Литнегр, или Ghostwriter

Глава 22 Литнегр всея Руси

После того как Искушевич и другие на вечере «Алюминиевого века» дали понять, что занимаюсь я делом презренным, какой-то внутренний зуд на эту тему меня не оставлял. После этой встречи с прошлым — или с прошлыми — что-то сдвинулось в восприятии моего окружения. Нет, я по-прежнему не считала, что гострайтерство — позор и предел падения; но то, что моё занятие вызвало в людях, которые некогда были мне близки, такую острую реакцию, саднило, как заноза в пальце: вроде когда сидит она, не чувствуешь, а вот напорешься — и сморщишься. Ну да, я пишу за других. До такой степени, что — буду откровенна, с самой-то собой можно быть откровенной — совсем забываю писать за себя… Да и как? Чем писать, если повседневная секреция мозга, этот живительный первородный бульон по большей части становится питательной средой для чужого? О чём писать, если…

А чего ещё надо? Вот об этом и писать!

Сказано — сделано. Поскорее, пока до окончания последнего заказного романа осталось три недели, не настал ещё дедлайн и, главное, идея не отпустила, я пристроилась за компьютер и намахала самое начало: как я нанималась на эту работу. Получилось вроде бы неплохо. По журналистским меркам так вообще отлично. Ну и что с этим делать дальше? Я вспомнила, что вот уже год одно моё произведение обреталось на сайте самиздатовского типа, где можно размещать свои стихи и прозу. Произведение сначала получило несколько высших баллов, но так как я на сайте появлялась редко, общения не поддерживала, то и публики у меня не сформировалось. Ну и плевать! Меня подпирало с кем-то где-то поделиться. Если какой-нибудь читатель забредёт по чистой случайности на мою малопосещаемую…

К вечеру меня смёл шквал сообщений. Посетители сайта — сами писатели примерно такой же степени известности, как я не в качестве Двудомского — непременно хотели донести до меня свои ценные мнения, каковые делились на три части. Первая присоединилась к тем моим бывшим друзьям, которым моё занятие крайне не понравилось. Правда, в отличие от друзей, в выражениях они не стеснялись, поскольку не предполагали поддержания хороших отношений в дальнейшем; да и вообще, интернет тем и ценен довольно значительному числу людей, что позволяет хамить без возможности получить в морду. Вторая сочувственно спрашивала, как я дошла до жизни такой. Третья — самая малочисленная, но самая ценная для меня — просила добавки, то есть продолжения.

Ну, продолжение я и так настрочила бы, и уж теперь никакая реакция публики меня бы не остановила. После знакомства с отзывами первого и второго типа я испытала прилив полезной злости, которая подтолкнула на то, чтобы подытожить кое-что для себя. И выложить это самое посетителям сайта:

«У-у-у, литературный негр!» — такова была тональность первых комментариев, полученных мною.

Шок от соприкосновения со столь ничтожным, мерзким и презренным объектом был, по-видимому, столь велик, что читатели, не заглянув в эссе, бросились писать недоумённые отзывы. В противном случае, ответы на свои вопросы они легко нашли бы в тексте. Но если всё-таки что-то осталось непонятным — рискуя показаться навязчивой тем, кто нашёл ответы самостоятельно, — осмелюсь повторить и конкретизировать отдельные моменты.

«Неужели нельзя было найти другую работу?»

Первая часть эссе как раз была посвящена моей неудаче в поиске работы, которая одновременно приносила бы деньги и не была противна… точнее, даже в обратном порядке: не была бы противна и приносила бы деньги. Все работы, которые я к тому времени перепробовала, не отвечали либо тому, либо другому критерию.

