Луна над рекой Сицзян

План номер шесть

перевод А.С. Абрамовой, Чжу Де

Зачем ты снова пришёл? Разве я не всё сказал по телефону? Я не могу помочь тебе найти работу. Ты не смотри, что я провёл здесь столько лет, я всё такой же «понаехавший», живу за счёт жены. Уходи, уходи, мне ещё товары отправлять.

Посмотрел бы ты объявления в газете, что ли. Если повезёт, наткнёшься на какого-нибудь китайского владельца лавки, будешь у него смотрителем склада или мальчиком на побегушках. Ну а если какой богатой даме понадобится молодой любовничек для компании, ты, парень, вымой уши, почисти хорошенько зубы и кидайся в бой, как погибшие за дело коммунизма. Хоть наешься да напьёшься досыта, а там видно будет. Я так считаю: если женщина может стать чьей-то канареечкой, то и мужчина может стать чьим-то хомячком. И для мужчины нет ничего зазорного в том, чтобы работать в ночном заведении в надежде подцепить там денежный мешок. Наш Абин, негодник, разве не связался с тайваньской дамочкой? После нескольких лет брака хоть стал на человека похож.

Майами? No, в Америке поезжай куда угодно, только не в Майами. Я ведь с самого начала предупреждал тебя. Платят там, конечно, немало. А знаешь почему? Где граница, там везде мафия да нелегальные иммигранты. А уж миграционка так лютует, что простые нелегалы и соваться туда не смеют, вот рабочая сила и дорожает. И ты со своей обкуренной рожей и двумя предложениями на ломаном английском собираешься ехать в Майами? Сразу предупреждаю, случись что, я не собираюсь вытаскивать тебя из каталажки и уж тем более не пойду с карабином наперевес брать её штурмом. Отсидишь срок, предписанный этими чертями, так тебе и надо. Сожги несколько благовоний, да хорошенько подумай, хочешь ли ты в Майами?

Картины планируешь продавать? Полегче, приятель. Я тебя ещё и с художниками должен познакомить? Да у тебя никак жар, ты, случаем, не заболел? Если ты в порядке, то я точно буду больным, если соглашусь на это. Или ты меня за психа держишь? Вот что я тебе скажу: в Америке всё стоит денег, всё, кроме искусства. Куда ни пойди — везде показывают какую-нибудь мазню. Тебе нужно сходить в Музей современного искусства в Нью-Йорке. Как звучит-то, «музей в Нью-Йорке», неплохо, а? Да только там за месяц сменяется до сотни выставок. Не пошёл абстракционизм, лепят классику, не пошла классика, снова лепят абстракцию, авангард, инсталляции. А я скажу: дерьмо это всё собачье. Сходил на тысячу таких выставок, а разницы не нашёл, посмотрел одну — считай, увидел всё. Кому это вообще нужно? Ну и давай начистоту, ты и показать-то ничего толком не сможешь. Ну создашь ты нечто прекрасное, допустим. Но если тебе судьбой положено тарелки вылизывать — будешь вылизывать, положено с голоду сдохнуть — вот и сдохнешь. Видал старика с автостанции напротив моего дома? Ну, того, что делает птичек из билетиков на метро, он их ещё по четвертаку за штуку продаёт. Не думай, что он обычный американский нищеброд. Узнаешь о его прошлом — поразишься. Этот старикан — известный русский художник. Когда в Союзе президентствовал Го… Как его там? Ты мне сам про него рассказывал. Горбачёв, точно. Так вот, он наградил старика орденом. И где теперь этот орденоносец? Ещё чуть-чуть, и загремит в психушку.

А, так ты о тех, кто сейчас на слуху? Думаешь, можешь себя с ними сравнивать? Ребятки успели подсуетиться в нужный момент, поймали волну. Видать, предки их захоронены в хорошем месте, в таком хорошем, что впору треснуть. Живут они не чета тебе: едят вкусно, пьют крепко, бед не знают, да только не тебе им завидовать. Когда они по молодости отрывались по полной, игрались со взрывчаткой, в картишки на деньги резались, трахались как кролики, ты, пацан, чем занимался? Соглашусь, ты верно сказал, в этом нет ничего особенного, просто такой образ жизни — не для всех. Будешь смеяться, но когда я впервые участвовал в подобной акции на крыше одной многоэтажки, то тоже вёл себя словно трепетный пионер. Мне нужно было полностью обнажиться. Помню, как решительно сжимал зубы, когда дело дошло до трусов, но ни я, ни девчонки, что были со мной, так и не сняли бельё. Люди покатывались со смеху над плакатом, который мы подняли: «Энергично работать, с помощью четырёх модернизаций возродить Китай». Пропагандистский лозунг в духе «Жэньминь жибао»! Да только сами мы, несмотря на высокопарные слова, больше походили на общипанных мокрых куриц. Но что это было за время! Время, когда акционизм только поднимал голову, когда акция в нижнем белье могла гак напугать общественность, что за нами отправили целое отделение полиции, а немецкие и британские журналисты, которые выстроились в очередь за интервью для спецрепортажей, наперебой приглашали нас выпить колы и поесть пиццы.

