Глава 30

Черная Гора Рождество

Когда-то давным-давно Чейз Тесье имел обыкновение читать что-нибудь важное или просто интересное гран-перу, а в это рождественское утро в веселой лиловой с кремовым кухне дома на горе Чейз, Хоуп и Кассандра по очереди читали Виктору.

Они просматривали бумаги в поисках каких-нибудь сенсационных сведений о пристрастиях Роберта и что-нибудь полезное для них о старых убийствах в Сан-Франциско и Напа. Довольно быстро они разыскали сведения о том, что «преступник», содержавшийся в окружной тюрьме, был найден в рождественскую ночь в груде мусора, но, видимо, до более серьезного расследования руки так ни у кого и не дошли.

– Здесь нет ничего, – сказал Чейз, закончив просмотр очередного «желтого» листка.

– Здесь тоже, – отозвалась Хоуп, пролистывая «Кроникл».

– И здесь нет. – Кассандра подняла глаза от местной газеты, когда-то издававшейся покойным мужем Элинор.

Пока ничего, – спокойно прокомментировал Виктор. – Но я еще должен повидать их обеих, и сделаю это сегодня же.

– Обеих? Вы хотите сказать, Джейн и Сибил?

– Да.

– Я тоже буду счастлива побеседовать с Сибил, Виктор, – немедленно заявила Хоуп. – Я буду просто в восторге от этого.

– Как и мы с Кассандрой, – добавил Чейз. – Мы ни в коем случае тебя не бросим.

– Благодарю. – Виктор заставил себя улыбнуться. – Благодарю вас всех.

В это время раздался телефонный звонок.

Чейз взял трубку:

– Да, я слушаю. – Он посмотрел на Хоуп: – Это Мерил Этвуд, спрашивает тебя.

– О! – Хоуп поспешила к телефону. – Мерил?

– Привет, Хоуп, я звоню от Джона Мадрида. Он хочет видеть тебя, меня и Ларри Биллингса сегодня, и как можно скорее. Джону Рождество не в Рождество, когда его Крейг в тюрьме. Я думаю, что и у вас не самое праздничное настроение, верно?

– Верно.

– Так ты приедешь?

– Конечно.

Хоуп положила трубку и обернулась к остальным:

– К сожалению, несмотря на праздничный день, я должна посетить Джона Мадрида. Это значит, что я не поеду с вами к Сибил.

– Все будет в порядке, – успокоил ее Чейз. – Думаю, Кэсси и я справимся.

* * *

Коттедж Джейн Периш на Сейдж-Кэньон-роуд удивительно напоминал домик на Зинфандель-лейн.

К нему вела подъездная дорожка, обсаженная кедрами, а по стенам вилась вистерия, бутоны которой ниспадали лиловым каскадом со стропил и крыши. Венок на двери коттеджа был сплетен из веток сосны и гардении, а в застекленной двери сверкал и переливался яркими красками орнамент, придуманный и сделанный Джейн наподобие витража.

Стоя у двери Джейн, Виктор никак не мог собраться с силами и позвонить. Он чувствовал, что Джейн здесь, рядом… Наконец-то!

Джейн и в самом деле находилась дома. Она стояла на коленях перед голубой рождественской елкой в деревянной кадке, которая служила ей уже не одно Рождество. Елка была слишком тяжелой, и сама Джейн с ней не справилась бы, но в этом году она стояла в доме благодаря Нику. Он внес ее вместе с кадкой в коттедж, а когда Джейн попросила его помочь нарядить елку вместе с ней, не стал отказываться, хотя и признался, что не помнит, чтобы когда-нибудь ему доводилось это делать.

Теперь, когда большая часть работы была уже закончена, игрушки и гирлянды сверкали и переливались на ветках, а под елкой лежали в своих ослепительно ярких обертках дары щедрой художнице, которая всегда делала столько подарков людям. На каждой обертке было написано: «Тете Джейн». Где-то неподалеку детям, чутким и любящим, не терпелось узнать, понравилось ли ей то, что они смастерили для нее. Они, казалось, были продолжением телефонных звонков, которых Джейн несколько побаивалась, потому что отвечать надо было веселым и бодрым голосом.

Но как она могла сохранять бодрость?

Джейн как раз рассматривала один из таких подарков, обернутый в темно-синюю, как ночное небо, бумагу, украшенную серебряными звездами, когда в дверь позвонили.

Встав и пройдя несколько шагов, она открыла дверь, и тогда…

О, тогда она увидела серебряные пряди в его черных как смоль волосах – они напоминали вспышки света. Глаза его были темно-синими, как синева ночного неба, в них только чуть посверкивали серебристо-серые искры. Такие знакомые ей глаза, такие печальные и усталые.

И такие любимые.

– Виктор, – прошептала она.

Мой Виктор!

– И Молли!

Молли в знак приветствия завиляла хвостом.

– Привет, Джейн.

Моя Джейн.

– Могу я войти?

– Конечно, Виктор. Что-то не так?

