Lost structure

смерти" 169. Рожденный как нехватка, отверстая рана, с первых шагов уязвляемый желанием, которое никогда не будет удовлетворено, приговоренный скрывать его, окутывая символическими

одеяниями, человек клеймен как оплошность, которая предрасполагает его к смерти и празднует

смерть в каждом его жесте. И в этом смысле наш удел избегать даже бинарности, коль скоро она

уходит корнями в ничто 170.

166 Derrida, cit., pag. 299.

167 Ibidem, pag. 302.

168 Ibidem, pagg. 303-315.

169 Ibidem,pag 295.

170 Ibidem, pag. 339.

349

VII.3.

У Деррида пышным цветом расцветает то, о чем с меньшей метафизической проницательностью и

с большим уклоном в сторону психоанализа писал Ж. Б. Понталис, комментируя некоторые

работы Лакана: фрейдовское открытие состоит в децентрации, оно не подменяет бывший центр, абсолютный субъект, становящийся чистым фантомом, и не пытается то, что предстает как

обманчивое, подтвердить какой-то иной Реальностью; сознание растворено в процессе выработки

смыслов, и смысл, вместо того чтобы навязывать себя как некая поддающаяся определению

реальность, предстает перекличкой приходов и ухода, уверткой и ухмылкой... "Если

непосредственный опыт сразу поставляет нам какие-то значения, то это еще ничего не говорит об

их подоснове, не снабжает нас той сетью, в которую мы могли бы их поймать..." 171. Человек

изначально угодил в неведомую ловушку, и курс психоанализа вовсе не предполагает

восстановления "истинного" субъекта, он лишь показывает, "что истина не расположена в каком-

то месте, ее нет ни у психоаналитика, ни у пациента, ее нет даже в их взаимоотношениях: у

истины нет ни места, ни формулы 172. "Человек незрел вовсе не из-за природной ущербности, он —

извечная недохватка, прирожденно перезрелый, и вот в этой-то витальной béance рождаются его

желания, швыряющие его в историю, которая состоит из пустот, разрывов и конфликтов" 173.

Таким образом, уроки Фрейда это уроки трагического, и оптимизм американского психоанализа, старающегося снова включить призрачное "я" в систему норм общественной жизни во имя его

благосостояния, извращает самый дух фрейдовского учения, видящего в психоаналитической

терапии воспитательную процедуру, которая помогает понять наше существование как бытие-к-

смерти. И в этом смысле выводы, извлеченные из лакановского учения, совпадают с тем, что

написано на тех страницах "Бытия и времени", где говорится о "предваряющем решении". Пси-

хоанализ живет под знаком смерти.

И если в дальнейшем в отличие от Хайдеггера для психоаналитика изначальная béance обретает

все более физиологические очертания, то для наших выводов философского свойства это не имеет

особенного значения.

VII.4.

Но самое важное как раз то, о чем Деррида в своем прочтении фрейдовского текста судит с

безнадежной проницательностью: в тот миг, когда эта воплощенная незадача, субъект, замечает, что он

171 J. В. Pontalis, Арrus Freud, Paris, 1965, pagg. 52-53

www.koob.ru

172 Ibidem, pagg. 75

173 Ibidem, pag . 80.

350

вовлечен — пишет ли он, говорит ли — в игру намеков и умолчании, что он оплетен цепью

символов, сознание этого не помогает ему выйти из игры. Мы уже знаем: никакого метаязыка

Другого нет — и значит, не может быть никакого трансцендентального обоснования отношений

субъекта с бытием, о котором он говорит. И у Фрейда его тоже нет, и это становится совершенно

ясно (хотя он и строил свое исследование как ряд метафор, сквозь которые просвечивали смутные

образы письма, сложных машин, ходьбы) из тех последних цитат из "Толкования сновидений"

(Traumdeutung), приведенных Деррида: фрейдовские метафоры и метонимии, используемые им

при описании нейронной структуры памяти, всегда означают пенис, коитус, влечение к матери.

И это могло бы послужить предостережением тем, кто все еще воображает, что он занимается

выявлением последних структур: повествуя о них, вы всегда повествуете о чем-то другом, и уж во

всяком случае вам не удается их обосновать, потому что язык, с помощью которого вы

намереваетесь это сделать, это тот самый язык, чью ложь и должны были разоблачить структуры.

И тогда лучше понимаешь, что так раздражает критику феноменологического толка, и отчего она

задает ликвидаторам структурализма вопросы, которые последним кажутся лишенными смысла.

Именно такая история и произошла с полемикой, развернувшейся вокруг книги Мишеля Фуко

"Слова и вещи" 174.

VII.5.

Действительно, у Фуко нашумевшая и неверно истолкованная "смерть человека" совершенно

очевидно предполагает отказ от трансцендентального обоснования субъекта и, следовательно, осо-

знание того факта, что направления Гуссерль — Сартр, с одной стороны, и Ницше — Хайдеггер, с

другой, совместимы только в узко определенном смысле. Но что любопытно, так это то, что

(вопреки первоначальному впечатлению) сделав выбор в пользу направления Ницше —

Хайдеггер, предполагающий ликвидацию структурализма, автор на протяжении всей книги только

тем и занимается, что разрабатывает структурные решетки в разительном противоречии со своими

публичными декларациями о непричастности структурализму.

Задачи Фуко очевидны: начертить некую карту археологии гуманитарных знаний от их

возрождения до наших дней, в которой он выявляет некие "исторические априори", эпистему той

или иной эпохи, "конфигурации, лежащие в основе различных форм эмпиричес-

174 Ср., например, критические замечания Эцио Меландри в "Lingua e Stile", II, l 351

кого знания , то. что делает возможным формирование знании и теории...175.

Для символического универсума средневековья и Возрождения (Ренессанс у Фуко сохраняет многие

черты средневековья) идея сходства имеет решающее значение; характерная для восемнадцатого века

идея представления, базирующаяся на вере в то, что порядок языка вторит порядку вещей, позволяет

классифицировать существа по особенностям внешнего вида; наконец, в XIX веке понимание жизни, труда и языка как энергии привело к тому, что генетическое описание сменило таксономическое, на

место формального описания пришла органическая витальность, место представления заняла

творческая активность, вследствие чего бытие того, что представлено, не вмещается в рамки

представления 176. И тогда возникает проблематика истоков, человек становится проблемой для себя

самого как возможности бытия вещей в сознании, ему открывается завораживающая бездна, в которую

его увлекает жажда трансцендентальных обоснований. Что касается наук, изучающих те сферы, в

которых нечто отличное от человека так или иначе конституирует и предопределяет его: психологии с

ее диалектикой функции и нормы, социологии, противопоставляющей конфликт и правило, — всего

того, что относится к изучению мифов и литературы, осуществляемому под знаком оппозиции значе-

ния и системы, то, в конечном счете, речь в них идет о соотнесении сообщений и кодов, правила

которого заимствуются у двух наук, чей предмет перекрывает собой прочие, у этнологии и

психоанализа, которые как раз и изучают системы глубинных детерминаций, коллективных и

индивидуальных, являющихся фундаментом для всех остальных оппозиций.

Но Фуко неизменно отказывается от обоснования используемых им структурных решеток. Посмотрим, например, как описываются оппозиции, к которым сведены различия (рассматриваемые как пере-

становки) между утилитаристами и физиократами XVIII столетия:

"Утилитаристы основывают на артикуляции обменов приписывание вещам определенной стоимости, в

то время как физиократы именно богатством объясняют формирование стоимости. Но и у тех и у

других теория стоимости, как и теория структуры в естественной истории, связывает приписывание с

www.koob.ru

формированием" 177 .

175 Michel Foucault, Le parole e le cose, cit. , pagg . 1-12. (Фуко М Слова и вещи. М., 1994. С. 34-35.) 176 Ibidem, pag. 259.

177 Фуко М., ук. соч. С 228.

352

Иными словами, у утилитаристов артикуляция (стихийное формирование потребностей и

способов их удовлетворения) объясняет атрибуцию (наделение стоимостью), у физиократов

наоборот, атрибуция (наличие естественной стоимости) объясняет артикуляцию (систему

потребностей). Как видим, перед нами некая структура, объясняющая две разные идеологические

позиции с помощью одной и той же комбинаторной матрицы. Читатель может думать, что эта

структурная решетка извлечена из контекста классической эпистемы и, стало быть, предъявлена

как данность мышлением изучаемой эпохи.

Однако ниже, объясняя переход от классической теории познания к гносеологии XIX века, Фуко

пишет следующее:

"Таким образом, условия возможности опыта ищут в условиях возможности объекта и его

наличия, тогда как трансцендентальная рефлексия отождествляет условия возможности объектов

опыта с возможностью самого опыта" 178.

Здесь, как и в первом случае, одна и та же матрица открывает возможность двух разных способов

обоснования истинности философского дискурса. Но если в одном случае структурная решетка

может считаться инфра-эпистемной, она словно открывается навстречу тому, кто ищет глубинные

основания мышления классической эпохи, то в другом — перед нами решетка, которая, позволяя

связать обе эпохи, носит откровенно трансэпистемный характер. И если она открывается

исследователю, она тоже данность или она постулирована, ибо представляет собой удобный

инструмент для объяснения фактов? Ответ на этот вопрос для Фуко не очень важен, он им так же

мало интересуется, как и обоснованием используемых наукой решеток, а равно его не заботит

внятное разъяснение того, обладают ли решетки, поставляемые этнологией и психоанализом, трансцендентальным или онтологическим статусом, в свою очередь позволяющим обосновывать

решетки наук. А если у него поинтересоваться, что он думает по этому поводу, Фуко скажет, что

пресловутые решетки ему явились в тот миг, когда он вопрошал историческую ситуацию, и он

ими воспользовался, и нет никакой нужды в том, чтобы придавать им тот или иной

гносеологический статус. И он будет прав, ведь вся его книга представляет собой не что иное, как

обвинительный акт безуспешной попытке современного человека разработать

трансцендентальные обоснования познания.

Итак, в свете вышесказанного ответ не составит труда, особенно если повнимательнее перечитать

начальные страницы книги.

"Итак, между уже кодифицированным взглядом на вещи и рефлексивным познанием имеется

промежуточная область, раскрывающая порядок в самой его сути: именно здесь он

обнаруживается, в зависи-

178 Ук. соч. С. 269-270.

353

мости от культур и эпох, как непрерывный и постепенный или как раздробленный и дискретный, связанный с пространством или же в каждое мгновение образуемый напором времени, подобный

таблице переменных или определяемый посредством изолированных гомогенных систем, составленный из сходств, нарастающих постепенно или же распространяющихся по способу

зеркального отражения, организованный вокруг возрастающих различий и т. д. Вот почему эта

промежуточная" область в той мере, в какой она раскрывает способы бытия порядка, может

рассматриваться как наиболее основополагающая, т. e. как предшествующая словам, восприятиям

и жестам, предназначенным в этом случае для ее выражения с большей или меньшей точностью

или успехом (поэтому эта практика порядка в своей первичной и нерасчленяемой сути всегда

играет критическую роль), как более прочная, более архаичная, менее сомнительная и всегда

более "истинная", чем теории, пытающиеся дать им ясную форму, всестороннее применение или

философскую мотивировку. Итак, в каждой культуре между использованием того, что можно

было бы назвать упорядочивающими кодами, и размышлениями о порядке располагается чистая

практика порядка и его способов бытия" 179.

Подставьте вместо "порядок в самой его сути" "бытие как источник всякого порядка" — и вы в

который раз получите позицию Хайдеггера. Вот потому-то Фуко и не обосновывает структурные

решетки, которыми пользуется: в процессе предпринятого им истолкования эпохальных событий

www.koob.ru

бытия они предстают ему как способы, в которых в разное время самовыражается бытие, и

которые опознаются благодаря связывающему и разделяющему их родству, при этом ни одна из

укорененных в бытии решеток не в состоянии определить его раз и навсегда, а равно сама не

может быть обоснована действием какого-либо известного и предсказуемого механизма.

VIII. O последнем прибежище Отсутствия...

VIII.1.

И при всем при этом структурами пользуются так, словно с их помощью можно объяснить все, и

очевидный пример тому — Фуко 180. Так что же происходит с этим мышлением, так откровенно

заявившем о своем выборе и все еще, однако, обеспокоенным посто-

179 Там же С. 33-34.

