Лимитерия

Эпизод 26: Последствия

— …Орфей… Юля… Эс… Х-хог… К… К-кто-нибудь…

Способна ли Элли плакать? Хог этого не знал. Он видел эту девушку разной: стервозной, нахальной, экстравагантной, весёлой, грубой, даже милой, — но никак не плачущей. Лимит понимал прекрасно: стервы просто так не заплачут. Не для того маску циничной суки на лик свой надевали они, чтобы чуть что — и сразу в слёзы. Стервы не плачут. Подобные проявления слабости им чужды. Напротив — они сами будут смеяться над теми, кто плакать посмеет перед ними, откровенно оных презирая.

Хог считал Элли такой же. С первых минут их знакомства она отпечаталась в его памяти как абсолютно непробиваемая по всем фронтам дама, которой плевать на чувства, мнения и желания других. Эта девушка презирает общество за то, что оно пожирает вожделенными глазами её фигуру, но при этом сама же сему способствует, одеваясь очень привлекательно. Она вроде бы романтик, — однако ненавидит розы, и любого, кто посмеет ей их подарить, ими же отлупит. Хог не понимал Элли. Это единственный человек в команде, чьи тараканы в голове не хотели стыковаться с его. Её высокомерие — бич их взаимодействия. Не важно, эрийка она, дракон, лучшая из лучших на кордоне — Лимит плевал на ярлыки, якобы подчёркивающие достоинства определённого человека. Он видел стерву, — с которыми всегда расправлялся жёстко и беспощадно. Не физически, нет. Морально. Давил до тех пор, пока маска непреклонной царевны не разбивалась, а перед ним не представала абсолютно никудышная в духовном и моральном аспектах дурёха.

Элли всегда пыталась показать себя главнее, и Хога это злило. Он молчал, когда своё главенство Эрия проявляла непосредственно как лидер команды. Но стоило ей только начать своё воззрение навязывать другим, Лимит тотчас сталкивался с ней лбами. Ему не нужно её виденье мира. В советах синеволосой эрийки волонтёр тоже не нуждается и в различных ситуациях действует согласно своему собственному кодексу справедливости. А то, что она одинока, никоим образом их не роднит: Элли такая лишь потому, что чересчур требовательна к обществу. А Хог — покуда без прошлого «родился».

Хог спал и видел сон. В нём Элли себя явила в паре с Пряником на корабле. Смешно, не правда ли? Парень настолько истощился приключениями, ранами да относительной потерей крови, что начинал бредить. Очень забавно. Уставший мозг пишет сюжеты, которых никогда не будет. Эдакий полёт фантазии, когда видится то, чему нет предпосылок, но подсознательно хочется это видеть. Такое с людьми частенько происходит, в сём ничего удивительного нет.

— …ви… Слышишь? Живи! Не смей умирать!

Хог смеётся. Не физически, мысленно. Он слышит голос Элли, полный волнения, паники, страха — и не может в это поверить. Это просто сон. В нём реальность с вымыслом перемешалась, образуя солянку из оксюморона. Полное несоответствие настоящему. Образ испуганной Эрии совершенно не стыкуется с её подлинным характером. Лимиту хочется даже пощёчину себе отвесить, чтобы выбить из больного разума дурацкие мысли, пытающиеся обелить в его глазах ту, которая изо дня в день раздражала его.

Потом наступила тишина. Хог продолжает плыть по течению из собственных раздумий, не находя в них чего-то интересного. Какие-то обрывки воспоминаний, повествующие об одиноком бродяге без прошлого. В одних фрагментах присутствует милый душе и сердцу Пряник, в других его нет. Ощущение никуда не девшегося одиночества имеется в наличии. Лимит уже давно не содрогается, когда оно дышит ему в затылок. Привык, видно. Даже спустя три года не смог перестроиться на новый лад, в глубине души продолжая периодически с ним встречаться. Не исчезли бесследно и кошмары. Они будут о себе давать знать из раза в раз.

Вот Хог оказывается на границе между Белым миром и Чёрным. На первой стороне стоит Триглав. Он суровый, грозный, безапелляционный, — но справедливый, надёжный и светлый. На второй — Дрёма. Она притягательная, обаятельная, красноречивая, — однако её портфолио полнится недосказанностью да хитрым умыслом. Они — два удивительных божества, заинтересовавшиеся Лимитом — непонятно, правда, почему. Избранный — одна часть медали. Есть и другая, природу которой волонтёр пока не познал. Он интересен и Свету, и Тьме одновременно. Стоит ли податься к чему-то из них, или, быть может, сохранить нейтралитет?

