Ловушка для невесты

Глава 4

— Англичанин тебя отпустил? — Лейла была ошеломлена. — Он сбил тебя с ног, связал, а потом просто отпустил?

— Да, — подтвердила Аиша. — Он сказал, что я должна всё обдумать и вернуться назад.

Она вернулась в дом Лейлы сразу же, как открылись городские ворота.

— Вернуться за Али? С ним всё в порядке?

— Да, я же уже сказала.

Аиша уже десять раз сказала Лейле, что с Али всё хорошо, но Лейла не спала всю ночь, волновалась, и не успокоится окончательно, пока он не окажется дома, в безопасности.

Аиша присела подбросить дров в печь. Лейла обычно вставала на рассвете, чтобы начать печь хлеб, но сегодня она была слишком взволнована, и потому они приступили к выпечке поздно.

Аиша тоже считала действия англичанина загадочными, даже более того — они вызывали тревогу. Она не понимала, какую игру он затеял, но была уверена, что это серьёзная игра.

— Как нам освободить Али? Может, англичанин хочет денег? — спросила Лейла, взглянув в сторону их тайника за кирпичами.

— Нет. У него больше денег, чем мы с тобой увидим за всю жизнь. — Аиша сунула в огонь охапку веток.

Лейла отщипывала кусочки поднявшегося теста и скатывала их в шарики.

— Он хочет получить тебя в обмен на Али?

— Да, — ответила Аиша. От утреннего холодного воздуха бросало в дрожь, и потому жар печи особенно радовал. Она вымыла руки и лицо в ведре с тёплой водой.

— Но ты же была у него в руках. Этот человек мог бы не отпускать тебя. — Лейла быстро замесила тесто. — Так зачем было тебя освобождать?

— Он хочет, чтобы я вернулась по своей воле, — с иронией сказала Аиша.

— И ты на самом деле англичанка? — Лейла была всё ещё не уверена.

— Да, наполовину.

— И твой отец был лорд? И ты говоришь по-английски?

— Да.

— Скажи что-нибудь.

— Лейла — мой лучший друг, — произнесла Аиша по-английски.

Лейла ласково ущипнула её за подбородок.

— А ты, цыплёнок, дочь моего сердца, — ответила она на том же языке. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Ты говоришь по-английски? — воскликнула Аиша.

Лейла усмехнулась.

— Не так хорошо, как ты. Я выучила его ещё девушкой. До замужества я работала на англичан. И посмотри на себя — всё это время я даже не догадывалась, что ты англичанка, — она расплющила шарики теста в лепешки.

— Вовсе нет. Я родилась здесь.

— Пффф! — отмахнулась Лейла. — Твой отец — английский лорд. Это делает тебя англичанкой. И всё это время ты вынуждена была в страхе скрываться, переодевшись мальчишкой.

— Ты знаешь, почему, — сказала Айиша.

Лейла взмахнула покрытой мукой рукой, будто отбрасывая в сторону все известные причины.

— Конечно, я знаю, почему. Но теперь всё будет совсем иначе. Пусть этот человек, англичанин, отвезёт тебя к этой бабушке в Англию. Почему бы и нет?

— Лейла, ты знаешь, почему нет.

— Пфф! Они не знают, так почему тебя должно это волновать? Старушка присмотрит за тобой, и ты будешь заботиться о ней, а после её смерти ты станешь богатой, унаследуешь её дом, и тебе больше не о чем будет мечтать.

— Я не могу этого сделать.

Лейла хлопком расплющила шарики теста.

— Что с тобой, девочка? Это всё, о чём ты мечтала, и даже больше.

— Я знаю, но…

— Никаких «но». Это шанс, которого ты так долго ждала. И если эта старая леди действительно твоя бабушка, ты должна поехать и заботиться о ней, потому что она — твоя кровь, а ты — её. И ты знаешь, что это правда.

Лейла отряхнула муку с рук и погладила Аишу по щеке тыльной стороной ладони.

— Только представь, Аиша, девочка: ты одна во всём мире, и вдруг узнаешь, что у тебя есть семья — это дар, величайший дар.

Её мягкие карие глаза повлажнели от волнения.

