Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

Джим Хоукинс – «новый писатель», но не обычный. Он впервые напечатался в журнале «New Worlds» сорок один год назад, а затем ни разу не публиковался до 2010 года, когда два его рассказа появились в «Interzone». Перерыв на четыре с лишним десятка лет, кажется, не уменьшил ни талант, ни мастерство автора, которые он и демонстрирует в этом ярко написанном и крепко сбитом тексте. В нем рассказывается о том, как живое творчество вытесняется или, по крайней мере, активно и навязчиво «дополняется» искусственными средствами. Или вытеснить его все-таки невозможно?

НАТУРА. ГРЕЦИЯ – ПАЛЕОКАСТРИЦА – ДЕНЬ

Высоко на скалах Корфу, в Белла Виста, Амбер Холидей лежит на безупречном животе и посматривает на бассейн. Краем глаза она замечает фотографа. Она знает, что снимает тот вовсе не захватывающие дух виды береговой линии Палеокастрицы. Его не интересует крыша монастыря, не волнует инкрустированный серебром иконостас внутри, не впечатляет прекрасное бирюзово-голубое Ионическое море, нежно ласкающее пещеры в толщах песчаника далеко внизу. Все, что ему нужно, – чтобы она расстегнула верх бикини и скользнула в воду. Быстро окунулась, вынырнула с напряженными сосками и встала рядом с бассейном, блестящая, словно новорожденная Афина, залитая золотым светом солнца, которое все быстрее склоняется на западе к бескрайнему морю.

Папарацци! Всю жизнь ее окружают папарацци, словно мухи – дохлую собаку. Может быть, теперь, когда он получил хороший ракурс ее сисек, он заползет обратно под тот жалкий камень, где обретается, а ее оставит в покое. Хотя вряд ли.

Понимая, что это бесполезно, Амбер вытаскивает из сумки мобильный, где на быстром наборе Дейв Маршан, студийный босс по связям с общественностью.

– Все, чего мне хотелось, – десять дней покоя! – кричит она в трубку. – Я тут всего сорок восемь часов, а на мои сиськи уже наставлен объектив!

– Это не я, Джулия. Честно, не я.

– Дерьмовая ложь. Избавь меня от этого скота! И не называй меня Джулией.

Маршан вздыхает.

– Джулия… Я тебе уже говорил. Папарацци появляются вместе с работой. На самом деле папарацци – это и есть работа.

Амбер Холидей, также известная как Джулия Симпсон, швыряет телефон в сумку и оглядывается. Фотографа и след простыл.

НАТУРА. ГРЕЦИЯ – ТРАССА ПАЛЕОКАСТРИЦЫ – 21:05 ПО ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ БРИТАНИИ

Трасса от Белла Виста до гавани крутая, узкая, извилистая, с резкими спусками в десятки метров и слепыми поворотами, зазор между охристой дорожной разметкой и низким ограждением совсем маленький. Багги для езды по песку хрупкие – всего лишь открытая трубчатая рама да двигатель на больших колесах. Взятая напрокат машина Амбер ярко-желтая, ее развевающийся на ветру легкий шелковый топ – цвета морской волны. Амбер похожа на экзотического попугая в клетке.

У Амбер нет никаких шансов заметить быстро догоняющий багги черный «Мерседес», пока не становится поздно. Удар прижимает ее к спинке сиденья. Она слишком сильно дергает руль и уводит машину вправо прямо к обрыву. Амбер возвращает багги назад, но и тут хватает через край. Ее швыряет далеко влево, она рикошетит от скалы, закладывает вираж и пробивает ограждение.

Запертые в клетке птицы не летают далеко – если только со злости не забывают пристегнуть ремень безопасности. Словно ныряльщик, прыгающий с двухсот метров, Амбер Холидей по идеальной дуге устремляется из клетки. Руки раскинуты, будто в мольбе о крыльях, безупречная кожа, защищенная кремом от загара, отражает алые отблески заходящего солнца. Прекрасное точеное лицо обладательницы «Оскара» переворачивается в вечернем воздухе, и богиня миллиона таблоидов, бесчисленных сайтов, бессчетных блогов и бесконечных эротических снов подростков ударяется о террасу многоквартирного дома, разбивается и превращается в нечто похожее на распластанного на рашпере цыпленка в соусе из красного вина.

НАТУРА. ГРЕЦИИ – УЛИЦА ГОРОДА КОРФУ – НОЧЬ

Лейтенант полиции Спирос Кукуладес прогуливается по темным и угрюмым, почти венецианским, переулкам города Корфу. С ним его жена Мария, и он старается, чтобы ювелирные и меховые магазины не попадали в фокус ее внимания. Они направляются к любимой таверне Спироса. К ним подбегает констебль Александров Фотос и, задыхаясь, останавливается. Мария отводит взгляд. Спирос замирает как вкопанный и спрашивает:

– Что, Алексы?

Александрос глубоко вздыхает:

– Сегодня вечером женщина упала с обрыва над Палеокастрицей. Она мертва.

– И?

Мария оборачивается, останавливает на констебле не допускающий компромиссов взгляд черных глаз и произносит:

– Мой муж сегодня не дежурит.

Александрос скорее предпочел бы в одних трусах столкнуться с бунтующей толпой, чем бросать вызов Марии Кукуладес, но он вытягивается в струну и отвечает боссу:

– Майор Панагакос отправил меня найти вас. Ваш мобильный выключен. Погибшая женщина – туристка, и майор велел мне со всем уважением просить вас включить телефон и немедленно перезвонить ему.

Спирос отступает в тень, его мобильный загорается. Мария фыркает, оглядывает Александроса с головы до ног:

– Ты ведь сын Деметрии?

Да.

– Говорила же ей не пускать сыновей в полицию. Ты честолюбив? Хочешь сделать карьеру?

– Да, мадам.

– Тогда в будущем жди сердитую жену и голодные воскресные вечера. Чем так важна мертвая туристка? Они каждый день с обрывов падают.

Взгляд Марии и ее полуулыбка вызывают странное беспокойство. В них и хищник, преследующий добычу, и эротический вызов. В тени пятисотлетней улицы Спирос, отвернувшись к стене, тихо разговаривает по мобильному.

– Дело в том, – отвечает Александрос, – что она может оказаться знаменитостью.

НАТУРА/ИНТЕРЬЕР. СТУДИЯ «ПАЙНВУД» – 19:00 ПО ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ БРИТАНИИ

Ранее.

В Греции девять часов вечера, а в Англии только семь. Прекрасный июльский день. Пушистые белые облака и тихо тающие следы самолетов в небе ловят нежный свет и, улыбаясь, смотрят на переполненные террасы открытых пабов и радость детей в парке, когда те взлетают на качелях все выше и выше. Грачи ловят червяков между деревьями. Гнус и плодовые мошки кружат среди ветвей и, сбиваясь в эскадрильи, замышляют атаку на озерца вина и пива на столах внизу. Из всех возможных прелестей лета нет ничего более совершенного, чем теплый июльский вечер в Англии.

Но всего этого не видно изнутри огромного, уродливого, темного, хорошо охраняемого и герметично запертого ангара – центра управления «Флешворк Продакшен». Ушли в прошлое старые павильоны звукозаписи. Исчезли осветительные установки, прожекторы, операторские краны и тележки для грима. Никаких пузырьков шампанского, никаких звезд на дверях уборных. Как писал Элиот в «Бесплодной земле»: «Исчезли нимфы».

Внутрь здания никогда не проникнет солнечный свет, если того не потребует сценарий, но и после он – всего лишь искусная подделка.

Мы – КАМЕРА, она проходит сквозь пустынный омут холодного галогенового освещения, мимо армированного сталью блока, который вмещает четыре тысячи девяносто шесть кластеров объединенных компьютеров, каждый на тысячу двадцать четыре сверхпроводящих квантовых ядра. Кольца обернутых фольгой прозрачных труб гелиевого охлаждения змеятся на крыше здания прической Медузы и удерживают в повиновении кубиты. Гудят линии подстанции. И никакого птичьего пения.

КАМЕРА продолжает двигаться сквозь сумрак – мимо административного блока, тихого и темного этим воскресным вечером, – к студиям. В сумраке рядами тянутся тридцать две сферы, свисающие на пуповине кабелей и шнуров с хладагентами. Диаметр каждой сферы – двадцать четыре метра, и все они обернуты золотой фольгой – без особой на то причины, только чтобы впечатлить инвесторов. Экватор сфер охватывает светящееся цветное кольцо. Черное означает «пусто». Синее – «техническое обслуживание». Зеленое – «подключено к сети». Оранжевое – «репетиция». Красное значит «запись», и никто не может ее прерывать.

Семь студий работают. Во второй Шарон Лайтли режиссирует сорок шестую сцену с Амбер Холидей. В пятой Дон Фэрчайлд режиссирует шестую сцену с Амбер Холидей и Тарквином Белоффым. В шестой Рейчел Палмер режиссирует девяносто седьмую сцену с Амбер Холидей и Тарквином Белоффым. В одиннадцатой Грег Уэлски делает то же самое с пятнадцатой сценой с Энджел Арджен и Тарквином Белоффым. У всех этих студий оранжевый статус.

Только одна светится красным.

КАМЕРА замедляет движение по длинному темному коридору, поворачивается к девятнадцатой студии, и…

ИНТЕРЬЕР. «ПАЙНВУД» – ДЕВЯТНАДЦАТАЯ СТУДИЯ – 19:00

Джек Роджерс словно плывет в режиссерском кресле посреди закрытой сферы. Он висит высоко над тем, что выглядит улицей Лондона. Изогнутые стены студии будто не существуют. Джек видит высотки и поток машин. Видит легкий снег, падающий справа. В мигании светофоров и автобусных фар его хлопья превращаются в яркие конусы.

Роджерс вытягивает руку и медленно опускает раскрытую ладонь. Точка съемки снижается. Роджерс – камера. Он смотрит для нас. Он летит над улицей, и то, что увидит режиссер, увидим и мы.

Мы опускаемся, пока не оказываемся у станции метро «Оксфордская площадь». Мимо летят снежинки. Толпы людей всех народов Земли с трудом передвигаются в давке. Шум машин, крики и саундтрек – «Адажио для струнных» Самуэля Барбера.

И вот она. Амбер Холидей выходит из метро и накидывает отороченный мехом капюшон пальто. Она ежится, поворачивается и начинает пробиваться сквозь толпу на восток, к Сохо.

Джек произносит:

– Следуй за ней. Держи ее в правом сегменте, – и камера сдвигается вместе с женщиной.

Джек говорит:

– Медленный наезд.

Объектив приближается к бездонным голубым глазам. Женщина улыбается. Широко. И тут же улыбка кривится и превращается в оскал. Из носа течет. Глаза зажмуриваются от боли. Амбер падает на пол. Она не двигается.