Хог фыркнул. В своё время он немало божеств высмеял про себя — а сейчас находится подле них, откровенно не выкупая, в какой момент ему «посчастливилось» свернуть куда-то не туда. А, впрочем, нет, это уже натуральное двуличие — всё прекрасно Хог понимал. Его жизнь перечисленным наполнилась сразу после того, как он коснулся души Чёрного Хорса. С того самого момента потомок Лимитеры перестал быть просто искателем приключений и был вброшен в совершенно другую историю, где ему предстояло… что именно? Стать другим? Наверняка. Только за эту вылазку Хог умудрился побыть погребённым заживо, столкнуться с противоположным воззрением, встретить тёмную богиню, стать свидетелем работы Кощеевой Погибели, обзавестись божественным оружием и так же с ним расстаться. Но если что-то из перечисленного ещё можно было выкинуть из головы и сосредоточиться на чём-то другом, то вот потеря «Веретена», а также знакомство со своим покровителем сильно на нём сказались. Бога Лимит, однако, не видел. По какой-то причине тот не хотел, чтобы волонтёр его видел, и это накидывало дополнительную кучу вопросов на мозг, жаждущий ответов.

Хог устал — дико, сильно, донельзя. И физически, и морально тоже. Он не хотел в чём-либо разбираться, по крайней мере, в ближайшее время. Душа его желала лишь одного — покоя. Златогор выжал из него все соки. Лимиту потребуется немало времени, прежде чем он действительно сможет перевести дух после пережитых им ужасов. Боевое крещение оказалось невероятно тяжёлым.

Сложно сказать, сколько прошло времени. Когда Хог смог поднять веки, его взгляд упёрся в светло-голубоватый потолок. Слух не улавливал ничего, окромя рабочего вентилятора и чьего-то копошения. Судя по мягкой подушке под головой да одеяле, натянутом до подбородка, он находится в кровати. Она небольшая, скромная, как раз под его рост. Пахло медициной. Видно, в лазарете парень.

Ужасно болела правая рука и чувствовалась неумолимая тяжесть в районе солнечного сплетения. Хог ощутил их наличие сразу же, стоило ему только двинуть бровями. Кисть выкручивало. Ломило фалангу пальцев. Мышцы чуть ниже локтя и вовсе ощущались желеобразными, отчего Лимиту на секунду даже показалось, будто она висит безвольно. Дышать было нетрудно, но и свободными вдохи тоже не являлись. Каждый раз, мышцы живота растягивая при поглощении кислорода, волонтёр ощущал, как они пульсируют. Он чувствовал себя сжатым, словно пойманная в сети рыба.

— Мм…

— Кнутик, ты очнулся?

Хог тотчас вздрогнул. Этот голос ни с чьим другим он никогда не спутает. Ибо лишь один мог назвать его по тому имени, которое тот получил при их первом знакомстве.

Пряник сидел рядом. Спектр чувств в маленьких жёлтых глазёнках настолько богат, что Лимит и сам невольно губу нижнюю поджал от подступившего к горлу кома. И только сейчас юноша понял, что находится он на кордоне. Парень не посещал лазарет «Луча» ранее, но по символу орла да некоторым знакомым голосам, доносящимся издалека, узнал место своего нынешнего обитания.

— Пряня… — Хог хотел было сказать что-то, да смолк сразу же. Заскуливший енот набросился на него с объятиями, наваливаясь всем весом на грудь лежащего.

— Кнутик, хнык! Живой, Кнутик! Ребята… гх… всё рассказали… о том, что вы пережили… Кнутик, ты дурак!

Лимит грустно улыбнулся. Левой рукой — правую поднять было тяжело — потрепал ласково малыша по затылку.

— Знал бы ты, дружище, как мне тебя всё это время не хватало.

— Как «вовремя» ты вспомнил о существовании того, кому дорог больше всех.

А вот этот голос вздрогнувший во второй раз Хог предпочёл бы не слышать в ближайшее время. Его холодное звучание не предрекало ничего хорошего.

