесь стояли недолгое время римляне, и крепость забросили, и она разрушилась от времени. Куда мы пойдем дальше, Беата?

— Мы останемся здесь. Насобираем хвороста для большого костра. Когда увидим проплывающее мимо купеческое судно, то подадим сигнал бедствия. Раньше из Солдайи, вдоль берега проходило множество кораблей. Лишь бы не попасть на турецкое судно, но Дева Мария этого не допустит. Я буду внимательно смотреть на флаги кораблей — турецкий, с полумесяцем, я запомнила на всю жизнь.

Ферал недоуменно посмотрел на нее, и Беата сочла необходимым разъяснить этому язычнику свои намерения.

— Мы покинем этот негостеприимный край, теперь и тебя ничего хорошего здесь не ждет. За этим морем находится другое море, более ласковое и теплое, там моя родина, живут мои родные. Ты будешь служить у меня, увидишь другой мир, совсем не похожий на этот варварский.

— Ты хочешь меня забрать в Иной Мир, жрица Вела? Но для этого не требуется корабль, а только твое знание магии. Таврские племена — аропаи и нарои — уже обитают там, только мы, синхи, остались в этом мире, ожидая, когда жрецы укажут нам туда путь. Ты считаешь, что время пришло, и хочешь мне указать туда дорогу?

— Я не знаю, о чем ты говоришь, но я больше не жрица и не Вела. Мое имя Беата, я об этом тебе уже говорила, и забудь мое прежнее имя. Я хочу вернуться в Геную, в родную Лигурию. Это долгий и опасный путь, одной женщине он не под силу. Я прошу тебя, стань моим спутником, моим телохранителем. Когда доберемся к моим родным, они щедро тебя отблагодарят.

— Я родился и вырос здесь. Эти горы и море — мой родной дом, другой жизни я не знаю и не готов к ней. — Он вздохнул и, пряча глаза, добавил: — Но я тебя понимаю и принимаю предложение.

Ферал повернулся и пошел собирать хворост. Беата улыбнулась, она давно заметила, какими влюбленными глазами он на нее смотрит, и не сомневалась в том, что он ее не бросит.

— Вела, я выполню твое желание, — сказал Ферал вечером, сидя у костра. — Завтра утром я пойду в Сугдею, так теперь называется город у моря, в котором ты раньше жила. Договорюсь, чтобы нас взяли пассажирами на купеческое судно. Тебе туда нельзя идти, может узнать кто-нибудь из жителей. Вот только что предложить за проезд? У меня нет ничего ценного.

— А у меня есть, — Беата достала и показала ему золотую маску.

— Маска богини Девы! — в испуге вскричал Ферал. — Орейлохе жестоко нас накажет за это!

— Не волнуйся. Маска будет лишь залогом — когда приплывем в Лигурию, я расплачусь с капитаном по-царски. Мой покойный муж, Христофоро ди Негро, отписал все свое имущество мне, а подтверждающие документы отправил из Солдайи с последним кораблем.

— Быть большой беде! Маску Девы нельзя продать, нельзя расплатиться ею, иначе быть беде! Владеющий ею неуязвим, она защитит его от смертельной опасности, — настаивал Ферал, но после долгих уговоров согласился с Беатой. Договорились, что Беата будет его ждать здесь, а он, отправится в Сугдею, где договорится с капитаном корабля, предложив ему в виде аванса массивную золотую цепь, снятую с маски. Проплывая мимо, они пришлют за Беатой шлюпку.

На рассвете Ферал ушел. Беата спрятала золотую маску в расщелине скалы, у самого моря, и стала ожидать. Она с нетерпением вглядывалась вдаль, ожидая появления паруса «купца». На второй день мимо нее прошло судно под турецким флагом, затем еще одно, и ею стало овладевать отчаяние. Она не верила, что Ферал бросил ее, но с ним могла случиться беда, и поэтому он не вернулся за ней. Потекли бесконечные часы ожидания, и Беата с ужасом поняла, что ей некуда идти. Явиться в Сугдею и попасть в руки Андреоло ди Гуаско? Этого она боялась пуще смерти.

К концу второго дня закончилась еда и вода, ее начали мучить голод и жажда. Она молилась Деве Марии, просила прощения у нее за свои прегрешения, когда задурманенная ведьмой Марой служила жрицей у язычников-тавров.