180 Ср. в связи с этим Un positiviste désespéré ("Отчаявшийся позитивист") Silvie Le Bon, in "Les Temps Modernes", gennaio 1967) Более обстоятельный анализ ibidem, Michel Amiot (Le relativisme culturalute de M F) ("Культурологический релятивизм Мишеля Фуко")

354

янным расхождением собственных деклараций с собственными действиями?

И снова наиболее убедительный ответ мы находим у Деррида в заключительной части "Письма и

различия", которая называется "Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук"181. Уроки

Ницше и Хайдеггера, преподанные ликвидаторам структурализма, заключались в том, что никакое

"присутствие" (ousia) не исчерпывает всего богатства проявлений бездонной безначальности. Но

даже тот, кто вплотную подошел к пониманию этого, не в состоянии отказаться от структурных

решеток, все еще полагая — полагая позитивистски, механистически, безнадежно эмпирически, —

что они ему сгодятся как опора для рассуждения о вещах. Самым показательным примером такого

противоречия для Деррида становится Леви-Строс. То, что Леви-Строс в итоге своего творческого

пути придет к заключениям, о которых мы говорили, разбирая Лакана, уже было видно из

проведенного нами анализа его текстов. Все анализы мифов, а равно всякое изучение систем

родства, призваны вернуть продуктам культуры их природное достоинство, которое в свой черед

помогает понять, откуда берутся структуры. Но пытаясь решить проблемы в рамках оппозиции

"природа — культура", сталкиваясь с феноменом, который, судя по всему, принадлежит сразу

обоим порядкам, например, таким, как универсальный запрет инцеста, Леви-Строс обращает

внимание на некий необъяснимый остаток, на непрозрачность системы; он не отваживается

думать, что это нечто изначальное, предшествующее всякому различению и истолкованию, и это

нечто надлежит отодвинуть в область неосмысляемого, коль скоро немыслимое это то, к чему мы

ближе всего онтологически и в чем нам надлежит обитать, стараясь не спугнуть то, что не дает

себя поймать.

Однако Леви-Строс (и разве не о том же говорили и мы?) вечно колеблется между исследованием

объективных структур и убеждением в том, что эти структуры представляют собой не что иное, как удобный с методологической точки зрения инструментарий. Само собой, для Деррида такой

наивный операционизм равнозначен приговору, изначально осуждающему предприятие на

поражение. Да и сами мы, видя, каковы крайние выводы "философского структурализма", разве не

признали провал конститутивной чертой операционизма? Провал, который, как подчеркивает

Деррида, как раз и состоит в том, чтобы "держать в качестве рабочего инструмента то, чья пригод -

ность на эту роль как раз и оспаривается", но на что — добавим мы — неизменно полагаются при

обосновании самой пригодности. Леви-

181 Ит перевод в журнале "Portico", febbraio 1967

355

Строе напоминает, что "анализ мифов нескончаем, и ему нельзя положить пределов, нет никакой

потаенной единицы мифа, которую нельзя было бы по ходу дела разложить на более мелкие Темы

убегают в бесконечность, как лучи, исходящие из некой точки, которая не может не быть

воображаемой", и так и должно быть, ведь дискурс мифа, как и дискурс бессознательного, представляет собой нескончаемый метонимический перенос, в котором одна иллюзия отсылает к

другой и вместе они суть метафора центра, который отсутствует И все же, подчеркивает Деррида,

"у Леви-Строса нет ни одной книги или сочинения, которые не преподносились бы как результат

практических исследований, который можно дополнить новыми фактами или опровергнуть" Так, составление какого бы то ни было перечня элементов, который структуралист, будь он лингвистом

или этнологом, способен уточнить только после того, как разработает структуру со всеми ее

www.koob.ru

комбинаторными возможностями, — занятие и невозможное и бесполезное Невозможно оно

потому, что теоретически число этих элементов бесконечно и, стало быть, гипотеза должна

предусматривать структурную целостность, которая выверяется шаг за шагом в ходе самого

исследования, и в таком случае это методологический подход А бесполезно оно потому, что эта

целостность как таковая не существует, она существует только виртуально, и, значит, нет никакой

нужды придавать ей реальный статус Леви-Строс не знает, что выбрать, невозможность или

бесполезность, и поступает как эмпирик, обращаясь эмпирически с тем, что области

эмпирического не принадлежит Деррида пишет "Итак, если в приведении к целостности нет

больше смысла, то это не потому, что поле безгранично и не может быть охвачено никаким

конечным дискурсом, но потому, что такова сама природа поля , которое убегает всякого

обобщения, ведь на деле это поле оказывается полем игры, где в пределах замкнутой системы

осуществляется непрестанный процесс подмены", потому что "у него нет чего-то, что можно было

бы понимать как центр, который заведует всеми этими подстановками" Так Деррида возвращается

к Лакану, а от Лакана вместе с Хайдеггером снова к Ницше

VIII.2.

Теперь понятно, почему Леви-Строса так затрудняет решение спора истории со структурой дело в

нежелании признать виртуальный характер тех начал, в которых рождается обосновываемая этой

виртуальностью история, и в стремлении опереться на некую вневременную структуру, хотя она и

не кладет начала истории и упраздняет время Структура — это Присутствие, которое растягива-

ется вдоль времени, оставаясь неизменным, напротив, Начало оказы-

356

вается отсутствием, не имеющим ничего общего ни со временем, ни с историей, но потому-то и

позволяющим им быть.

"Игра разрушает присутствие". С другой стороны, "поворот к утраченному или невозможному

присутствию отсутствующих начал, вся эта структуралистская тематика распавшейся целостности

являют нам печальный, тоскливый, пристыженный, руссоистский лик игры, в го время как ницшевское

радостное приятие игры, его открытость грядущему, приятие мира, в котором знаки не лгут, но и не

вещают истин, мира без истоков, открытого всем истолкованиям, — все это могло бы стать другим ее

ликом" 182.

Деррида хорошо понимает, что сегодня еще рано решать спор этих двух направлений. В глубине души

он равно оправдывает и бесхитростные колебания Леви-Строса, и много более осознанные злокоз-

ненные сомнения Фуко. Во всяком случае, различение и взаимоисключение этих возможностей

(наличие обеих, при том что никакое решение не гарантировано, только одна из характерных черт

нашей эпохи) окончательно ликвидирует структурализм как философию.

VIII.3.

Но разве этих неустраненных сомнений нет и у Лакана? Разве не очевидна его попытка обосновать

структуру детерминации бинарным кодом и в то же самое время ликвидировать какую бы то ни было

структуру, гипостазируя отсутствие, которое разводит в пространстве два утверждения любой

бинарной коммуникации?

Замечания Деррида по поводу игры помогают разрешить эго очевидное противоречие, а также

осознать, почему у Лакана время от времени возникает недоверие к самому понятию кода.

Вспомним, что было сказано о коде в А.1 IV. Накладываясь на равновероятность источника

информации, код призван путем внесения некоторых правил ограничить сферу возможных событий.

Код — это система вероятностей, сужающая изначальную равновероятность. Фонологический код

осуществляет выбор нескольких десятков звуков, организуя их в жесткую абстрактную систему

оппозиций и сообщая им дифференциальное значение. До этой операции перед нами был

недифференцированный универсум всевозможных звуков и шумов, соединяющихся как угодно Код

наделяет смыслом что-то такое, что первоначально этим смыслом не обладало, при этом какие-то

элементы этого "чего-то" получают ранг означающего. Но пока кода нет и пока это нечто не

кодифицировано, оно может осуществлять бесконечное количество сочетаний, которые только позже, после наложения кода, могут стать носителями смысла.

182 Derrida, cit., pag . 16

357

Но как увидеть, описать, в конце концов, назвать то, что еще не кодифицировано? Это можно

сделать с помощью теории вероятностей. Но теория вероятностей, отождествляет ли она

статистические законы с предполагаемыми объективными законами хаоса, или понимает их

www.koob.ru

только как инструментарий, пригодный для предвидения. может сказать только одно: каким

образом может произойти все, что угодно, там, где еще не оставил своего отпечатка код, и где, стало быть, еще нет структуры. Так вот, Лакан об этом ясно говорит: знаковая цепочка

структурируется не с помощью кода, но на основе вероятностных закономерностей 183. И значит, нет ни кода, ни структуры, но только Источник, только Исток (Sorgente, Fonte). И надо же было

случиться, (и это подлинная первозданная случайность, а не та вероятность, которую не преминул

бы вывести из этого случая Лакан), что специалисты по теории информации, вероятно, никогда и

не задумывавшиеся о проблемах онтологии, стали употреблять для обозначения источника два

слова — Fonte, Sorgente, a не одно, и эти термины вкупе со всеми их коннотативными оттенками

наилучшим образом означают Начало и Различие, Родник, но также Открытость, из которой

проистекают все события. "Исток" и "Источник" приводят на память поэтические мифы и

метафоры Гельдерлина, из чьей поэзии извлек Хайдеггер свое учение о языке как гласе

первоначал "Неведомо, что делает поток". И что происходит в источнике информации, тоже

неведомо.

Круг замкнулся, жалкие остатки структур погребены под несчетными статистическими расчетами

знаковых цепей, вceгo лишь матриц комбинаторной игры, в которой для Деррида, как и для

Ницше, что истина, что ошибка — все едино.

Что же касается того, что позже цепь может формироваться как бинарная, то это не потому, что

код лингвистов и фонологов так живуч, а потому, что Источник как способность различения если

что и может рождать, так это игры с различениями. Как только сверхчеловек убедился в своем

собственном игровом происхождении, он уже

183 "Cet Autre, n'est rien que le pur sujet de la moderne stratégie des jeux, comme tel parfaitement accessible au calcul de la conjecture, pour autant que le sujet rуel, pour y régler le sien, n'a à y tenir aucun compte d'aucune aberration dite subjective au sens commun, c'est-à-dire psychologique, mais de la seule inscription d'une combinatoire dont l'exhaustion est possible" (Écrits, pag . 806) "Этот Другой представляет собой не что иное, как

чистый субъект современной стратегии игры, и как таковой он вполне доступен рассчету вероятностей, если

только реальный субъект, рассчитывая собственную конъюнктуру, не будет принимать во внимание никаких

отклонений, называемых субъективными в обычном смысле, т e психологических, но только лишь вписывать

себя в некую поддающуюся исчерпыванию комбинаторику"

358

может прекрасно обойтись без женевского человека (провозглашавшего возвышение к природной

мудрости, что, впрочем, не мешало ему заниматься культурным строительством).

IX. ... И о том, как с ним быть

IX.1.

И вот тут-то было бы логичным со стороны художественной критики, семиологии мифов, анализа

социальных структур предъявить некоторые претензии тому самому структурализму, который был

расшатан усилиями Лакана, а позже Деррида и Фуко. Если всякая структура есть не что иное, как

сбывание бытия, и если бытие ответствует нам в той мере, в которой, приближаясь к нему, мы его

неустанно вопрошаем 184, тогда все возможно, кроме одного — научного анализа цепочки знаков

как чего-то объективного.

О какой объективности означающих может идти речь, если они разворачиваются в процессе

неустанного и никогда не исчерпываемого вопрошания? Разве может критический анализ

сводится к выявлению функционирования форм означающих и не принимать при этом во

внимание смыслов, которыми они могут наделяться по ходу дела 185? Как может Леви-Строс, когда

перед ним стоит вопрос о диалектической взаимосвязи структуры потребления и структуры

произведения, пренебрегая сказанным нами по этому поводу, утверждать, что произведение

искусства может быть исследовано на манер кристалла 186?

Если Последняя Структура существует, то она несказуема, потому что нет такого метаязыка, который мог бы ее схватить, а если она только сквозит в языке и его оборотах, то она — не

Последняя, ибо в тот самый миг, когда она начинает вырисовываться, она утрачивает

184 Ср. Was heisst Denken?, cit., 2, IX Мысль — это не некая концептуальная добыча, течение мысли

пренебрегает оковами понятий, подлинное мышление "всегда в пути" Toгда как система — это просто

удачная находка Об аффектах см главу "Искусство, чувство, изначальность в эстетике Хайдеггера", Джанни

Ваттимо (G Vattimo. Роеstа e ontologia, cit.)