Прислонившаяся к подоконнику Элли наблюдала за ним со скрещёнными на груди руками. В её глазах нет и намёка на жалость. Брови опущены, скулы лица напряжены и взгляд не выражает ничего, окромя холода. Хог не виделся с ней полтора суток, но уже и позабыть успел о том, как сильно она напоминает ему Морену. Чем — неясно. Ощущение сие в груди его рождалось, когда он смотрел на неё.

Хог вздохнул, после чего поднялся с кровати и принял сидячее положение. Юноша был разодет по пояс.

— Сколько… я пролежал без сознания? — спросил Лимит.

— Неделю, — холодный ответ Элли огорошил волонтёра до глубины души. — Удивляться тут нечему: ты больше всех изранен был, попадался под взгляд Вия и использовал силу бога, к которой был не готов.

Потомок Лимитеры поджал нижнюю губу. Раз она всё знает — значит, Эс и Юля… и Орфей — живы. Кто-то из них проинформировал эрийку.

— Но ведь я защищался.

— Потому и не погиб. Только ты не учёл, что божественные артефакты при взаимодействии с Избранными нещадно пожирают их карио. Один только щит нагрузил твой карио-очаг процентов на семьдесят. Про остальное я и вовсе умолчу.

Хог опустил тяжело брови. Дальнейших объяснений не нужно было, чтобы он осознал, во что чудом благим едва не превратился. Его карио-очаг едва не разрушился. Он чуть не стал инвалидом, неспособным ни двигаться, ни говорить, ни слышать. Лимит немало историй про подобные последствия слышал и всякий раз ужасался, стоило кому-то о них ему рассказать. Тот же Кузня не просто так переживал за Серафиму, которая могла умереть из-за слабого карио-очага. Ведь поток энергии, неконтролируемый и нерегулируемый ничем, попросту вырывается на свободу, ввиду чего происходит энергетическое отравление. Как итог — мучительная смерть.

Хог сглотнул, подумав о сём. Такой кончины он бы не пожелал даже ненавистному Пингвинки.

— Вот как? А остальные что? Где Юлька с рыжим? Как Орф?

— Всё относительно хорошо.

— Относительно? Что ты имеешь в виду?

— Сейчас узнаешь.

С этими словами Элли отлипла от окна и уверенным шагом направилась к Хогу, отчего тот опустил глаза вниз. Всё он понял враз, в одночасье. И всё же съежился, когда девушка подошла слишком близко, нависнув над ним, как коршун над зайчонком.

— Пряник, выйди, пожалуйста.

— Элли, п-прошу, не…

— Просто оставь нас, — холодно попросила эрийка. — Убивать его не буду, обещаю.

Пряник грустно посмотрел на Элли, потом на Хога, после чего покинул комнату.

И вот они остались наедине, обволакиваемые давящей тишиной. Но давила она, в основном, на Лимита, прекрасно понимающего, что сейчас начнётся. Он не поднял головы. Не мог встречаться глазами с той, которой наговорил кучу гадостей и плюнул в душу. Это не банальный страх получить по голове за содеянное. Только раскаяние и смирение.

— Я слушаю.

— Мне… нечего тебе сказать, — тихо промолвил Хог.

— А-а, — протянула Элли. — Сказать нечего.

Голова Лимита тотчас мотнулась в сторону. Щека заполыхала болью от хлёсткой пощёчины. Сила удара не была запредельной, но в уголках глаз невольно слёзы показались. В голове возник бардак из мыслей.

— А ты попытайся со мной поговорить, дорогуша, — говорила Элли с лёгким шипением в голосе, чуть наклоняясь к Хогу. — Нам ведь друг другу есть, что сказать, не так ли?

Волонтёр продолжал молчать.

— Ну же, лимитер, говори. Я ужасно хочу тебя послушать.

И снова голова парня мотается, только пощёчина прилетает с другой стороны. Пылали теперь обе щёки.

— Разговаривай со мной, твою мать!

Снова удар.

— Где же твоя смелость, грёбаный урод? Куда вдруг пропал отчаянный наглец, фонтанирующий насмешками? Я целую неделю тут сидела и ждала, когда ты, паршивец, глаза откроешь. Отплати мне за моё потраченное время!

И опять бьёт.

— Ты неблагодарная паскуда! Вытираешь о чужую доброту свои грязные ноги, мнишь себя истово правильным и совершенно не считаешься с чувствами других! Ты… не-ет, ты не просто кусок дерьма — ты хуже! Натуральный лицемер, удовольствие от того, что другим больно, получающий! Тебе же это нравится, я права?