Третьего дня, она увидела на выходе из бухты крошечный парус, увеличивающийся по мере приближения. Судно не было военным и его путь пролегал мимо Караул-Оба.

Сердце Беаты замерло в надежде, что это тот корабль, который увезет из этого негостеприимного края, где ей пришлось столько пережить. От волнения у нее стало покалывать сердце. Она загадала, если и он пройдет мимо, то это будет означать только одно — с Фералом что-то случилось нехорошее и ей остается надеяться только на себя. Она решила вернуться к первоначальному плану и зажечь костер на берегу. Но поможет ли он ей? У нее было ощущение, что этот проклятый край никогда ее не отпустит, пожизненно привязав к себе.

За спиной у нее треснула ветка, она с радостно обернулась, думая, что это вернулся Ферал, и еле успела увернуться от ножа. Это была жрица Мара, но в каком состоянии! Вся почерневшая, истощенная, в лохмотьях, которые трудно было назвать одеждой. Мара вновь повторила атаку, но Беата успела на нее среагировать и увернулась. Если бы Мара не была так обессилена, Беата не смогла бы ей долго сопротивляться, но и в таком состоянии она представляла серьезную угрозу, вооруженная ножом. После третьей, безуспешной попытки, Мара начала переговоры.

— Отдай маску богини Девы! — прохрипела она. — И я подарю тебе жизнь!

— У меня ее нет, — Беата, внимательно следила за движениями жрицы, чтобы не пропустить новую атаку. Золотая маска была ее залогом, надеждой на возвращение.

— Кроме тебя в храме никого не было, вернувшись туда, я обнаружила, что вместе с тобой пропала и она, — с ненавистью выдохнула жрица.

— Да, она была у меня, но теперь находится у Ферала, — соврала Беата.

— Ты говоришь неправду! — От ярости и злобы у жрицы задрожал голос. Она стала медленно приближаться к Беате, чтобы снова напасть на нее. — Зачем тебе нужно было отдавать ее Фералу?

Беата попыталась отступить в сторону, но жрица быстро пресекла эту попытку и вскоре оттеснила Беату на край площадки, обрывающейся пропастью.

— Тебе больше некуда деваться. Выбирай — или ты отдашь мне маску, или умрешь. И я не могу обещать тебе легкой смерти, — зловеще улыбаясь Мара подступала к ней.

Внутри у Беаты похолодело.

— Нет у меня маски! — в отчаянии выкрикнула она, приближающаяся жрица, напоминала ей голодную волчицу. Она не верила, что, если отдаст маску, Мара оставит ее в живых, наоборот, пока та не получила маску, у нее оставался шанс на жизнь.

— Я тебе сказала правду — она у Ферала! Он должен ее передать капитану судна в качестве залога оплаты за проезд до Лигурии, а там я бы рассчиталась серебром и получила бы маску богини обратно. Посмотри — вон приближается корабль, может, на нем возвращается Ферал! Если ты оставишь меня в живых, то я ему прикажу, и он вернет тебе маску богини Девы!

Жрица в нерешительности остановилась, раздумывая, как ей поступить, затем отступив на несколько шагов назад, и посмотрела на море, не упуская из виду Беату.

Увидев приближающийся парус, женщины затаили дыхание. Они внимательно следили за маневрами судна, оставаясь на своих местах. Беата в отчаянии подумала, что, если на этом корабле не окажется Ферала и корабль пройдет мимо, ей не останется ничего другого, как броситься на жрицу и попытаться выхватить у нее нож. Но Беата понимала абсурдность этой затеи. Как бы ни была обессилена Мара, она мастерски владела ножом, и уповать можно было только на чудо.

Время остановилось, две женщины замерли, внимательно следя друг за другом, надеясь на ошибку противницы, а тем временем корабль приближался.

Он остановился метрах в трехстах от берега, и до Беаты донесся звук ружейного выстрела.

— Он там! Ферал вернулся за мной! — радостно воскликнула Беата, повернулась к морю и замахала руками. Она увидела, как с корабля спустили шлюпку, и та поплыла к берегу.

— Господи, неужели конец моим мытарствам?! — воскликнула Беата, плача от радости. — Неужели я вернусь в солнечную Лигурию, увижу отца и мать? — Тут холодное лезвие ножа коснулось ее шеи, заставив задрожать.