185 Колебания между этой пресловутой абсолютной объективностью и пониманием того, что в процессе

прочитывания произведения искусства его смысл непрерывно восполняется, характерны для критики Ролана

Барта, см. например, Saggi critici, cit. или Critique et verité, Paris, 1966, (часть II) 186 Мы имеем в виду интервью, данное Леви-Стросом Паоло Карузо в "Паэзе Сера-Либри" 20 01 67, где он

www.koob.ru

оспаривает нашу позицию по поводу "структуры потребления", отстаиваемую в Opera aperta, полагая, что

анализ потребления не входит в задачи структурного рассмотрения произведения искусства, поскольку

последнее должно рассматриваться исключительно как некая чистая значащая структура Нашу реплику см во

втором издании Opera apena, Milano, 1967

359

те качества, которые делают ее Последней, т e. способность отступать в тень, порождая другие

проявления. И однако, до всякого определения к этой структуре обращаются, вызывая ее, и уже в

само это вызывание входит тот самый аффективный компонент, который столь существен для

всякого герменевтического отношения, и стало быть, структура не объективна, но наделена

смыслом Но если мы возвращаемся к истолкованию (а мы уже видели, что без диалектики

интерпретации нельзя претендовать на построение какой бы то ни было структурной онтологии

или онтологического структурализма), то вера в то, что выявленная нами структура объективна, дело мистическое, ведь тогда приходится соглашаться с тем, что Великий Поставщик всех

смыслов гарантирует мне законность и правильность выявленного мной смысла.

IX.2.

Но, если я воздерживаюсь от суждения по поводу объективности структуры, мне ничего не остается, кроме как считать выявленную структуру со всеми ее смыслами познавательной моделью

А если я знаю, что структура это модель, то из этого следует, что с онтологической точки зрения

она не существует. Но если бы мы считали ее онтологической реальностью, мы должны были бы

заключить, что как структура а в этом мы уже убедились — она точно так же не существует. В

любом случае структура отсутствует И ничего другого не остается, как то ли считать это

Отсутствие конститутивным для моих отношений с бытием, то ли признать структуру Фикцией.

Третье решение, состоящее в том, чтобы продолжать обращаться с ней как с истинной и

поддающейся описанию в одно и то же время, иллюзорно и ложно.

IX.3.

Но не даем ли мы вовлечь себя снова в череду скучных противоречий, с которыми онтологически

корректное мышление быстро бы расправилось, причем исходя из наших собственных предпо-

сылок?

Что же такое эти предложенные нами на место объективных структур фикции — ясно, это коды, рассматриваемые в качестве социальных установлений, как попытки обрисовать механизм

событий, а также объяснить порождение сообщений, исходя при этом из лежащей в их основе

системы правил. Но противопоставлять фикции как таковые мужественному приятию

невозможности определения истоков, разве это не бегство от удела?

И удел этот ныне, на закате структурализма, похоже, предполагает две возможности, часто их

путают, но иногда они драматически противостоят друг другу, как в случае апории структуры и

отсутствия.

360

С одной стороны, структурализму грозит испустить дух в хайдеггерианстве скорее периода

"Бытия и времени", чем позднего Хайдеггера: заботливое попечение психоаналитика во имя

освобождения от заботы (как Sorge) претворяется в обреченность бытия-к-смерти. С другой

стороны, хайдеггерианство, памятуя о своем ницшеанском коконе и об открытии не-

изначальности, побуждает к радостному приятию игры если "в каждый миг начинается бытие" и

«вокруг каждого "здесь" катится "там"», если "центр — повсюду" и "изогнут путь вечности", тогда

"имена и звуки не затем ли даны вещам, чтобы человек освещался вещами? Говорить — это

прекрасное безумие; говоря воспаряет человек над вещами. Как приятна всякая речь и всякая ложь

звуков! В лад звукам танцует наша любовь на разноцветных радугах"187. К чему и приходит всякая

повисшая в пустоте поэтика, склонная черпать из неиссякаемых кладезей языка, повествующего о

себе самом.

Но если высший удел состоит в том, чтобы смириться с отверстой раной, с которой нам выпало

маяться от рождения до самой смерти, то отворачиваться от нее — значит только бередить ее. И

если он состоит в том, чтобы принять игру, то отворачивайся-не отворачивайся от зияния — все

едино, разве что, прежде чем исполниться, удел этот родит на свет поэтику игры, и мне придется

расставлять ловушки, запускать бумажных змеев, устраивать фейерверки, изобретать по ходу

игры разного рода утешительные безделушки, вроде Науки, Метода 188, Культуры.

www.koob.ru

IX.4.

А что если есть такая ловушка, такое ухищрение, при помощи которого можно сладить с

внутренним беспокойством? Нет, такой нет, ответствует онтологическое мышление, — ты просто

еще раз выставляешь себя на посмешище. А вдруг окажешься в одной из таких ловушек, и все —

по-другому? Нет, — отвечает онтологическое мышление, — ничего такого быть не может, расстояние, отделяющее тебя от бездны, осталось тем же самым, ты ни на миллиметр не убежал от

конституирующего тебя соседства со смертью. Самое большее, что тебе суждено, это получить

удовольствие от игры, излечиться приятием вечного возвращения.

Логика этих ответов столь сильна (и столь же сильна логика процесса, приведшего

онтологический структурализм к отрицанию всякой возможности объективного познания), что

остается только согласиться. И замолкнуть.

187 Ницше Φ Так говорил Заратустра III Выздоравливающий.

188 "Метод — это то, что ничему не служит" (Флобер Словарь прописных истин) 361

Но только при том условии, что мы продолжим вращаться в кругу тем, предопределенных

исходным вопросом, задаваясь которым, мы перемещали себя из домыслительной сферы в сферу

мышления. А вопрос был такой: "Кто говорит?"

IX.5.

А теперь посмотрим получше: это самый первый вопрос, конституирующий все мышление, если

согласиться с тем, что он вставал всегда и всегда нас опережал, разворачиваясь в нас мыслью. Но

допустив это, мы уже заранее соглашаемся с теми конечными выводами, которые следуют из

такой постановки вопроса. Другими словами, этот вопрос принимается за то, чем он и является, —

за акт веры, некий мистический постулат. Это не значит, что такой вопрос не может быть

поставлен, и человеку не свойственно им задаваться Нелепо было бы так думать, тем более что

уже в течение тысячелетий человек ничем иным и не занимается. Но кто этим занимался? Этим

занимались те люди, кому рабский труд всех прочих позволял углубиться в созерцание бытия, они

ощущали этот вопрос как наиболее настоятельный 189

Предположим, однако, что можно задаться еще одним вопросом, причем более насущным, исторгнутым не свободным человеком, который наделен привилегией "созерцать", но рабом, которому не до созерцания и для которого важнее спросить не "кто говорит?", но " кто умирает?".

И именно этот вопрос побуждает его не к философским занятиям, но к тому, чтобы построить

водяное колесо, которое отдалит его смерть, освободив его от жернова, к которому он привязан190.

Бытие не так уж близко рабу, гораздо ближе ему собственное тело и тела ближних И ощущая это

сродство, раб не уходит, не ведая того, из сферы онтологического в сферу онтического, он всего

лишь подхо-

189 Приоритет созерцания, утверждаемый Аристотелевой "Метафизикой", покоится на устойчивом

общественном устройстве, предполагающем рабский труд, о чем и говорится в ''Политике" Другого решения

нет

190 Но господин Созерцатель не склонен соглашаться с таким решением столь далеким от правильного

мышления о Сущем метафизический огородник, о котором поведал Чжуан Цзы в складном переложении

Элемира Золлы (Volgarità e dolore, Milano, 1962), на предложение использовать для орошения водочерпалку

возмущенно отвечает «Я помню слова своего учителя "Кто пользуется машиной и сам уподобляется машине, кто уподобляется машине, у того вместо сердца машина, у кого вместо сердца машина, тот не ведает

простоты, кто не ведает простоты, у того беспокойный дух, а беспокойный дух никогда не станет

пристанищем Тао" Не то чтобы я не был знаком с вашим изобретением, но мне совестно им пользоваться» И, как известно, огородник потратил на ручной полив то самое время, которая хорошая водочерпалка

сэкономила бы ему для Долгого Перехода

362

дит к мышлению с другой, докатегориальной позиции, ничуть не более ущербной, чем позиция

того, кто спрашивает "кто говорит?".

Вопрос "кто умирает?" сразу же переносит нас в другое эмпирическое измерение, в котором

разные философии не больно-то много значат. Но исходя из другой дофилософской установки, мы

творим и другую философию.

(Если кому-то покажется не очень философичным предположение о том, что открытие бытия не

так уж много стоит по сравнению со вкусом яблока, тому мы разъясняем, что мы сейчас

вращаемся в пределах докатегориальных установок, исходя из которых можно вообще отрицать

какую бы то ни было философию, которая нутром ощущается как обман.)

"Кто умирает?". Признать субъект видимостью не более милосердно, чем считать собственную

www.koob.ru

смерть важнее, чем смерти других Нашу — важнее, чем тех. Смерть сопутствующих мне в этом

мире, чем смерть тех, кто умер сотни лет назад. Смерть всех людей во все времена, чем

термическую смерть универсумов и туманностей. Да будет ясно, что философии Сверхчеловека

здесь противопоставляется философия рабов.

IX.6.

Вот устрашающая страница из "Что значит мыслить" Хайдеггера, на которой он задается

вопросом, достаточно ли метафизически подготовлен человек, все еще упорно сопротивляющийся

мышлению бытия, к тому, чтобы управлять землей с помощью техники, ведь наибольшему

осмыслению в наше время подлежит тот факт, что мы еще не мыслим. И такому-то человеку, пребывающему в плену у · своих коротких мыслей, по преимуществу политического и социаль-

ного свойства, недавно выпало пережить страшное потрясение (речь произносилась в 1952 году) Но зададимся вопросом: что дало человеку окончание войны? Ничего. Война ничего не решила.

Хайдеггер прав, но в другом. Он хочет сказать, что перемены, последовавшие за окончанием

войны, ни на йоту не изменили отношений человека с тем, что единственно достойно быть

предметом его мыслей 191. Так вот (хотя и не очень прилично использовать такую едва ли не

демагогическую аргументацию, еще менее прилично, убоявшись демагогии, отказываться от

аргументации такого свойства), если, к примеру, окончание войны прекратило убийство шести

миллионов евреев, и окажись я первым из седьмого миллиона, первым, кому удалось избежать

смерти, окончание войны, надо признать, имело бы для меня огромное значение.

191 Prima parte, lezioni di collegamento, dalla VI alla VII ora

363

И с какой стати мне считать, что этот порядок вещей менее важен с философской точки зрения, чем другой?

IX.7.

Итак, в итоге ряда умозаключений, приведших нас к признанию того факта, что, по-видимому, философский структурализм оказывается несостоятельным, налицо несколько неоспоримых

выводов, разумеется, структурное мышление, дошедшее до своих пределов, обнаруживает, что

глубинное вопрошание неотъемлемо присуще самим основам познания, попыткам человека

определить свое место в мире, а равно определить, что такое этот мир.

Но когда молния этого открытия повергает меня, заставив поклоняться тому началу, из которого

она ударила, могу ли я быть уверен в том, что то, что не было ею освещено, менее значительно?

Если наука бытия к смерти учит меня, как мне не стать жертвой ложного целеполагания, то

диалектика пресловутого ложного целеполагания — это все же диалектика вопрошания и

действия, которая, давая возможность изменять вещи, позволяет мне отдалять мою смерть и

смерть ближнего. Признавать наличие смерти это не значит разрабатывать некую культуру

смерти, но значит вырабатывать соответствующие техники бросания ей вызова.

Таковы резоны, по которым в ограниченном пространстве структуралистского мышления мой

выбор все равно предопределяется неким эмоциональным пристрастием и завербованностью, благодаря которым, даже если другие, в ком мы узнаем себя, всего лишь одна из стольких

ловушек Различия, именно в собеседовании с ними свойственно человеку находить утешение

Структура как фикция, как предположение в той мере, в какой она предоставляет в мое

распоряжение инструментарий, позволяющий мне прокладывать путь в социально-историческом

универсуме, хотя бы отчасти утоляет мое бесцельное влечение, полагая ему пределы, пребывая в

которых животное-человек ощущает умиротворение. Последнее сомнение (а вдруг это кого-то

беспокоит) заключается в том, что такое решение сразу приобщает меня к идеологии техники как

переустройства, которая роковым образом связана с диалектикой владения, приводящей меня к

саморазрушению. В таком случае, реализация этой попытки ставит меня на пороге смерти, онтологическое мышление выигрывает пари, мой первый ход оказывается промахом, но теперь по

крайней мере я это знаю, испытав все на себе, и могу сложить оружие, не терзаясь тем, что не

пытался сопротивляться.