Ты ведь понимаешь, о чём я? Короче, современное искусство — это автобус в один конец: кто не успел, тот опоздал, и некого в этом винить. В твоём случае автобус ушёл очень давно и вообще больше не берёт пассажиров. Слыхал про парня, который мёртвого младенца съел? Мерзко, да? Я бы сказал, тошнотворно. Так и есть. Современное искусство, особенно китайское, должно вызывать тошноту. Раз зрителя рвёт, значит, оно имеет отклик, а если есть отклик, будет и успех. Смирись.

Хотя когда тошнота до такой степени доходит, то уже не прикольно. Ну, разве что ты снимешь штаны, насрешь, а потом медленно прожуёшь. Ну как, сможешь?

То-то же, ты безнадёжно опоздал. Ты сейчас играешь в подпольное сопротивление, демократию, контрреволюцию — всё это глупо. Что уж такого особенного в твоём подпольном сопротивлении? Тут кого ни возьми, все поголовно «подпольщики», у каждого за спиной по дюжине сомнительных передряг, у кого выставку запретили, кого преследуют спецслужбы. Иностранцы столько этого наслушались, что отрастили в ушах мозоли. Они в лицо-то улыбаются, а про себя наверняка потешаются над вами, борцами.

Не открывай, говорю тебе, не открывай. Не хочу я смотреть на твои картины. И так знаю, что ничего путного не увижу. Убери свою живопись, забыл, в каком веке живёшь? Не подумай, я вовсе не тебя лично презираю — я презираю даже себя. И это не я не помог тебе с работой, эго ты сам не захотел работать упаковщиком, я в этом не виноват. Вы все едите из общего котла социализма, из-за уравниловки обленились вконец. Вас бы сюда, в зубы акулам капитализма, быстро бы дошло, что к чему. Когда я только приехал в Америку, то сам работал упаковщиком. Целых восемь месяцев. Доработался до такой степени, что хотел упаковать всё, на что падал глаз. Как-то раз ходил с женой по магазинам, она рассматривала товары, а я — их упаковку. Полицейский даже проверил мои документы, а я всё думал, как бы получше переложить его пенопластом, уместить в ящик, обмотать плёнкой, как защитить от тряски и промокания… Пока прикидывал его модель и вес, так и эдак рассматривал, он изменился в лице и очень выразительно взялся за пистолет. Товар-то, оказывается, был ещё живой, только я начал жалеть, что под рукой нет верёвки, как мне в лоб упёрлось дуло. Разве это не жестоко? Разве это была жизнь?

Потом я мыл машины. Кстати, вдохновение для гравюры с движком от «форда» я нашёл именно там. Потом делал оттиски материнки, разных труб, дорожных развязок и даже своего дружка. По-хорошему, сделать бы серию гравюр — со всеми главными изобретениями эпохи. Всё в чёрном цвете, скользящие неясные тени, плюс недосказанность, плюс обскурность — знаешь, что такое обскурность? Это когда всё словно в тумане. Пусть западные черти увидят величие китайской гравюры и восточной философии. Пусть поймут, что им никогда не стать лучше нас. Но даже с таким великим вдохновением ничего на этом деле не заработаешь. А у тебя и вовсе шансов нет. Гравюра с тем движком — истинное произведение искусства. Только продать-то я её продал, а деньги… Половину забрал агент, часть я отдал в налоговую, и осталось у меня лишь на пару пачек сигарет. Как я могу сравниться с женой-портнихой, которая с одного заказа получает доход в пятизначных числах? Вернись мы в Китай, её бы окрестили иностранным предпринимателем и стали относиться как к госпоже.

Не кури тут, она, если унюхает, начнёт ругаться. Пойдём, пойдём, покурим лучше в прачечной.

