Литературная Газета, 6526 (№ 38/2015)

Поэтическая совесть поколения

Поэтическая совесть поколения

Спецпроекты ЛГ / Русский глагол / Наставники

Замшев Максим

Теги: Литература

10 лет назад не стало выдающегося русского поэта Николая Дмитриева. Сам он предупреждал в стихах о своей кончине:

Мир мой, былкою даже

Ты не вздрогни во мгле,

Обнаружив однажды:

Нет меня на земле.

Течение времени неостановимо, но всякий поэт имеет шанс на бессмертие. Дмитриев этим шансом воспользовался сполна. Юрий Поляков в своей известной статье «Зимний Никола» назвал Николая Дмитриева «открытием целого поколения». С этим не поспоришь. Но постсоветское лихолетье с его искажёнными акцентами, с его культурным беспамятством и рухнувшей системой приоритетов привело к тому, что теперь Дмитриева надо открывать заново.

Его литературный дебют был вполне счастливым, а по нынешнем временам почти сказочным. Хотя с первых дней судьба совсем не вела его к известности. Родился он в 1953 году в селе Архангельском Рузского района Московской области в семье сельских учителей. Сельское учительство – особое сословие земли Русской. Эти учителя всегда на передовой просвещения и должны наставлять учеников не только на уроках, но и всей своей жизнью, обликом, живым примером. Коля пошёл по стопам родителей, поступив в Орехово-Зуевский педагогический институт, который окончил в 1973 году. Некоторое время учительствовал в сельских школах. Об этом времени остались такие строки:

Я полпред литературы

На пятнадцать вёрст вокруг.

Стихи начал писать с девятого класса. Первым его наставником в ЛИТО был знаменитый ныне романист Владислав Бахревский. Именно он заметил в Дмитриеве «божью искру», понял, что за подчас ещё неровными стихами юноши кроется огромный талант, что поэзия для него не увлечение, а призвание. Тогда же Дмитриев отправляет свои стихи Римме Казаковой. И получает такой ответ: «Мне очень повезло: редко судьба дарует нам радость оказаться у истоков рождения подлинного дарования». Впоследствии Дмитриева очень поддерживает Николай Старшинов. В 1977 году, в 24 года, Дмитриев становится членом СП СССР. У него выходит первая книга. По советским канонам это феерическое начало литературной карьеры.

Но Дмитриева не интересует карьера как таковая. Жизнь внутри писательского цеха и определённые связанные с этим дивиденды он воспринимает лишь как возможность спокойно, ни на что не отвлекаясь, работать. Да, были награды, интересные поездки, выступления. Но из всего этого Дмитриев не делал, подобно иным своим собратьям по перу, событий общественно-политического значения, не гремел о них потом в строках, пытаясь понравиться тем, от кого многое зависело. Он вообще никому не пытался понравиться. Был строг к себе и другим. Мерил всё по высшей духовной мерке, тщательно отыскивая в людях то, что может их окрылить. «В каждом человеке что-то есть». При этом его внутренняя строгость и цельность вполне органично уживались с чистейшим простодушием. Когда Пушкин писал, что поэзия должна быть глуповата, он, возможно, имел в виду именно эту поэтическую русскую черту – элегическое умное простодушие. Простота души – как последняя человеческая правда, лишённая суетливых житейских гримас и разрушительных изощрённых компромиссов.

Дмитриев был, пожалуй, не только «открытием поколения», но и его литературной совестью. Причём совестью не дидактической, не назидательной, а постоянно показывающей, как нужно относиться к поэтическому призванию, как опасно отступничество даже в мелочах. Его глубочайшая человеческая и творческая порядочность строилась на неотделимости личности от судьбы своего народа

В пятидесятых рождены,

Войны не знали мы, и всё же

Я понимаю: все мы тоже

Вернувшиеся с той войны.

Талантливые люди легко поддаются соблазну противопоставить себя всем и вся. Дмитриев не поддался. Он понимал, что само по себе противопоставление может быть губительным для слова, может отделить его от благодатной почвы, и уж если и противопоставлять себя, то невежеству, пошлости, бездарности, глупости и лжи.

Николай Дмитриев любил Россию не с искусственным интеллигентским тщанием, а всерьёз, взахлёб, переживая все её боли как свои. Поэтому распад советского пути развития России, свидетелем триумфа которой он был в юности, перенёс мучительно, спасаясь в стихах. Через это спасение он мыслил спасение страны. Задача не столько непосильная, сколько жестоко растрачивающая поэтические и человеческие силы и нервы. Его счастливый дебют в семидесятых сполна оттенён нарастающей глухотой девяностых к русскому поэтическому слову. Поэтов тогда загоняли в социальные резервации, приучая к безденежью, отчаянию, социальному унижению в правах. (Между прочим, специальности «литератор» до сих пор нет в официальном реестре.) Одним словом, делали всё, чтобы люди уходили из профессии, подавались на заработки, куда-то ещё. Вместе с борьбой с якобы идеологической зашоренностью в литературе из серебряного тазика выбрасывали саму литературу, причём умышленно. Дмитриев выстоял, удержался, остался солдатом поэзии, верным своей негласной литературной присяге.

Его нестоличность так и сохранилась до последних дней. Он долго прожил в подмосковной Балашихе, а в Москве провёл только последние три года своей жизни. И то всё время пытался вырваться из города в деревню Аниськино Владимирской области, в дом своего деда и матери, где и простился с миром.

Николая Дмитриева очень чтят в Рузском районе Московской области. Там он появился на свет, всегда чувствовал связь с этими местами, часто шутя в свой адрес: я поэт не русский, а рузский. В Балашихе в прошлом году появилась улица его имени. Хочется верить, что теперь на этой улице будут жить только добрые люди, любящие Россию и поэзию. Да и во всей стране их будет становиться всё больше и больше...

Максим ЗАМШЕВ