«Умереть, когда спасение так близко?!»

— Фералу придется выбирать между тобой живой и маской богини Девы! — прямо ей в ухо зло прошептала Мара. — Как ты думаешь, что он выберет?

Но тут случилось непредвиденное. Из-за скалы показалась галера, и устремилось к «купцу», столь легкомысленно ставшему здесь на якорь. Шлюпка, изменив направление и увеличив скорость, стала возвращаться на корабль. На корабле забегали матросы, начали лихорадочно выбирать якорь и ставить паруса, не ожидая возвращения шлюпки. Приближающееся судно окуталось дымом, и до женщин донесся грохот орудийных выстрелов. Одно из ядер попало в шлюпку, и она перевернулась.

«Пираты!» — поняла Беата, у нее подкосились ноги. Она упала бы в отчаянии на землю, если бы не нож, прижатый к ее горлу. Купеческое судно, поставив паруса, начала удаляться. Появился новый дым и запоздавший грохот орудий. Ядра разорвали паруса на «купце», заставив потерять скорость, и до женщин донеслись крики отчаяния. Но это было не все, они увидели, как купеческий корабль дал крен и стал быстро погружаться в воду, очевидно, одно из ядер приблизившегося пиратского судна попало ниже ватерлинии «купца».

Беата ощутила, что рука, державшая нож у ее горла, дрогнула и опустилась, с криком отчаяния, слетевшего с губ Мары. Беата воспользовалась этим и отскочила в сторону, собираясь убежать, но, взглянув на свою соперницу, остановилась. Мара вдруг поникла, обессилев от увиденного. Она всем видом выражала глубокое отчаяние и скорбь. К тонущему судну приблизился пиратский корабль и взял его на абордаж. Было видно, как пираты, ворвавшись на борт, устроили резню, что вынудило нескольких уцелевших моряков прыгнуть в море. Затем, не теряя времени, пираты стали быстро перегружать товар в свои трюмы, выискивая самое ценное.

— Все кончено, — произнесла Мара.

Беата увидела, как купеческий корабль стал быстро погружаться в море. Пираты, вернувшись на свое судно, лихорадочно рубили канаты, соединяющие оба корабля. Вскоре из моря торчала лишь мачты с обрывками парусов, которые стремительно погружалась, пока совсем не скрылась под волнами. С пиратского корабля донеслись ружейные выстрелы, и Беата с ужасом поняла, что это расстреливают оставшихся на поверхности моряков. Через непродолжительное время пиратский корабль стал удаляться, оставив после себя лишь седые барашки волн. Казалось, ничего и не произошло. Так же светило солнце, море по-прежнему было тихим, и ничего не напоминало о трагедии, недавно разыгравшейся здесь.

Мара, потеряв всякий интерес к Беате, слегка пошатываясь от усталости, пошла в том направлении, куда исчез пиратский корабль. Лишь на прощание она бросила загадочную фразу:

— Маска богини Девы не может пропасть, она обязательно проявит себя.

Беата после ухода жрицы почувствовала себя обессиленной. Что ей делать? Куда идти и зачем? На нее нахлынула тоска, ей захотелось умереть, бросившись с горы в море, но покончить с собой для доброй католички значило обречь себя на вечные муки в аду.

Не задумываясь для чего, она спустилась по древним ступеням, высеченным в скале в незапамятные времена народом обитавшим здесь. Ее путь пролег мимо нагромождения огромных камней, словно здесь забавлялись темные силы, проявляя чудовищную силу и дикую фантазию. Спуск занял много времени, а солнце припекало все сильнее, и Беата, страдающая от жажды решила окунуться в море, что давало хоть небольшое облегчение. Она нашла удобный участок берега, разделась донага, и, соскользнув с поросшего водорослям валуна, окунулась в море. Она не отдалялась от берега, с удовольствием барахталась среди пенистых волн. Вода была очень теплая, ласковая, расслабляющая, и на какое-то мгновение Беата забыла обо всем: о трагедии, произошедшей у нее на глазах, о своем бедственном положении, о призрачности надежды вернуться на родину, увидеть родных. Волны мягко колыхали ее тело, словно убаюкивали, и, закрыв глаза, она поддалась им. Неожиданно налетевшая волна ее перевернула, она еле успела задержать дыхание, открыла глаза, увидела под собой гальку, расплывчатые очертания краба. Протянула к нему руку, намереваясь схватить. Тот угрожающе выставил клешни и боком юркнул в щель между камнями. Беата встала на колени, подняла голову над водой, встряхнула волосами, рассеяв миллиард мелких брызг, и рассмеялась от счастья.