Медицина? Я любила медицину. Иначе я никогда не пошла бы в медицину: за всю жизнь я никогда не тратила себя на то, на что не хотела тратить — зато уж когда хотела, тогда работала с полной самоотдачей. Но литературу всегда любила больше. Планируя лет в шестнадцать-семнадцать свой дальнейший путь, рассчитывала: медицина будет источником прочного дохода, литература — увлечением… Когда на четвёртом году преподавательской работы обнаружилось, что месячная зарплата ассистента кафедры равна гонорару за одну статью, стало ясно, что схема нуждается в пересмотре. Могла бы я повысить свои кафедральные заработки? Да, могла — взяв полторы ставки, полную лечебную нагрузку, биопсии и т. д., и т. п.; но тогда не осталось бы времени писать. Тем временем из двух моих привязанностей литература постепенно брала верх. И когда я, пребывая в сфере очередного романа, трансово водя шариковой ручкой по бумаге, вдруг спохватилась, что опоздала на занятие и пришлось спешно звонить завучу Ларисе Еремеевне, чтобы меня заменили — это был сигнал. Двум господам нельзя служить. Если в семнадцать я думала, что меня хватит на всё, то в тридцать с лишним поняла: надо заниматься не тем, чем можешь, а только тем, чем не заниматься не можешь.

Используя анатомическую метафору, медицина для меня — аппендикс: расставшись, преспокойненько без неё живу. А литература — головной мозг. Чтобы пожертвовать ею, требовалось себя гильотинировать. Я избежала участи анэнцефала. Сейчас вижу, что к счастью.

Конечно, можете выдвинуть обвинение в том, что бросив специальность, которой государство меня шесть лет учило, я подрываю государственный бюджет. Но будем надеяться, что ежегодная практика, в течение которой я бесплатно (и бескорыстно! И фанатея этим!) кормила с ложечки тяжелобольных, ставила им капельницы и клизмы, обмывала им задницы и передницы, выслушивала их жалобы на заскорузлый быт, способна хотя бы отчасти послужить оправданием. Плюс ещё мои бывшие студенты, которые до сих пор радуются, встречая меня; надеюсь, я убедила их, что патологическая анатомия — это не скучно.

Зарабатывать переводами? Вопрос так не стоял. Бывают гениальные переводчики: яркий пример — мой учитель и друг В. Б. Искушевич. Но наблюдая его работу, отчётливо понимаю, что из меня переводчик выйдет препаршивый. Во-первых, нахватавшись в разной степени четырёх иностранных языков, в совершенстве не знаю ни одного. Во-вторых, талант переводчика — жертвенный: требуется максимально точная по букве и близкая по духу передача оригинала. Я же люблю нести отсебятину. Люблю сочинять — только это по-настоящему и люблю. К тому же каждый раз, как я сажусь за перевод, внутренний голос напоминает, что писать собственные слова гораздо интереснее, чем воспроизводить чужие.

Журналистика — то же самое, и ещё хуже. Для журналиста я слишком робка, неловка, малоконтактна. Позвонить незнакомому человеку — трагедия. Добыть информацию путём интриги или натиска — китайская грамота. Единственный вид журналистики, где отдыхаешь душой — статьи для «Знака судьбы» о великих мастерах жанра ужасов. Но если писать только их, получишь всё тот же нищенский оклад кафедрального сотрудника. Круг замкнулся. От чего ушли, к тому и пришли.

Живи я в дописьменную или малограмотную эпоху, могла бы зашибать деньгу в роли бродячего рассказчика. В аудитории классов Аннинского, Бежина, Искушевича, когда мне предстояло там выступать, набивалось немало публики, которая ходила именно «на меня». Жаль, неловко как-то пускать кепку по кругу… Да и много ли так насобираешь? А у меня, представьте, на тот момент — мама, которая вплотную собирается выйти на пенсию, и свекровь, которая уже вышла. И муж, который, чтобы нас кормить, проводит за лотком в метро на ногах по четырнадцать часов, вдыхая миазмы и бактерии (дважды за полгода тяжело болел), не имея возможности ни присесть, ни поесть, ни в туалет выйти (не то всё разворуют) — хоть и святой (лоток-то церковный), но адов труд, от которого начинали пить самые стойкие. И вот в такой момент мне подвернулась работа литературного негра. Конечно, проще было благородно отказаться. Но такое благородство с моей стороны весьма смахивало бы на свинство.