Что еще могло быть не так с человеком, уже обвиненным в убийстве полицейского и заключенным в тюрьму? Джейн отлично помнила выражение лица детектива Ларри Биллингса, его глаза, полные ненависти, и ту страшную ночь в парке «Золотые ворота».

– Почему ты пришел?

– Из-за Ника.

Изящные руки ее, которые когда-то обнимали его с такой страстью, с такой не запятнанной сомнениями радостью, теперь болезненно сжимали одна другую.

– Что случилось? Ему плохо, да, Виктор?

– С Ником все в порядке, Джейн. С ним ничего не случилось, кроме того, что уже произошло. Ты так волнуешься за него?

– Очень. Если ты пришел спросить меня, хочу ли я ему помочь, то я готова сделать все возможное, и Хоуп знает это.

– Да, она это знает. Но есть кое-что еще, касающееся Ника… и тебя, Джейн.

– Я знаю, что он не виновен.

– Я это тоже знаю.

И мы можем убедить его разрешить нам, тебе и мне, защищать его, бороться за него. Мы будем бороться за его жизнь и свободу вместе.

Это была прекрасная, светлая мысль, чуть не заставившая Виктора забыть о горькой реальности. Но он смирил себя и сказал только:

– Но ты не знаешь, Джейн, что Ник – наш сын.

* * *

– Счастливого Рождества, – приветствовала их Сибил, разочарованная тем, что Чейз и Кассандра явились к ней одни. – А где Виктор?

– Он у Джейн.

– У Джейн? – Сибил с отвращением покачала головой. – А вы двое здесь потому, что…

– Сибил, мы знаем, что вы сделали третьего января тридцать четыре года назад.

На одно короткое мгновение в глазах Сибил появился страх, но он тотчас же сменился выражением царственного изумления.

– Третьего января тридцать четыре года назад? Не припоминаю, что бы это могло быть. Мы, Куртленды, всегда точны и практичны, всегда заранее готовимся к Рождеству и всегда получаем подарки, на которые рассчитываем.

– Но на тот «подарок» вы наверняка не рассчитывали.

– О, тогда вы, наверное, имеете в виду Галахеда, моего коня, который получил приз? По правде говоря, я уже и забыла, когда он родился.

– Вы прекрасно все помните и отлично знаете, о чем мы говорим, Сибил, – перебила ее Кассандра. – Речь идет о сыне Виктора, которому было десять дней от роду, когда вы отправили его в больницу Сан-Франциско, заявив перед этим Виктору, что его сын умер.

Красиво изогнутая бровь Сибил вопросительно поднялась.

– Очень любопытно. Думаю, эта фантазия – следствие мозговой травмы, которую вы получили на Хэллоуин. Не понимаю только, как вам удалось убедить в этом Чейза и Виктора. Ведь это же бред, Кассандра. Но вы, конечно, уверены в себе, как и всегда, верно?

– У нас есть доказательства, – отважно солгала Кассандра.

Это была необходимая и оправданная хитрость. Им еще предстояло получить эти доказательства, но Кассандра не сомневалась в успехе.

– Врачи и сестры, выхаживавшие найденыша, живы, и они подтвердят, что младенец остался жив. Они помнят, куда был отправлен ребенок, когда вы в слезах явились в имение сообщить Виктору о смерти его сына. Но теперь Виктор все знает, Сибил, все до последнего факта.

И тут с Сибил произошла внезапная перемена. Из надменной красавицы она в одно мгновение превратилась в подавленное и жалкое существо. Голос ее дрожал, когда она спросила:

– Виктор презирает меня, да?

– Боюсь, вы не ошиблись, – негромко произнес Чейз. – Думаю, что он и теперь не понимает, зачем вы это сделали.

Обманутая мягкостью его голоса, Сибил подняла глаза на Чейза, и ее мастерски накрашенные губы изогнулись в печальной улыбке:

– Вот в этом-то и вопрос, Чейз. Он никогда меня не понимал.

* * *

Голос Джейн звучал удивленно и взволнованно.

– Не понимаю. Ты говоришь, это наш общий сын, Виктор? Что ты имеешь в виду?

– Это тот самый ребенок, что родился у тебя в канун Рождества.

– Но я не знаю ни о каком ребенке…

– Нет?

Так, значит, Джейн действительно ничего не помнила? Милосердное забвение, благодатная тьма окутали ее и избавили от горьких переживаний, от страшной травмы, которой ее рассудок, возможно, не смог бы выдержать.

– Успокойся, – сказал Виктор, – все в порядке.

И тут Джейн ощутила, что хотела бы навеки остаться рядом с Виктором, отогреваясь в нежности и теплоте его взгляда; ей даже показалось, что не было всех этих долгих лет; она снова вернулась в свои семнадцать, и его взгляд снова обещает ей любовь навеки.

– Виктор, объясни же наконец…

– Так ты не помнишь того сочельника?

И того, как внезапно и жестоко я порвал с тобой за несколько месяцев до Рождества?

Должно быть, и это воспоминание потонуло во тьме забвения.

