Ложное соглашение

Глава девятая

Он знал, что будет плохо.

С того мига, как констебль Сорель появился на пороге его кабинета, пытаясь связать два слова в нечто внятное, с большими глазами и бледным лицом, Джулиен понял, что день станет очень неприятным. Во время пути, пока Паскаль вел его среди полуденной толпы, пробивая путь по людным улицам Давиллона, он размышлял, представлял десяток вариантов, один хуже другого. Он много раз спрашивал констебля, но обычно крепкий страж был так растерян, что Джулиен не мог даже отругать его за неподобающее поведение.

Он знал, что будет плохо. Но даже самые мрачные варианты Джулиена Бониарда — члена стражи Давиллона всю взрослую жизнь, присутствовавшего на месте самой жуткой бойни в городе пару лет назад — не были близки к этому кошмару.

Толпа собралась на пути, все смотрели на дворик, обрамленный углами нескольких скромных домов. Он улавливал злое ворчание, всхлипы и оханье. Среди толпы в нескольких местах виднелись мужчины и женщины в черно-серебряной форме стражи. Они должны были разгонять толпу или следить за порядком, но они смотрели вместе с гражданами.

Майор Бониард стал расталкивать людей с дороги локтями, рявкал приказы и хмуро глядел на всех констеблей, не справляющихся с работой… А потом перестал, когда что-то хрустнуло под его ногой. Он опустил взгляд и увидел кусочек фрукта в сахаре, размазанный по дороге. Он принял это за простой мусор и не обратил внимания.

А потом увидел второй кусочек этой сладости, а еще обломки шоколада, мятную палочку, булочки, прилипшие к кирпичам на стене неподалеку…

След. Это был след из сладостей, в конце которого можно было найти школьников или беспризорников. Он вел… почему-то он вел в тот же двор, куда его вел Паскаль!

Джулиен уже видел калитку двора. На пороге лежал игрушечный пони, швы были разорваны, наполнитель высыпался. А рядом, едва заметной полоской в крови, был край платья с нарисованными цветами.

— О, боги…

Джулиену больше не приходилось проталкиваться. Толпа пропускала его, а он отчаянно не хотел этого.

Они были такими маленькими. Было сложно представит, что они когда-то были не грудой кожи, костей и одежды, что они когда-то смеялись и плакали, бегали и прыгали.

Что они пищали от радости при виде сладостей, что теперь валялись вокруг.

Шестеро. Шесть голосов больше не засмеются, шесть не прожитых жизней, полдюжины разбитых семей.

Джулиен пошатнулся от кошмара. Он упал бы, но стоял достаточно близко, чтобы прижать ладонь к соседней стене и удержаться. Больше ничего не было. Он не плакал, как делали многие в толпе, даже некоторые его констебли. Его не тошнило, хотя несколько вонючих пятен у двора остались от тех зевак, что опустошили желудки от увиденного.

Джулиен не ожесточился, и ему не было все равно. Просто он онемел от всего этого. Он знал, что это ударит его потом. Он будет дрожать, всхлипывать, будет молить Демаса или Верколя, других богов, об объяснении, которого не получит. Но пока это было вдали от него, еще не захватило его. Он не мог осознать случившееся.

И это было хорошо. Пока он мог выполнять работу. Джулиен задумался на миг, что хорошо было бы, окажись тут старый сержант Чапелла, а потом заставил себя оглядеть сцену.

Он заметил не сразу, ведь нужно было осмотреть маленькие тела, но ни Джулиен, ни остальные не хотели этого делать, но потом он отметил определенную противоречивость. То, что Ируок делал с жертвами — пил? осушал? Этот процесс приводил к сухой, как пергамент, коже, скукожившейся плоти и малому количеству крови… но тут все было не совсем так. Три бедных ребенка были лишь костями и рассыпающейся кожей. Но четвертый был словно брошен на середине процесса, а двое других — просто убиты (будто этого было мало), на их бледной коже были жуткие раны, но их тела остались целыми.

Аппетит существа был утолен? Тогда оно убило остальных жертв из садистского удовольствия?

Или произошло то, что отвлекло Ируока от жуткого пира? Нечто важное, что отогнало его? У Джулиена не было доказательств, но инстинкты стража кричали, что ответом было последнее.

Еще минута поисков дала доказательства его догадок, и Джулиен был готов действовать.