364

Ну а если я выйду победителем? Как говаривал некий китайский мудрец последней династии,

"чтобы приобрести знания, надо стать участником преобразующей мир деятельности. Для того

чтобы узнать вкус груши, нужно преобразовать ее путем поедания" 192.

192 "Прагматизм" такого подхода может задеть того, кто считает, что сознание должно максимально сохранить

www.koob.ru

свою концептуальную независимость и находить в самом себе структурные условия собственной

верификации Таков тезис авторов книги Lire le Capital. Ho что любопытнее всего и более всего

настораживает, так это то, что авторы, которые считают себя революционерами и ленинцами, открыто

опираются, обосновывая свою эпистемологию, на Лакана и Фуко. В своей антиисторицистской, антипрагматистской и антиэмпиристской полемике авторы Lire le Capital стараются исключить воздействие

исторических факторов, которые могли бы поставить под сомнение самодетерминацию познавательных

структур, прозрачных и самодостаточных, как кристалл Но для того чтобы сознание могло само себя

определять, а кроме того, познавать и изменять мир, необходимо, чтобы Бытие все-таки каким-то образом

было. А если Бытие есть, то трансформация сущих будет всего лишь эпифеноменом, и такое поверхностное

понимание преобразующей деятельности, скорее всего, обеспокоило бы Маркса. Поэтому, когда речь заходит

о том, чтобы объяснить, как сознание, обитающее на уровне чисто познавательных структур, может все-таки

оказывать влияние на реальный мир, Альтюссер обращается (скрыто, но цитаты его выдают) к верховному

магистру всех онтологических штудий — к Спинозе. Марксистская философия потому способна

воздействовать на мир, что, в конечном счете, ordo et connexio idearum idem est ac ordo et connexio rerum (порядок и связь идей те же, что и порядок и связь вещей). Это, конечно, великое и впечатляющее

метафизическое решение, но закрадываются сомнения в подлинной революционности подобной философии

Необходимости. Еще раз: Wo Es war, soll Ich werden

365

6. Методы семиологии

I. Оперативная фикция

I.1.

Мы, таким образом, возвращаемся к главному нашему тезису. Отсутствующая в любом случае

структура уже не может рассматриваться как объективная цель исследования, но считается

рабочим инструментом описания явлений ради включения их в более широкий контекст.

Напомним также, что все, что сказано выше, было порождено стремлением описать структуры

(выявить коды) на уровне феноменов коммуникации Так, значительно упрощается

эпистемологический вопрос о том, что представляет собой описываемая мной структура

природных явлений: семиологическое исследование изучает такие социальные феномены, как

коммуникация, и такие сложившиеся в культуре системы конвенций, как коды. В качестве кодов

они не более чем некие фикции, но когда мы рассматриваем их как интерсубъективные феномены, укоренившиеся в истории и жизни общества, мы обретаем твердую почву под ногами.

Утверждение существования атома есть некая оперативная фикция, предваряющая описание его

структуры, но установить, что люди обмениваются сообщениями, — это значит заложить

фундамент, на основе которого уже можно строить гипотезы относительно структур, обеспечивающих коммуникацию.

Эти описательные фикции помогают нам перескочить из мира существ, которые умеют говорить, в мир коммуникативных моделей.

I.2.

Переиначив Фуко, мы могли бы сказать, что в известном смысле семиология сталкивается с теми

же проблемами, с которыми сталкиваются все гуманитарные науки, старающиеся вырваться из

философского тупика, в котором человек сделался проблемой для самого себя, избрав

первоочередной темой речей свою собственную речь, свой вопрос, заданный бытию. И науки о

человеке вынуждены были изгнать человека с культурной сцены. Но нам ясно, в каком смысле он

изгоняется: ведь науки сводят исследовательскую деятельность к выявлению культурных кодов, позволяющих изучать формирование — избыточное или нормативное — всякого сообщения, а

равно модифи-

366

кации культурных конвенций, вызванные реальным обменом сообщениями и взаимодействием

разных кодов во времени и пространстве.

Как мы убедились, именно в целях изучения взаимосвязей семиология и постулирует коды как

структурные модели всевозможных коммуникативных обменов. Речь идет о перспективных, частичных, обусловленных обстоятельствами гипотезах, одним словом, о гипотезах

"исторических". Но сказать "исторические" — значит поставить двойную проблему. Ведь, с одной

стороны, надо определить, в каком смысле эта историчность препятствует пониманию

коммуникации вообще, а с другой, следует посмотреть, насколько они, будучи историческими и

вместе с тем притязающими на универсальную значимость, позволяют осознать историчность

www.koob.ru

самой коммуникации. Мы же еще не знаем, присуща ли эта историчность вообще диалектическим

взаимоотношениям кода и сообщения или же она — следствие невозможности (о которой

говорилось в предыдущих главах) ухватить объективно существующую цепочку означающих и

при этом не укоренять ее в уничтожающих ее глубинах.

II. Структура и процесс

II.1.

Оперативистская семиология дает модель смыслопорождающего механизма, который

представляет собой коммуникативную цепь, уже рассмотренную нами в А.1.II. Эта модель

предполагает, что в миг достижения адресата сообщение "пусто". Но это не та пустота

произведения-воронки, отсутствующего произведения, которую постулирует "новая критика", это

готовность к работе некоего означивающего аппарата, на который еще не пал свет избираемых

мною, чтобы высветить его смысл, кодов.

Но как я узнаю, что это смыслопорождающий механизм? Благодаря тому, что в самый миг

получения я высвечиваю его некими фундаментальными кодами. "I vitelli dei romani sono belli" —

я получаю сигнал и соотношу его с фонологическим кодом, и внезапно обретает форму некая

последовательность означающих, которая еще до того, как я пойму, что же она означает, уже

оповещает о себе как о некой структуре. И лишь в тот миг, когда я налагаю на сообщение код

латинского или итальянского языка, я начинаю опознавать денотативные значения. И все же в

сообщении остается некоторая недосказанность, позволяющая мне продолжать выбор. Если я

представил его себе на латыни, то спрашивается, кто такой этот призываемый в бой Вителлий?

Велениям какого бога он следует? Каков был воинственный клич в мифологии и воинском

ритуале древних римлян? Что это,

367

трубящая труба, песнь Тиртея, звон меча и т. п.? Сообщение мало-помалу наполняется смыслом, но стоит только несколько измениться обстоятельствам адресата, а кодам расслоиться, как в

сообщение врываются новые смыслы.

Но какие смыслы воспринимаются? Уже само приложение к сообщению кода есть некая

структурная гипотеза, которая вовсе не становится менее рискованной и интересной с

эпистемологической точки зрения оттого, что, как правило, мы ее выдвигаем наугад. Предложить

код — это значит выдвинуть гипотезу и прикинуть, что из этого выходит.

Предложенный код выявляет определенные значения, но затем он сопоставляется с другими

кодами, лексикодами и подлексикодами для того, чтобы убедиться в том, что все коннотативные

возможности сообщения исчерпаны. При этом само зарождение движения связано с тем, что

сообщение — осознанное сообщение (произведение искусства) или неосознанное (отношения

родства) — сталкивается с мощным айсбергом социальных конвенций (кодов) и обстоятельств (см

A.2.VI.1.2.), обусловливающих выбор кодов и представляющих собой такой параметр референта, который, не предопределяя однозначно содержания сообщения, сужает круг поисков.

II.2.

Незаполненность сообщения не связана с каким-то особым качеством. Его так называемое

"отсутствие" — ясно, однако, что речь идет о метафоре, — обязано вторжению наслаивающихся

друг на друга конвенций. Сообщение прозрачно вовсе не из-за своего "отсутствия": сразу и вдруг

оно мне не раскрывается, оно непрозрачно, потому что отторгает коды, которые ему оказываются

чуждыми. Наиболее адекватные действия состоят в том, чтобы сделать ряд шагов ради

восстановления исходного кода и проверить, насколько верны выдвинутые гипотезы. Конечно, пригодность кодов подчинена логике означающих, но мы уже видели, что и сама по себе логика

означающих, коль скоро мы выделяем эти означающие, а не другие, есть продукт уже

состоявшейся декодификации. Некий ритм, геометрическая или арифметическая упорядоченность, которые заведуют определенными формами и не дают мне приписать им значения, противоречащие складывающимся закономерностям, уже представляют собой какую-то

гипотетическую структуру. Имея последовательность 2, 4, 6, 8, логично предположить, появление

10, но только при том условии, что исходя из собственного опыта, я считаю, что передо мной

совершенно определенный вид прогрессии (каждое следующее число больше предыдущего на

два). Если даны числа 3, 7, 10, то одна логика ряда устанавливается, когда я подчиняю его коду-

www.koob.ru

правилу: "каждое сле-

368

дующее число получается путем прибавления предыдущего", таким образом, следующим числом

должно быть 17. Но если код относится к ряду чисел, наделенных сакральным значением (Троица, смертные грехи, заповеди), то логика будет другой, и числовой ряд должен быть иным и

последнее число, возможно, будет семьдесят семь 193.

Подчеркивая значение "логики означающих", мы на самом деле воздаем должное

последовательности использованных кодов. На краю этой бездны смыслопорождения ощущается

не пустота, но неисчерпаемое богатство социально-исторических кодов, которые борются с

сообщением, обеспечивая ему жизнь во времени. И длительность этой жизни зависит от того, насколько оно намеренно "открыто", и от того, насколько оно оказывается кстати. Во всяком

случае, коммуникативная цепочка предполагает историческое измерение, разворачиваясь

историей, она историей же и обосновывается.

И если вполне можно представить себе эту яростную схватку между структурой и историей, то не

только потому, что структура, о которой идет речь, не является орудием синхронного исследования

исторических в своей сути явлений, но потому что с самого начала структура понимается как

отрицание истории в той мере, в какой она претендует на обоснование Тождественного.

193 Ср. анализ "Кошек" Бодлера, проведенный P. Якобсоном и К. Леви-Стросом ("Les chats" di Charles Baudelaire, di P. Jakobson e C. Lévi-Strauss, "L'Homme" gen -aprile 1962), который должен являть собой пример

"объективного" структурного анализа. Несомненно, что это структурный анализ, но что означает в данном

случае "объективный"? Если стихотворение обретает статус некоего "абсолютного объекта", так это потому, что анализ, проведенный на одном уровне, отсылает к анализу на другом уровне, и все они вместе

"поддерживают" друг друга (что полностью совпадает в нашим представлением об эстетическом идиолекте, о

котором речь шла выше). Разумеется, выявление фонологических и синтаксических структур может

показаться вполне объективной операцией, но как быть с утверждением авторов о том, что "эти феномены

формальной дистрибуции в свою очередь покоятся на семантическом фундаменте"? Мы определенно имеем

дело с прочтением каких-то элементов, обретающих коннотативное значение в свете тех или иных

культурных кодов (как, например, при имени Эреб возникает коннотация tenebre (мрак), и с этого момента

соответствия в плане означающего устанавливаются по указке плана означаемых, и это вполне естественно.

Абсолютным объект оказывается потому, что он выступает как устройство, допускающее различные

прочтения, и абсолютен он в том смысле, что внутри определенной исторической перспективы, той самой, которой принадлежат его читатели, он обеспечивает максимум объективности. В данном случае

объективности прочтения способствует то обстоятельство, что сравнительная историческая близость

позволяет читателям довольно легко восстанавливать авторские коды, особенности бодлеровской интонации, отвечающей нормам современного французского, на основе которых устанавливается рифма и т. д.

369

II.3.

Ложное впечатление "объективности" означающих распространяется также и на то ответвление

семиологии, которое, казалось бы, застраховано от него, а именно на семантику как науку о

значениях. Когда структурная семантика старается привести в систему единицы значения, возникает сильный соблазн считать — коль скоро перед нами система, — что мы имеем дело с

однозначно определяемой объективной реальностью.

Посмотрим, например, какие упреки адресует Клод Бремон авторам попыток структурного и

семантического анализа текстов Корана при помощи перфокарт 194.

