Вечерний Устричный дом светился огнями, источая ароматы еды, выплескивая на освещенную фонарями улицу отголоски сладкозвучной музыки и смех гостей.
Падхар притулился за столом в одиночестве, вежливо отказавшись от приглашения начальника охраны. Памятуя о словах Гилэстэла, евнух не стал налегать на секку. Хотя нестерпимо хотелось напиться и притушить гнетущее чувство опасности и сосущее ощущение под ложечкой. Он вяло ковырялся в тарелке, без аппетита пережевывая деликатесы, казавшиеся одинаково пресными. Слишком поглощенный собственными переживаниями, он не заметил разочарованные лица гостей из-за несостоявшегося выступления Танкри.
Прислуга, сочтя его мрачный вид за недовольство из-за обслуживания, из кожи лезла в стремлении ублажить королевского евнуха. На секунду отвлекшись от размышлений о грядущем, он испытал сожаление, что это в последний раз. Как знать, будут ли к нему относиться с подобным почтением и угодливостью в будущем? Будут ли ему кланяться столь же низко, как сейчас и стараться услужить с таким же рвением? «Прочь сомнения, старый скопец! — одернул себя Падхар. — Сейчас тебя поднимает над ними должность, в новой жизни вознесут деньги».
Евнух оглядел зал. Никто из сидящих здесь и не подозревает, как вскоре может измениться Дусан-Дадар. Когда родился отец Падхара, Дербетан уже правил. Новый правитель мог взойти на престол только по его слову. Заговоры с целью свержения или убийства владыки были бессмысленны — секрет Луны Вечности и даруемого ею долголетия передавался преемнику предыдущим повелителем устно в день назначения наследником. Если северянам удастся осуществить задуманное… Если всё получится, то правление следующих владык Дусан-Дадара станет не в пример короче. Что такое десяток лет на троне… Даже два… Ничтожно малый срок.
Падхар сокрушенно качнул головой, не сдержав вздох облегчения — он будет далеко отсюда в годы потрясений и хаоса, ожидающие архипелаг.
Сумерки сгустились до ночной темноты. С улицы донесся звон гонга стражи, оповещающий о наступлении «часа совы». Пора. Падхар плеснул в чашку секки напоследок, выпил и поднялся.
— Панжавар Падхар! — подбежал Бончо, наблюдающий за гостями с верхних ступенек лестницы, склонился в поклоне. — Вам приготовить паланкин?
— Не нужно, — отмахнувшись, буркнул евнух. — Ночь теплая, дождя нет. Я пройдусь.
— Не опасно ли, в такой час? — обеспокоился хозяин.
— Разве кто-то посмеет обидеть меня? — усмехнулся Падхар.
Стоя на террасе, Бончо напряженно наблюдал, как удаляющаяся фигура евнуха тает в темноте. «Ну, дальше не моя забота» — с облегчением подумал трактирщик, когда Падхар окончательно скрылся из виду. Оставлять других гостей без должного внимания было неучтиво, и Бончо поспешил вернуться в Устричный дом. Вслед за ним в зал неспешной походкой вошел посетитель в одежде состоятельного дусан-дадарца, не привлекая внимания преодолел наполненное суетой пространство и неторопливо поднялся по лестнице на третий этаж.
Тихий стук в дверь заставил Танкри вздрогнуть. Не угасшая еще надежда взбудоражила воображение, сбила дыхание. Подрагивающими руками Танкри медленно раздвинула створки и удивленно изогнула брови, увидев стоящего в коридоре человека.
— Ты?
— Собралась? — окинув острым взглядом танцовщицу и два небольших узла на полу, человек кивком поманил её. — Твой приятель с севера просил позаботиться о тебе. Выходи через черный ход, мы встретим тебя там.
Прежде чем отправиться на причал, Падхар наведался на рыночную площадь. Настороженно оглядевшись, евнух прокрался к постройке, где торговали рабами. Павильон был пуст и темен. Дверь на замок не закрывалась, и Падхар простиснулся внутрь. Старое кресло с потертой обивкой, слишком тяжелое, чтобы ленивые уборщики соизволили каждый раз оттаскивать его в сторону, заскрипело и затрещало, когда евнух, поднатужившись, сдвинул его с места. Половицы под ним не имели того затертого и затоптанного вида, как остальные. Падхар осторожно наступил на край одной из досок, приподнял её и отложил в сторону. Кряхтя и опираясь руками о кресло, он тяжело опустился на колени, пошарил рукой в щели и извлек небольшой, но увесистый мешок. В нем было то, что удалось скопить за годы службы и за последние недели вынести из дворца. Не удосужившись вернуть половицу и кресло на место, Падхар спрятал мешок под плащом и, прижимая его обеими руками, поспешил в порт.