В пятнах крови на брусчатке и на земле у дороги Джулиен нашел единичные следы. Первые были странными, за ними было сложно уследить. Это были скорее пятна, чем следы, лишь изредка они напоминали по форме туфель, словно тот, кто оставил их, подпрыгивал, скользил и танцевал на ходу. Эти следы начинались у отчасти выпитого тела, лежащего сломлено на земле. Похоже, его бросили на землю посреди того, что с ним делали.

Вторые следы, что были меньше первых, нормальной формы, присоединились к первым на краю двора. Они следовали за первыми — спутник или слуга? — и хозяин вторых следов старался не наступить на худшие пятна.

След не приведет их к преступникам. Кровь на обуви, грязь на дороге — эти знаки пропадут быстро, особенно из-за толпы на улице. Но следы могли хотя бы показать Джулиену, в какую сторону идти, может, даже открыли бы район, где скрывался враг.

— Констебль Сорель! — Паскаль и дальше пялился на останки, и Джулиен повторил громче. — Констебль Сорель!

— Сэр! — констебль чуть не вылетел из сапогов. — Да, сэр?

— Выберите двух стражей. Один останется с вами и будет охранять двор, другой доложит в штаб-квартиру и позовет дополнительных следователей на место.

— Да, сэр. А вы?

— Я, — мрачно сказал Джулиен, — возьму остальных из отряда, и мы будем охотиться на этого монстра, чтобы покончить с ним!

Стражам не нужно было повторять. Выслушав майора, они взяли себя в руки и выстроили за ним, а потом под злое ворчание и кровожадные вопли толпы они пошли по слабому следу, сколько позволят удача и боги.

Мадам Бердина Джоливет, маркиза де Ламарр, была не из самых богатых, властных или популярных аристократов Давиллона. Она не была в немилости, просто не выделялась в высшем обществе. В другое время ее вечер собрал бы только скромных гостей, лишь несколько интересных, и, может, о вечере за пару дней кто-то разок шепнул бы.

Но ситуация изменилась. Аристократия Давиллона не только старалась не показывать страдания (и осознание) из-за экономических проблем города, но и собирались чаще, чтобы защититься от фантома или убийц с улиц. Этой ночью много личной стражи из шести благородных домов прошли по газону и тропам сада поместья Ламарр, и сам дом был полон гостей — аристократов разного ранга, и армия слуг кормила и развлекала их. Если бы Беатриса Лючень, герцогиня Давиллона, закатила бал в это время года, гостей было бы и то меньше.

Где не было людей, стояли столы. Они уже даже не стонали от веса тарелок с мясом, выпечкой и фруктами, лишь отчаянно скулили. Никто не прислонялся к стенам, хоть толпа давила, ведь так они запутались бы в висящих знаменах Верколя и других богов. Танцы были невозможны, места не хватило бы даже нескольким парам. Но музыканты все равно играли с балкончика наверху — играли для себя, ведь за гулом толпы слышно было лишь отдельные ноты.

Тем временем, самые внимательные уши слушали не музыку.

Виддершинс — точнее, Мадэлин — ходила по залу, угощалась едой и вином, вела себя так, как позволяли условия. Ее золотистый парик и умелый макияж (он не подчеркивал ее красоту, а стирал сходство между ее личностями) были такими же, как и всегда, но ее наряд — обычно изумрудным — сегодня был бордово-золотистым платьем без колец в юбках, как было модно. Она ненавидела эти кольца, но была не в таком платье не поэтому — раны плеча и груди болели сильнее от мысли, что ей придется втиснуться в такое платье и носить его весь вечер. Ольгун еще не исцелил ее до конца.

К счастью, не она одна среди леди решила отказаться от жуткого наряда. И хоть она была вне моды, она не сильно выделялась. При этом ей было удобнее, она была подвижнее многих женщин в доме Ламарр.

Двигаясь по комнате (точнее, толкаясь локтями в толпе в комнате, стараясь оставаться вежливой), она с достоинством попробовала кусочек этого, глоток того, понюхала другое, ослепительно улыбалась и с уважением кивала всем, кто ее знал. Ее тело выполняло движения бала, пока она прислушивалась с помощью магии Ольгуна, чтобы уловить нужные слова.