Джек кричит:

– Снято!

Все замирает. Толпа, шум, автобусы, такси и музыка просто останавливаются.

ИНТЕРЬЕР. «ПАЙНВУД» – ШЕСТАЯ СТУДИЯ – 19:00

У Рэйчел Палмер длинные темные кудрявые волосы, ярко-голубые глаза и жизненная позиция «Не шути со мной». Сейчас у Рэйчел Палмер сложности с актерами.

Тарквин Белофф невозможно красив. Его увеличенные на компьютере грудные мышцы видны в расстегнутом вороте рубашки, и при взгляде на них кажется, что он способен разнести высотку ударом руки.

– Я согласен с Амбер, – говорит Белофф. – Это очень плохая строчка.

Его речь – тщательно составленная смесь русского и бостонского акцентов с интонациями ведущих Би-би-си.

– Тарквин, – отвечает Рэйчел, – я ценю твое мнение, но вообще-то я разговариваю с Амбер, поэтому сделай перерыв.

Где-то в компьютерном чреве Тарквина пользовательский интерфейс машины состояний начинает бесконечный цикл на текущем узловом событии, и актер затыкается. При этом в кластере его сущности продолжают выполняться тысячи других задач, направленных на изучение и анализ книг, картин, музыки и интернет-порно для поиска более глубокой имитации человечности.

Очень терпеливо Рэйчел произносит:

– Хорошо, Амбер. Так что за проблема с этой строчкой?

– Я не могу сказать: «Не надо. Ты можешь меня трахать, но не целовать. Я не готова к поцелуям… пока». – Амбер задействует свою новую фишку – загадочную улыбку. – Это противоречит профилю моего персонажа. Поцелуи – ранняя стадия, а траханье идет позже.

Рэйчел откидывается в режиссерском кресле и на мгновение задумывается.

– Дело в том, Амбер, – говорит она, – что это верно для твоих унаследованных характеристик. Видимо, Джулия любит немного пофлиртовать, прежде чем ей захочется открыться. Я тоже. Но у нас тут актерская игра, не забывай, и тебе нужно подогнать параметры и значимость данных, чтобы допустить, что так чувствует твой персонаж – Алиса. И это слегка отличает ее и от Джулии, и от меня. Возможно, нежность поцелуя для нее ценнее, чем прикосновения и физическая чувственность. Возможно, она хочет, чтобы нежность была целью, а не средством. Просто поразмышляй над этим.

Амбер задумывается на семь микросекунд и отвечает:

– Хорошо, я сделала такое наслоение и думаю, у меня получится, но я не уверена насчет интонации. Она агрессивная, или соблазнительная, или обиженная, или смущенная, или спокойная, или язвительная?..

– Мне не нужен весь список, – прерывает ее Рэйчел. – Просто обнови Алису, и мы попробуем. Тарквин, возвращайся.

Машина состояний Тарквина получает уведомление и выходит из цикла. Застывшие черты лица начинают двигаться. У актера появляется дыхание. Он моргает. Его губы чисты и влажны.

– С самого начала, – говорит Рэйчел.

Тарквин берет Амбер на руки и тянется к ней губами. Она отворачивается и произносит:

– Не надо. Ты можешь меня трахать, но не целовать. Я не готова к поцелуям… пока.

Рэйчел довольна:

– Неплохо, дорогие. Совсем неплохо. Достаточно эффектно и трогательно. Только одно, Амбер…

– Да?

– Перестань улыбаться.

Улыбка Амбер кривится и превращается в оскал. Из носа течет. Глаза зажмуриваются от боли. Амбер падает на пол. Она не двигается.

Секунду спустя Тарквин входит в ступор, и его изображение исчезает в помехах.

МОНТАЖ. ИНТЕРЬЕР. СТУДИЯ «ПАЙНВУД» – ВЕЧЕР

Начинает завывать сирена. Снаружи диспетчерской мигают красные аварийные лампы.

Рэйчел, Джек и другие режиссеры спускаются по длинному мрачному коридору от своих капсул к диспетчерской. Джек идет впереди, набирает код на охранной панели и первым проходит через тяжелую дверь.

– Что, черт возьми, тут творится? – кричит он.

Старший менеджер группы технического сопровождения Сунил Гупта опирается на плечи двух консольных операторов. Сенсорные панели перед ними похожи на рождественские елки, мигающие красными значками.

НАТУРА. УКРАИНА – КИЕВ – ВЕЧЕР

Очень теплая летняя ночь в Киеве. Множество людей сидит на террасах кафе и баров. Луна отражается в ряби на поверхности Днепра. Темная фигура тихо плывет вниз по течению, медленно вращаясь в потоке. Тарквин Белофф, он же Александр Бондаренко, словно бы не пострадал. На нем нет ран, никаких заметных повреждений. Красивое лицо всплывает и снова опускается в залитые лунным светом волны. Единственная проблема в том, что его легкие полны воды и он мертв.

ИНТЕРЬЕР. ГРЕЦИЯ – КОРФУ – ПОЛИЦЕЙСКАЯ МАШИНА – НОЧЬ

Останки Джулии Симпсон, также известной как Амбер Холидей, упакованы и отправлены в морг. Спирос и Александрос едут обратно в город по темным, опасным, извилистым дорогам, которые тянутся между кипарисов и оливковых рощ. Звонит мобильный Спироса. Он несколько секунд слушает голос в трубке и делает жест Александросу. Тот выполняет рискованный поворот и давит на газ.

НАТУРА. ГРЕЦИЯ – КОРФУ – АГИОС-СТЕФАНОС – НОЧЬ

Агиос-Стефанос. – это не пьяный молодежный ад южного Кавоса. И не район типичной английской рыбы с жареной картошкой вроде северного Сидари. Некогда крошечный рыбацкий порт деревни Авлиот, расположенной высоко в окрестных холмах, сейчас превратился в современные жилые кварталы, таверны и бары. Здесь нет дискотек. Полный чувства собственного достоинства дремотный Агиос-Стефанос вызвал бы ненависть всех, кто не достиг двадцатилетия.

Пляж – длинный полумесяц золотого песка и мягко ласкающее берег Ионическое море. Путешественники знают это место как Сан-Стефанос. Считается, что его переименовали для турпакетов компании «Томсон», чтобы ее представители не отправляли клиентов в один из двух других Агиос-Сте- фаносов на острове.

Александрос въезжает в центр деревни и паркуется у «Маленького принца» – таверны с комнатами, сдающимися внаем. На террасе ресторана царит оживление. Когда Михалис (Майк) приносит шипящий стейк к столикам рядом с дорогой, мелькают вспышки фотоаппаратов. Поднос брызжет жиром и исходит паром, на мужчине пластиковый фартук. Михалис ненавидит подавать шипящий стейк, но сегодня это специальное блюдо.

Спирос и Александрос выходят из машины и направляются к ресторану. В это время свет немного приглушается, и другой Спирос – местный официант – вместе с еще одним Спиросом, тоже официантом, начинают танцевать сиртаки в проходе между столами. Корфу наводнен мужчинами, которых назвали Спиросами в честь покровителя острова святого Спиридона. Танцующие покачивают ногами вперед-назад. Соприкасаются пятками и носками. Приседают, кружатся и поднимаются, их руки широко раскинуты.

Димитрис, владелец заведения, распыляет на пол жидкость для барбекю и поджигает ее. Мерцают синие и оранжевые всполохи, Спирос и Спирос танцуют в огне, щелкают фотоаппараты.

Полицейские наблюдают за всем этим у обочины, а когда танцы заканчиваются, огибая столы, входят в таверну. Димитрис жестами зовет их за собой и ведет через жилую часть, а затем вверх по лестнице, на этаж с бассейном и номерами.

Комната 101 в конце коридора. Знак «Осторожно, скользкий пол» преграждает путь. Джо, бармен, стоит на карауле у двери. Он бледен.

Димитрис передает Спиросу универсальный ключ, и они скрываются внутри.

ИНТЕРЬЕР. ГРЕЦИЯ – КОРФУ – АГИОС-СТЕФАНОС – НОМЕР 101 – НОЧЬ

Энджел Аржент, она же Одри Тернер, лежит на полу лицом вниз. На ней черное бикини. Пустая бутылка снотворного и полупустая – «Метаксы» стоят бок о бок на столе. Темно-каштановые волосы рассыпаны вокруг головы женщины, словно густая тень.

Спирос выдыхает: «Skata!» – что примерно переводится как «Вот дерьмо!» – и поворачивается к Димитрису:

– Как ее нашли?

– Сегодня день выезда. Постояльцы с ночных рейсов могут получить отсрочку до вечера. А сюда по ошибке вошла горничная, чтобы подготовить комнату. Кстати, гостья отдыхала тут не одна. Сегодня утром у них случилась небольшая ссора.

– И как его звали?

– Не его, а ее. Джулия Симпсон.

Александрос и Спирос обмениваются одним из взглядов, бытующих среди полицейских, в которых мелькают невысказанные «ночь» и «долгая».

– Алекси, – говорит Спирос, – включай рацию и вызывай криминалистов, пусть приедут как можно быстрее. И принеси из машины оградительную ленту. Димитри, будь добр, никого сюда не пускай и поставь жариться два шипящих стейка!

ИНТЕРЬЕР. «ПАЙНВУД» – ЗАЛ ДЛЯ ПЕРЕГОВОРОВ – НОЧЬ

Сунил Гупта заканчивает доклад перед собранием режиссеров, продюсеров, исполнительных продюсеров и, самое главное, перед Линн Сонгберд – владелицей студии, актеров, персонала, компании «Флешворкс», одного или двух частных самолетов и домов в Лос-Анджелесе, Глазго, Лондоне, Париже и Бангалоре. Сунил напуган. Линн взрывная. Линн бьет боксерскую грушу голыми ногами просто ради тренировки. Ей нужны хорошие новости, но их нет.

– Итак, к сути, – нервно говорит Сунил. – С разницей в несколько минут мы потеряли квантовую связь с мозгом пяти основных актеров.

– Береги голову! – использует Линн шотландское выражение, означающее «сохраняй спокойствие». – Как это могло случиться?

Сунил указывает на диаграмму на электронной доске:

– Можно сделать два вывода: либо сегодня изменились законы физики, либо эти люди мертвы.

Джек в углу заканчивает говорить по смартфону. Он входит в свет проектора:

– Я снова позвонил на номер Энджел. Мне ответил полицейский из Корфу. Амбер слетела с утеса. Энджел схлопотала передоз.

– И? – уточняет Линн.

– Не многовато ли мозгов потеряно за считаные минуты? Похоже, на нас напали.