Первая пощёчина. Вторая. Третья. С каждым разом Элли била сильнее. Щёки Хога были ужасно красны.

— Это был первый и последний раз, когда я пошла тебе навстречу. Мне следовало предвидеть подобное с твоей стороны. Какая же я дура, что смилостивилась над тобой. Пожалела бедняжку, вошла в его положение — а чем в итоге всё закончилось? Скажи мне, чёрт подери, чем? — закричала Элли. — Так ты отплачиваешь за понимание, пытаясь себя угробить? Или ты настолько ущербный, раз жизнь свою ни во что не ставишь? Отвечай мне, гад! Отвечай!!!

Удар. Ещё удар. Ещё и ещё. Лимит уже не чувствовал собственных щёк. Они слишком сильно опухли от хлёстких пощёчин.

— Говори со мной, лимитер! Скажи хоть что-то! Не смей молчать, гр-р! Ты… Ты… хнык… Т-ты…!

Элли занесла ладонь для очередного удара — и остановилась.

— Какой же ты… хнык… п-придурок…!

Способна ли Элли плакать? Хог не знал — до сего момента. Сейчас, крепко обнятый за шею и прижатый лицом к груди, он слышал её прерывистое дыхание вперемешку со шмыгающим носом. Слышал, как она плачет, говоря тихо разное, но уже не оскорбительное. Ощущал её правую ладонь на своей голове, которая не била его, а гладила.

Хог всегда над Элли потешался. Дескать, бесчувственная, циничная, высокомерная, на чувства других плюющая. Но… чем был лучше он, предоставив ей возможность показать истинную себя таким вот способом? Каково было эрийке, когда она, найдя бесцельно плывущий по морю корабль, увидела свою команду в полуживом состоянии? Какой ужас пережила девушка, полагая, что потеряла сразу всех? Когда не знала, кого первым спасать: Хога, Эса, Юлю, Орфея. Чудо ли то, что волонтёры выжили и на кордон вернулись в полном составе? Конечно. С подобных миссий возвращаются отнюдь немногие.

Хог не считал себя частью команды «Серп» — но считала ли так Элли, в пылу злобы брякнув про его ненужность? Ежели да — тогда почему сейчас Эрия плачет, крепко обнимает, по голове гладит и сокрушается над ним? Почему вместо того, чтобы целую неделю заниматься своими делами, находилась подле него всё время? Почему взывала к нему с мольбами не умирать, когда он впадал в горячку и начинал бредить?

Хогу стало невыносимо от осознания своей недальновидности. Ком к горлу подступил в разы сильнее, нежели ранее, и губы задрожали от нахлынувших на него чувств. Он вытянул руки и обнял Элли сам, тоже крепко к себе её прижимая.

Лимит ошибался на её счёт. Очень и очень сильно.

— Прости меня, кэп… если сможешь, — тихо прошептал Хог.

— Почему… хнык… почему сразу мне не позвонили? Почему ничего не рассказали? Почему до последнего тянули? Идиоты! Особенно ты! Ненавижу тебя, хнык… Ненавижу!

— Прости…

— Не отделаешься ты от меня одним извинением. Этого мало. Ужасно мало. Ты… хнык… ты наказан, Хог Лимит. Будешь ишачить, как вол. Не выпущу тебя с кордона, пока не возместишь все убытки.

— Хорошо.

— Не смей со мной соглашаться. Ты должен возмущаться, как делал это прежде.

Хог не смог не улыбнуться от услышанного.

— Именно поэтому я с тобой и соглашаюсь.

Это невообразимо, удивительно и одновременно с этим очаровательно — когда человеку вдруг удаётся засмеяться сквозь слёзы. Хог не ожидал такой реакции от Элли — и потому проникся смехом её красивым, мелодичным, звонким, звучащим на фоне плача до безумия мило. Она… радуется. Впервые за всё время, сколько знавал эрийку Лимит, он увидел в ней обыкновенную девушку. Не дурёху, ничего за маской стервы не имеющую; не потенциально привлекательного партнёра для интимной близости, как Юлю, — а человека, чьи эмоции теплом лучистым проливались на него, отогревая самые замёрзшие уголки его холодной души. За долгий промежуток времени Хог почувствовал себя по-настоящему расслабленным.