— Но я…

— Подумай не о себе, а о старой леди. Она потеряла мужа и единственного сына, и теперь, когда она на закате жизни, одна, одинока и без надежды, появляется красивая молодая внучка, которая, как она думала, мертва. Конечно, это святой дар, и ты не сможешь отказаться, малышка.

— Но мы обе знаем, что я не та, кого леди Клив хочет видеть. Ты моя семья, Лейла. Ты и Али.

Лейла покачала головой. Она взяла Аишу за подбородок и сказала:

— Послушай меня, дочь моего сердца. Какое будущее ждёт тебя здесь? Ты носишь мужскую одежду, скрываясь от тех, кто тебя ищет. Как ты выйдешь замуж? Как заведёшь детей?

— Может быть, я не хочу выходить замуж.

Лейла покачала головой, глядя мудрыми, всезнающими глазами.

— Захочешь, цыплёнок. Однажды ты встретишь сильного, красивого мужчину, и твоё сердце забьётся: тук-тук-тук, — она постучала себя кулаком по груди, — колени ослабеют, и в чреслах разольется тепло, и — ага, ты покраснела! Возможно, ты уже встретила кого-то, возможно, это англичанин…

— Нет, это твои глупости заставляют меня краснеть, — возразила Аиша. — Тепло в чреслах — скажешь же!

Она всё же почувствовала, как к щекам прилило тепло. Что с того, что англичанин показался ей привлекательным? Он красив, вот и всё.

Лейла усмехнулась.

— Ах, малышка, пока не сожмёшь сильного мужчину между бёдер и не почувствуешь, как он пронзает тебя, словно жеребец, и горячее семя изливается в твоё тело, не говори мне про глупости.

Аиша во все глаза уставилась на Лейлу, во рту у неё стало сухо от картины, нарисованной в воображении этими словами. Лейла всегда была грубоватой, но это…

— Теперь ты на самом деле покраснела, и я тоже. — Лейла со смешком обняла Аишу.

— У меня так давно не было мужчины в постели, что я и забыла, как себя вести.

— То, что происходит между мужчиной и женщиной, действительно настолько… — Аиша не могла подобрать слова, — замечательно?

Лейла вздохнула.

— С моим мужем это было именно так, хотя я знаю от других женщин, что так бывает не всегда. Но он был без ума от меня, как и я от него, и приходя ко мне по ночам, он становился горяч, как жеребец. — Её глаза засверкали от воспоминаний.

— Но он развёлся с тобой. — Аиша не могла даже вообразить, какую боль это должно было причинить Лейле.

Свет померк в глазах Лейлы.

— Я думала, что он любит меня, и, возможно, он любил. Немного. — Она сделала беспомощный жест. — Но недостаточно. Брак — это вопрос собственности (а моя семья бедна, помнишь?) и вопрос детей, и поэтому, когда я не смогла дать мужу ребёнка, он развёлся со мной и взял другую жену. — Она задумчиво вздохнула. — Она принесла ему землю и дала сыновей, поэтому он, вероятно, и с нею горяч в постели, как жеребец.

Аиша покачала головой. После пятнадцати лет любви и доверия — вот награда Лейлы. Выкинули вон, бросили на милость этого слизняка Омара.

Вот что случается, когда вручаешь заботы о себе мужчине. Это случилось с мамой, это произошло с Лейлой. Аиша никогда не повторит ту же ошибку. Никогда.

— Ты часто думаешь о нём? — спросила Аиша.

Лейла покачала головой:

— Нет, просто… Иногда я просыпаюсь ночью, беспокойно, словно в горячке, и я скучаю… по жеребцу в моей постели.

Она посмотрела на Аишу и хихикнула:

— Посмотри на своё лицо! Тебя потрясло, что старуха говорит о таких вещах. Давай заканчивать с выпечкой. Утро проходит.

— Тридцать пять лет — это ещё не старуха, — сказала Аиша.

— Это не имеет значения, ведь я живу воспоминаниями, — вздохнула Лейла. — Я буду спать в одиночестве всю жизнь, ведь Аллах сделал меня бесплодной, а кто возьмёт в жёны бесплодную женщину? Но ты, Аиша, ты хочешь жить, скрываясь, под видом мальчишки.

Она позволила Аише осознать сказанное, и потом продолжила:

— Это не будущее, дорогое дитя, это пожизненная тюрьма.

Она была права, и Аиша это знала.