Бремон замечает, что это исследование эффективно, поскольку "обнаруживает совместимость или

несовместимость понятий, которые никто не стал бы соотносить, оно выявляет неожиданные

констелляции смыслов, присущие самой структуре текста, хотя и невоспринимаемые при самом

внимательном чтении", однако в конечном счете авторы, навязывая сообщению собственные

коды, систематизируют не "объективные" идеи Корана, но "мысли современного западного

ученого о Коране". Бремон противопоставляет этим начинаниям идею некоего объективного

исследования, призванного выявить "имманентную тексту" систему понятий, вдохновляясь не

столько удобствами кодификации, сколько "посильно точной декодификацией" Здесь нетрудно

распознать еще один пример "утопии означающих". на самом деле нельзя указать на какое-либо

означающее, не приписав ему самим фактом указания на него какого-либо смысла, в связи с чем

чаемая имманентная тексту система "сем" все равно окажется не чем иным, как попыткой

современного западного ученого описать содержание данного текста. Даже такая строгая

процедура, как ельмслевское описание семантической значимости какого-либо понятия путем

отграничения его от семантического поля другого понятия, предполагает, что оба понятия уже

наполнены смыслом, что они уже поняты, установить, что смысловое поле французского bois шире итальянского bosco, можно только в том случае, если известно, что сказав bosco, итальянец

www.koob.ru

не имеет в виду дрова и строительный лес. Итак, если структурирование означающих не может не

зависеть от конкретных условий их использования и если, с другой стороны, допустив, что

значения и есть их использование говорящими, я не пойду никуда дальше общих рассуждений и

буду вынужден заняться переписью соответствующих узусов, то идея перечня узусов должна

уступить

194 М Allard, М Elzèire, J. С. Gardin, F Hoars, Analyse conceptuelle du Coran sur cartes perforées, Paris—Aja, 1963, Claude Bremond, L analyse conceptuelle du Coran, in "Communications", 7, 1966

370

место представлению о ситуационных кодах. Оно позволяет лучше понять, как строится

коммуникативная цепь, когда то или иное сообщение, организованное на базе одних кодов, интерпретируется с помощью других и, следовательно, оказывается способным быть носителем

многих значений и смыслов.

II.4.

И подобно тому как это происходит в области семантики, изучение крупных синтагматических цепей и

нарративных "функций" также слишком часто оказывается в зависимости от утопического

представления об объективности означающих. В этом случае внимательное прочтение Аристотелевой

"Поэтики", от которой так зависит множество работ по нарративному дискурсу, могло бы избавить от

многих заблуждений. Разумеется, можно рассматривать фабулу как ряд функций или как матрицу

бинарных функциональных оппозиций, но нельзя распознать эти функции, не приписав загодя каждой

из них какого-то смысла и, стало быть, значения. Что значит, например, что с каким-то персонажем

должно случиться что-то ужасное или жалостное? Это значит, что с ним должно произойти что-то

такое, что в глазах членов конкретного сообщества должно считаться ужасным или жалостным.

Страшно или нет, если персонаж обречен, сам того не ведая, пожрать своего сына? Конечно, страшно и

древнему греку, и современному западному человеку. Но нетрудно представить себе такую модель

культуры, в которой это ритуальное поведение не будет выглядеть страшным. Понятно, что древний

грек испытывал сострадание, видя, что Агамемнон должен принести в жертву Ифигению, но если бы

мы познакомились с этой историей вне исходного контекста и узнали бы, что человек исключительно

из суеверия согласился убить свою дочь, все это показалось бы нам неприятной историей, и мы

испытывали бы по отношению в Агамемнону не сострадание, а презрение и поинтересовались бы, понес ли он заслуженное наказание. "Поэтика" непонятна без "Риторики": функции обретают смысл

только в сопряжении с ценностными кодами того или иного сообщества. Нельзя назвать поступок

неожиданным, не зная системы ожиданий адресата. Равным образом, исследование нарративных

структур отсылает к социально-историч. обусловленности кодов; оно небезуспешно может развиваться

как изучение констант повествования, но не следует превращать очередную структур в

окончательную, даже если вслед за выделением функций неизбежно возникает вопрос, а не осно-

вываются ли они на психофизиологических константах.

371

III. Языковые универсалии

III.1.

И здесь возникает проблема языковых универсалий, т. e. тех самых поведенческих констант, благодаря которым во всех известных языках выделяются сходные решения, иначе говоря, встает

вопрос о том, что собой представляют интерсубъективные основы коммуникации. Чарльз Осгуд

утверждает, что коды разных языков похожи на айсберги, только малая частичка которых

выглядывает из воды, между тем общий фундамент языков находится как раз под водой, там

складываются универсальные механизмы метафоры и синестезии, укорененные в

психофизической общности людей 195, и Роман Якобсон считает, что поиски универсальных

семиотических констант — это главная проблема лингвистики будущего (и всякой будущей семи-

ологии) 196. Якобсон достаточно проницателен для того, чтобы понимать, какие

эпистемологические нарекания может вызвать такая постановка вопроса, и все же он замечает:

"Нет сомнения, что более точные и исчерпывающие описания существующих в мире языков

дополнят, исправят и усовершенствуют выведенные законы. Но было бы ошибкой откладывать на

потом выведение этих законов в расчете на накопление фактов... Я согласен с Гремоном в том, что

лучше иметь закон, требующий поправок, чем не иметь никакого закона" 197.

www.koob.ru

III.2.

Конечно, изучение универсалий понуждает лингвистов вторгаться в область философии, которая, как считают многие, не так уж им близка (исключая Якобсона с его эрудицией). Но каких

универсалий? Платоновских? Кантовских? Фрейдовских? Биологических? С другой стороны, не

слишком ли самонадеянно во имя эпистемологической чистоты отказывать лингвистам в праве

говорить об универсалиях, могущих объяснить многое в языке? Следует хорошо отличать поиск

универсалий коммуникации в том виде, какой он приобретает у лингвистов, от предваряющих

всякое исследование онтологических постулатов (подвергнутых нами критике в связи с

лаканизмом), ни с того ни с сего и без всякого эмпирического подтверждения диктую щих некие

Абсолютные Нормы коммуникации.

Прежде всего, выявляемые в какое-то определенное время языковые универсалии не обязательно

представляют собой всеобщие структуры духа. Они являются фактическими. Например, сказать, что "вся-

195 Language Universali and Psyçholinguitics, in J. Н. Greenberg, ed., Universals of Language, M. I. T., 1963, pag.

322.

196 Implication of Language Universals for Linguistics, in Universals, cit., pagg. 276 -277.

197 Saggi di linguistica generale, cit., pagg. 50-51.

372

кий язык, располагающий лабиализованными гласными переднего ряда, располагает и

лабиализованными гласными заднего ряда", или что "означающее множественного числа, как

правило, отражает численное увеличение путем увеличения своей длины"198, или "уровень

избыточности чаще всего постоянная величина для всех известных языков" 199, вовсе не значит

утверждать, что, скажем, лингвистическая

структура детерминируется сущностной разверстостью бытия-в-мире.

Другими словами, одно дело (полезнейшее) констатировать наличие констант и совсем другое

философски обосновывать их так, чтобы и не возникло никакой нужды ни в каких перепроверках.

В этом плане изучение универсалий коммуникации примыкает к изучению психологических

структур и их биологических основ 200, биология и кибернетика подают друг другу руку во имя

идентификации физических структур, обеспечивающих коммуникацию 201.

III.3.

Впрочем, такого рода проблемы становятся особенно настоятельными при изучении естественных

языков, когда, отталкиваясь от относительности кода, приходят к универсалиям. С другими

знаковыми системами дело обстоит по-другому. Возьмем язык жестов. Обычно никто не

сомневается в его инстинктивности и универсальности, и требуется известное усилие для того, чтобы изучать его как явление историческое, зависящее от обстоятельств и конвенциональное.

Таким образом, при изучении этих систем требуется прежде всего признать их относительность, выделить соответствующие коды, вписав их в социо-культурную обстановку. В этом смысле

сохраняет свое значение гипотеза Уорфа, согласно которой человек в своем видении мира зависит

от культурных кодов, управляющих общением; она сохраняет свое значение даже в том случае, если иногда имеет смысл сводить коммуникацию к пресловутым гипотетическим бионейро-

психологическим константам, которые ею заведуют.

Разумеется, впоследствии семиологическое исследование должно озаботиться различением

разных уровней кодификации; некоторые

198 R. Jakobson, Saggi, cit., pag. 50, A la recherche de l'essence du langage, in Problèmes du langage, cit., pag.

30. Роман Якобсон. В поисках сущности языка. — В кн: "Сборник переводов по вопросам информационной

теории и практики", N 16. М., 1970. С. 4—15. Перепечатка в кн.. "Семиотика". М., 1983. С. 102—117.

199 Universals, cit, pagg. XVII—XVIII.

200 См. напр., Jean Piaget, Biologie et connaissance, Paris, 1967; Ross Ashby, Design for a Brain, London, 1952

201 См. Вяч. Bс. Иванов Роль семиотики в кибернетическом исследовании человека и коллектива. В кн:

"Логическая структура нашего знания. М., 1965."

373

коды окажутся обусловленными биологически, как, например, код восприятия, и тогда чаще всего

культурной обусловленностью можно пренебречь, посчитав их чисто природными явлениями; некоторые — явно культурного происхождения, но в то же время они настолько укоренились в

обычаях и в памяти вида или групп, что их также можно считать естественными, а не условными

(как, например, какой-нибудь иконический код), и наконец, такие, которые со всей очевидностью

www.koob.ru

принадлежат к социальным и историческим, и их нужно выявлять и описывать как таковые, прежде чем считать устаревшей "сосюровскую догму произвольности языкового знака".

IV. Фактор психолингвистики

IV.1.

Сомнения в объективном характере означающих, усиленное внимание к кодам адресата и

эмпирический подход к универсалиям коммуникации предполагают обсуждение еще одной темы, а именно вопроса о психологии восприятия. И поныне традиция семиотико-структурных

исследований в полном согласии с догмой синхронного и объективного описания уделяет главное

внимание сообщению и его кодам. Проблема восприятия прописывалась по ведомству психоло-

гии, в то время как проблема порождения сообщения отдавалась филологии, социологии и

романтическим трактовкам творческого процесса. Одного подозрения в том, что кого-то

заинтересовала структура не кода или сообщения, но его потребления, было достаточно, чтобы

отлучить провинившегося от семиологии.

То же заблуждение характерно и для попыток содержательного анализа, при которых значения, вложенные в сообщение самим ученым и обусловленные всем его культурным багажом и

классовой принадлежностью, рассматриваются как объективное содержание сообщения. Мы же, напротив, все время стремились особенно подчеркнуть роль адресата сообщения, его собственных

кодов и идеологии 202, а также значение обстоятельств коммуникации.

Таким образом, сегодня дискуссия по поводу коммуникации на каждом шагу наталкиваются на

проблемы психолингвистики.

IV.2.

Если, как мы не раз говорили, семиология не может сказать, что именно происходит с сообщением

при его получении, то психолингвистика, напротив, как раз и занимается конкретными

ситуациями, разбираясь с тем, что же привносит в сообщение адресат, и таким

202 Эти аспекты особенно подчеркивает F Rossi-Landi, Significato, comunicazione e parlare comune Padova, 1961

374

образом поставляет семиологии необходимые данные для описания кодов получателя, позволяя

разработать перечень обстоятельств коммуникации и предсказать, какие модификации сообщения

(со всем спектром колебаний между избыточностью и информативностью)могут обусловить

смещения значения при получении И наука экспериментальная, она "впрямую занимается

процессами кодификации как способами преобразования сообщения в общение" 203. Психо-

лингвистические исследования, таким образом, переплетаются с паралингвистическими (об этом

ниже), касаясь проблем интонации, пауз, ритма, лексических и синтаксических предпочтений, использования дополнительных экстралингвистических средств, таких как мимика, жестикуляция

и т.д., при этом подчеркивается роль контекстуального обрамления сообщения для выработки

ответа, который представляет собой соответствующую интерпретацию, обращается внимание на

эмоциональный тон сообщения, на психофизическое состояние адресата (усталость, печаль и

т.д. ), понуждая включать в рубрику "обстоятельства" все то, что семиология неспособна

рассмотреть теоретически И ясно что опыт психолингвистики (а в будущем следовало бы

говорить вообще о психосемиотике) помогает разобраться с эстетической, эмотивной, фатической

и т.д. функциями общения

Все проблемы коннотаций — это сфера психолингвистики, и вовсе не потому, что коннотации

могут быть сведены к психологическим событиям и не поддаются структурированию через

оппозиции, но напротив, для того чтобы выявить эти коннотативные оппозиции требуется опыт

психолингвистики, примером тому служат исследования Осгуда по семантике 204.