Он дома. В объятиях человека, которому на него не наплевать. Элли не выражает своё истинное к нему отношение словами, но показывает на деле, сколь действительно Хог ей «безразличен». Парень это ощущает и потому не знает, как правильно реагировать на происходящее. Однако он не стал противиться умиротворяющему теплу и позволил себе закатить глаза, отдаваясь на волю горячих объятий целиком и полностью.

За маской циничной стервы всё это время скрывалась очень добрая и сострадательная девушка.

«Поверь, Хог: Элли не такая, как другие эрийцы. Она очень лояльная и понимающая. Всё зависит от того, как ты к ней подойдёшь. Будешь грубым — получишь аналогичный ответ. А ежели с миром придёшь — с миром и уйдёшь».

«Я это понял, Макс. Теперь понял», — мысленно изрёк Хог, окончательно и бесповоротно выбрасывая из головы слова Хексы о том, какое же Элли чудовище. Он увидел другую сторону синеволосой эрийки и теперь с уверенностью мог заявить, что это не так. Её стервозное поведение — ответная реакция на его браваду, только и всего. А игривая колкость, смакуемая кокетливостью — попытка найти точки соприкосновения с таким же, как она, человеком с характером барана.

Элли вскоре закончила плакать и вытерла остатки слёз. Затем прикоснулась ладонями к опухшим щекам Хога, чтобы вылечить их магией воды. Пекущая боль стала исчезать.

— Насчёт твоей истовой природы, — Элли прикусила губу. — А, впрочем, ладно. Потом об этом поговорим.

— Кэп, я сам недавно…

— Говорю же: потом. Уверена, ты хочешь навестить того, ради кого жизнью рисковал.

— Да, хочу, — Хог тотчас оживился. — Где Орф?

— Мы к нему сейчас пойдём. Пока собирайся. Вещи твои я привела в порядок и на тот стул положила.

— Кэп… — Лимит грустно посмотрел на неё. Хотел было поблагодарить, но…

— Жду тебя в коридоре, — эрийка развернулась и быстрым шагом покинула комнату.

***

Как приятно вновь облачиться в своё любимое одеяние, к которому по итогам завершённого приключения теперь добавилась бандана Кузни. Всё было выстирано, выглажено, зашито и пропитано ароматом лаванды. Хог понимал, чья рука постаралась в восстановлении его одежд. Видно, что Элли душу вложила в свою работу, хоть и отказывалась от благодарностей.

Элли остановилась перед входом и прижалась спиной к стене, руки на груди скрестив.

— Дальше — сам, — сказала она с закрытыми глазами. — Я тут тебя подожду.

Хог был взволнован. Прежде чем сюда прийти, Эрия просила его не удивляться. Не объяснила прямо, чему, но опосредованно на это намекнула. Парень вскоре понял, в чём могла заключаться возможная причина его шока. Он не стал округлять глаза. Просто принял увиденное смиренно, делая глубокий вдох.

Орфей лежал на кровати. Его глаза были закрытыми (и веками, и повязкой), но, судя по ровному дыханию, находился парень сейчас в сознании. Золотистый цвет так и не вернулся к его волосам, которые, верно, отныне теперь будут белыми. Непонятно, какую конкретно функцию выполняло лекарство, поступающее ему в левую руку через капельницу, однако этим вопросом Хог не собирался задаваться. Его волновало совершенно другое.

— П-привет… Орф, — Хог долго подбирал слова для начала диалога с Орфеем, но в итоге избрал тихое приветствие. — Как… как ты?

Орфей улыбнулся. Но Лимит видел, что делает он это, скорее, вида ради, нежели действительно сего хочет.

— Привет, сэр Хог. Я не знаю. Наверное, хорошо, хе-х.

— Почему — наверное? Если ты про случившееся, то… ну… лично мне было в кайф тебе помогать. Не думаю, что рыжий с Юлькой…

— Я больше ничего не чувствую, сэр Хог.

Лимит резко сомкнул уста. Его глаза резко сузились.

— В смысле, если я ударюсь, то мне, конечно, будет больно, хе-хе. Осязание никуда не делось и это здорово. Я эмоций не чувствую, — промолвил Орфей. Он говорил так легко и просто, что у Хога на душе вдруг тяжело стало. Ему и без объяснений всё враз стало. Однако Якер продолжил: — Умом я понимаю, что всё хорошо. Ты, я, Юля, Эс — мы живы. Это классно. Но… сердцем… душой… не знаю, как реагировать. Мне… безразлично?

