Лоскутное одеяло

Пути Господни

До чего же мудр Господь. Прямо-таки – хитер в поиске заблудившегося и потерявшегося человека. Приведу в пример тому несколько слышанных мною историй.

Дело было во Львове годах в 90-х. Времена смутные. Каждый выживал, как мог. В такие годы жулики и проходимцы плодятся, как мухи. И есть среди этого народа особая категория – ряженые под монахов. Где-то они нахватываются церковных словечек, вроде «Спаси Господи» или «Простите меня грешного», шьют себе рясы и скуфейки и начинают промышлять сбором пожертвований. Не стоят под церквами с протянутой рукой, как «христарадники», а ходят по разным организациям, магазинам и обещают помолиться в обмен на крупную сумму. Народ у нас в церковном отношении, известно, дикий. Живых монахов большинство и в глаза не видало. Как услышат фразу типа: «Я архимандрит Феогност. Буду за вас сорок дней молиться Почаевской Божией Матери», – так и достают из карманов трудовую деньгу и спешат писать записки с именами живых и усопших. Мало кто замечал, что у этих «феогностов» и лица припухшие, и глазки бегают. И вот одна женщина в магазине так разжалобилась, что отдала такому пройдохе чуть ли не всю зарплату. У нее недавно отец умер, так она не пожалела на помин души. «Только вы, – говорит, – хорошенько помолитесь». «Хорошо, – говорит пройдоха, – помолимся». Рассовал по карманам записки и деньги и – до свиданья.

А через пару дней взяли эту женщину за душу сомнения. Соседка говорит: «Дура ты, Людка. Никакой он не монах. Зря деньги отдала. Сама лучше ходи в храм молиться».

Та спать перестала. «Поеду, – думает, – найду монастырь Почаевский, найду там этого Феоктиста или Феогноста и заберу деньги». Поехала.

И случилось так, что приехала она в Лавру Почаевскую на праздник Почаевской иконы. Народу в монастыре – видимо-невидимо. Автобусы стоят: из Литвы, Молдавии, России, Белоруссии. Начала было спрашивать: «Есть ли у вас такой-то монах? Он мне, дескать, денег должен». Какое там! Найди иголку в стоге сена. Расстроилась она, но раз уж приехала, пошла на службу. Сначала раскаялась. Народу столько, что думала – задушат. Но потом вошла в нее такая светлость и легкость, что неудобства позабылись и уже не вспомнились. Пробежала перед глазами вся жизнь и показалась какой-то мелкой, суетной. Захотелось плакать, причем не о себе, а просто. И она заплакала какими-то особыми, до сих пор не известными, радостными слезами. Так и проплакала всю службу, на которой стояла от начала до конца впервые.

Людское море вынесло ее на воздух. Начинался крестный ход. Тут Людмила увидела вблизи монахов и отчетливо поняла, что Феоктист или, как его там, Феогност – не монах никакой, а жулик. У этих, настоящих монахов все было другое: и руки, и глаза, и бороды. И пели они так, что душа переворачивалась. И чувствовалось, что есть у них в жизни что-то такое, о чем большинство даже не догадывается.

Денег своих она, конечно, уже не искала, да и не жалела о них. То, что ей открылось, оказалось несравнимо дороже того, что у нее выманили. Вот я и думаю: какой же хитрец Господь! Через ряженых проходимцев умеет приводить людей к источникам благодати.

А вот и вторая история.

Дело было на Галичине, в одном из сел, еще при Брежневе. Встречался некий юноша с девушкой. Имел самые серьезные намерения. А у нее дядя был священник. Священники тогда на Западной Украине, в основном, жили, как сыр в масле. Был почет, были и деньги. Шутники говорили: «У пана-отца свинья заболели». Девушка, конечно, знала, как духовенство живет, и говорит парню: «Иди в семинарию. Выйду за тебя только если будешь священником». Взбалмошным девкам не впервой парней за чобитками с золотыми подковками посылать, не то что в семинарию. Вот парень и поехал. Взял рекомендацию на приходе и отправился в Санкт-Петербург, по тогдашнему – Ленинград. Поехал без особых приготовлений, так как галичане о себе твердо уверены, что они люди набожные и о религии знают все. Там и сейчас нетрудно в селах найти людей, которые считают, что русские праздники – это 1-е Мая и 23-е Февраля, а украинские – Рождество и Пасха. Наш парень решил, что раз «Отче наш» он знает, раз голос у него есть и в воскресенье на службу он ходит, то ничего больше знать и учить не надо. Да и глядя на окрестное духовенство, какие-то особые знания и таланты заметить было трудно.

В Ленинград он ехал нехотя и с опаской, к москалям все-таки. И там, в городе трех революций, пришлось ему до крайности изумиться.

Пришлось впервые в жизни увидеть по-настоящему верующих молодых людей. Там были москали, русские то есть, были молдаване, украинцы, были юноши, приехавшие из других частей огромной империи, разлегшейся на 1/6-й части суши. Они вели между собой непонятные для нашего героя разговоры о литургике, о святых отцах. Они читали Евангелие и еще какие-то незнакомые умные книги. Было видно, что они давно переварили то, что наш друг еще не съел. И еще было видно: никто из них не приехал сюда для каких-то «левых» целей: покорять чье-то сердце, делать карьеру…

Экзамены парень сдавал без огонька и успешно их провалил. Во-первых, знаний серьезных не было, во-вторых, был стыд и чувство, что находится он не в своей тарелке. Пришлось возвращаться домой. Всю обратную дорогу перед глазами, как упрек, стояли чистые и умные лица тех, кто остался в семинарии учиться и служить Богу.

На следующий год он опять поехал поступать в ту же семинарию, но уже не для того, чтобы завоевать любовь той девушки, а по назначению – чтоб стать священником. Кстати, отношения с девушкой у него не заладились. Они как-то обоюдно и одновременно друг к другу охладели, и начинавшийся было роман растаял в воздухе, как мираж.

Саул искал потерявшихся ослят, а нашел Самуила и помазание на царство. И наш герой искал одной любви, эгоистичной и переменчивой, а нашел другую – вечную и настоящую.

Таких историй в мире миллионы.

С тех пор как согрешил Адам и со стыдом укрылся в райских кущах, Господь зовет и его, и всех его детей: «Адам! Где ты?» И не устает искать. И как женщина, потерявшая драхму, зажигает светильник и подметает весь дом, весь мир подметает метелкой непостижимого Промысла, чтобы найти хотя бы одну душу.

Две истории из бесчисленного количества подобных находок я подслушал и передал бумаге. Передал для того, чтобы и читатель мог со мной вместе глубоко задуматься, вздохнуть и произнести: «До чего же премудр Господь!.. Прямо-таки хитер в поиске заблудившегося и потерявшегося человека».