IV.3.

Все эмпирические исследования такого рода поставляют материал для выявления кодов, и в то же

время они призваны проверить,

203 Ch. Osgoode Th A Sebeok ed. , Psychohnguistics, Indiana Un Press, 1965, pag. 4. Эта книга представляет

собой наиболее полное введение в тему содержит обширную библиографию начиная с 1954 г , когда

психолингвистика становится самостоятельной дисциплиной Общий обзор темы см Tatiana Slama-Cazacu, Essay on Psycholmguistic Methodology and Some of Its Applications, in "Linguistics", 24, V См также Renzo Titone, Qualche problema epistemologico della psicolinguistica, in "Lingua e stile", 3, 1966, AAVV, Problèmes de Psycho-www.koob.ru

Linguistique, Paris, 1963 (Пиаже, Олерон, Фресс и др.) Пионером в этой области является Лев Семенович

Выготский, Мысль и язык, М , 1934 (ит. перевод 1966 г ), но также одна из первых работ принадлежит

Миллеру (G A Miller, Language and Communication, N Y , 1951) Из работ Миллера см Psychology and Communication, NY 1967 Хороший подбор текстов дан в антологии Sheldon Rosenberg ed., Directions in Psychuhnguistics N Y 1965 Об основах психолингвистики см Roger Brown, Words and Things, Glencoe, 1958

204 См фундаментальную работу CH E Osgood, G.J. Suci, P. H. Tannenbaum, The Measurement of Meaning, Urbana, 1957

375

в какой мере коды, устанавливающиеся при получении адресатом сообщения, соответствуют

предполагаемым исходным кодам. Но означает ли эта неизбежная опора на эмпирику, что

построение кодов осуществляется путем индукции?

Итак, семиологический подход предусматривает, что опора на конкретный опыт не противоречит

постулату теоретико-дедуктивной произвольности кодов.

V. Произвольность кодов и временный характер структурной модели

V.l.

В предыдущих главах мы проследили процесс саморазрушения притязающих на "объективность"

структур и положили необходимым признать, что описываемые семиологией структуры представ-

ляют собой не что иное, как объясняющие модели. Эти модели являются теоретическими в том

смысле, что, будучи наиболее удобными и "элегантными", они предваряют какую бы то ни было

эмпирическую фиксацию и индуктивную реконструкцию, оказывающиеся неосуществимыми из-

за изобилия материала и диахронии описываемых феноменов 205.

Как отмечал Эммон Бах 206, бэконовский метод регистрации данных опыта в "таблицах" уступает

место кеплеровскому методу гипотез: например, мир мог бы быть таким, теперь посмотрим, насколько этот выдуманный образ соответствует конкретному опыту. Вслед за Поппером Бах

полагает, что "самые лучшие гипотезы — те, что наименее вероятны", они рассчитаны надолго.

В идеале эти гипотезы имеют аксиоматическую форму, именно этой форме близка лингвистика

Хомского, но ведь не далеко от нее ушли и структурные гипотезы комбинаторики, управляющей

развитием сюжета. В каком бы направлении ни развивались эти гипотезы

205 Похоже на то, что под влиянием трансформационного метода, а может быть и под влиянием фундирующей

его рационалистической философии, Ролан Барт, распрощавшись с утопией абсолютной объективности, в

Introduction à l'analyse structurale des récits (m "Communications", 8, 1966) подходит очень близко к такой

постановке вопроса. Имея перед собой великое множество повествований и не имея возможности

эмпирическим путем выявить их структуру, структурная методология "начинает с того, что выстраивает

гипотетическую описательную модель" и "затем мало-помалу модифицирует ее в такую модель, которая

сохраняя общие черты первоначальной, в то же время от нее отходит" О трансформационных методах

лингвистике и, в частности, о "рационализме" Хомского, см. Luigi Rosiello, Linguistica illuminista, Bologna, 1967

206 Linguistique structurelle et philosophie des sciences, in Problèmes du langage, cit.

376

их эпистемологическим идеалам всегда останется глоссематика копенгагинской школы: "такие

системы могут выстраиваться совершенно произвольно, как если бы это была игра, которая

хорошо получается тогда, когда соблюдаются все установленные правила... Систему определяет

выбор элементов, и этот выбор может быть произволен, поскольку указанные системы не

обязательно имеют отношение к объектам реального мира." Но это значит, что, "с одной стороны, теория рассматривается как чисто дедуктивная система, не связанная обязательными

отношениями с реальными объектами, а с другой стороны, она же является дедуктивной системой, которую можно использовать как инструмент описания, иначе говоря, она должна представлять

действительно существующие лингвистические факты вкупе с их отношениями"207.

Ничем не отличаются от описанной модели ядерной физики. Выстраивая как физические, так и

семиологические модели, приходится принимать во внимание как синхронию структуры так и

диахронию изучаемых явлений; но даже если выстраиваемые модели получают эмпирическое

подтверждение, надо иметь достаточно мужества, чтобы осознавать их сугубо временный

характер.

V.2.

И вот одна из наиболее неотложных и настоятельных проблем семиологии завтрашнего дня. Эти

модели эффективны в той мере, в какой они позволяют структурно представить какие-либо

явления в виде системы различий и оппозиций Но мы уже убедились в том, что соблазн

www.koob.ru

гипостазирования выделенных структур не дает различить за ним другие, новые структуры, и

было бы небезынтересно наряду с выявленными структурами попытаться обнаружить правила их

порождения, которые объясняли бы их становление. Примером строгой генеративной

методологии является грамматика Хомского, однако вопрос в том, не приводит ли методология

Хомского к ликвидации структурного метода 208 .

Во всяком случае, она отменяет "таксономическое" понятие совокупности элементов, определенной раз и на всегда со всеми своими комбинаторными возможностями. Порождающая

грамматика под-

207 Hans Christian S0rensen, Fondements episte mologiques de la glossematique, in "Langages", 6, 1967, pagg. 10-11 (единственный номер, посвященный глоссематике) Относящийся к этой теме материал блестяще изложен

Ельмслевым Fondamenti della teoria del linguaggio, cit., capp. 3-5

208 В этой связи помимо указанной работы Кальболи cit, см Т Todorov, Recherches sémantiques, in "Langages", 1,1966, pagg.24 и сл., N Ruwet, введение в N "Langages", посвященный генеративной грамматике, cit., В.

Pottier, Аи delà du structuralisme en linguistique, in "Critique", febbraio, 1967

377

меняет структурную таксономию системой правил, способных порождать бесчисленное

множество высказываний, она признает, что у них есть некая структура, однако она выявляет

правила порождения, не прибегая к структурным методам.

Как уже сказано, генеративная грамматика дает возможность вести речь о поверхностных

структурах (о различных известных кодах), но, переходя к глубинной структуре, она, на самом

деле, говорит о чем-то таком, что уже не является структурой в структуралистском смысле слова

(рассмотренном нами в Д. I.2.3.).

К этому вопросу можно подойти по-разному:

а) можно было бы сказать, что семиология предполагает диалектическое взаимодействие кода и

сообщения, тогда как генеративная грамматика находит эту диалектику в отношениях между

"компетенцией" (competence) и "употреблением" (performance); но это не значит, что код

обязательно должен быть описан структурно. А это лишний раз доказывает, что по отношению

к пресловутой универсальности кодов лучше быть осторожным

б) можно было бы сказать, что открытая Хомским перспектива не исключает структуралистской

интерпретации; например, порождающая фонология не знает такой единицы, как фонема, однако

она признает фонологические оппозиции и рассматривает их, сейчас по крайней мере, как

бинарные 209; более того, та же структура kernel sentences, а также структуры, полученные путем

трансформации последней, описываются у Хомского в терминах бинарных дизъюнкций; анализ

некоторых поэтических текстов, проделанный с помощью генеративных матриц, в то же время не

исключает применения структурных критериев и дистрибутивных методов 210.

в) и наконец, можно было бы утверждать, что методы, которыми трансформационная грамматика

пытается скорректировать структурализм, неадекватны и что структурные методы пока что

остаются более эффективными 211.

209 Sanford A Schane, Introduzione a La phonologie generative, весь номер "Langages", 8, 1967

210 N. Ruwet, L'analyse structurale de la poesie, in "Linguistics", n 2, S Levin, Linguistic Structures in Poetry, Aja, Mouton, 1962 О недавней дискуссии по этому вопросу см Т A Sebeok, Linguistics here and now, in "A C L S

Newsletter", 18(1), 1967

211 См., в частности, Sebastian K Saumjan, La cybernétique et la langue, in Problèmes du langage, cin., Gustav Herdan, Quantitative Linguistics or Generative Grammar?, in "Linguistics", 4, Principi generali e metodi detta linguistica matematica, in "Il Verri", 24, 1967, C. F. Hockett, Language. Linguistics and Mathematics, Aja ., Monton, 1967

378

V.3.

На нынешнем этапе исследований трудно сделать окончательный выбор: разве не уклон в сторону

эмпиризма думать, что семиологу следует применять наиболее эффективные методы там, где они

дают наибольшие результаты, занимаясь в первую очередь упорядочиванием тех или иных

феноменов и оставляя на потом отработку деталей и уточнение отношений и все же эмпирическая

осторожность требует, по-видимому, вспомнить о принципе дополнительности, уже получившем

права гражданства в физике, и признать, что наиболее срочной задачей семиологии в настоящее

время является разработка коммуникативных систем, соответствующих тем, которые у

Хомского называются поверхностными структурами. Вопрос о правилах их порождения может

быть рассмотрен позднее 212.

www.koob.ru

V.4.

С другой стороны, нет смысла скрывать, что такой выбор предполагает некую философскую

позицию, а именно философию трансакционизма, которая ближе всего феноменологии

восприятия, даже когда последняя становится в какой-то мере психологией восприятия во имя

того, чтобы превратиться (случай Пиаже) в генетическую эпистемологию.

VI. Эпистемологический генезис структуры

VI.1.

Проблемам структурализма, предвосхищая множество возникших впоследствии вопросов, посвятил одну из самих блестящих статей в "Signes" Морис Мерло-Понти: конечно, при

достаточно глубоком изучении социальных феноменов мы все более убеждаемся в том, что они

сводимы к структурам, а эти структуры в свою очередь — к еще более всеобъемлющим, но можно

ли утверждать, что в конце концов мы приходим к неким универсальным инвариантам? "C'est à voir. Rien ne limite dans ce sens la recherche structurale — mais rien aussi ne l'oblige en commençant à postuler qu'il y en ait" ("Это как посмотреть. В этом смысле ничто структурные исследования не

ограничивает, но ничто и не обязывает нас предполагать, что эти инварианты действительно

существуют"). И стало быть, какая-то смутная неосознанная мысль подстегивает изнутри

социальные и лингвистические системные исследования, "une anticipation de l'esprit humain, comme si notre

212 См. главу 3 в Syntactic Structures, в которой Хомский вырабатывает понятие "финальных состояний

языка", основываясь на исследованиях Шеннона и Уивера, которое он считает слишком грубым для описания

грамматики словесного языка, но вполне подходящим для других знаковых систем См также G A Miller,

"Project Grammarama", in The Psychology of Communication, cit 379

science était dejà faite dans les choses, et comme si l'ordre humain de la culture était un second ordre naturel, dominé par d'autres invariants" ("духовное предвосхищение того, что наша наука уже осуществилась в

вещах, и человеческий порядок культуры — это некий второй естественный порядок со своими

собственными инвариантными нормами"), но даже если бы этот порядок и существовал, универсум

который он бы очерчивал, мог заменить собой конкретную реальность не более, чем геометрические

схемы — истинность конкретных отношений внутри евклидова пространства. Чистые модели, диаграммы, разработанные на основе чисто объективного метода, суть инструменты познания.

Этнолог принужден выстраивать систему общих точек отсчета, в которой находили бы себе место и

его собственное мышление, и мышление туземца: такой способ мышления навязывается нам, когда

объектом исследования является "иное" и оно требует от нас, чтобы мы сами изменились, чтобы ему

внять. В этом-то все дело.

