Глава XXVI. Приступ

Приступа ждали, а все ж он случился как-то внезапно, к вечеру, когда и без того низкое зимнее солнце крепко завалилось к закату. Поначалу за теремной оградой зашумели сильней обычного. Оскорбительные речи неслись не только в адрес княгини, но и самого князя Всеволода. Собравшиеся горлопаны ждали какого-то нового князя, «лучшего», заступника и миролюбца, а старый, дескать, и за женой-то своей не мог углядеть, куда ему, вечно хмельному, княжение. Все это сопровождалось дружным хохотом, криками одобрения, и со стороны казалось безобидным — ну, брешут там собаки, так и пусть, что с того? Но вот кто-то зычно свистнул, подавая условленный знак, и ворота зашатались, от навалившихся на них с десяток плеч. Княжьи воротники уперлись с другой стороны, криками созывая подмогу.

Домогост еще поутру, чувствуя неладное, перевез на княжий двор семейство, забрав с собой и кое-что из добра. Посадник понимал, что защитить сразу два двора он не в силах, и махнул рукой на свое хозяйство, которое теперь непременно разграбят жадные до чужого богатства посадские выпивохи.

Настасья, отчего-то испытывая стыд и неловкость, пригласила в свои покои иссушенную осунувшуюся жену Домогоста и бледную, схожую обликом с матерью, припадающую на одну ногу Ирину. Женщины испуганно жались друг к дружке и общаться с княгиней не хотели. Настасья не стала приставать и оставила их одних, перебравшись с детьми и холопками в пустующие горницы мужа.

А на теремном частоколе уж было жарко. Вои посадника и княжьи гридни, отбивали одну волну за другой. Бряцало оружие, стонали раненые, кипел бой. И это уже не пьяная драка, это была настоящая война, развязанная внутри града. И уж становилось ясно, что Настасья в этой сваре лишь предлог, кто-то сильно ненавидящий Всеволода или жаждущий власти, давно расшатывал владения Дмитрова-Польного; оставалось только поднести горящий светец, чтобы заполыхало… И нужный светец нашелся — ведьма-прелюбодейка, которую нужно непременно сжечь. Эта маниакальная настойчивость, с которой штурмующие лезли на частокол, оставляла мало шансов защитникам. Один за другим воины падали на истоптанный кровавый снег.

— Да, что ж это делается, опомнитесь! — отчаянно взывал Феофил, бегая с иконой вдоль забора. — Опом… — стрела влетела в горло и священник, выронив образ, рухнул вниз.

Настасья видела все это сквозь теремное окно, понимая, что кольцо сжимается, Всеволода она больше не увидит.

— В подпол надобно, подземельем уходить, — дернула ее за рукав Фекла, — в церкви не посмеют тронуть, грех. Бежим! Поздно будет! Кряж, чего стоишь, дорогу пробивай!

Настасья, наскоро накинув душегрею, подхватила уж собранного Ивана, схватила за руку Прасковью, Малашка с Забелкой под руки подцепили старую Ненилу. Фекла, поторапливая, побежала впереди и, охнув, тут же отступила…

Среди столбов, обвитых калиной, стояли княжьи гридни с обнаженными мечами, насупленный вид красноречиво говорил, что намерения у них не добрые. Кряж, отталкивая Феклу, преградил предавшим воям дорогу.

— Эй, Немчин, отойди, — гаркнул высокий детина, имени которого Настасья даже не помнила, — выдать ее нужно, всем жизнь сохраним.

Кряж выставил меч вперед, показывая, что не отступит. Великан был недюжинной силы, но и нападающих было шестеро.

— Не охота тебя убивать, — продолжил высокий, — отойди, добром просим. Нешто не знаешь, князь сам велел ее порешить? Против князя идешь?

Кряж продолжал терпеливо ждать нападения.

— Ну, как хочешь, воля твоя, — и высокий первым кинулся на одинокого защитника.

Послышались удары клинков, пинком ноги великан отшвырнул одного из воев, пытавшегося ударить его по ногам…

Дальше Настасья уже не смотрела, развернувшись, она бросилась бежать, потянув за собой и Прасковью. «Через конюшни! Там проход к погребам есть! — выдавало сознание. — Вспомнить бы дорогу, которой Кряж меня вел». Холопки и Фекла отстали где-то позади, Настасья, огибая угол за углом, промчалась мимо покоев Всеволода, едва не столкнувшись с Домогостовой Ириной, на мгновение их очи встретились, но сейчас не до нее. Оббежав растерянную девушку, княгиня крепче прижала одной рукой к груди Ивана, другой потащила за собой Параскеву. Еще поворот, еще… «Туда ли бегу?!» В этой части терема царил полумрак, узкие оконца едва пропускали слабый вечерний свет, светцы не горели. Пару раз Настасья споткнулась, едва не полетев с Иваном на дубовый пол. Еще поворот. Ай, мамочки!

В дверном проеме, преграждая им дорогу, стоял «покойник» Борята, живой и невредимый. Простонав от ярости и бессилия, Настасья развернулась бежать обратно, но кметь догнал ее в три прыжка, хватая за плечо.

— Пойди прочь, — взвизгнула Настасья, — черт треклятый, в преисподнюю сгинь, Иуда!

— Я же помочь тебе хочу, — беспокойно оглядываясь, пробормотал Борята, — вывести отсюда.