Лейла разложила кружки теста на листах для выпечки.

— Сними крышку, чтобы я увидела, довольно ли горяча печь. — Она взяла небольшой кувшин с водой и веточкой травы. Аиша сняла крышку духовки. Из печки хлынул жар.

Лейла плеснула воду вместе с травой на каменное основание печи. Вода зашипела.

— Отлично, — заявила она. — Передай мне противни.

Аиша передала противни с хлебами Лейле, которая ловко сунула их на место длинной деревянной лопатой, и затем опустила крышку.

— Напомни мне про время, — сказала Лейла. Её лицо покраснело от жара. Она начала протирать стол. — Твой отец хотел бы этого для своей единственной оставшейся в живых дочери.

Аиша поморщилась:

— Мой отец оставил меня ни с чем.

Даже хуже. Он оставил её мишенью для злых людей.

— Если бы тебе не было предначертано ехать в Англию, у тебя не появилась бы эта возможность. Кроме того, кровь есть кровь: у тебя имеются обязательства перед матерью твоего отца.

— А что, если они узнают?

— Пфф! — легкомысленно махнула Лейла рукой. — Как они узнают? Они находятся в Англии, на другой стороне мира.

— Здесь были и те, кто знал. Англичане, которые сейчас в Англии.

Люди, которые не проявили никакого милосердия, никакой доброты к девятилетнему ребёнку.

— Когда они узнают, тогда и будешь беспокоиться, — сказала Лейла. — Если твоя бабушка не знала, откуда кто-то другой сможет узнать? Нет, ты должна ехать в Англию.

— А как же ты и Али?

Лейла фыркнула.

— Глупый ребёнок, ты уже забыла, кто о вас заботится? Я вдруг стала старухой, которая не может позаботиться о своей семье? Не беспокойся обо мне и Али. У нас всё будет хорошо, вот увидишь. Так, думаю, хлеб уже готов. — Она бросила Аише полотенце для защиты рук от жара и взяла плоскую деревянную лопату.

Аиша принесла низкие корзины из тростника, в которых они держали хлеб, и следующие пару часов они сосредоточенно пекли хлеб и продавали его через деревянный люк в стене, выходящей на улицу. Утренняя партия всегда продавалась быстро: люди не могли противостоять разносившемуся в воздухе восхитительному аромату.

Когда весь хлеб был продан и половина выручки надёжна скрыта в тайнике за кирпичами, Лейла сделала им кофе из особого запаса Омара.

Они уселись на заднем дворе, потягивая насыщенный, дымящийся напиток, и разделили последний, свежий, горячий каравай хлеба, что Лейла всегда сохраняла для них. Сегодня она в качестве особого угощения намазала его мёдом.

Аиша потягивала кофе и слизывала с пальцев мёд. Горячий хлеб, мёд и кофе были её самым любимым блюдом в мире, но сегодня кофе казался слишком горьким, хлеб — безвкусным, а мёд — просто липким.

Лейла не понимала. Для неё выбор был прост: быть богатым или быть голодным, заботься о бабушке, а остальное само уладится.

Но Аиша уже жила во лжи, и это было трудно, труднее, чем думала Лейла. Она не задумываясь обманывала чужих. Но когда ты начинаешь узнавать людей ближе, дружить с ними, привязываешься к ним, лгать становится… труднее.

А когда — если — они привязываются к тебе, это становится… больно.

В этой жизни только Лейла и Али знали, что она женщина. Омар понятия не имел. Даже Али сначала не знал. По-детски искренний, он принял её обман за чистую монету. Но она знала, что он почувствовал себя преданным, когда впервые узнал, что она женщина.

В Англии будет ещё хуже. Лгать бабушке, позволить старой леди привязаться к себе… Обманом добыть хлеб — это одно, и совсем другое — украсть любовь, предназначенную для другого, воскресить надежду, построенную на лжи.

Поехать в Англию и начать новую жизнь — это было то, о чём она мечтала. Но если цена — снова жить жизнью, полной лжи? Возможно, это не тюрьма, но занесённый над головой топор.

Единственный способ избежать обмана — рассказать англичанину всю правду. Но это отдаст её в его власть, и она просто не может — не смеет — сделать это.

— Мне кажется, ты волнуешься, цыплёнок, — заметила Лейла.

— Не хочу ехать с ним. Я ему не доверяю.