В этом плане позиция Мерло-Понти не очень отличается от уже упомянутой позиции Ельмслева, а

также от подхода исследователей, связанных с трансакциональной психологией: опыты в помещении

неправильной формы показывают, что структурная гипотеза зарождается в конкретной ситуации, и что

действие, которое я могу совершить, ( tâtonnement — ощупывание палкой), поставляет мне данные для

того, чтобы скорректировать гипотезу, благодаря чему я (при монокулярном зрении, требуемом

экспериментом) лучше управляюсь с палкой, хотя и не знаю, каково помещение "в действительности", соответствует ли его структура моим позициям. Как напоминает генетическая психология, в самом

восприятии уже осуществляется непрерывная коррекция выстраиваемых моделей и исходных данных

213.

VI.2.

Трансакциональное отношение как формирующее всякое восприятие и всякое интеллектуальное

понимание исключает улавливание каких бы то ни было совокупностей элементов, уже обретших

собственную объективную упорядоченность, которая могла бы распознаваться благодаря

основополагающему (но как он основан?) изоморфизму структур объекта и психофизиологических

структур субъекта. Опыт складывается.

Будучи человеческими существами, мы схватываем только те целостности, которые имеют смысл для

нас как человеческих существ. О великом множестве иных целостностей нам знать ничего не дано.

Очевидно, что мы не в состоянии объять все элементы, характеризующие какую-либо ситуацию со

всеми их предполагаемыми отношения-

213 Jean Piaget, Les mécanismes perceptifs, Paris, 1961.

380

www.koob.ru

ми... Поэтому мы вынуждены раз за разом опираться на накапливающийся опыт как фактор, формирующий восприятие... Иначе говоря, то, что открывается нашему взору, опосредовано и

промерено предшествующим опытом. Похоже на то, что путем сложного интегрирования

пробабилистского типа мы соотносим определенный pattern стимулов с имеющимся опытом...

Откуда следует, что восприятие как результат такого рода операций — это вовсе не открытие того, что "вне нас", но некоторая вероятность, некое предсказание, базирующееся на имеющемся опыте

214.

Интеграция пробабилистского типа — это то, о чем говорит Пиаже, когда рассматривает

структурирование сенсорного восприятия как продукт непрекращающегося сбалансирования

врожденных и внешних факторов 215.

В любом случае речь идет о некоем опыте структурирования, имеющем процессуальный и

открытый характер и описывающемся у Пиаже наиболее полно при анализе интеллекта. Исходя из

имеющегося опыта, мыслящий субъект предполагает и допускает, в итоге формируя структуры: но

это не статичные и предуготованные формы гештальтпсихологии, а обратимые и подвижные

структуры, открытые различным оперативным возможностям 216.

Впрочем, также и на уровне восприятия можно говорить если не об обратимости

интеллектуальных операций, то о разнообразной регулировке, которая "предвосхищает

механизмы интеграции, вступающие в действие, как только достигается полная обратимость".

Иными словами, если на уровне интеллекта конституируются подвижные и изменчивые

структуры, то и на уровне восприятия мы имеем случайные и вероятностные события, которые

превращают также и восприятия в процесс со множеством вероятных исходов 217.

VI.3.

Эти результаты, полученные психологом и эпистемологом, помогают определить характер

итогового ответа, который методологу (Ельмслеву) дает эпистемолог, как открытый и

процессуальный. Но еще до того как сделать выбор в пользу реализма или номинализма, эпистемолог обращает внимание на непрестанную структурацию, на то, что структуры обретают

форму, непрестанно воспроизводясь в различных обличьях и взаимоуравновешиваясь.

214 J. P. Kilpatrick, The Nature of Perception, in Explorations in Transactional Psychology, New York, 1961.

215 Piaget, Rapport al Symposium La Perception, Paris, 1955, pag. 21.

216 CM. Psicologia dell' intelligenza.

217 Piaget, in La perception, cit., pag. 28.

381

"Отличительное свойство восприятия заключается в том, что оно является результатом процесса

флюктуации, предполагающего непрерывный обмен между предрасположениями субъекта и

возможной конфигурацией объекта, а также то, что эти конфигурации объекта относительно

стабильны или нестабильны внутри относительно изолированной пространственно-временной

системы, характеризующей данное конкретное поведение... Восприятие может быть описано в

терминах теории вероятностей по образу термодинамики или теории информации" 218.

Действительно, воспринятое предстает в виде сразу устанавливающейся конфигурации, за

которой располагаются блоки полезной информации, более или менее избыточной, извлеченной

воспринимающим под воздействием стимулирующего поля во время собственно процесса

восприятия. И это потому, что именно стимулирующее поле дает возможность получить

некоторое количество моделей с разной степенью избыточности; если, действительно, то, что в

гештальтпсихологии называется "хорошей формой", это та среди моделей, для которой потребен

"минимум информации и которая характеризуется максимумом избыточности". Таким образом, хорошая форма отвечает "состоянию максимальной вероятности флюктуирующей перцептивной

целостности".

Но тут-то и становится ясно, что выраженное в терминах статистической вероятности

гештальтистское понятие хорошей формы утрачивает какие бы то ни было онтологические

коннотации и более не коррелирует ни с какой устойчивой структурой нервной системы субъекта.

Действительно, стимулирующее поле, о котором говорит Омбредан, открывает благодаря своей

неопределенности широкие возможности для перераспределения и не противостоит хорошей

форме, как недоступная восприятию бесформенность противостоит тому, что фактически

воспринимаемо и воспринято. Пребывая в стимулирующем поле, субъект, побуждаемый какими-

то частными мотивами, выявляет наиболее избыточную форму, но это не значит, что он отказы-

вается о других попыток координации, до поры до времени остающихся невостребованными.

www.koob.ru

Омбредан полагает, что с оперативными целями, "а также типологически" могут быть выделены

различные способы освоения стимулирующего поля:

"Можно было бы указать на тех, кто ограничивает свое исследование одной выделенной

структуры, пренебрегая информацией, которую он мог бы собрать; на тех, кто продолжает

разведку, отказываясь

218 A. Ombredane, Perception et information, in La perception, cit., pagg.85-100

382

брать на вооружение открытые структуры, тех, кто ведет себя двойственно: и перебирает

всевозможные решения, и пытается интегрировать их в целостном постепенно выстраиваемом

образе. Сюда можно добавить тех, кто легко переходит от одной структуры к другой, не отдавая

себе отчета в их возможной несовместимости, как, например, в случае онейризма. Если

восприятие требует усилия, то существуют разные способы, как реализации этого усилия, так и

отказа от него при поисках полезной информации".

В этой связи на память приходят критические замечания Мерло-Понти по поводу

гештальтистского изоморфизма, когда, напротив, он считал форму (структуру) не элементом мира, но пределом, к которому стремится познание природы и который оно само определяет 219.

И нам хотелось бы подчеркнуть здесь, что если уже на уровне чувственного восприятия и

интеллекта структурирующая деятельность представляется свободной и испытательной (чтобы не

сказать изобретательной), то с тем большим основанием ее следует считать таковой на уровне

разработки эпистемологических моделей, призванных упорядочивать универсум культуры.

VII. Действовать так, как если бы Структуры не было

VII.I.

Ho понимая структуру как инструмент прогнозирования, упраздняем ли мы тем самым

предположение о существовании констант умственной деятельности?

Когда семиологическое исследование (возьмем, к примеру, семиологические исследования

сюжетов, столь точно выявляющие константные структуры повествования) наталкивает нас на

мысль о константах, нам не остается ничего иного, кроме как внять этому призыву и извлечь из

него максимум пользы, не спеша с верификацией. И в самом деле, непрестанная деятельность

человеческого ума — одна из плодотворнейших гипотез всякого семиологического исследования.

VII.2.

Создание модели, чей гипотетический характер заранее известен, не отменяет уверенности в том, что смоделированные конкретные феномены на самом деле представляют существующие отноше-

ния. Можно быть совершенно уверенным в реальности выявляемых структурой моделью связей и

вместе с тем признавать, что вполне возможны другие решения, которые возникнут, если

поменять угол зрения. И, конечно, работая с одной моделью, я не всегда представляю себе, сколько возможностей уходит при этом из моего поля зрения.

В то время как я выпрямляю реальность на модели (а иначе мне ее не поймать) я отдаю себе отчет

в том, что описываемая мною реаль-

219 La struttura del comportamento, cit.

383

ность — это та реальность, которая позволила мне себя описать Такого рода деятельность, оправданием которой служит то, что я выхожу на иной уровень понимания вещей и мое представление

о них обогащается, позволяя мне больше влиять на ход событий в мире, не должна наводить меня на

мысль, будто реальность исчерпывается только теми сторонами, которые мне известны.

Итак, ошибка онтологизации структуры заключается не в том, что разрабатываются константные

модели, которые позже уточняются и углубляются, что в свою очередь может поставить под сомнение

сами константы. Ошибка в том, что пресловутые константы полагаются единственным предметом и

последней целью исследования, его конечным, а не отправным пунктом. Располагать гипотезой того

же самого, чтобы подступиться к тщательному изучению различного, это не значит онтологизировать

структуру. Онтологизировать структуру — это значит, опустошая запасники различного, всегда, везде

и с полной убежденностью в своей правоте открывать То же самое

www.koob.ru

VII.3.

Операционистский подход представляется наиболее эффективным, потому что не исключает других

подходов, можно заинтересоваться стремлением к преобразованию установившихся кодов в новые

конвенциональные коммуникативные структуры, занявшись изучением механизма их формирования, отклонений от норм, порождающих новые образования; можно обратить внимание на то, как

коммуникативные начинания претворяются в коды, развивая семиографию — описание системы

конвенций, можно сделать предметом изучения гипотетическую трансцендентальную или

онтологическую матрицу кодов, практикуя в таком случае некую философию языка, опирающуюся на

семиогрфическое изучение мифов и крупных нарративных синтагм, а равно отыскивая законы

коммуникации в механизмах бессознательного, — но семиологическое исследование, не забывающее о

диалектическом взаимодействии кода и сообщения, охватывает все эти подходы, не давая поглотить

себя ни одному из них. Операционистская гипотеза оказывается наиболее плодотворной в той мере, в

которой оставляет открытым любой из этих путей. Эмпирическая установка позволяет быть

чувствительным к разного рода нарушениям и отклонениям от предполагаемой нормы вплоть до

необходимости тотального пересмотра гипотез В итоге я склоняюсь к тому, чтобы переиначить "пари"

Паскаля, преобразив его так,чтобы оно пришлось по вкусу боккаччевскому Кавальканти, пребывая в

неуверенности относительно существования Духа, определяемого во всех его комбинаторных

возможностях, имеет смысл строить семиологическое исследование так, словно "возможно открыть, что Бога нет"*

384

Д. Граница семиологии

1. Систематизирующаяся система

I. Семиология и семиотики

I.1.

Заявленная Пирсом в последние десятилетия прошлого века, постулированная Соссюром в начале

нашего, а еще до того предугаданная Локком 1, семиология ныне предстает не только как

развивающаяся дисциплина, но как дисциплина самоопределяющаяся, все еще ищущая

собственный предмет и выясняющая самостоятельность собственных методов. И позволительно

задаться вопросом, а не следует ли ее рассматривать как некую междисциплинарную науку, в

которой все феномены культуры изучаются под "назойливым" знаком коммуникации, для чего

подбирается наиболее пригодный инструментарий для каждого сектора, способный выявить

коммуникативную природу изучаемого явления.

I.2.