— Не пойду я с тобой никуда, здесь убивай! — отпихнула его Настасья, расцепив руки с Прасковьей. — Держи, — отдала она девочке брата.

Прасковья быстро приняла открывшего рот от любопытства Ивана. Настасья орлицей закрыла детей от кметя.

— Да не бойся, — доверительно произнес Борята. — Это они думают, что я им пес цепной, а я человек вольный, убить тебя не позволю. Бежим, — он опять протянул к ней руки.

— Сказано, не пойду, — отступила княгиня, — лучше смерть.

Через толстую стену доносились отголоски битвы, бой шел уже на дворе.

— Нет времени! Бежать надобно, для них ты прелюбодейка.

— Из-за тебя все! — с ненавистью кинула Настасья.

— Да не я, так другого кого нашли бы, — шмыгнул носом кметь.

— Где Всеволод, почему ты здесь?! — неожиданно с напором произнесла Настасья.

— Нет в живых твоего Всеволода, — потупил взор Борята, — поганые его замучили, сам видел.

Прасковья отчаянно взвизгнула.

— Врет он, доченька, врет! — оборотилась к падчерице Настасья. — Кабы отца твоего в живых не было, Ермила б всего этого не затевал, ни к чему уж было бы.

Борята резким броском, обогнув Настасью, рванул Ивана из рук плачущей Прасковьи:

— Со мной пошли или я ему шею сверну! — рявкнул он.

Иван испуганно зарыдал.

— Ты что делаешь?! Отдай сына! — кинулась на обидчика Настасья.

— Сказал же, не шучу! — положил руку на шею княжичу Борята.

— Нет!!! Я пойду с тобой, пойду! Отпусти его.

— Пошли, — и Борята, не выпуская Ивана, зашагал по темному коридору.

Все было напрасно, им с сыном уж не спастись. Лучше здесь с честью умереть, чем вдали в позоре ту же смерть принять. Что ждет княгиню? Насилие, и может даже не от одного. Становилось жутко. Где-то там, на поясе, маленький ножичек для рукоделия, успеть бы полоснуть себя. Может крикнуть ему: «Не пойду!», остановиться? Но Иваша, одуванчик, такой беззащитный, постоянно оглядывающийся на мать. И Настасья послушно шла, сцепив зубы. Позади бежала Прасковья.

Они вышли на пустынный задний двор. Здесь никого не было, обороняться на стены ушли даже конюхи.

— Беги в конюшню и заройся в сено, — легонько толкнула Настасья Прасковью, — вылезешь только если дымом запахнет или стихнет все. Поняла?

— Я с тобой пойду! — упрямо продолжила бежать за ней девочка.

— Ступай, делай, что говорю, я на смерть иду. Слышишь?! — рявкнула на нее Настасья.

Но Прасковья с отцовским упрямством не отставала от мачехи. Еще немного, и они выйдут к погребу, оттуда есть вид на двор, беглецов могут заметить, тогда княжну уж не укрыть…

— Сказано, назад!!! — уже в голос заорала Настасья.

— Я с тобой!

И тут Настасья влепила Прасковье звонкую оплеуху. Никогда в жизни Настасья никого не била, ни на кого, даже на расшалившихся братьев, руку не подымала, а тут… Прасковья застыла с широко распахнутыми синими глазищами, поджала губы… Этого оказалось достаточно, девочка отстала, а потом и вовсе побежала обратно.

«Теперь она обо мне только эту оплеуху будет вспоминать», — застонала Настасья, ныряя в погреб вслед за Борятой. Он пропустил ее вперед, не выпуская Ивана, задвинул внутренний запор. «Откуда эта задвижка изнутри, никогда ведь не было? Сегодня приколотил?» — Настасья удивленно разглядывала мощный железный затвор, отделяющий сейчас ее от внешнего мира.

Заметили ли их со двора? Может и заметили. Теперь княгине никогда не отмыться, даже если живой останется. Бежала с полюбовником — все верно, не зря ее подозревали. Только Прасковья смогла бы защитить честь мачехи. Но Настасья сейчас собственной рукой сделала падчерицу снова чужой. Девчонка и не поняла ничего, кто знает, что она потом отцу расскажет? Что мачеха ее ударила и с собой из осажденного терема не забрала? У детей ведь все может в головушке перемешаться.

Вся ненависть Настасьи к обидчикам сейчас сосредоточилась на этой еще по-юношески щуплой спине Боряты.

Беленые ступени погреба уводили все дальше и дальше. Побежит ли следом погоня? Сумеет ли выломать дверь? Вдоль стен замелькали припасы: мешки, бочки, полки с крынками. Настасья незаметно взяла одну из увесистых крынок. Борята уверенно вел к кругу света, это у распахнутого настежь подземелья стоял зажженный светец. Видать не только Фекла, но многие из княжьего окружения знали о тайном ходе.

На миг Борята нагнулся, чтобы подобрать светец, этого оказалось достаточно — Настасья со всего размаха грохнула крынку о его курчавую макушку. Парень зашатался, обмяк. В последний момент княгиня вырвала сына из ослабевших рук. Обхватив голову растопыренными пальцами, Борята застонал.

Княгиня не стала дожидаться, пока он очухается. Подняв светец, она перенесла трепещущее пламя в подземелье, а потом и сама с Иваном нырнула в черную нору. Тайная дверь с шумом захлопнулась, Настасья щелкнула задвижкой. Все, теперь только одна дорога — вперед!

Загрузка...