— Он пытался что-то с тобой сделать? — резко спросила Лейла.

Аиша задумалась. Она чувствовала его возбуждение… Он мог бы взять её, если бы захотел, и хотя она боролась бы до последнего вздоха, но…

— Нет, — сказала она. — Он отнёсся ко мне с уважением. Но в конце концов, с внучкой леди Клив… он должен был.

Повисло короткое молчание, потом она добавила:

— Но я не хочу туда возвращаться.

— Вижу, — сказала Лейла. — А как же Али?

Внутри Аиши всё сжалось от чувства вины.

— Ты не могла бы пойти сама?

Лейла пожала плечами.

— Я постараюсь, конечно, ты же знаешь, но если он хочет именно тебя, это не поможет. Как ты думаешь, он упрям? Или его можно убедить?

Упрям? Более чем, подумала Аиша. Поддаётся убеждению, как сфинкс. И его так же легко понять.

Она задумчиво потягивала горький напиток. У неё не было выбора. Она чувствовала ответственность за Али.

— Я пойду. — Она выпила остатки кофе, поколебалась, затем перевернула чашку на блюдце вверх дном. Потом передала Лейле. — Скажи мне.

Лейла рассматривала узоры из кофейной гущи в чашке. Конечно, это всё ерунда, думала Аиша. Она не суеверна, получила образование, христианка. Тем не менее, было бы полезно знать, на всякий случай…

Лейла нахмурилась.

— Здесь много всего происходит, много… противоречий. В твою жизнь войдёт могущественная сила, и ты… — она замолчала.

— Что?

Лейла небрежно пожала плечами и отставила чашку.

— Пока не ясно. Кофе иногда ведёт себя непонятно.

Аиша не верила ни единому слову:

— Скажи мне.

Лейла вздохнула и снова взяла чашку:

— Впереди тебя ждёт трудный — и мучительный — выбор. Я вижу опасность. Вижу страдание. Ты разрываешься на части, перед тобой множество запутанных путей. Ты не знаешь, какой выбрать, и тобой овладеет чувство страха и потери.

Аиша поморщилась. Ничего нового. Она уже сбита с толку и не знает, что делать.

Лейла продолжала:

— Существует мужчина и вопрос доверия. Слушай своё сердце и следуй ему, даже когда кажется, что оно разбивается.

Её сердце? Все инстинкты твердили ей держаться как можно дальше от Рейфа Рэмси.

Этот человек был опасен. Во всех смыслах.

Но там был Али. Она втянула его в это, и она же должна вытащить его. Лейла называет Аишу дочерью своего сердца. Если это так, то Али — маленький брат сердца Аиши.

Следуй за сердцем? Она поняла сообщение. Спасай Али.

Это был просчитанный риск, говорил себе Рейф уже в десятый раз. Освободить её, начать устанавливать доверие. Он был человеком слова. Он сказал, что не тронет Али, и она увидит, что это правда — если вернётся. Но если она привязана к мальчику — а он был в этом уверен — она не оставит его здесь. И вернётся.

Насколько он мог судить об её характере.

Вот он, камень преткновения. Он понимал мужчин, но женщины — это совсем другое дело.

Что, чёрт возьми, она хотела сказать: Алисия мертва, здесь только Аиша?

Образчик хитрой женской логики, предположил он. Как же! Алисия Клив мертва, хотя её собственное лицо смотрит на неё с рисунка Аларика Стрэттона.

Рейф знал, что лучше не пытаться распутать эту нить рассуждений: если она хочет зваться Аишей, он согласен. Он назвал бы её царицей Савской, будь он уверен, что это заставит её отправиться с ним в Англию без суеты и беспокойства.

Но если это дело потребует суеты и беспокойства, что ж, он и на это согласен. Рейф не постесняется притащить её в Англию брыкающейся и вопящей. И без сомнения, царапающейся и кусающейся, добавил он про себя, осторожно касаясь места на шее, где она поцарапала его прошлой ночью. Всё ещё немного жгло. Такие царапины обычно оставляют кошки.

Его камердинер, Хиггинс, сегодня утром разглядывал эти отметины с поджатыми губами, слишком хорошо обученный, чтобы открыто выказать неодобрение. Он брил Рейфа очень осторожно, обходя длинные царапины, а потом наложил одну из своих специальных мазей, бормоча, что в восточном климате не стоит запускать раны.