Долгая пауза. Голубые глаза Линн оглядывают комнату.

– Все, кроме Джека, Сунила, Рэйчел, Джейсона, могут идти домой. Держите телефоны включенными и будьте готовы выехать куда угодно в кратчайший срок. Спасибо.

Когда комната пустеет, Линн жестом приглашает оставшихся присаживаться и наливает себе кофе из фляги, стоящей рядом с доской. Никто не произносит ни слова. Наконец Линн сама опускается на стул и говорит:

– Ладно. Нам нужна ясность. Джек, ты главный режиссер фильма. Сколько у нас отснято?

Джеку за тридцать. У него старомодно длинные волосы и аристократический акцент воспитанника частной школы, хотя окончил он захудалое муниципальное учреждение в Болтоне.

– Если использовать кое-какие слабые дубли, то я бы сказал, что у нас около восьмидесяти процентов. Это только предположение. Придется еще убрать неудачные кадры.

Линн обращается к Рэйчел, которая числится вторым режиссером:

– Рэйчел, ты согласна?

Та кивает.

– Итак, – продолжает Линн, – мой первый вопрос: сможем ли мы закончить фильм? У нас полно информации об актерах на компьютерах. Так, Сунил?

Сунил ненавидит это. Он избегает зрительного контакта с другими людьми.

– Да, у нас ее полно, – тихо отвечает он.

Линн подходит и смотрит ему прямо в глаза.

– Твой голос звучит не слишком уверенно, – говорит она. – Почему у нас не получится закончить фильм с теми персоналиями, которые есть сейчас?

– Возможно, получится, – отвечает Сунил.

– И насколько осуществимо это «возможно»?

Сунил складывает большой и указательный пальцы, обозначая крайнюю малость.

Линн отступает и шумно выдыхает.

– Я такая глупая. Мы тратим два миллиарда евро на самую совершенную систему кинопроизводства из когда-либо существовавших. Мы получаем «Оскары», как бонусы для клиентов в супермаркете. Мы нанимаем красавцев с нулевым талантом, вытряхиваем их мозги, а потом я забываю, что они люди. Что они могут умереть. Мы не защитили их. Засранцы мы.

Ее голубые глаза неожиданно увлажняются. Смартфон Джека гудит, и тот проводит пальцем по экрану.

– Еще двое, – сообщает он. – Они убирают всех.

Линн вскакивает и пинком отправляет стул через всю комнату.

– Черт подери! – кричит она. – Это долбаная война! Джек, Рэйчел, посмотрите, сможем ли мы спасти фильм. Сунил, собирай своих техников.

Сунил, обхватив голову, не отрывает взгляд от серого ковра.

– Хорошо, – говорит он, – но у нас может быть еще одна проблема.

Линн поднимает сломанный стул, очень осторожно ставит его и произносит:

– Сейчас именно тот момент, когда мне нужно знать все. Так чего же я не знаю?

НАТУРА. АЭРОПОРТ ЛУТОН – НОЧЬ

Готовый к вылету «Лирджет-85» стоит на площадке в западном конце взлетно-посадочной полосы, рядом с белыми ограничительными метками, дрожа от вибрации «Боинга-737», направляющегося в Прагу. Винты «Боинга» раскручиваются для взлета, он катится по полосе, бортовые огни ярко вспыхивают, самолет отрывается от земли.

Свет в кабине «Лирджета» неярок, но все же позволяет разглядеть Линн и ее личного помощника Джейсона, потягивающих кофе. После шумного радиообмена с диспетчерской вышкой самолет приходит в движение, поворачивает на длинную ленту черного асфальта, разгоняется, поднимается в воздух и летит на юг над Германией и Альпами, над итальянским побережьем, мимо Венеции и Бриндизи – к Корфу.

ИНТЕРЬЕР/НАТУРА. «ЛИРДЖЕТ» – КОРФУ – ПРИЗЕМЛЕНИЕ

Линн спит, когда самолет опускается с одиннадцати тысяч метров до полутора и следует по курсу вдоль Адриатики к греческим островам. Слева экипаж может рассмотреть скалистый берег Албании. Джейсон с кофе и фруктовым соком будит Линн. Оранжевые огни рассвета вспыхивают над верхушками гор.

Дэнни Эдвардс, глава службы безопасности, спит мало. Он сидит сразу за пилотами и настраивает высокотехнологичную и, возможно, незаконную сеть спутниковых систем студии. Он отпивает травяной чай, который ненавидит. Его рука зудит от никотинового пластыря. На голове у него наушники с микрофоном, и он перезванивает тем, кто оказал ему несколько услуг, щедро разбрасывая евро туда и сюда. Рядом сидит Сунил и следит за необычным оборудованием в грузовом отсеке.

Пилоты «Лирджета» перебрасываются парой слов с вышкой в аэропорту «Иоаннис Каподистрия», выпускают шасси, открывают закрылки и снижаются до четырехсот пятидесяти метров. Самолет трясет: его сносит ветром на западном побережье Корфу, тем самым, который привел героев «Одиссеи» домой. Слева темно-зеленые горы острова. Справа – Ионическое море глубиной почти в пять тысяч метров. Они пролетают мимо Агиос-Стефаноса, где умерла Энджел, затем мимо Арилласа, Агиос-Гиоргиоса и Палеокастрицы, где умерла Амбер. Пляжи все еще в тени. Боги спят, даже Коркира – прекрасная нимфа, которую Посейдон похитил и взял в жены. Она и дала свое имя острову Керкира.

Самолет поворачивает левее и делает над холмами заход на взлетно-посадочную полосу – прибрежную косу, тянущуюся по морю. Он пролетает мимо беленой церкви на небольшом острове, касается земли и прерывает предрассветный покой гулом обратной тяги.

ИНТЕРЬЕР. КОРФУ – МОРГ – ДЕНЬ

За свою карьеру в полиции Спирос видел множество внезапных смертей, но до сих пор ненавидит вскрытия. Ненавидит горький обжигающий запах костяных пил, цифровые весы, органы. Ненавидит, когда спокойно удаляют внутренности и расчленяют того, кто прежде смеялся и любил. Спирос потеет.

Морг в новой бело-синей больнице Контокали, расположенной к северу от центра города, самый современный. Искромсанное обнаженное тело Амбер лежит на столе из нержавеющей стали, на соседнем – темноволосая красотка Энджел. Впрочем, со снятым скальпом она уже выглядит не так привлекательно. Спирос счастлив, что он за стеклом, в комнате наблюдения, а не в интимной близости с телесными жидкостями. Он становится еще счастливее, когда звонит мобильный и глава префектуры приказывает прекратить вскрытие. Но радоваться приходится недолго.

– Это крайне необычно, – отчетливо произносит патологоанатом в микрофон. – Пахименинкс[116] ярко-синий.

Она только что трепанировала череп Энджел. Оболочка мозга хорошо видна.

Спирос врывается в комнату.

– Stamata! – велит он, – Стоп. Заморозьте тела и ждите инструкций. И не задавайте вопросов. Политика!

БЫСТРАЯ ПЕРЕМОТКА на тридцать минут вперед. Спирос, Селина Мариатос – действующий патологоанатом, старший инспектор и Линн со своей командой сидят в переговорной и пьют холодный лимонный чай из торгового автомата. Спирос жадно допивает свой, сминает банку и очень точным броском отправляет ее в мусорную корзину.

– Так что? – требовательно спрашивает он. – Мы ведем расследование. И не допустим вмешательства.

– Это последнее, чего бы мы хотели, мистер Кукуладес, – говорит Линн. – Мы думаем, что сможем помочь. Мы точно знаем, что сможем. Дело в том, что принимать меры нужно незамедлительно. У нас самое большее несколько часов.

– Тогда быстрее переходите к сути. Как следователь я решаю, помогаете вы или… что-то еще.

Линн встает и подходит к окну.

– То, что я вам скажу, – произносит она, – крайне конфиденциально.

Спирос смеется.

– У меня две мертвые кинозвезды. Детали следствия станут известны всему миру. Есть что сказать – говорите. Не вам решать, что тут конфиденциально. Ясно?

Он не вздрагивает, когда Линн оборачивается и широко распахнутыми голубыми глазами смотрит в его карие. Он привык к жестким женщинам. На одной из них он женат.

– У вас две мертвые кинозвезды. У нас пять. Это не случайность, офицер. Это заговор и убийство. Нам нужна ваша помощь, и, поверьте мне, вам нужна наша.

Дэнни смотрит на смартфон.

– Сейчас уже шесть актеров, – говорит он. – Мы можем продолжить?

БЫСТРАЯ ПЕРЕМОТКА еще на двадцать минут. В зал морга вкатывают оборудование из «Лирджета», а у Сунила и Селины идет настоящий праздник «ботаников». Им обоим по тридцать лет, их кожа почти одинакового оливкового оттенка, и оба они хорошо выглядят в умеренно приглушенном свете. Их обширные знания отрезают обоих от человечества. Селина бросает пластиковый комбинезон Сунилу. Тот его надевает и произносит:

– Вам следует быть со мной помягче. Я не привык к телам.

Она тычет его в грудь:

– Одно из них у вас самого есть.

– Но его может стошнить.

– Думаете, меня беспокоит рвота? Если вас стошнит, я соберу ее и расскажу, что вы ели на обед три дня назад. А теперь… почему мозг Энджел синий?

– Увидите.

Сунил открывает переносные алюминиевые боксы и монтирует по обе стороны от стола и по всей комнате нечто похожее на шестнадцать маленьких спутниковых антенн на подставках. Через переходник он подключает британский штепсель силового кабеля от тяжелой консоли управления к континентальной электросети. Верхняя панель консоли матово-черная, но, когда щелкает переключатель, она начинает светиться густым ультрамарином, светлеет и тянется вверх, создавая полупрозрачный сорокасантиметровый бледно-голубой куб.

– Вы согласились, – уточняет Сунил, – что видеозапись остается конфиденциальной.

– Она должна быть доступна для следствия. Таков закон.

– Селина, – говорит Сунил, – я поделюсь с вами всем. В мире нет ничего подобного. Но никому не под силу управлять всем происходящим с уликами. О многом я пока не могу вам рассказать. Но обещаю, мы будем сотрудничать и поделимся тем, что, возможно, не войдет в финальный отчет. Никакой лжи, просто некоторые вещи останутся без объяснений. Договорились?

– Я приму решение позже, – отвечает Селина.

Ассистент одно за другим привозит на каталке тела и кладет их на столы для вскрытия. Он расстегивает мешки и извлекает оттуда трупы. Сунил чувствует, как лицо заливает краска. Его сердце бьется очень быстро. Тело Амбер – это катастрофа. Сломана каждая кость. Женщина стала до странности мала ростом, ее сплющило от удара об землю. Череп раскололся по диагонали от левого уха до правой стороны нижней челюсти. Большей части мозга нет. То, что осталось, обесцвечено – слабые намеки на зеленый и бирюзовый среди розового и серого.