Вий страшен. Но не столько для окружающих, сколько для человека, который становится одержимым взглядоубийцей. Вий — сущность бесчувственная, безэмоциональная. Она существует лишь с одной целью — судить да карать своим взглядом. Ей неведомы страх, тоска, злоба, радость, печаль. От неё не стоит ждать яркой экспрессии, импульсивного поведения, фонтана чувств. Вий — пустой. В нём, кроме смертоносных очей, нет больше ничего. Он не зло, не добро и даже не нейтрал. Просто функция.

Хог не сразу разобрал намёк Элли на то, кем, а точнее, чем стал Орфей. В тот миг, когда бандиты окружили Золотую Гору, а Пингвинки купался в лучах своего триумфа, Якер не просто сломался. Он умер. Не телом, душой. С той поры Вий навеки вечные поселился внутри него и теперь являлся неотъемлемой частью молодого акварийца, в обмен на способность сокрушать что-либо одним только взглядом лишив его возможности проявлять эмоции. Хог не совсем понимал, как конкретно взаимодействует дух Вия с душою Орфея, однако предположил, что, возможно, они просто в одно целое слились, благодаря чему Якер одновременно и собою оставался, и в то же время являлся взглядоубийцей.

Орфей выжил. Как и все, вернулся в «Луч».

Но… такого ли исхода добивался Хог, когда до талого шёл?

Он безвольно упал на колени. Прямо перед кроватью, на которой лежал Орфей. Не обращая внимания на то, что за стенкой стоит Элли и может всё услышать. В момент, когда надо было радоваться, он сокрушался. Лимит искренне хотел, чтобы Орфей, на кордон вернувшись, был так же, как прежде, — улыбчив, жизнерадостен, весел. Да, от произошедшего с ним на Златогоре он был впал в депрессию на две недели, однако, верил потомок Лимитеры, ему и остальным удалось привести парня в чувство. Через какое-то время мальчишка отпустил бы эту ситуацию и снова стал прежним.

Орфей не оправится. Таков итог приключения, пережитого им вместе с Хогом, Юлей и Эсом. Он никогда больше не станет прежним. Не сможет чувствовать эмоции и проявлять их так, как это делает обычный человек. Ему отныне всё равно, что с ним будет происходить в дальнейшем. Это просто бесчувственный робот, способный оценивать что-либо только с помощью разума.

Его имя — Вий.

Ужасная участь. Ничем не лучше той, от которой Хог желал оградить его.

— Пожалуйста, сэр Хог, не кори себя. Не всё так плохо, как ты думаешь. Есть в этом и толика рацио. Например, я больше не подвержен вспышкам эмоций и могу всецело наукой заняться. Отсутствие уныния, уверен, скажется на моём обучении положительно, — стал утешать друга Орфей. — Я принял к сведению поступок моей сестры. Он оправдан. Печально, что чтобы правду вызнать, пришлось пойти на то, на что пошли вы с ребятами. Мне жаль. Извините за доставленные неудобства. В будущем я стану лучше и возмещу все убытки. Обещаю.

— Не надо ничего возмещать. Просто живи и бед не знай, а большего ни мне, ни другим не надо.

— Сэр Хог, ты можешь выполнить одну мою просьбу?

— Какую?

Орфей повернул голову в его сторону.

— Я понял, почему меня оставила сестра. Теперь я хочу понять, чем движим был ты, когда протянул мне руку помощи. Ты… не подумай, сэр, я не хочу на тебя давить. Если не хочешь — не говори. Просто даже сейчас, лишившись чувств, по-прежнему я не могу понять слова, которые мне сказал ты в храме Семаргла.

Спасая Тебя, я спасаю Себя — таков был ответ Хога Лимита, не пожелавшего в тот час душу обнажать перед пережившем Объятия Дрёмы Орфеем. Тогда в этом не было никакого смысла. Да и сейчас, в принципе, тоже. Задание завершено, правда раскрыта, злодей… не наказан, но воздастся ему ещё. Не волонтёрами — так кем-то другим.

— Потому что я знаю, каково это — быть никому не нужным.

Но на сей раз Хог решил не молчать и обнажить то, что жило в его душе раньше; то, что оставалось до сих пор.