Рейф спустился вниз. Али, чисто умытый, сидел за обеденным столом, набивая живот тостами, бараньими сосисками и яичницей. Хиггинс, которого Рейф назначил следить за мальчиком, сидел рядом с ним, пытаясь, насколько Рейф мог судить, научить Али английскому поведению за столом. Он не одобрял приказ Рейфа накрыть мальчику завтрак в столовой. Такой ребёнок, учитывая его поведение, должен быть счастлив поесть в буфетной.

При виде входящего Рейфа Хиггинс встал.

Али поднял голову и дружелюбно помахал Рейфу вилкой, явно не желая отказываться от завтрака.

Хиггинс вздохнул и потянув за воротник, поставил мальчика на ноги.

— Скажи: «Доброе утро, сэр», — велел он и показал, как надо при этом сделать почтительный поклон.

Али, схватив в руку сосиску, словно его в любую минуту могли утащить от стола, проглотил гигантский кусок тоста с яйцом и со счастливой ухмылкой сказал Рейфу:

— Добутросэр, сезаааам откройся. — Он поразительно точно воспроизвел поклон Хиггинса, выглядевший в его исполнении издевательски, а затем продолжил опустошать свою тарелку со всей возможной скоростью.

Рейф не смог сдержать смешок. Маленький нахал.

— Благодарю, Хиггинс. Sabaah el Kheer[Sabaah el Kheer (араб.) — Доброе утро], — сказал он Али.

Глаза Али расширились. Он ответил потоком быстрой арабской речи.

Рейф поднял руку.

— Помедленнее, — попросил он. — Я знаю всего несколько слов. — Он наполнил тарелку яичницей и сосисками из стоявших на буфете блюд. Было странно видеть ряд накрытых крышками блюд, выставленных на буфете, словно в Англии, но этот дом последние несколько лет сдавали в аренду англичанам, и слуги прошли соответствующую подготовку. И нет сомнений, если бы это было не так, Хиггинс бы обо всём позаботился. Этот человек знал, как всё должно быть сделано. Хиггинс был больше, чем камердинером.

Рейф откусил кусок сосиски и ощутил на языке вспышку экзотического вкуса, не имеющего ничего общего со вкусом английских сосисок. Эта сосиска была из баранины, а не из свинины. Очень пряная и душистая, с запахом трав, больше похожа на колбасу, которую он ел в Португалии и Испании. Восхитительно.

Важно было то, что несмотря ни на что, он нашёл мисс Клив. Живой и здоровой. И не в гареме.

Что за дьявол заставил его отпустить её?

Если она не вернётся сегодня утром, сам он вернётся к исходной точке.

Из кухни появился слуга со свежим кофе и наполнил чашку Рейфа.

— Хиггинс, не присылала ли мисс Клив сообщение?

— Не могу знать, сэр. Я следил за этим молодым дикарём.

— Вытирай рот салфеткой, мальчик, не рукавом, — подсказал Хиггинс Али, подавая ему чистую салфетку.

Али сразу же сунул её в карман.

В прихожей звякнул дверной звонок.

Рейф осушил чашку кофе. Отлично, всё же он её не потерял.

— Откройте, пожалуйста, дверь, Хиггинс. Это мисс Клив.

Рейф поднялся, когда его гостья вошла, подозрительно оглядываясь, всем своим видом являя образ оборванного уличного мальчишки, готового к бегству. Её взгляд метнулся прямо к Али, проверить, что он жив и, по-видимому, невредим, затем задержался на каждом углу комнаты, прежде чем вернуться к Рейфу.

Неужели она боялась, что он прячет полдюжины здоровенных приспешников, готовых наброситься на неё? Её настороженность снова зажгла в нём пламя гнева: бог знает, что пережила девушка с тех пор, как умер её отец. Рейф вспомнил её портрет в тринадцать лет: он оставлял впечатление застенчивого и уязвимого юного создания.

Сейчас, спустя шесть лет, в ней не было ни капли доверчивости.

Он взял её за руку:

— Мисс Клив, счастлив, что вы смогли снова присоединиться к нам.

«Интересно, — подумал Рейф, — её лицо ещё грязнее, чем прошлой ночью».