Селина приобнимает Сунила.

– Это моя область, – произносит она. – Теперь беритесь за свою – и почувствуете себя лучше. Мы работаем ради них. Не знаю, где они – на пути к загробной жизни или вернулись в ничто, но мы выясним правду об их последних секундах. Сейчас я начну запись.

Она жестом велит ассистенту покинуть комнату и нажимает кнопку записи на пульте управления.

– Продолжение расследования смерти Джулии Джейн Симпсон, британской подданной, найденной мертвой в Палеокастрице. Дальше я буду говорить на английском и греческом в интересах присутствующего доктора Сунила Гупты.

ИНТЕРЬЕР. САЛОН АВТОМОБИЛЯ – КОРФУ – ДЕНЬ

Спирос и Дэнни Эдвардс достигли молчаливого соглашения. Спирос едет со скоростью сто двенадцать километров в час по серпантину, но штаны Дэнни остаются совершенно сухими, даже когда полицейский резко бьет по тормозам «БМВ», чтобы избежать массового убийства коз, которые бродят по асфальтовой полосе.

– Не под запись. Согласен? – спрашивает Спирос у Дэнни, размякшего от то возникающих, то пропадающих перегрузок.

Дэнни соглашается.

– В любой день турист может слететь с утеса, – продолжает Спирос. – В любой день у кого-то случается передозировка. Каникулы бывают эмоциональными. Мы установили, что Амбер и Энджел – используем их публичные имена – были любовницами. За завтраком у них вышел спор. Амбер уехала в Палео одна и упала с обрыва. Энджел приняла слишком большую дозу, как это часто случается у любовников, когда они ссорятся. Неужели я ошибусь, предположив простое объяснение?

– Нет, – отвечает Дэнни. – Но если шесть человек, которые работают на нас, умирают один за другим в течение нескольких часов, неужели я ошибусь, предположив, что перед нами убийство?

– По-моему, ты не бывший военный. И не бывший полицейский. Твой стиль почти наверняка говорит о том, что ты работал на секретную службу. Вероятно, МИ 5. Мои инстинкты врут?

– Нет.

Дорога к «Золотому лису», расположенному высоко над Палеокастрицей, оцеплена. Патрульный отодвигает знак «Проезд запрещен», и Спирос медленно приближается к точке, где трасса отмечена следами горелой резины. Рядом с камерой на штативе, прислонившись к скале у края утеса, курит оператор. Он быстро тушит сигарету, когда замечает выходящих из машины Спироса и Дэнни. Дэнни начинает расхаживать по дороге – поднимается метров на двадцать, затем еще примерно на тридцать, спускается обратно, заслоняет глаза от июльского солнца, палящего высоко над морем. Спирос ничего не говорит. Он делает знак оператору, тот вынимает пачку сигарет «Карелия» и протягивает ее Спиросу. Дым свивается в воздухе кольцами, а Дэнни все ходит и ходит. Он светловолосый, и его кожа быстро краснеет под жарким солнцем. Наконец он возвращается к Спиросу.

– Она была осторожным, боязливым водителем. И ехала медленно – максимум сорок километров в час. Добралась до поворота, резко затормозила, вывернула влево, ударилась о скалу, отрикошетила и потеряла управление. Она выжимала тормоз, пока ее несло к краю утеса. И она вылетела.

Оператор кивает и произносит:

– Ne!

Это значит «Да».

Спирос предостерегающе поднимает руку:

– Тс-с. Я хочу услышать выводы мистера Эдвардса.

– Можно мне сигарету? – спрашивает Дэнни.

Оператор бросает ему пачку, а следом зажигалку. Дэнни глубоко заглядывается.

– Две недели, – говорит он. – Две жалкие чертовы недели без сигарет, и тут такое происходит. В любом случае… мне кажется, что аварию подстроили.

Спирос ведет Дэнни вверх по дороге к «Золотому лису», где последний раз купалась Амбер.

– Все эти смерти… – говорит он. – Разумеется, мне нужно быть беспристрастным. Когда внезапно прилетают топ-менеджеры кинокомпании и начинают тратить большие деньги, я обязан предположить: им есть что скрывать. Я был на вскрытии, и патологоанатом сказала, что в мозге мертвых девочек нашли аномалии. Таким образом, альтернативная гипотеза может заключаться в том, что вы сделали с ними нечто адски неправильное.

Звонит сотовый Спироса. Он слушает несколько секунд, произносит: «Еndaxi», – и кладет трубку.

Дэнни стоит у края дороги, глядя на едва заметные следы, которые оставляют на воде маленькие лодки, лавирующие между скалистыми бухтами далеко внизу.

– Красивое место для смерти, – говорит он.

Спирос встает рядом и спрашивает:

– Неужели Клитемнестра действительно убила Агамемнона, когда он выходил из ванны? Возможно, он поскользнулся и ударился головой, хотя это было бы слишком скучно. Звучит глупо, но именно поэтому я стал полицейским. Из-за старых историй. Так или иначе, у меня есть багги для езды по песку, изученный вдоль и поперек. Сзади на левом боку у него отпечаток черной краски.

Дэнни последний раз затягивается сигаретой и давит окурок ногой.

– Итак, – говорит Спирос, – посмотрим, найдем ли мы какие-нибудь следы черной машины в таверне.

– На записях с камер наблюдения? – спрашивает Дэнни.

Спирос смеется.

ИНТЕРЬЕР. КОРФУ – МОРГ – ДЕНЬ

Селина помещает остатки мозга Амбер на стеклянную пластину в стороне от тела. Затем она срезает ткань слой за слоем и взвешивает ее. Сунил настраивает бесконечные антенны, часто сверяясь с показаниями приборов на консоли управления.

Женщина подходит и тихо произносит:

– Вы должны все объяснить под запись. Иначе я больше ничего не буду делать.

– Вы можете переехать и работать на нас, – отвечает Сунил.

– В вашей кинокомпании много возможностей для патологоанатома на полставки? Я так не думаю.

– К сожалению, на этой неделе много.

Он отходит от консоли, стараясь не смотреть в сторону тел и срезанных пластинок мозгового вещества.

– Ладно. Предыстория. Кино – единственное искусство, которое полностью зависит от технологий. В этом и его сила, и его проклятие. Когда телевидение набрало обороты, люди ушли из кинотеатров. А большие студии тесно связаны и с их владельцами, и с прокатчиками. И те и другие хотят, чтобы зрители вернулись. Хотят продавать билеты и попкорн. Вот почему в начале века так активно продвигали ЗD.

Эта технология не так уж хороша. Тем, кто не носит очки, они не нравятся, а те, кто носит, не любят надевать еще одни поверх собственных. Так или иначе, десять процентов людей вообще не способны увидеть эффект ЗD. И все же это была бомба, новейшая разработка.

Мы небольшая компания. Нам не нравится быть на побегушках у какого- нибудь надутого индюка, болтающего у бассейна в Малибу. Особенно это не нравится Линн. Ее предки были такими жуткими, что римляне построили десятиметровую стену, чтобы сдержать их. Итак, переходя к сути, мы вложили деньги – ну, она вложила – в технологии. Мы вырвались далеко вперед, и теперь благодаря нам вы можете получить в собственной гостиной больше впечатлений, чем когда-либо получали в кино.

Селина расхаживает по комнате.

– И какое отношение это имеет к бедным мертвым женщинам? – спрашивает она.

– Мы научились напрямую стимулировать мозг аудитории. Зритель может проживать происходящее в фильме, осязать это, испытывать те же чувства, что и персонажи. И создаем мы такой эффект, заимствуя мозг наших актеров – с полного их согласия. Вживляем им кое-каких безвредных наноботов и другое подобное оборудование, что создает своего рода квантовую запутанность. Некоторые мозговые центры актеров мы используем без их ведома.

– Откуда вы знаете, что это безвредно? – требовательно спрашивает патологоанатом.

– Проводились испытания на животных и на людях – никаких последствий.

– И поэтому мозг стал синим?

– Вероятно. После воздействия воздуха.

– Сунил, пока я вам поверю, но судебному следователю, возможно, потребуются доказательства.

– Хорошо. А сейчас нам нельзя тянуть слишком долго.

Селина жестом показывает на оборудование:

– Объясните.

Сунил нажимает несколько кнопок на консоли. Свет в полупрозрачном кубе мерцает.

– Я пытаюсь снова создать запутанность в наноботах, – говорит он. – И записываю данные с них для отчета.

Неожиданно в кубе появляется модель отделов мозга. Сунил щелкает переключателем, и некоторые области помечаются красным и оранжевым.

– Визуальные центры разрушены. Наночастицы хранят в буфере кратковременную информацию – примерно десять секунд – до потери запутанности. Мне кажется, у нас есть что-то связное в верхней височной доле. Слуховая обработка. Это может занять время.

– Сколько?

– Около часа.

– Кофе? – предлагает Селина.

ИНТЕРЬЕР. КОРФУ – УПРАВЛЕНИЕ ПОЛИЦИИ – ДЕНЬ

Судебный следователь – тучный шестидесятилетний сын рыбака из Корфу – в свое время боролся против власти кучки богатых семей, которые сотни лет контролировали большую часть острова. Паньотис никого не боится, даже Линн. Он оглядывает собравшихся в конференц-зале: Димитриса, Линн, Дэнни, Джека, Сунила, Селину и разных детективов, потягивающих воду и ждущих его слов.

– Это греческое дело. Понимаю, погибли две британские подданные, но это не значит, что кинокомпания может участвовать в следствии. Лейтенант Кукуладес, объяснитесь, пожалуйста.

Спирос хочет оказаться в каком-нибудь другом месте.

– Я согласен с вами, – произносит он, – но эти молодые женщины были необычайно знамениты. – Он листает лежащую на столе стопку таблоидов с заголовками вроде «Спокойной ночи, Ангел» и «Эмбер летела к своей смерти». – У кинокомпании есть информация, которая может быть полезной для расследования, и по крайней мере на данный момент я считаю, мы должны выслушать то, что они скажут.

Паньотис опирается подбородком на кулак и смотрит на Линн.

– Излагайте, – велит он.

Сможет ли мощь Глазго переглядеть мощь опасных черных глаз следователя? Женщина вздыхает и начинает говорить:

– Несколько наших ключевых актеров умерли один за другим. Двое могут быть совпадением, сэр, но пять или шесть? Я думаю, что нет. – Впервые за последние тридцать лет она использует слово «сэр». – Надеюсь, вы согласитесь, что есть неопровержимые доказательства заговора. Мы тесно сотрудничаем с властями нескольких стран, чтобы определить источник этой смертоносной атаки. У нас есть технологии, которые могут помочь следствию, и мы предоставили их в ваше распоряжение.