Можешь считать меня подкаблучником, но тут уж ничего не поделаешь. Нельзя не склонить голову, проходя под карнизом. Сидишь у жены на шее — молчи в тряпочку и не качай права. Даже если ты в душе — второй Пикассо, никому ты не нужен.

А эти твои юньнаньские сигареты хороши на вкус. Да не нужно, я ж не смогу столько выкурить, оставь себе. Ох, мне прямо неловко, посмотри-посмотри, ты… Ну зачем ты так? Слушай, я-то всегда готов тебе помочь. Подумай хорошенько, что тебе важнее, слава или выгода? Если твёрдо выбрал славу, если реально хочешь зажечь, то это не так уж и сложно. Я дам тебе совет, последуешь ему — обещаю, прославишься на всю Америку, через три дня станешь звездой новостей.

Думаешь, это пустой трёп? Смейся-смейся, только если бы я хотел потрепаться, то делал бы это перед председателем Цзяном[26], а не перед тобой. Хорошенько послушай, я тебе прямо скажу: с помощью этого плана денег не заработать, а в тюрьму можно угодить, у тебя духу-то хватит? Не спрашивай, выйдет или нет, сначала ответь, рискнёшь ли ты. Отлично, значит, рискнёшь. Ты сам это сказал. Тогда в честь нашей многолетней дружбы я безвозмездно поделюсь с тобой планом номер шесть. Был бы это не ты, а кто-то другой, без предоплаты в пять тысяч долларов не было бы и разговора.

Не спеши, присядь и послушай. Естественно, я не предложу тебе сделать невозможное. Не попрошу поджечь Пентагон или кастрировать Клинтона. Думаешь, я ещё не понял, из какого теста ты сделан? Этот план, как и несколько других, я разработал пару лет назад, но у меня не было времени осуществить его, поэтому я отложил его на будущее. От исполнителя, то есть от акциониста, требуется разместить в прессе рекламу на сумму тридцать тысяч долл… Что? У тебя столько нет? На двадцать тысяч тоже можно. Что? И двадцати нет? Эх, парень, когда же ты успел спустить деньги от рекламы картин для интерьера… Хорошо, тогда скажи, сколько у тебя есть? Двенадцать тысяч? Всего двенадцать? И только-то? Это всё усложняет. Дай мне подумать… Хорошо, пусть будет двенадцать тысяч. Можно попробовать. Вдруг редакция газеты сделает для тебя скидку. Тебе нужно найти знакомого с хорошим английским, чтобы провернуть это дело. Объяснить, что ты художник, тебе не нужна коммерческая реклама, ты просто хочешь разместить в газете анонс художественной акции, поэтому просишь их о скидках. Обратиться нужно в крупные издания вроде «Нью-Йорк таймс» или «Вашингтон пост». Как говорится, хочешь волка поймать — будь готов башмаки стоптать. Название заметки — «Поцелуй», содержание следующее: Дэвис Ван, китайский акционист, такого-то числа в такое-то время в Чикаго поднимется на крышу самого высокого в Америке небоскрёба Уиллис-тауэр и бросится вниз…

Ты не умеешь прыгать с парашютом? Какой парашют? Прыгнешь как есть! Конечно, это не банджи-джампинг, это именно самоубийство, самоубийство человека, отвергнутого партией и народом. Волнующе, не правда ли? Это будет сенсация! Ну что ты беспокоишься? Кто тебя гонит на смерть, ты о чём? Послушай, разве ты не хочешь прославиться? Если ты не умрёшь, как же о тебе все узнают? Кому ты нужен, пока живой? Думаешь, кому-то интересно, как ты ешь? Или во что ты одет? Или как ходишь по улице и чихаешь? Мы все живые люди, в этом нет ничего уникального. А ещё мы все боимся смерти, поэтому все захотят увидеть, как ты умрёшь! А значит, ты должен умереть. Совсем умереть, полностью!