Она отдёрнула руку и спрятала её за спину:

— Не зовите меня так. Я говорила вам, что ничего не знаю об Алисии Клив. Я Аиша.

Она подошла к Али и быстро заговорила с ним по-арабски.

Рейф выдвинул стул и усадил её рядом с мальчиком. Она села с отсутствующим видом, сосредоточившись на ответах Али. Утреннее солнце освещало её кожу. Рейф воспользовался возможностью рассмотреть девушку поближе.

Как он и думал, она старательно нанесла на лицо грязь. Вдоль подбородка втёрла немного золы, создав впечатление потемневшей от намечающейся щетины кожи. Мисс Клив была настоящим художником, пусть и измазанным грязью.

— Да? — она кинула на него острый взгляд через плечо. Зелёные глаза, окаймлённые густыми тёмными ресницами предупреждающе сверкнули. Было очевидно, что мисс Клив не любит, когда мужчина стоит слишком близко.

Он уже собирался отступить на шаг, когда заметил с другой стороны подбородка тёмное пятно.

— Давайте-ка посмотрим на это, — сказал он и нежно взял в руки её подбородок. Аиша попыталась вырваться.

— Спокойно, — успокаивающе произнёс он. — Я только хочу посмотреть на рану, которую нанёс вам прошлым вечером. — Рейф повернул её к свету и ясно увидел отпечаток своего кулака, темнеющий под художественным слоем пыли.

— Мне очень жаль, — проговорил он, отпуская девушку. — Если бы я знал, что вы женщина…

— Мне не больно, — быстро сказала она и отвернулась.

Рейф знаком приказал слуге принести свежий кофе, и когда тот поспешил выполнить приказание, положил на тарелку яйца, тост и сосиски и поставил перед ней.

Аиша подняла голову.

— Что это?

— Завтрак. — Рейф видел, что она собирается спорить.

— Но…

— Я всегда кормлю гостей, а поскольку вы присоединились к нам во время завтрака… — объяснял он, усаживаясь.

Она нахмурилась, взглянув на тарелку.

— Благодарю, но я уже ела.

Голос звучал неуверенно. Лучше будет не давить — если он попытается, она наверняка откажется.

Он пожал плечами.

— Что я могу сказать? Я должен проявить гостеприимство. Несколько кусочков, и условности будут соблюдены. А, а вот и кофе. — Рейф перевёл внимание на кофе и съел ещё сосиску, чтобы показать бесполезность дальнейших возражений. Или не только для этого. Он любил английские сосиски, но эти — острые — были превосходны. Он не смотрел на неё.

Аиша уставилась на тарелку. Две толстые сосиски, тёплые и толстые. И божественно пахнут. Когда в последний раз она ела мясо? И яйца, сливочные и золотистые, пахнущие маслом и немного — сыром.

Но как только ты принимаешь пищу от мужчины, это делает тебя обязанной…

— Разве ты не хочешь есть? — спросил Али.

Она взглянула на его пустую тарелку.

— Сколько таких ты съел? — она коснулась вилкой сосиски.

— Четыре, — гордо ответил Али. — Они называются lemsausages и это самая вкусная штука, которую я пробовал в жизни. Если я съем ещё одну, думаю, я лопну. Но я сунул две в карман на потом, и если ты не хочешь есть эти, я бы мог…

— Нет, — поспешно прервала она его, взглянув на высокого мужчину на другом конце стола. Он ел, демонстративно не обращая на них внимания. — Это дурные манеры — красть еду, если хозяин угощает.

Али расстроился.

— Я должен их вернуть?

Она заколебалась.

— Я никогда не ел таких вкусных вещей, Эш, — зашептал он. — Но я бы не хотел обижать Рамзеса, когда он так хорошо обошёлся со мной, так что если ты говоришь, что я должен их вернуть…

— Хорошо обошёлся с тобой? — взорвалась она. Англичанин поднял голову, и она сразу же понизила голос, хотя знала, что он не сможет их понять. — Он похитил тебя и связал.

Али пожал плечами:

— Я пытался его обокрасть. Он мог бы передать меня людям паши, но не сделал этого.

— Да, но…

— Он даже не бил меня, Эш. А ещё посадил за свой стол и разделил со мной собственный завтрак. Лучшая еда в моей жизни. Попробуй и увидишь.