– Я готов слушать, – медленно отвечает следователь, – но сомневаюсь, что суд учтет какую-либо неапробированную технологию. Доктор Мариатос также дала мне понять, что ваши секретные разработки могли оказаться причиной смерти этих людей. Доктор Мариатос абсолютно правильно с профессиональной точки зрения уступила место старшего научного сотрудника следствия двум ведущим судебным патологоанатомам из Афин. Они должны прибыть в аэропорт в течение часа.

– Наши устройства совершенно секретны! – решительно заявляет Линн.

– Это расследование возможного убийства. Я буду решать, что тут секретно. Доктор Мариатос, пожалуйста, продолжайте.

Селина становится в конце стола и в общих чертах описывает судебное исследование тел Амбер и Энджел. Данные вскрытия совпадают с обычным состоянием трупов после падения с большой высоты и передозировки снотворного. Тем не менее Селина хочет добавить к этому данные Сунила. Она официально просит судебного следователя разрешить Сунилу Гупте продемонстрировать результаты его тестов. Следователь кивает.

Сунил вставляет диск в проигрыватель блю-рей и нервно откашливается:

– Я понимаю скептицизм в отношении неапробированных технологий. То, что мы сделали сегодня, никогда не совершалось раньше. Это побочный эффект нашего взаимодействия с мозгом актеров. У нас есть звуковая запись, правда плохого качества, последних десяти секунд жизни Джулии Симпсон.

Он нажимает кнопку на пульте. Раздается звук двигателя, затем грохот удара, более громкий металлический лязг, тяжелое женское дыхание и крик. Следователь, приподняв брови, поворачивается к Спиросу.

– Мы обнаружили следы воздействия и кусочки черной краски на левой задний части багги, что совпадает с версией столкновения, – докладывает тот.

Следователь жестом разрешает Сунилу продолжать.

– У нас также есть не очень качественное видео последних нескольких секунд жизни Энджел Аржент – Одри Тернер. Чтобы показать его, мне придется использовать нашу новую технологию погружения, которую мы называем «Инифиниди». Вначале я прокручу запись на пятидесяти процентах прозрачности, а затем, пожалуй, на полной яркости.

Сунил подходит к черному ящику, стоящему на столе в центре комнаты. Мебель и люди в помещении становятся полупрозрачными. Все они словно оказываются в такой же полупрозрачной кухне номера 101 в Агиос-Стефаносе. В воздухе ощущается всепоглощающий ужас и уныние. Темная фигура стоит перед ними на фоне золотистых лучей вечернего солнца, льющихся из окна, и они чувствуют холодные капельки спрея в своих ноздрях. Голос с американским акцентом произносит: «Спокойной ночи, Ангел», – и наложенные друг на друга сцены рассыпаются, превращаясь обратно в зал полицейского управления. Следует долгая пауза, затем Сунил спрашивает:

– Мне проиграть в полную силу?

– Думаю, нет, – отвечает следователь. – Для меня и так достаточно впечатляюще. Селина Мария?

Та удивлена, что он использует имя, данное ей при крещении. Он явно обеспокоен.

– В тканях полости носа найдены возможные признаки воздействия метилового спирта. Я отправила образцы в Афины для глубокой спектроскопии. Такие вещи очень трудно установить, но, вероятно, в этом случае мог быть использован аэрозольный распылитель.

Следователь откидывается в кресле.

– Много лет назад, – говорит он, – в юности, я участвовал в съемках фильма о Джеймсе Бонде «Только для твоих глаз» – тут, на Керкире. Я был привлекательным – нет, очень привлекательным – молодым человеком, проходившим по улице в небольшом эпизоде, в котором появлялся Роджер Мур. Мы повторяли съемку много раз. Однажды я посмотрел в камеру, чего мне говорили никогда не делать, и на меня наорали. Освещение все время поправляли, а мы стояли вокруг и ждали. Задействовали сотни людей. Я рассказываю это, поскольку, даже будучи молодым человеком, понял: когда видишь что-то в кино – это всего лишь тщательно проработанная картинка. То, что вы показали мне, может быть правдой. А может быть и ложью. Все ваше ремесло – обман. Я полагаюсь на своих полицейских и врачей. Тела не будут похоронены или репатриированы, пока я не разрешу.

– А кремированы? – спрашивает Линн.

– В Греции не кремируют, – отвечает следователь. – Мы живем в надежде на воскрешение.

Он встает. Следом поднимаются все остальные. Он выходит. Пауза, за ней ослепительная вспышка. В дверях, словно появляющийся на сцене демон из пантомимы, возникает Александрос. Он очень красив, этот Александрос. Ясный день снаружи разрывает оглушительный раскатистый звук, глубокий гулкий грохот грома сотрясает окна. Небо мгновенно меняется от синего до аспидно-серого цвета, и огромные капли дождя водопадом обрушиваются на стекла. На островах Ионического моря нечасто бывает морось – или солнечный свет, или ливень. Герольдом Зевса, бога грома, Александрос подходит к Спиросу и шепчет что-то ему на ухо. Линн смотрит на молодого мужчину. Ее к нему тянет.

– Прошу меня простить, – произносит Спирос и вместе с Александросом покидает комнату.

– Последние новости? – спрашивает Линн у Дэнни.

Все время переговоров у того на коленях лежал блокнот.

– Мы получили данные из некоторых тел. Добиться сотрудничества с Киевом не удалось. Мы потеряли Тарквина в прекрасно работающем, построенном русскими крематории.

ИНТЕРЬЕР. КОРФУ – ОФИС ПОЛИЦЕЙСКОГО УПРАВЛЕНИЯ – ДЕНЬ

Александрос раскладывает полдюжины фотографий на столе Спироса. – У меня есть все снимки, которые я только смог добыть у туристов, ездивших в тот день на автобусах в Палео.

У края бассейна «Золотого лиса» припадает к земле худой рыжеволосый мужчина. К его. лицу прижата цифровая зеркальная камера «Кэнон». Амбер Холидей стоит у бассейна, стряхивая капли воды с идеального тела. Мелькают фотографии: туристы вылезают из автобуса, дурачатся в объектив, а на заднем плане – черный внедорожник; в окне таверны едва заметная Амбер забирается в багги, а худой человек с намеком на рыжину идет по автомобильной парковке.

– Мы пробили номер. Машина взята напрокат в гавани. Он заплатил наличными. Судя по расписанию, вероятно, сошел с парома из Бриндизи. Мы проверяем записи с камер в гавани.

– Машина?

– Никаких следов.

Спирос берет фотографию человека с «Кэноном» и выходит.

ИНТЕРЬЕР. КОРФУ – КОРИДОР ПОЛИЦЕЙСКОГО УПРАВЛЕНИЯ – ДЕНЬ

Спирос наливает стакан воды из кулера и передает Дэнни. Наполняет еще один для себя, а затем вынимает из внутреннего кармана пиджака снимок фотографа.

– Я тебе этого не показывал, – говорит он. – Есть идеи?

Дэнни рассматривает фото, отдает обратно Спиросу и отвечает:

– Никогда раньше его не видел. Можно мне копию?

Спирос, подумав, кивает.

ИНТЕРЬЕР. КОРФУ – ГОРОДСКАЯ ТАВЕРНА – НОЧЬ

Принарядившаяся Селина наклоняется через стол к Сунилу. Она не красавица. У нее крупный нос и густые черные брови, но ее лицо обрамляет волна кудрявых темно-каштановых волос. Мужчина и женщина только что расправились с дольмадой, порцией мелкой рыбы, зелеными бобами в томатном и чесночном соусах и кучей отбивных из баранины на гриле.

– Где ты родился? – спрашивает она.

Сунил смеется.

– Кройдон. Это пригород на юге Лондона. Не в Бомбее. Lipame.

– Хорошая попытка, – хвалит она. – Немного грустно, если твое первое греческое слово – «извините». Давай все-таки произнесем его правильно. Оно звучит не совсем так, как ты сказал. Lее-РАН-тау! Попробуй!

Когда она проговаривает средний слог, ее губы широко раскрываются. Официант приносит еще один кувшин вина и ставит его на стол. Сунил повторяет слово за Селиной. Несколько раз.

– У меня маленький домик, – рассказывает Селина. – На холмах, в сторону Темплони. Там довольно прохладно ночью.

Она хихикает.

– У меня три козы и шесть цыплят, и я не могу как следует о них позаботиться. Овощи у меня гибнут. Каждый год строю на них большие планы, а к июлю все мертво. Такая вот моя жизнь. На работе стараюсь сохранить ее людям, а домой приду – солнце изжарило мои перцы до смерти. Козы меня презирают. Ты когда-нибудь держал коз?

Сунил признается, что, хотя в Кройдоне вполне могут водиться огромные стада коз, он никогда с ними не сталкивался.

– Козы очень умны, – продолжает Селина. – Овцы – их просто ешь. А про коз ты знаешь, что у них есть разум. Они смешные. И умеют выживать. Ты должен познакомиться с моими козами.

Сунил кладет руку на стол. Она накрывает его ладонь своей.

– Мне бы очень хотелось познакомиться с твоими козами, – говорит он.

Селина кивает и кричит официанту:

– То logoriasmo, рагаkolo![117]

Сунил оставляет на столе аккуратную стопку евро, и в этот момент в таверну входит Джек.

Режиссеры появляются в двух воплощениях: очарование или тирания. Джек само очарование.

– Селина, – произносит он, – сегодня вы выглядите потрясающе. Сунил, самолет улетает через два часа. Извините, что испортил вечеринку.

Сунил замечает, как взгляд женщины грустнеет, а плечи опускаются.

– Извини, Джек, это невозможно, – отвечает он. – Мы проводим тестирование трупов на параметрическое векторное выравнивание. Оно будет длиться примерно до одиннадцати часов завтрашнего утра. Если его прервать, то данные перепутаются.

– Линн не обрадуется, – замечает Джек.

– Завтра пришли самолет обратно. Упакованное оборудование будет в аэропорту, и мы сможем отправиться в два часа дня.

Джек на несколько секунд задумывается и кивает.

– Ладно, это твое шоу. Но расходы на рейс оплачиваешь ты, а не я. Спокойной ночи, Селина.

Он выходит.

Карие глаза женщины внимательно смотрят на Сунила.

– Что такое тестирование на параметрическое векторное выравнивание? – спрашивает она.

– Не имею ни малейшего понятия, – говорит он. – Думаю, нам придется задать этот вопрос козам.