Ну, конечно, конечно, тебе не придётся умирать по-настоящему. Я всё организую. Но на публику ты заявишь, что за это творение ты заплатишь жизнью, что оно станет твоим последним шедевром. И объяснишь, что в процессе полёта с высоты ты покажешь публике неповторимую художественную трактовку жизни, особую формулу свободы и красоты, буддийскую ваджраяну. Почувствуешь в полёте нарастающее ускорение, испытаешь силу всемирного тяготения, ощутишь присутствие Бога. Твоё тело сначала изобразит латинскую S, затем С, третьей буквой станет J, четвёртой — V… Можно сказать, что это будет символическое послание Господу, а можно — что чьи-нибудь инициалы на английском. Чьи именно и почему ты хочешь своим телом изобразить их, можешь подробно рассказать в анонсе, а можешь нарочно умолчать, пусть сами догадаются. У обоих вариантов есть свои плюсы. Например, ты можешь объявить, что это имя твоей невесты, которая три года назад именно в этот час покинула сей мир, погибла в Китае в ужасной катастрофе. Разве это не любовь? Не своего рода критика реальности? В момент её гибели ты, Дэвис Ван, со свистом устремишься к земле, и это будет твоим страстным поцелуем, посланным невесте. Тогда и заголовок «Поцелуй» раскроет своё происхождение. Финал твоего полёта — брызги крови и плоти, осколки костей — словно на месте взрыва, словно лобзание и слияние, последний подарок любимой, свадебная церемония, вечное единение с ней.

Ну как? Впечатляет? Как только твой проект опубликуют, иностранные дамочки не просто всплакнут, они будут реветь так, что станут похожи на рыб с выпученными глазами. Где ещё они увидят такую свадьбу? Где ещё они увидят таких безупречных влюблённых? Они ведь уже давно костерят мужей за то, что те заводят содержанок. Пройдя все круги ада, натерпевшись столько горя и унижений, разве смогут они остаться равнодушными к твоему «поцелую», к твоей трагической истории любви?

В указанный день тебе придётся пойти к небоскрёбу: сказал — делай, пообещал — выполняй, нельзя отступать. Не беспокойся, после твоей публикации пожарная команда приедет туда даже раньше тебя, полиция, впрочем, тоже. Так что даже если ты, парень, очень захочешь умереть, тебе придётся сильно постараться.

Все многоэтажки вокруг наверняка очистят и оцепят, а перед зданиями, вполне возможно, раскинут сети и установят надувные матрасы. Полиция будет наготове, журналисты, вооружившись фото- и видеокамерами, заполонят всё вокруг. Любопытные зеваки будут толпиться так плотно, что не протиснуться. И прикинь, всё это будет ради тебя. Ты, Дэвис Ван, станешь звездой, что воссияет над всем миром. Самый амбициозный и самый бесстыдный плут! Круче, чем президент Штатов или Генеральный секретарь ООН! В эту минуту сердца революционных масс замрут в надежде и внимании. Тебе следует нарядиться как жениху на свадьбу, непременно в китайском стиле, только такой наряд выстрелит. Наденешь длинный халат, парадную шапку, подпояшешься красной лентой. Чтоб все, едва взглянув на тебя, вспомнили Пекин или Шанхай тридцатых, старомодные патефоны и рикш и поняли, что наконец-то он, восточный бог любви Дэвис Ван, удостоил их своим посещением. Вся прелесть в том, что тебе не нужно будет представляться, как только ты появишься — так сразу завладеешь всеобщим вниманием, поэтому не забудь хорошенько насладиться моментом. Поменьше разговаривай — твой мяукающий английский только испортит впечатление. Мрачное лицо с отпечатком страданий — вот твоё оружие. Смотри на всех, словно это твои враги, если хочешь, можешь представить, что они изнасиловали твою сестру или украли последние деньги. Да, чувство глубочайшей ненависти — самое то. Конечно, тебе понадобится вся твоя изобретательность, нужно будет появиться там, где полицейских больше всего, выбрать среди них здоровяка-громилу и нарваться на него. Только так ты обведёшь всех вокруг пальца, и тебе не придётся прыгать по-настоящему.

Ты уже понял? Твоя задача — не тратя лишних слов, показать образец бесстрашной непоколебимости. Если установят ограждения, ты должен будешь прорываться через них. Маши кулаками со всей силы, ставь подножки, лупи всех на пути. Как только ты ударишь полицейского, ты будешь в безопасности. Если раскровянишь кому-нибудь морду, разобьёшь стекло или камеру, то окажешься в ещё большей безопасности. Грубое нападение на полицейского будет стоить тебе как минимум десяти дней лишения свободы. При таком раскладе кто же позволит тебе умереть?

Ха-ха-ха.