Соблазнительные ароматы дразнили её, рот наполнился слюной. Аиша взглянула на тарелку с едой, затем на англичанина. Казалось, его отвлекло что-то на его стороне стола, так что она отрезала маленький кусочек сосиски и положила в рот.

Она таяла во рту. Невероятно вкусно. Раз начав, она не могла остановиться.

— Я же говорил, — шептал Али, пока она молча расправлялась с одной, а затем и с другой сосиской. — Lemsausages.

Она съела и яичницу, затем тост, и запила кофе с молоком — в европейском стиле. Божественно.

— Видишь, у него отличная еда, и сам он хороший, — сказал Али, когда она закончила. — Я знаю, ты мне не веришь, но он действительно рассказал мне сказку вчера вечером.

Она промокнула губы салфеткой.

— Откуда ты знаешь, что он говорил? Ты не знаешь английского, а он не говорит по-арабски.

— Я знаю, что я знаю, — сказал Али, упрямо вздёрнув маленький острый подбородок. Ей был хорошо знаком этот жест. — И он мне нравится.

Аиша нахмурилась.

— По поводу ванны вчера вечером. Что случилось? — Али обычно сопротивлялся ванне.

— Это была большая жестяная ванна, горячая вода была мне по самые уши, а мыло пахло так, словно его можно есть. — Он скорчил гримасу. — Но на вкус оно оказалось не таким приятным.

— Он не сделал тебе больно? Может, угрожал тебе?

— Кто, Хиггинс? Нет. Он просто ткнул пальцем сначала в меня, а потом в ванну, и уставился на меня, опустив свой длинный нос — он похож на верблюда — пока я не влез в воду. — Али пожал плечами. — Потом он забрал мою одежду и дал мне ночную рубашку, а на утро одежда оказалась чистой. Видишь?

Аиша закатила глаза. После всех мучений, которые ей и Лейле приходилось терпеть, чтобы помыть маленького негодника, оказывается, кому-то всего и нужно, что показать на ванну и смотреть, опустив длинный нос.

— Тебя никто не обидел?

— Нет, сначала я испугался, но они хорошо со мной обходились, Эш. — Он кинул на неё опасливый взгляд, словно она могла всё испортить своей грубостью.

Аиша взглянула на англичанина, сидевшего на другом конце длинного стола, и увидела, что тот изучает её.

Она отвернулась, но через мгновение снова взглянула на него. Тот всё ещё смотрел на неё. Почему?

Может, на лице остались следы яичницы? Руки чесались проверить. Аиша скрестила их на груди. Её не волнует, даже если лицо всё в яичнице. Ей хотелось выглядеть как можно более непривлекательно, а еда на лице смотрится ужасно. Так что если дело действительно в яичнице… оно к лучшему, сказала она себе.

Просто эти голубые глаза смотрели на неё так… что лишали мужества. Словно ласка.

Аиша, почувствовав, что к щёкам прилило тепло, вздёрнула подбородок и посмотрела на него. Совсем не ласково.

Рейф улыбнулся, сложил салфетку и поднялся со словами:

— А теперь, когда вы закончили завтракать, мисс Клив, предлагаю в гостиной обсудить ваше будущее. — Он позвонил в колокольчик.

Неожиданно она почувствовала, как пища в желудке превратилась в камень.

— А как же Али? — спросила она. — Я вернулась, отпустите его.

— Али останется, — сухо сказал англичанин.

— Но Лейла будет волноваться — его не было всю ночь.

Рейф задумался.

— Хорошо. Хиггинс, — обратился он к появившемуся у двери человеку. — Отвези мальчика домой. Возьми с собой переводчика и убеди эту Лейлу, что мисс Аиша в безопасности. Этого достаточно? — добавил он, поворачиваясь к Аише.

Она кивнула, почувствовав облегчение от того, что Али больше не заложник, и добавила, обратившись к мальчику:

— Скажи Лейле, что со мной всё в порядке, пусть не волнуется.

Али кивнул, и, дружески помахав рукой англичанину, повернулся к Хиггинсу, по-видимому, не волнуясь о судьбе Аиши.

— Я присоединюсь к вам в гостиной через минуту, мисс Клив, — сказал англичанин. — Идите вперёд. Мне нужно сказать пару слов Хиггинсу.