Причалы, неярко освещенные чадящими светильниками, были безлюдны. Лишь откуда-то издалека слышалась беззлобная ругань припозднившихся рыбаков. Корабль Гилэстэла нависал над пирсом темной громадиной. По палубе безмолвно передвигались человеческие фигуры, сгружая в трюмы тюки. Падхар опасливо приблизился, взглядом выискивая на палубе высокий силуэт Гилэстэла.
От мачты отделилась тень и Падхар узнал князя. Гилэстэл сошел по трапу, приглашающе повел рукой.
— Поднимайтесь, господин Падхар. В каюте для вас приготовлена одежда. Переоденьтесь, а своё платье отдайте Астиду.
— Мне что-то не по себе, — сморщился Падхар, потирая ладонью грудь.
— Бояться уже поздно, господин Падхар, — пожал плечами Гилэстэл. — Как и отказываться. — Я не отказываюсь, — промямлил евнух. — Но у владыки длинные руки. А я одинок и беззащитен.
— Обещаю позаботиться о вас, как о собственном брате, — в голосе князя Падхар распознал улыбку. — И переправить туда, где вас не достанет рука Дербетана. Идемте.
Войдя в предназначенную для него каюту, Падхар окинул тоскливым взглядом тесную каморку, освещенную парой свечей. Койка над рундуком, откидной столик и табурет — вот и вся обстановка. На койке стопкой была сложена одежда. Князь угадал мысли евнуха по уныло опустившимся губам.
— Не обессудьте, господин Падхар, за походные условия. Роскошь и удобства ненадолго придется отложить.
— Я потерплю, — ответил тот, подавив вздох и потянувшись к приготовленной для него одежде.
Во дворце одеваться помогал Сеймё. Неповоротливому Падхару пришлось изрядно потрудиться, чтобы стащить с ног носки и развязать тесемки по бокам хламиды и на штанах.
Когда Астид постучал в двери каюты, Падхар сражался с нижним бельем.
— Господин Падхар, можно забрать ваш наряд? — Астид стукнул еще раз.
— Я не могу, — чуть приоткрыв дверь, евнух извиняюще сморщился. — Не могу сам снять нижнюю рубаху и… и штаны. Так крепко завязано. Не могли бы вы…
— Не стоит беспокоиться, — поспешно прервал его Астид. — Верхнего облачения будет вполне достаточно. Давайте его сюда.
— Да, да, — засуетился Падхар, сгребая по каюте вещи.
Одежда, врученная Астиду евнухом, пропахла потом и приторным ароматическим маслом. Помимо прочего, полукровка различил тянущийся от нижней части гардероба запах мочи. Мелькнула мысль устроить быструю стирку, но Астид отогнал её — душок, источаемый одеждой евнуха, подтверждал его личность не хуже, чем именная табличка. Брезгливо морщась, Астид отнес вещи в свою каюту и быстро переоделся — тратить драгоценные силы на воспроизведение одежды было бы расточительством, и полукровка решил ограничиться изменением лишь собственной внешности.
Вошедший в каюту через некоторое время Гилэстэл не удержался от улыбки — на высоком полукровке наряд низкорослого пухлого евнуха висел, как тряпьё на огородном пугале.
— Как я раньше не замечал, что он так воняет? — покачал головой Астид. — Хотя, после гнилой тюленины и жареной в протухшем масле рыбы немудрено и вовсе потерять обоняние.
— Туфли не жмут? — посочувствовал князь.
— Удивительно, но почти нет, — усмехнулся Астид. — Тут его судьба не обделила. Некоторые утверждают, что размер ноги соответствует размеру другой части тела. Соболезную его большой потере.
— Уверен, что справишься? — посерьезнел Гилэстэл.
Астид задумался на секунду и кивнул.
— Я её заполучу. Даже если придется брать покои Дербетана штурмом. Ждите меня в условленное время.
Вскоре по сходням с «Серого странника» неторопливо спустился невысокий полный человек. Несмотря на теплую ночь, его плащ был плотно запахнут, а на голову наброшен капюшон. Человек покинул причал и двинулся в ту часть порта, где швартовались суда с Лунного острова.
Подремывающий на лодке кормчий встрепенулся, когда человек в плаще постучал ладонью по борту.
— Панжавар Падхар! Простите, сморило что-то. Пожалуйте в павильон! И отчалим.
Павильоном лодочник назвал установленный в лодке навес, стенки которого были обтянуты плотной тканью.
Астид уже собрался спуститься в лодку, но передумал.
— Подожди.