— Ты, Орф, слишком рано сиротой стал, а я даже не знаю, кем были мои родители и… были ли они у меня вообще. Я называю себя Хогом Лимитом, потомком Лимитеры, но в этом совершенно не уверен. Я… хе-х… я не знаю, кто я такой. Однажды я просто проснулся возле Мирового Древа, на том самом месте, где когда-то была Лимитерия. Мне никто не помог. Некому было. Я встал и пошёл, куда глаза глядят. Пришёл в Аркаим. Стал в нём жить. На момент всего этого мне было десять лет.

Хог улыбнулся — а душа его вмиг слезами облилась от болезненных воспоминаний по тем дням. Неприятная до безумия картина на секунду замаячила перед глазами Лимита, в которой он видел самого себя, стоящего на коленях перед Мировым Древом. Стоит — и плачет, не зная, что ему делать дальше.

— Я не хочу, чтобы кто-то познал одиночество. Это слишком больно, Орф. Пока в этом мире существуют те, кому ты нужен, тебе банально есть, ради чего жить. Поэтому… хе-х… хе-хе-хе… живи, дружище. Ты нужен этой команде. Она тебя искренне любит. Однажды вы встретитесь с сестрой и… хз, о чём болтать будете. Всё у тебя будет хорошо. Ты не ущербный, каковым себя считаешь. Наоборот — очень талантливый и смышлёный парень, чьему будущему я могу только позавидовать. Друзья… мы тебя поддержим, будь уверен.

Дрёма верно подчеркнула: Хог не любил кому-либо открываться. Он замкнутый. Не пускает в свой внутренний мир других. Лишь Пряник регалии имел весомые, покуда так же, как Лимит, один в мире остался. Но сейчас волонтёр обнажил душу. Ведь недаром говорят: расскажи о себе, прежде чем другого утешать. Так оный поймёт, что ты подобен ему и тебе откроется тоже.

Орфей долго молчал. С его-то нынешним состоянием было сложно пытаться сопереживать главному альтруисту. Он пробовал. Не получалось. Потому из имеющихся ответов выдал лишь:

— Мне страшно представить, что ты однажды пережил, сэр Хог.

Лимит распрощался с Якером, пообещав ему завтра ещё раз зайти, и вышел в коридор. Элли была на месте. Она… ничего не сказала Хогу. Только посмотрела на него многозначно, губу нижнюю прикусив, и повела к выходу.

***

— Хог… Хогушка!

Стоило Лимиту только показаться у площади, как встретившаяся им Юля прекратила с кем-то разговаривать и бросилась к нему. Только и успел потомок Лимитеры, что подхватить расплакавшуюся девушку, чьи объятия чуть ли не душили его.

Эс тоже был здесь. До появления Хога и Элли он общался с компанией волонтёров, рассказывал им о своих похождениях на Златогоре. Но, увидев товарищей, быстро попрощался с ребятами и последовал примеру Юли. Обниматься и плакать не стал. Просто подошёл к другу, с которым скрепил руки.

— С возвращением на этот свет, братан, — улыбнулся он дружелюбно.

— Я чуть с ума не сошла! Три ночи в подушку ревела! Боялась, что не проснёшься! Страшно боялась! — Юля не сдерживалась. Все свои переживания обрушила на Хога, которому только и оставалось, что гладить эмоциональную девушку по голове да посмеиваться тихонько.

Когда Элли и Пряник отыскали ребят, самым пострадавшим оказался именно Хог. Божественная молния, использованная им, разрушила не только «Веретено», но и частично повредила ему его карио-очаг. Состояние Лимита было плачевным: он пресытился эликсирами, ввиду чего интоксикацию заработал; перегрузил себя использованием божественного артефакта, получил ужасные ранения — и потому мог считаться настоящим счастливчиком. Не окажись волонтёр Избранным — точно бы умер. И никакая драконья магия его бы не спасла.

Хог пробыл без сознания неделю, а потому многое пропустил. Не то, чтобы события, произошедшие в его отсутствие, обладали какой-то важной весомостью, но парочку из них всё же стоило упомянуть. Во-первых, Златогор вернулся к прежнему ритму жизни, но с оговорками. Тремя днями ранее на нём побывал никто иной как сам Воин Сварога, уничтоживший остатки Злой Воли. Посетили остров и военные охотники. Виновников битой Кощеевой Погибели они, разумеется, не нашли, зато поставили крест на преступности, под гнётом которой жили златогорцы. Во-вторых, Макс уехал в Лимитеру. Как сказала Юля, желание Сахарова посетить родину Хога связано с вещью, которая могла позволить Орфею снова смотреть на мир. В-третьих, пропал Пингвинки. Про него никто ничего не знал.