ИНТЕРЬЕР. «ПАЙНВУД» – ДЕНЬ

Линн и Дэнни сидят в офисе службы охраны и рассматривают фотографию рыжеволосого мужчины с «Кэноном».

– Спирос отправил снимки в Интерпол, – говорит Дэнни. – Там ничего не добьются, но у меня есть друзья, которые могут копнуть поглубже. Типа на фото обычно зовут Эдриан Копп, но у него еще с десяток паспортов. Фрилансер. Бывший агент ЦРУ.

Дэнни поворачивается на стуле.

– Мы взломали все что могли, но пока не поняли, кто это с нами проделал. И до сих пор не нашли этого Коппа, не говоря уже об остальных.

– Каких остальных?

– Их должно быть по крайней мере четверо или пятеро. Время смерти, Линн. За час никто не сможет добраться из Корфу в Киев. Пока это наша единственная зацепка.

ИНТЕРЬЕР. СТУДИЯ «ЮНИВЕРСА» – ЛОС-АНДЖЕЛЕС – ДЕНЬ

Человек, который иногда называет себя Эдрианом Коппом, сидит, закинув ноги на соседний стул. На нем обрезанные джинсы и белая майка с синим логотипом техасского университета.

– Это стопроцентный выигрыш, – говорит он. – Стоит своего бонуса, я думаю. Им понадобится как минимум шесть месяцев, может, даже год на возвращение к прежним позициям. Они никуда не денутся, но вы будете впереди.

Лысый мужчина, сидящий за огромным столом, кивает и улыбается.

ИНТЕРЬЕР. «ПАЙНВУД» – ДЕНЬ

В вычислительном центре ставят один на другой алюминиевые контейнеры. Переносные устройства выкладывают на рабочую панель и толстыми кабелями подключают к центральной базе данных. Сунил стоит за спинами парней из своей технической команды. Джек – за ним. На экранах заполняются шкалы: это перемещаются петабайты данных.

Появляется Линн.

– Сработает? – спрашивает она.

Сунил достает из кармана монету в пятьдесят пенсов, подбрасывает в воздух, ловит тыльной стороной ладони и смотрит на результат.

– Возможно, – отвечает он.

– Ведь если не сработает, – добавляет Линн, – мы в глубоком дерьме.

БЫСТРАЯ ПЕРЕМОТКА на два часа вперед. Индикатор выполнения достиг ста процентов. Вентиляторы в процессорах переносных устройств переходят на холостой ход, и в зале становится тише. Сунил разминает затекшую спину и тихо говорит своей команде:

– Это весь наш материал. Перемещайте его в симулятор очень аккуратно, по одному актеру за раз. Начните с Амбер – с ней у нас хуже всего.

То, что было плотью, то, что ело, дышало, читало книги и занималось любовью, теперь превратилось в набор совмещенных электронных облаков. Возможно, так оно всегда и было. Золотистые волосы – цифры. Голубые глаза – массивы частот цветового спектра. Страх и привязанность – проценты вероятности. Теперь компьютеры будут пытаться исполнять роль исполнителей ролей.

ИНТЕРЬЕР. «ПАЙНВУД» – ТРЕТЬЯ СТУДИЯ – ДЕНЬ

Джек летит. Он – камера. Амбер идет по улице, вокруг ее волос вьются снежинки. Линн сидит рядом с Джеком в люльке. Они не улыбаются. Все выглядит очень вяло, Амбер утратила что-то неуловимое. Сунил со своей командой поправляют настройки, но по большей части только ухудшают ситуацию.

Они пробуют сцену с симулякром каждого из мертвых актеров. Ничего не получается. Они видят блестящую демонстрацию технологии и холодную, недостоверную игру. На этот раз нимфы действительно исчезли.

– Итак, – говорит Линн, – у нас три четверти фильма, закончить который надежды нет. Потрясающе! Есть идеи?

– Только одна, – отвечает Джек. – Вызовите сценаристов. Я собрал вместе удачные кадры. Может, удастся вокруг этого завернуть интригу.

– А что мы будем делать с актерами?

– Наберем новых.

Линн вздыхает:

– Понадобится пять месяцев, чтобы задействовать другие мозги. У нас нет этих пяти месяцев. Деньги уйдут. Мы должны предпринять нечто… радикальное.

ИНТЕРЬЕР. «ПАЙНВУД» – СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ – ДЕНЬ

У Дэнни и в самом деле есть друзья. В мире не существует киностудии, не оснащенной камерами слежения. А во Владивостоке есть крутая команда из бывших экспертов советской космической отрасли с чудесной программой повышения качества изображения, с первоклассными навыками хакерства и большой любовью к долларам.

Дэнни смотрит видео из темного угла лос-анджелесской студии «Юниверса», где расположена техническая зона. На записи останавливается белый фургон с привязанной на крыше лестницей, и из него выходит рыжеволосый мужчина. У лица мужчины появляется красный круг, и видео замедляется примерно до одного кадра в две секунды. Смутное изображение внутри круга становится четче. Сомнений не остается. Эдриан Копп вносит сумку с инструментами в здание, и дверь за ним закрывается.

Дэнни выстукивает что-то на клавиатуре компьютера, одновременно соединяясь по зашифрованной телефонной линии. На другом конце отвечают сразу же.

– Деньги отправлены на твой счет… прямо сейчас. Я подожду подтверждения. (ПАУЗА.) Приятно иметь с тобой дело. Насколько хорош брандмауэр «Юниверсы»?

– Лучший из коммерческих, – звучит голос в трубке, – но военным не чета.

– Послушай, Владимир, мне нужно точно знать, что они делают и где их слабое место. И очень быстро. Тут гонка. Сумму я удвою немедленно.

– Договорились, – отвечает голос.

Дэнни еще раз нажимает кнопку ввода на компьютере и отправляет деньги. После паузы голос произносит:

– Двадцать четыре часа.

Лампочка индикатора соединения гаснет.

ИНТЕРЬЕР. «ПАЙНВУД» – ПРОСМОТРОВЫЙ ЗАЛ – НОЧЬ

Трое сценаристов заперты вместе с Джеком, Рэйчел еще двумя режиссерами, четырьмя линейными продюсерами и креативным консультантом. Дела идут не так уж хорошо. Стоит сценаристам подать идею, как ее тут же раскритиковывают. Креативный консультант одержима демографиксом[118].

Каждый из режиссеров испытывает серьезные приступы синдрома «я так вижу» и беспокоится о гипотетических ракурсах в гипотетических сюжетных линиях.

Мэдди Ловеридж – сценаристка пятидесяти семи лет. Она покрыла букашками буковок столько бумаги, сколько не видела целая станция изучения насекомых.

В конце концов она взрывается.

– Почему бы всем вам не свалить к черту и не дать нам делать нашу гребану ю работу?! – кричит она. – Мы написали отличный сценарий, а ваша идиотская технология вас подвела! Так не вините нас. Мы не работаем под долбаным надзором, ясно? Разве мы заваливаемся к вам в студию и указываем, что делать? Нет! Мы уступаем. Мы уходим домой и смотрим сериалы, а вам достается весь гламур, ужины в хороших ресторанах и фотографии с королевской семьей. Поэтому убирайтесь, поглядите Феллини и помечтайте, что так же хороши.

Джек кивает, режиссеры и продюсеры направляются к выходу. Креативный консультант остается на месте. Она выглядит лет примерно на четырнадцать.

– Может, я смогу помочь? – спрашивает она.

Мэдди сладко улыбается.

– Да, дорогая, конечно. Вы можете пойти и организовать нам хороший карри и ящик красного вина.

Дверь за креативным консультантом захлопывается. Пауза.

– Я перегнула палку? – спрашивает Мэдди.

– Нет, – раздается в ответ, – все было вполне сдержанно.

ИНТЕРЬЕР. ДОМ СУНИЛА – НОЧЬ

Сунил крепко спит. Звонит его мобильный. Это Селина.

– Я рада, что ты взял трубку, – говорит она. – Тела пропали. Кто-то проник в морг и украл их. Только зачем?

Ее голос звучит встревоженно.

Сунил отвечает ей тихо, стараясь успокоить. Затем он спрашивает:

– Где ты?

– А как ты думаешь? Смотрю на пустые боксы для тел.

– С тобой есть кто-нибудь?

– Нет. Полицейские вызвали меня для подтверждения. Они только что ушли.

– Селина, – произносит Сунил, – послушай. Я хочу, чтобы ты отправилась в самое оживленное место, которое только сможешь найти. Например, в отделение скорой. И позвони Спиросу. Не хочу, чтобы ты была одна. На самом деле дай мне номер Спироса. И немедленно уходи!

– Почему?

– Из-за того, что ты знаешь. Они хотят изучить наноботов, они не довели дело до конца. Уходи немедленно! Беги!

Происходит сбой, и телефон отключается. Сунил пробует снова набрать Селину и попадает на голосовую почту. Он выскакивает из постели, за несколько секунд одевается и на бегу звонит на мобильный Дэнни.

ИНТЕРЬЕР. «ПАЙНВУД» – ОТДЕЛ БЕЗОПАСНОСТИ – НОЧЬ

Дэнни живет в восьмистах метрах от студии, и, когда в здание вбегает Сунил, он уже на месте.

– Тише, тише. Паника никому не поможет. Я только что разговаривал со Спиросом. Она точно не в больнице. Никто ничего не видел.

– Район обыскивают?

– У него всего трое полицейских. В Корфу наверняка не облава.

– Что бы ты сделал на их месте? У них есть два тела, и я молюсь, чтобы у них был живой врач. Куда они поедут?

– В Италию или Албанию. От Корфу до Бриндизи больше ста пятидесяти километров. Албания ближе.

– Значит, нужен корабль.

Дэнни вздыхает:

– Не думаю, что они объявятся в аэропорту и погрузят тела на рейс компании экономкласса, а ты?

– Пойдем со мной. Ты мне нужен.

ИНТЕРЬЕР/НАТУРА. «ПАЙНВУД» – КОМПЬЮТЕРНЫЙ ЦЕНТР – НОЧЬ

Двое мужчин в оранжевых спецовках техперсонала спускаются по лестнице, приставленной к высокой стене здания, сверяют часы и уезжают.

Сунил сидит за пультом перед мониторами. Дэнни – через комнату, в отсеке управления питанием. Сунил произносит:

– Энергию на второй уровень.

Дэнни меняет настройку на панели. Слабый гул генераторов снаружи поднимается на тон.

– Когда-нибудь ты объяснишь, что делаешь? – спрашивает Дэнни.

– Третий уровень, пожалуйста. Понимаешь, крошечная часть наноботов всегда сохраняет квантовую запутанность. Там слишком много помех. Обычно мы их отфильтровываем. Я объединил все компьютеры для максимальной скорости обработки данных. Возможно, смогу что-то сделать с оставшимися наноботами. Только лишь возможно. Третий уровень, пожалуйста.