На носу лодки мерцал фонарь. Вокруг него кружили мотыльки, с едва слышным шуршанием задевая крыльями абажур из тонкого шелка. Астид ждал, прохаживаясь в три шага по доскам причала. Ждал, одновременно и надеясь, и понимая, что ожидание может оказаться напрасным.
— Панжавар Падхар, — осмелился подать голос лодочник. — Не опоздать бы! На рассвете ведь запрут все ворота!
Подражая евнуху, Астид отмахнулся и раздраженно прошипел: «Ай-й! Жди!».
У причалов замаячили неясные силуэты, едва различимые в полночной темноте. Свет фонаря на носу лодки не позволял рассмотреть приближающихся людей. Но Астиду не нужен был свет, чтобы по невысокому росту и легкой походке угадать в одном из силуэтов танцовщицу. Покинув освещенное фонарем пространство у лодки и вернув свой облик, он направился к закутанной в плащ фигуре. Они встретились на середине причала.
— Астид!
Подавшись к нему, Танкри жадно вгляделась в лицо, стараясь угадать в темноте его выражение.
— Всё-таки пришла, — неодобрительно буркнул полукровка.
— Ты не рад? — голос Танкри померк.
Астид помолчал, глядя поверх её головы на две фигуры поодаль, замершие в ожидании.
— Рад.
Она чуть улыбнулась, услышав перемену в его интонации.
— Ты не уплыл. Ждал меня?
— Ждал, — сдался полукровка, смягчив тон. — Но не знаю, зачем. Мы ведь уже простились.
— Я знаю, зачем, — голос танцовщицы дрогнул. — Астид… Мне нужно тебе сказать…
— Не нужно. Твои слова ничего не изменят. Ничего.
Плечи и голова Танкри, укрытые плащом, поникли. Капюшон сполз ниже, скрыв лицо.
— Ты прав, — тихо выдохнула она после минутного молчания.
— Танкри… — Астид попытался разглядеть в тени капюшона выражение её глаз, но тщетно. — Танкри, я…
Он запнулся. Она тоже молчала.
— Тебя ждут, — выдавил он наконец. — Прощай.
Астид отступил на шаг, надеясь, что танцовщица хоть немного сдвинет капюшон и он напоследок увидит её лицо. Напрасно.
— Прощай, Астид, — голос Танкри был ровным, голову она не подняла, капюшон не откинула.
— Панжавар! — умоляюще пискнул у лодки кормчий.
Астид коротко кивнул танцовщице, развернулся и, не оглядываясь, направился к суденышку. Только когда всплеск весел стал неразличим, Танкри подняла голову, провожая взглядом удаляющийся свет фонаря на носу лодки. Она не смогла бы простить себе, если б Астид увидел её закушенные губы и полные слез глаза.
Вечером второго дня Гилэстэл, вернувшись на корабль, был остановлен капитаном. Ванкранц что-то прошептал ему, после чего князь досадливо поморщился. Ужин накрыли в каюте Гилэстэла. Падхар с удовольствием смаковал приготовленные корабельным коком кушанья, с нежностью косясь на обилие бутылок с полюбившимся вином и щедро наполняя свою чашку. Гилэстэл ел мало, и почти не пил.
— Господин Падхар, я ведь просил вас не покидать корабль, — Гилэстэл хмуро оглядел евнуха. — Уверяю, я не стану возвращаться, если вас не окажется на борту в тот миг, когда мы отчалим.
— Простите, панжавар Гилэстэл, — покаянно сложил ладони толстячок. — Мне не по себе от этого постоянного покачивания. Я лишь немного прогулялся у причалов, и был в плаще. Уверяю, меня не видел никто из тех, кого я знаю.
— Тем не менее, — процедил полуэльф. — Не испытывайте судьбу.
Падхар смутился, уловив в голосе Гилэстэла незнакомые ноты. Тревожащие, вызывающие беспокойство интонации.
— Я услышал интересную новость, пока прогуливался, — желая разрядить обстановку, сказал Падхар. — Представляете, Танкри исчезла!
— Надо же, — без интереса откликнулся Гилэстэл.
— Бончо весьма опечален. Позавчера он продал ей вольную и хотел предложить работу. А наутро её в комнате не было.
— Что ж, — чуть повёл бровью полуэльф. — Вольному — воля.
— А вчера за дальними причалами туфлю и шарф на берегу нашли. Рабыни из Устричного дома узнали вещи Танкри. Кто-то говорит — с чужеземцами уехала, — при этих словах Падхар хихикнул, указав на Гилэстэла пальцем. — Другие судачат, что утопилась из-за любви к северянину.
— Как видите, здесь её нет, — сухо усмехнулся Гилэстэл. — Второй вариант наиболее вероятен.
— Вот как… — в глазах Падхара появилось понимание. — Утопилась, значит.