К сожалению, хоть она послушала много разговоров о бедах в Давиллоне, она толком ничего не узнала. Безумного убийцу звали и демоном из Ада, и ведьмой, готовящей жуткий ритуал, его связывали со стратегией городских властей забрать больше власти у граждан и передать ее страже, упоминали призраков бедняков, умерших от финансовых сложностей Давиллона. (Конечно, некоторые опровергали слухи, будто нападений и убийств не было, но их исключали из беседы те, кто знал лучше, или так считал.)

Она узнала, что патрулей стало больше, и все дома аристократов наняли себе дополнительных солдат, и что — из-за сверхъестественной природы нападающего — на религиозные службы за последнюю неделю стало ходить больше людей, гнев жителей на церковь за ее отношение к городу медленно сменялся стремлением к защите от чудищ ночи.

Но факты, вероятные теории или планы города в такой ситуации… этого на вечере было столько же, сколько искренних улыбок.

— Мадемуазель Валуа! Какая приятная встреча!

— Ох, потроха. Ольгун, тебе нужно научиться делать меня или других людей невидимыми, — а громче и бодрее она сказала. — Барон д'Орейль! Очень рада! — и снова тихим тоном, который никто не уловил бы. — До тошноты.

Она ощущала кожей головы смех Ольгуна.

Шарль Думерж, барон д'Орейль — или барон Хорек для Мадэлин — пробился через толпу, чтобы поклониться ей и поцеловать ее ладонь тонкими сухими губами. Мадэлин не могла сбежать без помощи Ольгуна (стоит отметить, что на эту помощь она серьезно рассчитывала, хоть нужно было сохранять скрытность), так что выдавила улыбку и позволила руке страдать, чтобы защитить всю себя.

Костлявый Думерж неловко выпрямился, Мадэлин искала взглядом нити, что направляли его. Юноша с серым лицом и соломенными волосами, Думерж попытался выделиться белыми туникой и штанами, жилет сиял золотистым кружевом, дополнял картину пояс цвета вина. Последний был близок к королевскому лиловому, и это граничило с наглостью.

Ничто не сияло золотом. Он все еще напоминал не впечатляющего грызуна. Но у него были властные друзья, он сам проводил замысловатые вечера, и Виддершинс много раз успешно воровала у него, так что могла потерпеть и сыграть вежливость.

Барон встал, и Мадэлин подавила желание вытереть руку.

— Что думаете о вечере маркизы? — спросила она, чтобы Думерж не начал беседу сам.

— Э, — хорек тряхнул пальцами, словно избавлялся от паутины. — Приемлемо для ее уровня, но она пытается подняться. Вряд ли она обманет кого-то, делая вид, что она богаче. Меня она точно не обманет. Не стоит говорить о таком.

— Что ж, — выдохнула Мадэлин, ловя каждое слово Думержа (и пытаясь не кривиться, когда ее выдох привлек его внимание к ее шее), — я и не собиралась с вами спорить, дорогой барон, — «по большей мере», но это она добавила мысленно. Ей хотелось сложить его пополам, чтобы его ноздри коснулись пяток.

Она пыталась придумать, как вежливо закончить разговор — это было сложно, ведь они не были друзьями, как и близкими знакомыми — но Думерж был общительным. (Он посчитал, что Мадэлин готова его выслушивать.) Он вдохнула, чтобы заговорить, а барон повернулся, чтобы она могла обвить его руку своей.

— Идемте, милая. Я могу с уверенностью сказать, с кем стоит видеться, а с кем — нет. Может, я познакомлю вас с кем-то новым?

Когда девушка, живущая с тремя именами, полагающаяся только на воровство, ответила:

— Я буду рада, — это было, пожалуй, смой большой ее ложью. Она напряженно улыбнулась барону, чтобы не скрипнуть зубами, и позволила ему потащить себя сквозь толпу аристократии.

Он ужасно долго болтал о лордах и баронессах, о маркизах и дамах. Все: от богатства до рода, размера поместья или долга, не сочетающихся цветов одежды или плохих париков… Если об этом можно было сказать с презрением, Думерж сразу отмечал это.

Мадэлин играла восторг от его слов, кивая, охая и фыркая в нужных местах, и продолжала подслушивать интересующую ее информацию, которой все еще было мало.

Она достаточно внимательно слушала Думержа, чтобы остановить его на середине шага и предложения.

— Простите, — сладко сказала она. — С кем познакомить?

— Гурерре Маргулис, — повторил барон. — Лорд…

— Я знаю месье Маргулиса, — сказала ему Мадэлин, ее слова покрыл лед. — Боюсь, я нахожу его ужасно грубым, и мне нечего ему сказать.