Генераторы гудят все громче. Даже если бы вы стояли рядом с зарядами «Семтекса»[119], уложенными на крыше среди труб охлаждения, и даже если бы таймеры хоть немного шумели, пока отсчитывали время до нуля, вы бы их все равно не услышали.

НАТУРА. «ПАЙНВУД» – РАССВЕТ

Как всегда, Линн приезжает очень рано. Она выключает зажигание «БМВ» и тянется к ремню безопасности. Над зданиями разгорается рассвет. Пока женщина возится с замком ремня, раздается взрыв и огромное белое облако окутывает крышу студии. Взрывная волна сотрясает и опрокидывает машину. Через стоянку течет неглубокая речка жидкого гелия. Он замерзает на крыше автомобиля хрупким панцирем и начинает медленно испаряться.

ИНТЕРЬЕР. «ПАЙНВУД» – РАССВЕТ

КАМЕРА следует за Дэнни и Сунилом. Они бегут от компьютеров к двери, через нее в коридор – выход за ними закрывается от паров гелия – и дальше, вниз по длинному проходу мимо студийных капсул к отделу безопасности. Первое, что они там видят, – монитор угловой камеры наблюдения, показывающий разрушенную крышу студии и Линн, висящую вверх тормашками в замороженном «БМВ».

БЫСТРАЯ ПЕРЕМОТКА на десять минут вперед. Линн в одеяле сидит в углу офиса Дэнни и пьет крепкий кофе. Сунил разговаривает по телефону со Спиросом:

– Спирос, есть ли у вас доступ к системе наблюдения НАТО возле Авлиота?

– Нет. Это невозможно.

– Ситуация чрезвычайная. Вы можете договориться с военными?

– А сколько месяцев у нас есть?

– Я вам перезвоню.

Мигает красная лампочка зашифрованной линии Дэнни. Тот нажимает на кнопку и слушает.

– Отлично. Об этом мы поговорим позже. Нам нужна еще одна услуга… Да, оплачиваемая… Я дам тебе нашего главного техника, и, кстати, Владимир. он не ведет переговоры о деньгах… Отлично.

Сунил берет трубку. Дэнни следит за разговором по громкой связи.

– Это Сунил. У нас крайне срочное дело.

Дэнни вздрагивает: никогда не говорите продавцу, что дело срочное.

– На севере Корфу-Керкиры, возле Авлиота, есть станция слежения НАТО. Нам необходимо широкое радиолокационное отслеживание т-диапазона на частоте сто семь и сорок три сотые гигагерц. На полученном изображении с периодичностью в пятнадцать секунд станут возникать две-три точки. Целью будет корабль, направляющийся на север, к побережью Албании. Нужны координаты в реальном времени.

После паузы низкий голос произносит:

– Передайте трубку Дэниэлу.

Дэнни отключает громкую связь и спрашивает:

– Владимир, ты можешь это сделать?.. Сколько там было миллионов?.. Подожди.

Дэнни подходит к Линн. Та перестала дрожать.

– Нужно слегка увеличить бюджет, – говорит он и складывает большие и указательные пальцы обеих рук.

– Дай еще одну чашку кофе – и получишь столько, сколько тебе надо, – отвечает она.

НАТУРА/ИНТЕРЬЕР. ПОБЕРЕЖЬЕ КОРФУ – ДЕНЬ

Маленький рыболовный траулер мягко покачивается на волнах в бухте Лиападес к югу от Палеокастрицы, у западного побережья острова. Солнце по-прежнему чуть ниже холмов, а море – все оттенки kyanos[120] от темно-синего до зеленого.

Два черных мешка для тел лежат на льду в трюме. Рядом с ними прислонили к корпусу судна Селину. Ее руки связаны за спиной, а рот заткнут хирургической марлей. Когда начинают работать двигатели, стенка корпуса сильно вибрирует.

Худой темноволосый мужчина спускается по лестнице. Он подходит к Селине, вытаскивает кляп и поит ее водой из бутылки.

– Чего вы хотите? – спрашивает Селина по-гречески.

Мужчина пожимает плечами. Она снова спрашивает на албанском. Мужчина смеется и трет друг о друга подушечки пальцев, намекая на деньги.

Траулер медленно выходит в море и поворачивает на север.

ИНТЕРЬЕР/НАТУРА. ГРЕЦИЯ – КОРФУ – СТАНЦИЯ РАДИОЛОКАЦИИ – ДЕНЬ

У двадцатидвухлетнего Теологоса почти истек срок службы. Через два часа его демобилизуют. После окончания холодной войны тут одна сплошная скука, потому что наблюдать на радарах совершенно нечего. В любом случае большая их часть Теологосу вообще не подчиняется. Дел так мало, что один из его предшественников провел несколько месяцев в военной тюрьме за то, что попросил мать посидеть за него, пока сам кутил на вечеринке в Сидари.

Теологос думает позавтракать, когда звучат шесть громких сигналов тревоги. На главном мониторе появляются сообщения на французском и английском языках: «Оранжевый уровень террористической атаки. Штаб- квартира Брюсселя берет контроль на себя. Обеспечьте безопасную работу системы резервного копирования».

На экране настроек радара отображаются сканеры, которые переключаются на частоту m-диапазона 107,43 ГГц.

ИНТЕРЬЕР. «ПАЙНВУД» – ОТДЕЛ БЕЗОПАСНОСТИ – ДЕНЬ

Изображения с радаров Перулада появляются на одном из больших мониторов. Дэнни указывает на стул перед собой. Сунил садится.

– Твоя очередь, парень, – говорит ему Дэнни.

Линн чувствует себя лучше и сердито расхаживает по комнате.

– Они диктуют условия, – горько произносит женщина. – Мы догоняющие. И мне не нравится, что эти ублюдки водят меня за нос!

Дэнни манит ее в дальний конец комнаты и очень тихо рассказывает:

– Вот полная картина. «Юниверса» не успевает с производством своих приставок цифрового телевидения «ЭМО». Первая партия, которую они получили из Китая, оказалась барахлом, да и в любом случае там были конструктивные недоработки. Они обделаются, а мы первыми выпустим товар. Но вот в чем штука: они перенесли производство в Корею. И настроены изготовить семнадцать миллионов единиц. На одном заводе. И они зависимы от заказных микросхем. Вот тут мы могли бы поспособствовать. Но вам об этом знать не надо.

Холодные голубые глаза смотрят прямо на Дэнни.

– Действуй, – говорит Линн. – И если кого-то из них убьют, пока ты там, то мне, конечно же, знать не надо, но я хочу прочесть об этом в газетах.

Сунил вскакивает и кричит:

– Засек!

На мониторе радара появляется яркая точка, которая исчезает, а затем снова вспыхивает. Рядом мигает точка чуть меньше и не такая яркая. Они медленно движутся вдоль западного побережья Корфу.

Дэнни щелчком снимает блокировку мобильного и быстрым набором вызывает Спироса.

НАТУРА/ИНТЕРЬЕР, ГРЕЦИЯ – КОРФУ – МОРЕ – ДЕНЬ

Дивное утро. Солнечные блики танцуют на крошечных барашках волн. Море ультрамаринового цвета, а белый хвост пены за рыбацким траулером сверкает радугами. На мгновение из воды выныривает дельфин и исчезает. Два небольших самолета береговой охраны появляются над холмами на востоке, раздается жужжание их двигателей. Самолеты делают крутой разворот и возвращаются к траулеру. Они на высоте примерно сто пятьдесят метров.

Капитан дает полный ход и хватается за рацию. Сначала он торопливо говорит по-албански, потом кричит. Достает пистолет, сует его за пояс шорт и бежит в трюм.

Селина молча наблюдает, как он взваливает на плечо мешок с телом и поднимается по лестнице обратно. Она не слышит всплеска за ревом двигателя. Мужчина возвращается, берет второй мешок и снова уходит. Затем появляется еще раз.

Пока мужчина режет веревку, которой Селина привязана к пиллерсу, он прижимает к ее голове пистолет.

– Вверх! – приказывает он по-гречески.

Селина пытается встать на сведенные судорогой ноги и вздрагивает от боли.

– Быстро! – кричит он, махнув в сторону лестницы.

Пленница двигается слишком медленно. Он бьет ее по лицу, из ее носа капает кровь. Похититель толчками в спину гонит Селину вверх по лестнице и выпихивает на палубу. Указывает в сторону борта. Она идет по настилу, пока не упирается бедром в поручень. Но, когда он вскидывает пистолет, раздается нарастающий стрекот вертолета, на небольшой высоте летящего от холмов к траулеру. Мужчина смотрит на него. А когда опускает взгляд, Селина уже исчезла.

Наверное, у каждого есть свой момент катарсиса – очищения, освобождения. Именно это сейчас чувствует Селина. Двигатели умолкают. Прячась под корпусом траулера, она медленно перебирает в воде ногами, чтобы сберечь кислород. Подплывает дельфин и осторожно касается ее носом. Быть может, Посейдон отправил своего посланца принести удачу, которая сейчас очень нужна.

На палубе капитан целится в вертолет из пистолета, но мужчину тотчас же прошивает пулеметная очередь.

ИНТЕРЬЕР. «ПАЙНВУД» – ДЕНЬ

Технический центр лежит в руинах. Оставшиеся без источников питания студийные капсулы мертвы. Компьютеры отключены. Пожарные залили все вокруг водой. Страховое возмещение составит миллиард фунтов.

Линн стоит рядом с Сунилом и Джеком.

– Сколько нужно времени, чтобы все опять заработало? – спрашивает она.

– В прошлый раз понадобилось два года, – отвечает Сунил, – поэтому давайте будем оптимистами и скажем, что один.

Никогда прежде они не видели ее плачущей.

– Мы сможем закончить фильм, – тихо говорит Сунил.

Линн смеется сквозь слезы, а Джек чешет затылок.

– И каким же образом? – уточняет Линн.

– Выйдем из студии и будем снимать настоящих актеров.

– Что? – Она обводит пространство рукой. – В каком ты веке? Мы можем позаимствовать мозги и сделать все что угодно. Можем за три недели снять фильм, на который раньше понадобилось бы полгода. Ради бога, ты сам все это создал! И всерьез предлагаешь вернуться к съемке реальных людей на камеру? Да он просто с ума сошел, правда. Джек?

Джек подходит к груде кабелей, пинает их носком кроссовок «Адидас».

– Я бы так и поступил, но в стране не осталось никого, способного работать со старой техникой. Камеры, освещение – все ушло.

– Здесь – может быть, – говорит Сунил, – но не везде же. Кстати, могу ли я одолжить самолет?

– Зачем?