Гонорары литературного негра намного выше тех, которые я получала в лучшие свои журналистские времена. Но разве дело только в деньгах? Угадали, не только в них…

«Неужели не могу издать свои романы?»

Хи-хи… Да если бы могла, разве стала бы «человеком с чёрным лицом»? И до, и после, и ныне продолжаю время от времени предлагать их разным издательствам. Везде — отказ. Самое грустное, что знакомые (в том числе из издательского мира) спрашивают: «Ну, а ты-то как?» — подразумевая, что для меня опубликоваться — как чихнуть, что мои-то рукописи любой редактор должен отхватить у меня с руками вместе. Как раз перед тем, как мне пришло то самое письмо от подруги, я чувствовала, что превращаюсь в непризнанного гения — довольно противный человеческий тип. Предпочла стать нормальным, хоть и незримым, ремесленником. Всё-таки впервые в жизни мне предложили писать романы — пусть не на себя, пусть совсем не те, что мне хотелось бы — но главное, есть куда вылить это постоянно кипящее в голове варево из слов, есть куда приткнуть этих постоянно рождающихся персонажей, которые в меня набились, точно пассажиры автобуса в час пик, и всё входят новые и новые на остановках… Разумеется, удовольствие от заказных романов меньше, чем от собственных — но несравненно больше, чем от переводов и статей.

И, в завершение, обращаюсь к литсоветовскому коллеге, комментарий которого стёрла — честное слово, не по злобе, а нечаянно, нажав не на ту кнопку, намереваясь как раз ответить. Отвечаю сейчас — во всеуслышание. То, что вы назвали мой род занятий «интеллектуальной проституцией», меня совсем не обидело, напротив — спасибо за хорошую, хотя и запоздалую идею: назови я свои микромемуары «записками интеллектуальной проститутки», их ожидал бы вящий успех! Увы, картина, которая вырисовывается в вашем освещении, не соответствует действительности: так и представляется смазливая холёная штучка, которая, отвергнув нормальный семейный очаг, идёт на панель в поисках шальных денег. Мой случай иной. Представьте себе старую деву… ну, не буквально старую, не восьмидесяти лет от роду, но уже совсем не двадцати пяти. И не двадцати девяти, и не тридцати даже… Глядя в зеркало, она видит, что не уродлива; ей дарят цветы, целуют ручки, отпускают комплименты её внешности и душевным качествам — и, тем не менее, никто не позвал её ни под венец, ни в постель. Подружки удивляются: «Что этим мужикам надо?» А тело девственницы звенит от гормонов, её распирают яйцеклетки, которые могли бы стать прекрасными мальчиками и девочками, она готова заселить своими детьми целую деревню, целый городской район! А у неё впереди — ничего кроме климакса. Она уже думает, что все, включая зеркало, ей лгут, что она с личика сущий крокодил — но разве только красавицы имеют право на детей? И вот она решается: выходит на улицу и отдаётся первому, кто посмотрел на неё благосклонно. И как же ей приятно услышать: «А ты, знаешь, баба что надо!» В точности, как мне приятно было услышать, что я в издательстве числюсь одним из лучших авторов…

Василий Васильевич Розанов такую девственницу, помнится, оправдал. У вас, читатели мои, может быть другое мнение, вы имеете право бросить в неё — то есть в меня — камень… Бросайте, не стесняйтесь! Ваши камни для меня — драгоценные. Каждый из них я тщательно рассмотрю на просвет, потрогаю грани. Возможно, какие-то войдут в мозаику моего очередного романа — о литературных неграх… Который, само собой, никто не издаст.

Ну а покамест вы отправитесь за новой партией камней, автор напишет следующую часть повествования.

И следующая часть была написана! За ней ещё, и ещё, и ещё… Первые наброски этой книги легли в сеть. И до сих пор там болтаются, плодясь на разных ресурсах. Оказалось, это тоже слава. Правда, не та, что я хотела.