Начнем с того, что само название дисциплины является темой дискуссий Семиотика или

семиология? О семиологии говорят, имея в виду определение, данное Соссюром 2, а о семиотике, когда на ум

1 См Ferruccio Rossi-Landi, Note di semiotica — Perche "semiotica" in "Nuova Corrente", 41, 1967

2 "Язык — это система знаков, выражающих идеи, и потому сравнимая с письмом, азбукой глухонемых, символическими ритуалами, формами вежливости, знаками воинских различий и т. д. и т. п. Просто это самая

важная из этих систем Следовательно, можно вообразить науку изучающую функционирование знаков в

общественной жизни, она не могла бы стать частью социальной психологии и, стало быть, общей психологии, назовем ее семиологией (от греческого σημειον — "знак") Эта наука могла бы рассказать нам, что такое

знаки и какие законы ими

385

приходят Пирс и Моррис И еще о семиологии можно говорить в тех случаях, когда речь идет о

дисциплине общего порядка, которая изучает знаки вообще, включая и лингвистические Однако

Барт перевернул соссюровское определение, трактуя семиологию как некую транслингвистику, которая изучает все знаковые системы как сводимые к законам языка В связи с чем считается, что

тот, кто стремится изучать знаковые системы независимо от лингвистики (как мы в этой книге) должен называться семиотиком И термин семиотика сегодня предпочитают американские и

советские исследователи (и вообще ему отдают предпочтение в славянских странах) С другой

стороны, бартовское толкование не мешает нам вернуться к Соссюру, восстановив

www.koob.ru

первоначальный смысл термина

В этой книге мы использовали слово "семиология", и у нас есть основания продолжать

употреблять именно его В такой стране, как наша, в которой одна часть населения называет

обедом то, что другая часть называет ужином, и одни называют вторым завтраком то, что другие

именуют обедом, вопрос, в конечном счете, упирается в то, в котором часу явится гость, приглашенный "к обеду"

А потому — и да будет ясно, чем мы руководствуемся или какая конвенция обуславливает наш

дискурс, — мы будем именовать "семиологией" общую теорию исследования феноменов

коммуникации, рассматриваемых как построение сообщений на основе конвенциональных кодов, или знаковых систем, и мы будем именовать "семиотиками" отдельные системы знаков в той

мере, в какой они отдельны и, стало быть, формализованы (выделены в качестве таковых или

поддаются формализации, внезапно проявляясь там, где о кодах и не помышляли) В иных же

случаях придется признать, что семиология выявляет не подлинные "семиотики", но репертуары

символов (некоторые называют их semie), которые, не попадая под разряд семиотик, все же

должны по способу функционирования, приписываться к тем или иным базовым семиотикам

управляют Поскольку этой науки еще нет, мы не можем сказать, чем она станет, и все же она имеет право на

существование, и ей уже уготовано место среди других наук Лингвистика только часть этой общей науки, законы, открытые семиологией, будут приложимы к лингвистике, и таким образом лингвистика обретет свое

вполне определенное место в ряду человеческих деяний"

3 См Tomas Maldonado, Kommunikation und Semiolik, in "Ulm", 5, 1959 А также Beitrag zur Terminologie der Semiotik, Ulm, 1961

4 Elementi di semiologia, cit, Введение

5 См F Rossi-Landi, Note di semiotica, cit., а также Sul linguaggio verbale e non verbale, in "Nuova Corrente", 37, 1966, pag.7, прим

386

I.3.

Как видим, здесь предлагается эмпирическая, а не систематическая дефиниция. Мы склонны

были бы принять (хотя бы для целей каталогизации, которую мы предлагаем в главе 2 настоящего

раздела) классификацию, разрабатывавшуюся Ельмслевым уже начиная с 1943 г6.

По Ельмслеву, кроме естественных языков следовало бы выделять другие знаковые системы, позже переводимые в систему естественного языка, они-то и составили бы семиотики. Семиотики

подразделялись бы на денотативные и коннотативные. Денотативными притом будут

семиотики, в которых порознь ни план содержания, ни план выражения не составляют семиотики.

Между тем коннотативная семиогика в качестве плана выражения (согласно схеме, предложенной

в А.2.1.8.) имеет денотативную семиотику.

Затем семиотики можно было бы подразделить на научные и ненаучные.

Семиология предстала бы тогда метасемиотикой, имеющей своим предметом ненаучную

семиотику. Изучение специальной семиологической терминологии сделалось бы задачей

метасемиологии. Ельмслев даже предлагает некую коннотативную мета-семиотику, которая

имела бы своим объектом коннотативные семиотики. Но эта классификация оставляет многие

вопросы нерешенными. Например, имеются такие системы, как игры, которые служат моделями

для научных семиотик, но Ельмслев предпочитает не называть их семиотиками. Также можно

задаваться вопросом, почему общая семиология не должна изучать все семиотики, включая

научные (как она в значительной степени и поступает) и коннотативные.

Наконец, Ельмслев полагает, что к коннотативным семиотикам относятся и "коннотационные" —

connotatori (тоны, регистры, жесты и т. д.), которые потом рассматривает как имеющие отношение

не к форме плана выражения, а к его субстанции и которые традиционно не подпадают под

ведение семиологии, поскольку изучением этих материальных явлений занимается

метасемиология. Таким образом, метасемиология с одной стороны, выступает как

металингвистическая формализация инструментария общесемиологических исследований

(соотносясь в этом смысле с characteristica universalis, о которой речь ниже), а с другой, сближается с дисциплиной, которая во времена Ельмслева еще не сложилась, а именно с

паралингвистикой и ее относительно независимыми ответвлениями кинезикой и проссемикой (см.

гл. 2). Кроме того, предмет метасемиологии как исследования субстанции и

экстралингвистических феноменов частично включает

6 1 fondamenti della teoria del linguaggio, Torino , 1968

387

www.koob.ru

в себя изучение языковых универсалий и психолингвистику, при этом некоторые аспекты (например, коннотационные), изучаемые паралингвистикой и психолингвистикой, должны были рассматриваться

как метасемиологией, так и коннотативной мета-семиотикой. Наконец, Ельмслев полагает, что

частью коннотативной мета-семиотики являются исследования тех экстралингвистических реалий

(социологических, психологических, религиозных и т. д.), которые не поддаются анализу семиологии

как науки о денотативных семиотиках. Между тем сегодня семантические исследования, которые, по

Ельмслеву, должны были быть частью денотативной семиотики, организуют в систему те единицы

значения, которыми как раз и являются психологические, социальные и религиозные факты (как мы

увидим позже, это подтверждается исследованиями моделирующих систем, культурной типологии или

семантических полей в отдельных обществах).

I.4.

Эти замечания не имеют целью выхолостить исторический смысл и оперативный характер

ельмслевской систематизации, имеющей принципиальное значение. Ельмслев был тем, кто, после

Соссюра, отдал себе отчет в том, что "не сыскать такой не-семиотики, которая не была бы частью

какой-либо семиотики, и в конечном счете нет такого объекта, который не попадал бы в поле зрения

лингвистической теории" (мы бы сказали семиологической); и стало быть, "лингвистическая теория по

своей внутренней необходимости не только констатирует наличие языковой системы с ее схемой и

узусом, всеобщими и индивидуальными свойствами, но также видит через язык человека и

человеческое сообщество, а равно всю сферу человеческого познания". И именно Ельмслев является

тем, кто, как замечает Липски, привлек внимание лингвистов и общей семиологии к проблеме

существования и обнаружения смыслоразличителей на уровне плана содержания (с чем и связана

семиологическая проблема коннотативных кодов, которую нам уже неоднократно доводилось

рассматривать). Впрочем, сам Липски отмечает, что разведение плана выражения и плана содержания, непрерывно воспроизводящееся в ходе семиотического коннотирования, пока что прояснило далеко не

все вопросы (почему он приходит к выводу, что пока еще "план содержания — это скорее область

континуального, нежели дискретного 7).

А потому остановимся на том, что на нынешнем этапе семиологических исследований оказывается

весьма затруднительным окончательно очертить их границы, построив строгую иерархию семиотик и

метасемиотик 8 и во второй главе данного раздела, не плодя лишних

7 Ср. введение к Fondamenti della teoria del linguaggio, cit., pagg.135—136

8 В связи с нашей классификацией см. Christian Metz, Les semiotiques ou semies, in "Communications, 7, 1966

Мы хотим указать на несовпадение наших взглядов по данному вопросу с Греймасом (A Y Greimas, Modelli semiologici, Urbino, 1967), который в "Заметках по теории языка" называет "семиотиками" формализации, характерные для естественных наук, и "семиологиями" — те, что характерны для гуманитарных наук, поясняя, что «название "семиотики" следовало бы сохранить за науками о выражении и использовать термин

"семиологии" для наук о содержании» (pag. 23)

388

схем, мы представим всего лишь некий эмпирический перечень наиболее острых проблем. И в

этом смысле обобщающая гипотеза Ельмслева служит нам стимулом в деле теоретической

систематизации этих проблем 9.

II. По поводу возможной каталогизации

II.1.

Попытаемся дать сводную картину всех когда-либо описанных учеными семиотик. Актуальное

состояние вопроса не позволяет дать строгую систематизацию, ограничивая наши возможности

катологизацией, не носящей исчерпывающего характера. В библиографических сносках

приводятся примеры упоминаемых исследований и указываются источники. Вместе с тем

приведение полной библиографии представляется затруднительным, и мы предпочитаем отослать

читателя к библиографическим бюллетеням, которые выпускаются достаточно часто, освещая

положение дел в данной сфере 10.

9 Как отмечает Цветан Тодоров, "Семиотика была постулирована прежде, чем стать наукой И поэтому ее

основополагающие понятия обуславливаются не эмпирической необходимостью, но постулируются априори"

(Perspectives semiologiques, in "Communications", 7, 1996) В связи с этим существует опасность посчитать

несущественными те ее подразделы, которые позже могут обрести исключительную важность Например, Тодоров полагает, что большая часть невербальных коммуникативных систем (паралингвистика) не

представляет особого интереса, разве что для лексикографии, поскольку у них нет синтаксиса, и отдает

предпочтение лингвистическим, этнолингвистическим и эстетическим штудиям Однако недавние

исследования выявляют наличие довольно развитых систем кодификации в самых неожиданных областях С

www.koob.ru

семиологическим подходом полемизирует Гвидо Морпурго Тальябуэ (L'arie è linguaggio? in "Op Cit.", Π, 1968) 10 Помимо других упомянутых периодических изданий обратим внимание на. Sémiologie - Bulletin d'information (Ecole Pratique des Hautes Etudes-CECMAS, этот бюллетень вошел в состав Social Science Information —

Information sur les sciences sociales, публ. Межд. советом по общ наукам при Юнеско и Ecole Pratique des Hautes Etudes (изд. Monton) В н VI 2/3 имеется библиография по семиотике за 1964-65 гг. Обновленная

библиография в LLBA (Language and Language Behaviour Abstracts, Мичиганский у-т, изд. Appleton-Century-Crofts e Mouton См также Aldo Rossi, Semiologia a Kazimierz sulla Vistola, в "Paragone", 202, 1966

389

II.2.

В нижеследующем перечне размеры параграфов не обязательно отвечают важности

рассматриваемого раздела. Мы уделяем большее внимание наименее изученным разделам, опускаем библиографические сведения для тех разделов, о которых говорилось в другой части

книги; в случае признанных семиотик, таких как естественные языки, мы ограничиваемся

простым упоминанием.

Разумеется, во многих случаях все еще неясно, имеем ли мы дело с уже сложившимися

семиотиками или же еще не окончательно сформировавшимися (semie). В каждом разделе мы

выделяем коды, субкоды, лексикоды и просто репертуары 11 .

При нынешнем состоянии дел приходится включать в каталог некоторые рубрики, которые не

вполне отвечают критериям строгой классификации: так, мы даем рубрику "семантика", в то

время как любая из семиотик должна выявлять свой собственный семантический уровень, но

нельзя не поместить в отдельную рубрику ряд самостоятельных исследований по семантике, послуживших фундаментом для дальнейших семантических разработок 12.

11 Предлагаются следующие классификации, и в частности, секцией семиолингвистики Лаборатории

социальной антропологии при Ecole Pratique des Hautes Etudes и Коллеж де Франс.

1 Теория семиотики (общая часть, диахронический аспект, метаязыки науки), 2 Лингвистика (семантика, грамматика, фонетика и фонология),

3 Семиотика форм и литературных объектов (семиотика литературы, поэтика, структуры повествования), 4 Разные семиотики

Советские исследователи из Тарту различают лингвистические штудии и вторичные моделирующие системы, складывающиеся на основе первичной денотативной языковой системы по знаковым системам, см Труды по

знаковым системам, II, Тарту, 1965, Эрвинг Гоффман предлагает различать 1) "детективную модель",

"detective model", представляющую собой индексы, 2) семантические коды, 3) системы коммуникаций в узком

смысле, 4) социальные связи, 5) феномены, возникающие в процессе двустороннего речевого общения

12 Помимо цит. текстов см. Approaches ίο Semiotics, Mouton, 1964, далее в тексте этот сборник обозначается

как "Прил." с указание страницы См также Структурно-типологические исследования, М , 1962, в дальнейшем

Strukt, Симпозиум по структурному изучению знаковых систем, М , 1962, далее Simp 390

2. Семиотики