Эта часть плана останется тайной, только Небо будет знать о нашем сговоре. Когда китайцы что-нибудь задумают, местным простачкам ни за что не понять. Запомни, в тюрьме ты должен отказываться от пищи и заявлять, что полиция вмешивается в искусство, что в Чикаго нет свободы творчества. А ещё лучше подай в суд на чикагский полицейский участок, обвини их в средневековом мракобесном самоуправстве. Мол, притесняют деятелей искусства так, что волосы становятся дыбом. Подумай, ты ведь герой дня, что ни скажешь, то новость. Пёрнешь — запишут, чихнёшь — заснимут. На встречи с журналистами и их вопросы реагируй с раздражением. Одним словом, веди себя как зарвавшаяся звезда. Что, пацан, уже ждёшь этот день, да? Главное, с журналистами трепись всё-таки поменьше, пустая болтовня не пойдёт тебе на пользу. Лучше при них важничай, практикуй цигун, медитируй, цитируй какой-нибудь дурацкий канон. Или возьми с собой кислородную подушку, инфузионный флакон и сделай вид, словно ты на последнем издыхании не в силах вымолвить ни слова, тогда всё, что хочешь сказать, за тебя придумают друзья или твой агент. Если будут настаивать на твоих комментариях, не давай им расслабиться. Отвечай невпопад, сумбурно, ты ведь экзотический восточный чудик, смотришь на горы, видишь не горы, смотришь на воду, видишь не воду, сидишь в тюрьме, а словно не в тюрьме, смотришь на журналистов, а видишь не журналистов. Неси полную околесицу, чем беспорядочнее, тем лучше. Этим пираньям только такого корма и надо.

Что? Не понимаешь даже, что такое корм? Корм — это новостное событие, то, что могут опубликовать в прессе. Ты чем занят? Ты вообще слушаешь? Запоминай, что я говорю. Твоя слава будет расти. Главное, запомни: если тебя посадят, ты всё равно должен продолжать рефлексировать над твоей акцией. Тебе больше не понадобится тратиться на рекламу, СМИ сами будут ждать, пока ты подкинешь им пару новостей, твои последующие проекты будут отрывать с руками. Первая полоса будет твоей. Ты можешь сказать, что чикагская полиция без всякого повода притесняет людей, что твои поиски гармонии между природой и человеком не нашли понимания и поддержки властей, что ты находишься в полном беспросветном отчаянии из-за этого. Поэтому ты, Дэвис Ван, рассчитываешь на помощь гражданской авиации. Ты просишь авиакомпании и пассажиров войти в твоё положение, а когда придёт время, попросишь не паниковать и пристегнуть ремни. Тебе очень и очень жаль, но на этот раз ты не скажешь заранее время перфоманса, но его время обязательно настанет, возможно, дней через десять, а может, и через двадцать, а может, и через все тридцать. Высоко в небе над Америкой, когда будет ярко светить солнце, ты открутишь люк у самолёта, горделиво выпрямишься под порывами ветра, и никакая сила не сможет удержать тебя от подношения дара земле. Подумай, разве такое заявление не напугает всех владельцев авиакомпаний? Не обвалит продажи авиабилетов? Не расшевелит журналистов и ФБР? Да они будут землю носом рыть… Эй, ты слушаешь? Дверь-то зачем закрыл? Какого хрена так долго отливаешь? Решил военный лагерь разбить у меня в сортире и отметить там Новый год, что ли?

Что с тобой? Плохо себя чувствуешь? Дыши, говори помедленнее. Я не понимаю, о чём ты.

Ты присядь и скажи внятно, что случилось. Ты говоришь, что твой старик спрыгнул с крыши больницы… спрыгнул… Он был коррупционером? Или продавал наркоту? Или тоже ради акции? О, вот как, я не знал. Не было медстраховки… хотел сохранить тебе денег, хотел, чтобы ты поехал за границу и стал известным художником, а не продолжал и дальше тратиться на его лечение.

Извини. Я правда не знал об этом, ты никогда не рассказывал.

Извини. Это всё мой язык без костей. Затронул запретную тему. Не знал, что такое случилось с твоим отцом. Не плачь. Будешь плакать, я тоже не сдержусь. Твой старик был настоящим отцом, настоящим. В прошлом году он со мной в мацзян играл, а в этом… Как же так? Рак… ничего не поделаешь. Ну, не надо плакать. Ты плачешь, и мне немного страшно. Правда страшно… так страшно, словно у меня у самого рак. Давай выпьем за твоего отца, да упокоится душа его на Небе.

Твой старик был настоящим, а мы так, страдаем ерундой. Просто бессовестные дурни.

А теперь за всех ушедших на Небеса давай-ка выпьем. Так, моя скоро вернётся. Ну-ка смахни пепел да прибери сигареты, пойдём-ка лучше в прачечную пить.

2001