Лоскутное одеяло

Поэзия ближе к вере

Поэзия ближе к вере, чем наука. Наука распыляет человека между биологией и социологией, физикой и археологией. Наука дразнит человека ответами, но не дает их, потому что ничего до конца не знает. Для нее любой червяк остается вместилищем тайн и неразрешимых загадок.

Зато для поэзии человек цел. Он изранен, но жив, испорчен, но не расчленен. Поэзия интуитивно, как женщина, в секунду схватывает то, что ускользает от логики и не укладывается в готовые схемы.

Вера в науку и нелюбовь к поэзии, несомненно, – один из подвидов ненависти к Богу.

Поэзия – это не только арабские бейты и греческий гекзаметр. Поэзия – это еще и Октоих, еще и Триодь, еще даже и Требник. Кто лучше Дамаскина сказал о человеке:

Образ есмь неизреченный Твоея славы,

Аще и язвы ношу прегрешений…

Для Дамаскина человек находится посреди «смирения и величества», он – «из невидимого и видимого составлен естества» (чин погребения).

Если бы не Иоанн из Дамаска, Державин не сказал бы о человеке:

Человек – это срединное звено; это пупок, в который завязаны все проблемы и вопросы; это фокус, в который стремятся собраться все лучи. Все для него, все ради него, а он сам – для Бога.