Наконец, закончив с обсуждением последних новостей, Хог, Юля и Эс посмотрели на Элли. Всё это время девушка стояла в стороне и терпеливо ждала, пока её команда наговорится. Момент вердикта эрийки настал.

— Мне, как лидеру команды, не помешало бы вас всех сурово наказать. Говоря проще — расстрелять за прямое нарушение приказа, — заговорила Элли жёстким прохладным тоном, отчего троица головами поникла. Чего, спрашивается, ждали? Что грозная дочь Горына будет мило улыбаться им, хваля за содеянное? Они едва не угробили весь остров и сами на нём чуть не погибли. Только за то, что ребята посмели о самоволке помыслить, Элли уже должна расформировать команду и каждого прогнать с позором. Другой лидер на её месте так бы и сделал.

— Но… как друг… как товарищ по команде… как ваша мама… я безмерно вам признательна за то, что вы не послушали меня и пошли спасать Орфея.

Хог оторопел. Округлила глаза Юля, да и Эс едва воздухом не подавился от услышанного. Не без изумления подняли они свои взгляды на Элли, а та менялась в лице, гнев на милость сменяя в мгновение ока. Её очи янтарного блеска очень тепло смотрели на каждого из них. Она искренне гордилась своей командой.

— Моё восхищение вами, однако, не отменяет ваших передо мной долгов. Отныне пахать вы будете в поте лица ещё пуще прежнего и… Я люблю вас, мои вы непокорные чада! — неожиданно нежно и очень мягко промолвила Элли. Как бы ни пыталась девушка говорить укоризненно и строго, на сей раз у неё не получалось скрывать свои истинные чувства. В какой-то момент эрийка даже прослезилась, однако растроганность быстро сменилась лучезарной улыбкой.

Ребята смущённо друг с другом переглянулись, неспособные не улыбаться в сей час добрый. Каждый из них страшился гнева их неистового лидера, а в итоге всё закончилось настолько хорошо, что впору диву было даваться оттого, как напрасно они её побаивались. Только прекрасно волонтёры понимали, почему Элли так себя ведёт. В тот роковой час, когда она узнала, в какой беде оказалась её команда, но не имела возможности им помочь, единственное, что ей оставалось — молиться богам, дабы те даровали бравой троице спасение. И это притом, что Элли — представительница той расы, которая никогда не взывает к богам.

Сейчас реализовывать задуманное (а именно весёлую попойку) возможным не представлялось: Юля была наказана. Пока Макс отсутствует, его работу должна была делать она, и потому девушка самой первой покинула площадь. Вторым ушёл Эс. У него была намечена встреча с тремя симпатичными девицами в бане. Он, разумеется, позвал с собой и Хога, но, получив ожидаемый отказ, отправился покорять пока ещё неизведанные глубины женских секретов в одиночку.

Хог направился к дому, попрощавшись с Элли.

Найти Пряника не составило труда: енот сидел на крыше и задумчиво смотрел вдаль. Тремя прыжками Хог оказался подле него. Какое-то время они просидели в тишине, глядя в сторону Алтийского моря.

— Я провинился перед тобой, Пряня. Прости меня.

— Всё хорошо, Кнут. Просто… не поступай так больше никогда и ни с кем, — зверёк сделал глубокий вдох, после чего перевёл взгляд на хозяина. — В смысле, не играй больше в молчанку. Ты даже вообразить себе не сможешь, каково было Элли, когда она всё узнала. И… мне тоже.

— Обещаю.

Хог закатил глаза. И снова он завершает своё приключение на этой самой крыше, в компании со всё тем же Пряником. Не хватает только солнечного денька, закуски да прохладительных напитков, чтобы сей момент соответствовал предыдущему по всем параметрам.

Явь очень интересный мир. Всё в нём циклично.

— Ты встретил Перуна, Кнут. Это означает, что день твоего восхождения совсем скоро наступит.

— О… чём это ты, Пряня? — насторожился Лимит. Слишком проникновенно, даже пророчески вдруг заговорил енот, прежде подобными изречениями не славившийся.

Пряник грустно усмехнулся.

— О часе, когда ты, наконец, решишь, какой путь тебе ближе всего: созидания или разрушения.