– Наверное, – мягко продолжил Виктор, – ты не помнишь и месяцев, предшествовавших тому Рождеству?

– Отчего же, помню, – ответила Джейн. – Я все помню. Ты не ошибался тогда – мы были так молоды, и нас разделяло столько препятствий. Это не могло продолжаться долго, как бы мы ни хотели. Мне потребовалось некоторое время, чтобы все понять, но, наверное, кое-что я уже поняла, когда ты появился в ту ночь у моих дверей.

– Ты была такой измученной, такой худой…

– Ты тоже, Виктор. Я видела, как тебе тяжело. Если бы ты знал, как мне хотелось впустить тебя в дом и никогда не отпускать от себя. Но я не могла. Я знала, что если мы начнем все сначала, то наши отношения не продлятся долго, и я не переживу, если мне снова придется потерять тебя.

– Но наш ребенок… В ту ночь, в тот сочельник, ты родила его, нашего сына, и он остался жив.

– О, – прошептала Джейн, – я бы все отдала, только бы иметь ребенка от тебя. И если бы этот ребенок, этот твой сын, был и моим… – Джейн с трудом перевела дух. – Я никогда не была беременной, Виктор. Никогда. Я знала мужчин после тебя, хотевших этого… но я не могла иметь детей. Если Ник – твой сын и если он родился на Рождество, значит…

Значит, когда она пыталась выжить, потеряв его любовь, он спал с кем-то еще…


– Виктор никогда не понимал, что мы предназначены друг для друга. – Голос Сибил Куртленд Рейли теперь звучал заметно бодрее. – Мы были друзьями, только друзьями, и остались ими даже после… после того, как он занимался со мной любовью. Для меня наша близость была невероятным счастьем, для него же – минутной прихотью, глупостью, следствием того, что он выпил слишком много шампанского. Потом Виктор Тесье пожалел об этом, он даже извинялся передо мной за свою слабость – ведь он пришел ко мне просто как к другу, к своему старому другу Сиб, потому что был убит разрывом с Джейн. Он казался и правда немного не в своем уме. Вы не представляете, каково это – видеть, как человек, которого вы любите, сожалеет о том, что был близок с вами.

– И вы почувствовали себя мусором, ничтожеством… – произнес Чейз.

– Да, мусором. Как та раковая опухоль, которую Виктор оставил мне на память. Я ненавидела этого ребенка, хотела избавиться от него, покончить с ним, но не спохватилась вовремя.

– Вместо этого вы заморили себя и его голодом.

– Я делала все, чтобы этой опухоли не было заметно даже в облегающем платье. Никогда я не выглядела лучше. Даже Виктор сделал мне комплимент, и это было как раз в тот сочельник, когда он сообщил мне, что хочет пойти к Джейн, чтобы добиться ее прощения и просить стать его женой.

– Выходит, она сыграла вам на руку, отказавшись впустить его?

– Ну уж нет. Она как всегда все разрушила. Мне и в голову не приходило, что она откажется впустить Виктора. Я представляла, как они вместе празднуют свое радостное воссоединение, когда звонила в имение, чтобы сообщить о мертвом сыне Виктора, гниющем среди мусора и отбросов. Конечно, я не сказала гран-перу, кто принес ему эту новость, – Виктор сам должен был понять, что звонила я и ребенок, этот дистрофичный мертвый младенец, – наш сын; я хотела, чтобы он почувствовал себя виноватым за то, что пренебрег мною…

Таковы были мои планы. Но Виктор вообразил, что ребенок родился от Джейн. Он защищал Джейн и сразу же полюбил «ее» ребенка – моего ребенка. Я часто приходила в больницу. Виктор хотел, чтобы я была рядом и слушала его разглагольствования о том, какой я хороший друг и как сильно он виноват, столь жестоко обидев Джейн. Что скрывать, я никогда не чувствовала себя ближе к нему, чем в тот момент; какое-то время я даже хотела, чтобы ребенок выжил. Мы с Виктором поженились бы, и он никогда не узнал бы правды. Но когда стало ясно, что ребенок выживет, знаете, что сделал Виктор? Он попытался найти Джейн. И тут ему понадобилась моя помощь. Я умела читать, а он нет. Он хотел, чтобы я выяснила, куда уехали Периши. Полагаю, что в резервацию, откуда они когда-то сбежали. Он, видите ли, хотел найти адрес Джейн, ее номер телефона и сказать ей, что причина ее поступка вызвана его жестокостью, что это он заставил ее выбросить ребенка на помойку. А потом – и это было самое пикантное во всей истории – он хотел попросить ее выйти за него замуж…

– Вы, конечно, не могли вынести даже мысли об этом.

– Верно, Чейз. Не могла.

– Неужели вы снова выбросили своего ребенка на помойку?

Сибил Куртленд Рейли улыбнулась, и на этот раз улыбка ее была одновременно мертвенно-жуткой и злорадно-высокомерной – она снова стала недосягаемой для простых смертных.

– А почему бы и нет? У меня было полное право выбросить его – ведь я была его матерью.

Загрузка...