Это было не совсем так, но лучше, чем сказать: «Он встречал меня как другую, и хотя он вряд ли увидит Виддершинс под макияжем, я не хочу рисковать. И если я заговорю с ним, то заплачу из-за Женевьевы или грубо ударю его».

— Ох… — барон д'Орейль не был готов к тому, что Мадэлин не понравится кто-то из его аристократов, и он растерялся. — Я не стал бы настаивать, но…

— Отлично! Я рада это слышать, — она огляделась в поисках отвлечения (и повода уйти от барона Хорька). — Почему бы вам…

И тут ее дыхание перехватило, Ольгун вздрогнул и стал закипать от гнева.

Там! Стоял у одного из столов с кубком вина в руке, смеялся над остроумной фразой кого-то из аристократов рядом с ним. Он все еще был в темно-сером и черном, хоть его туника и камзол были расшиты серебром. Тут не было его походного плаща и треуголки, но точеных черт и черной косы хватало.

Темные глаза искрились весельем, но могли злиться…

— Он! — Мадэлин потащила барона через толпу, как корабль. После пары шагов она повернулась, чтобы указать на мишень, но не привлечь внимания. — Можете познакомить меня с ним?

— Ах… это… — Думерж чуть покраснел, смутившись из-за того, что его подловила девушка, которую он хотел впечатлить. — Боюсь, меня самого еще официально не представили ему, так что будет грубо с моей стороны…

— Тогда скажите мне, кто он! — она хотела топнуть ногой, но заставила себя расслабиться, вспомнить, где — и кем — она была в этот миг.

— Ох, думаю, его зовут Эврард.

«Это я знаю! — ей хотелось кричать. — Но какая у него фа…»

— Эврард, — продолжил барон, — Даррас.

«Даррас? Как башня?».

Виддершинс хорошо помнила часть уроков Александра, и хоть она почти четыре года не ругалась, она сказала:

— Черт возьми…

Магали была служанкой в доме Ламарр, одной из многих. Тринадцати лет, с милым лицом, с намеком на красоту, что будет, когда она подрастет. Ее медовые волосы были стянуты в обычный хвост, ее тело стягивало платье и корсет с жемчугом и золотом, хоть редкие гости посмотрят на нее.

Просто в эту ночь Магали была наверху, в больших комнатах, вдали от шума, насколько это было возможно в поместье. Тут были подготовлены кровати, диваны, стулья и столы, но они скоро стали неузнаваемыми.

Тут играли дети, и Магали приглядывала за ними.

Детей в комнатах было не так много. Многие гости, что были родителями, оставили детей дома слугам и родственникам (первый вариант был распространен больше). Но некоторые по разным причинам — из-за возраста ребенка или желания показать детей товарищам-аристократам — привели своих отпрысков. И, конечно, тут были трое детей маркизы де Ламарр. Их было около девяти, не считая Магали, которая как-то должна была управляться с этими монстрами, когда, будучи служанкой (и девочкой), не могла кричать на них и наказывать.

— Пьер! Ив! — отчаянно пыталась она сохранять голос спокойным, но не справлялась. — Прекратите немедленно!

Мальчики в унисон высунули языки и продолжили прыгать на подушках дивана, истерически смеясь из-за бури гусиных перьев, летящих из-за них. Мэри снова плакала в углу из-за какой-то причуды, пока Кристиан и Албери портили одежду, борясь под столом. (Магали не могла понять, играли мальчики или бились по-настоящему. Вряд ли они сами понимали.)

Этого хватило бы, чтобы вывести из себя святого или божество, что говорить о тринадцатилетней девочке. Магали хотела расплакаться или побить их ремнем — к черту последствия! — но услышала…

Да! Снова. Тихий стук в дверь был едва слышен за хаосом. Вряд ли уже закончился вечер, но, может, некоторые родители решили уйти раньше? Если они заберут хоть несколько детей, станет проще…

— Да? — сказала Магали, подходя к двери. — Кто там?

— У нас угощения! — голос звучал странно, нескладно, но из-за шума в комнате Магали не могла понять, что с ним не так. Наверное, показалось. — Угощения для детей!

Такого Магали не обещали, но она обрадовалась. Если малявки отвлекутся на еду, то на пару минут станет тихо.

Магали без колебаний распахнула дверь…