Как человеку бывает мало нужно! Еще совсем недавно она была в отчаянии, на грани того, чтобы покончить с собой, желая себе скорой смерти, а сейчас смеялась от счастья, оттого что такой прекрасный солнечный день и ласковое море. Тут Беата увидела среди камней колышущийся кусок материи, а когда рассмотрела его, то с криком ужаса выскочила на берег, больно ударившись большим пальцем ноги о валун.

И все стало на свои места: безразлично колышущееся море, припекающее жаром солнце — враг путников, отправляющихся в дорогу по открытой местности, и невыносимая жажда, которую не может утолить купание. Большой лоскут материи, оказался не чем иным, как утопленником. Беата стала лихорадочно одеваться. Страшным было то, что она знала этого утопленника, всего несколько дней тому назад с ним разговаривала, одолевала просьбами, и этим послала его на смерть. Это было тело Ферала, нечастного юноши из селения тавров.

Собравшись, Беата стала подниматься наверх, но, представив как тело Ферала поедают рыбы, крабы, обгладывая плоть, оставив один скелет, поняла, что оставить его тело без погребения, будет не по-христиански. Она решительно направилась в воду, как была, в одежде. Добрела до тела Ферала, застрявшего между двумя валунами, то поднимавшееся, то опускавшееся от движения волн, словно было еще живым. Беата потянула его за одежду к берегу. Сложнее было вытащить его на сам берег, и, превозмогая себя и брезгливость, ей для этого пришлось взяться за ледяные руки мертвеца.

Копать могилу на скалистом берегу было бессмысленно, вытащить тело на крутой склон ей было не под силу. Поэтому, расчистив небольшую площадку, она уложила на нее Ферала. На теле юноши не было никаких ран, по все видимости он утонул. Складывая его руки на груди, Беата заметила, что в его кулаке что-то зажато, блеснувшее пойманным солнечным лучом. Это была знакомая ей золотая цепь. Хотя ей золото пригодилось бы, но она не смогла себя заставить разжать пальцы покойнику. Ферал спас золотую цепь для нее ценой своей жизни, но она не могла принять у него этот посмертный подарок.

Она обложила тело Ферала крупными камнями, соорудив над ним небольшой каменный холмик. Тяжело вздохнула, вспомнив проведенные дни с юношей. Несмотря на то, что он был язычником, над его могилой Беата прочитала молитву, достала из тайника золотую маску и отправилась в путь вдоль береговой линии.

Через два дня, на проплывающем вдоль берега нефе с русскими купцами, возвращающимся в Московию, увидели на скале разожженный костер и женщину, одетую в черное, машущую руками, прося о помощи. Несмотря на опасения, что это могла быть уловка прибрежных пиратов, неф приблизился к берегу и отправил за женщиной шлюпку. На борту судна, женщина сообщила, что является вдовой погибшего при защите крепости Солдайи консула Христофоро ди Негро. После падения крепости ее насильно удерживало одно из горных племен в своем селении. Две недели тому назад селение подверглось нападению татар, и ей удалось бежать. Выйдя на берег моря, увидела корабль и стала подавать знаки о помощи. Она попросила помочь ей вернуться в Геную, пообещав, что за ее родители щедро отблагодарят спасителей дочери. Ехавшие на корабле купцы сказали, что они были бы рады помочь ей, несмотря на то что она латинянка, но возвращаются домой, в русские земли, через Астраханское ханство. Дальше они отправятся с караваном, везущим подарки великому князю Ивану Васильевичу[8], через Рязань в Москву. Они предложили ей ехать с ними, утверждая, что с Руси будет проще вернуться домой, чем с этих диких краев, подвластных туркам и татарам. Женщина, тяжко вздохнув, поблагодарила за помощь, и согласилась.

А еще через год в Рязани, она приняла православие, обвенчалась с молодым купцом Василием Голодой и распрощалась с мечтами вернуться в Геную.