– Я записался на прием к врачу.

ИНТЕРЬЕР. КОРЕЯ – ЗАВОД ПО ПРОИЗВОДСТВУ ЭЛЕКТРОНИКИ – ДЕНЬ

Конвейерная лента с ярко-зелеными материнскими платами. Основные процессорные чипы прибывают из фабричного блока. Чипы созданы без участия людей, миллионы транзисторов точно выполнены центральным компьютером по дизайн-макетам. Платы на долю секунды замирают, и манипуляторы вставляют в них чипы. Дальше они проходят через емкости с жидким припоем. Приближаются к точке, где прикрепляются кабели, а затем в отсек, в котором их соединяют с блестящими черными корпусами. Отсюда устройства добираются до отдела упаковки. Там они аккуратно соскальзывают в яркие картонные коробки с изображениями фантастических сцен из фильмов. Слово «ЭМО» проступает на коробках, точно стереоскопическая проекция. Слоган, который ежедневно видит мир в дорогостоящей рекламной кампании, написан поперек: «Посмотри! Почувствуй! Проникнись!»

Конвейерные ленты движутся быстро и деловито, как и должны, ведь предстоит создать семнадцать миллионов «ЭМО», а это только начало.

НАТУРА. КОРФУ – АГИОС-СТЕФАНОС – НОЧЬ

Небольшая дорога через центр деревни перекрыта. Возле таверны «Маленький принц» стоят два софита на девять тысяч ватт. Толстые кабели бегут от ламп к генератору, припаркованному за пекарней. Камера укреплена на стреле крана и смотрит на площадку с трех метров. Рядом с краном стоит Джек, тихо разговаривая с оператором – Еленой Вафиаду.

Александрос одет в черные брюки и белую рубашку. Помощники гримера аккуратно припудривают его лицо. Он изображает официанта, который влюбляется в англичанку и обнаруживает, что обладает силой управлять людьми. Ему придется сделать выбор – использовать свои способности во имя добра или зла. Неподалеку за одним из столов сидит Алиса Уолтон, а молодая женщина из компании «Фрокс»[121] поправляет завязки ее платья.

За другим столом Спирос и Мария. Спирос морщит нос и произносит:

– Ненавижу я этот макияж.

Мария по-кошачьи улыбается:

– Почувствуй, что мне приходится терпеть все эти годы ради твоего удовольствия, Спирос!

Тот вздыхает.

– Я все еще не уверен, что Александрос поступает правильно.

– А я уверена, – отвечает она. – Будь ты моложе и выгляди получше, я бы тебя самого протолкнула на эту работу!

Помощник режиссера берется за мегафон:

– Мы начинаем. Займите стартовые позиции, пожалуйста. Кухня готова?

Из кухни раздается шум радио в качестве утвердительного ответа. Электрик включает прожекторы, и вокруг становится светлее, чем в полдень.

– Тишина, пожалуйста. Замерли!

Джек говорит:

– Запись?

Операторы и звуковики подтверждают готовность.

– И… мотор!

Звучит музыка. Александрос откладывает поднос и начинает танцевать, его руки широко раскинуты, он покачивается с пятки на носок, из стороны в сторону, встает на цыпочки. Он кружится и опускается на колени.

Из кухни появляется Михалис, окутанный паром от шипящего стейка, который он проносит через террасу и ставит перед Спиросом и Марией. Алиса поднимает красивые грустные глаза и наблюдает за танцем Александроса. То самое мгновение. Та самая секунда, когда она безнадежно влюбляется.

– И… снято! Проверьте пленку, – командует Джек. – Пожалуйста, вернитесь на позиции и оставайтесь там, мы переходим к крупным планам.

Спирос откидывается назад и произносит:

– Никогда бы не подумал, что это так скучно. Одно и то же раз за разом.

Мария смеется.

– Совсем как погоня за албанскими и итальянскими контрабандистами? А я никогда так прекрасно время не проводила.

Он протягивает руку и касается пальцами ее ладони.

– Моя настоящая звезда – это ты. Выглядишь чудесно. Я тебя совсем не заслуживаю. Se latrevo.

– Ее глаза широко распахиваются. Очень давно Спирос не говорил, что обожает ее.

ИНТЕРЬЕР. КОРФУ – ДОМ СЕЛИНЫ – ВЕЧЕР

Сунил учит Селину готовить ягненка по-мадрасски с рисом, приправленным шафраном, и острыми баклажанами. Кулинарными талантами женщина явно не одарена.

– Лук сгорит, если ты оставишь такой сильный огонь, – предупреждает он.

– Маlaka![122] – кричит она и, оттолкнув его с пути, бежит в гостиную, где телевизор включен на греческом канале новостей.

Он улыбается и спасает карри.

Женщина кричит:

– Сунил! Сунил! Сюда! Сейчас же!

Тот вытирает руки и идет к ней. Он не понимает слишком быстрого греческого, на котором говорит ведущий новостей, но видит на экране слова «Юниверса» и «ЭМО» рядом со снимками пожарных машин.

Селина переводит:

– Приставки «ЭМО» загораются или взрываются. Несколько человек погибли. Погоди… произошли тысячи инцидентов! «Юниверса Студиос» только что опубликовала заявление: они отзывают все «ЭМО». Ого! Их пресс-секретарь сказала, что это страшная катастрофа для «Юниверсы».

Сунил возвращается на кухню и добавляет в лук специи. Затем он начинает смеяться и достает из холодильника бутылку греческого игристого вина «Ино». Все еще смеясь, он заходит в гостиную, срывает фольгу с горлышка бутылки и стреляет пробкой в потолок. Селина подпрыгивает и восклицает:

– Не делай так!

Она оборачивается и видит, как он разбрызгивает над головой игристое вино. Он хватает ее за руку, тянет к себе, и они оба оказываются под пузырящимся душем.

– А что насчет карри? – спрашивает она, слизывая вино с его лица.

– Я выключил плиту, – отвечает Сунил. – На время.

НАТУРА. КАЛИФОРНИЯ – МАЛИБУ – ДЕНЬ

Тело мягко покачивается в воде у берега. Его раздуло, а креветки объели уши, глаза и нос. Но ничего не случилось с рыжими волосами, которые колышутся на мелководье.

НАТУРА. СИБИРЬ – НОВОСИБИРСК – ДЕНЬ

Дэнни кутается в огромное теплое пальто, сидя в парке русского научного городка. Снега нет, но замерзший газон выглядит так, будто его облили серой краской. Высокий мужчина лет тридцати – темные брови, орлиный нос, капюшон парки – подходит и садится рядом с Дэнни.

– Осталась только одна цель, – говорит пришедший. – Она живет в Киеве со своим вторым мужем и двумя его детьми. Он не знает, что она служила в КГБ.

– Значит, теперь она в ФСБ?

– Дэнни, Дэнни! Я программист. ФСБ для меня всего лишь еще одно название системной шины. Но предсказываю, что в проводке ее квартиры произойдет неприятное замыкание.

Дэнни поднимается.

– Детей не трогай, – говорит он.

Владимир смеется.

– Ты работаешь в кинобизнесе. А теперь у тебя вдруг появилась совесть! Очень забавно.

Дэнни уходит через парк. На мгновение он оборачивается, машет и кричит:

– Хорошая работа! Spasiba!

МОНТАЖ. ГАЗЕТЫ И ВИДЕОЗАПИСИ

Александрос и Алиса на обложках каждого таблоида, каждого журнала о знаменитостях и на тысячах веб-сайтов. Его почти черные и ее зеленые глаза смотрят в объективы камер папарацци. Они проходят по ковровым дорожкам. Они раздают автографы. Они в ток-шоу по всему миру. У фильма пять номинаций на «Оскар» и семь номинаций Британской академии кино и телевизионных искусств.

Линн Сонгберд достался целый разворот в «Шотландце».

«Дело в том, – цитируются ее слова, – что у нас были самые передовые технологии. Мы производили нечто очень продвинутое, почти сравнимое с научной фантастикой. Но потом мы пообщались с обычными милыми людьми, которые смотрят наши фильмы, и те сказали: „Нам нет дела до ЗD. Нам не нравится, когда нас заставляют испытывать чувства, которых у нас нет. Нам плевать на суперзвук и миллиарды пикселей. Все, чего мы хотим, – это отличная история, отличная актерская игра и, может, немного любви в придачу“».

НАТУРА/ИНТЕРЬЕР. КОРФУ – ДОМ СЕЛИНЫ – НОЧЬ

Их нераспакованные чемоданы все еще стоят у двери. Сунил и Селина только что прилетели рейсом из Лос-Анджелеса через Афины и очень устали. Она прекрасно выглядела на церемонии «Оскара», но сейчас прекрасно себя не чувствует.

Воздух прохладен и сладок, они стоят снаружи, окруженные ароматами жасмина и тимьяна. Луна висит над холмами. Селина, чье имя и означает «луна», смотрит вверх и зевает.

Сунил берет ее за руку.

– Я сегодня уволился.

– Знаю, – отвечает она. – Мне сказала Линн. Ну и что ты собираешься делать?

– Денег у нас хватит. Ты отличный врач. Может, я бы получил еще одну степень. Меня немного тревожит твоя семья. Будь я обычным британцем, это было бы не важно, но я индус из второго поколения эмигрантов – и это может их несколько… обеспокоить.

Она обнимает его.

– Привет, «ксенофобия» – греческое слово. Мы пережили вторжения итальянцев, турок и крестоносцев. Думаю, даже моя мама сможет поладить с тобой.

Она целует его в щеку и отправляется спать.

Сунил гуляет по саду, залитому лунным светом. Кусты магнолий мерцают серебристо-розовым, а оливковые деревья в темноте танцуют сиртаки на ветру. Он открывает ворота загона. Козы, заслышав его, поднимаются, подходят к нему и начинают прыгать от радости.

– Вот что я вам скажу, друзья, – произносит он. – Вас никогда не отправят на жаркое. Обещаю.

Он ложится на все еще теплую землю, смотрит на луну и на яркий блеск звезд. Козы восторженно скачут вокруг, его ноздри наполняются ароматами ночи, и неожиданно он чувствует себя бесконечно, несказанно, до упоения живым.

КАМЕРА поднимается все выше и выше над холмами Корфу, глядя вниз на Сунила и коз, а под набирающий обороты саундтрек с греческой мелодией в зале кинотеатра зажигается свет и появляются титры:

«Сценарист Джим Хоукинс, консультанты Джилли Эдвардс, Рэй Клули, исследовательская работа Лесли Энн Хой, продюсер Кэтрин Таунсенд, режиссер Дин Конрад. Огромная благодарность „Маленькому принцу“ (Агиос-Стефанос, Корфу) за размещение, мусаку и холодное пиво».