Луны волшебное сияние

Глава шестая

Поутру Джейн сочла свое вчерашнее поведение совершенно необъяснимым. При свете солнца все страхи показались нелепыми, и она разозлилась на себя за то, что не передала Стефену слов Клер. Опасения же, будто он догадается о ее чувствах, были, скорее всего, надуманными и потому беспочвенными. И в самом деле, он скорее уж заподозрит что-то, если она и дальше будет вести себя так же по-детски. Единственно правильное решение — притвориться искушенной, дать понять, будто ее вовсе не интересует, почему ему вздумалось приглашать ее в Канны.

Покончив с завтраком, Джейн вышла на палубу и, не обращая внимания на суету около бассейна, устроилась в шезлонге с подветренной стороны маленькой шлюпки, закрепленной на шлюпбалках прямо над головой, — идеальное место, защищавшее и от ветра, и от солнца.

Едва она раскрыла журнал и принялась читать, как на страницу упала чья-то тень, и рядом уселся на корточки Колин.

— А я-то расстарался и занял вам место у бассейна, — укоризненно произнес он. — Как не стыдно прятаться!

Джейн рассмеялась.

— Да если б я хотела спрятаться, то, поверьте, нашла бы куда более подходящее место. Просто сегодня что-то не хочется сидеть на палящем солнце.

От его откровенно восхищенного взгляда, она, в своем крохотном розовом бикини, залилась краской смущения.

— Краснея, вы становитесь похожи на клубничку, — усмехнулся Колин и наклонился поближе. — И мне очень нравится эта белая подвязочка на ваших волосах.

В смехе растворилась некоторая неловкость.

— Это не подвязочка, Колин, а головная повязка. Когда я смазываю лицо маслом для загара, она удерживает волосы, чтобы они не пачкались.

— Вам не нужно никакое масло, вы и так уже прелестного золотистого цвета. Для блондинки — очень необычный загар.

— Что за комплименты, Колин! Теперь-то мне понятно, откуда у вас такая репутация.

— Надеюсь, вы не верите ни единому слову, напечатанному обо мне в газетах. Я уже остепенился.

— Но еще не настолько, чтобы попасться в чьи-нибудь брачные сети. Впрочем, это не мешает вам оставаться завидным женихом.

Он прищурился от солнца.

— Рад, что вы так считаете. Вы ведь и сами — завидная невеста. — Он положил руку ей на локоть, и Джейн с удивлением отметила, какая красивая это рука, удлиненная, изящная, пальцы тонкие, с идеальной формы ногтями. Такая рука больше подошла бы женщине.

Послышались шаги, Джейн попыталась отнять руку, но Колин выпустил ее, только заслышав тягучий голос Клер.

— Так и думала, что найду тебя здесь, Колин. Ты забыл, что у нас сейчас соревнования по серсо[11]?

Он поднялся с самым беззаботным видом.

— Боюсь, да. Прости, Клер.

— Если не хочешь играть, так я найду другого партнера.

— Не заводись, разумеется, я буду играть.

Улыбнувшись, Колин поплелся следом за Клер, а Джейн наблюдала за ними, забавляясь и чуточку недоумевая. Для женщины, откровенно демонстрирующей полное равнодушие к Колину, Клер обращалась с ним на удивление по-хозяйски. Хотя она, вероятно, вообще относилась к тому типу женщин, которые, едва лишь взглянув на мужчину, тут же начинают обращаться с ним именно по-хозяйски.

"Да от нее не отказался бы любой мужчина на этом теплоходе", — раздраженно подумала Джейн и снова углубилась в журнал.

Даже в тени было жарко, и волосы на затылке завились влажными колечками. Судно двигалось по гладкому, словно атлас, морю, в воздухе не ощущалось ни малейшего дуновения даже слабого ветерка. Буквы плыли перед глазами, и, зажмурившись, Джейн откинулась на спинку шезлонга. Плеск воды в бассейне, смех, случайные крики птиц высоко в небе слились в один убаюкивающий шум, и Джейн сама не заметила, как заснула.

Проснулась она резко, почувствовав, что кто-то смотрит на нее и, повернув голову, увидела Стефена.

— Вы напугали меня! — воскликнула она, быстро сев.

— Прошу прощения. Я уже хотел тихонечко уйти, но ты как раз проснулась.

— И давно ты уже здесь?

— С минуту, а что?

— Не выношу, если за мною наблюдают, когда я сплю. Меня это стесняет.

Он рассмеялся, сверкнув белыми зубами, особенно ярко выделявшимися на смуглом лице.

— Тебе нечего стесняться. Ты во сне выглядишь куда красивее, чем многие другие, бодрствуя.

Стефен разложил рядом другой шезлонг.

— Тем не менее, я рад, что ты проснулась, поскольку хочу извиниться за свое вчерашнее поведение.

— Да что ты, наоборот, это я вела себя глупо.

Он покачал головой.

— Не следовало тебя так целовать. Но вчера в твоей красивой наружности появилась еще и некая искушенность, и я забыл, что ты совсем дитя.

— Я вовсе не дитя, — возразила Джейн, — хоть и вела себя, надо признаться, совершенно по-детски. — Она смотрела не на него, а напряженно вглядывалась в далекий горизонт. — Ты совершенно справедливо обвинил меня тогда в подчеркнутой холодности. Я разозлилась потому… потому, что ты… — Она умолкла в нерешительности, а потом с отчаянной решимостью, словно бросаясь в холодную воду, докончила: — Знаю, что выглядела ужасно глупо, когда упала в бассейн, но жалеть меня было совершенно не обязательно.

— Жалеть?

— Ну да. Ведь именно поэтому ты и пригласил меня на прогулку в Канны, разве нет?

Втайне надеясь, что он станет отрицать, она очень огорчилась, не услышав ничего подобного.

— Так значит, Клер проболталась, — медленно произнес он. — Это следовало предполагать.

В затягивающемся молчании Джейн особенно остро ощущала рядом его присутствие. Хотелось вскочить и убежать, но такое поведение показалось бы еще более детским. Как можно было проявлять такую неразумность? Как это она, всегда гордившаяся своим логичным и трезвым отношением к мужчинам, позволила себе так глубоко увлечься, да еще этим незнакомцем? Ведь он же, действительно, незнакомец — человека, с которым провела едва несколько часов, вряд ли можно назвать хорошим знакомым. Конечно, он был очень мил и любезен, но если взглянуть объективно, то сделал ничуть не больше, чем любой другой мужчина в подобных обстоятельствах, — приветил юную одинокую девушку, оказавшуюся в глупой ситуации. Считая ее равной себе по положению, просто неопытной, попытался таким образом помочь.

И все-таки интересно, как бы он отнесся в той же ситуации к настоящей Джейни Белтон, которая, без сомнения, не нуждалась бы ни в привечании, ни в помощи. Выросшая в богатстве и роскоши, Джейни не сомневалась, что весь мир — не более, чем поданная ей к коктейлю устрица. Приходится с горечью признать, что, присвоив чужое имя и облачившись в роскошные одежды, далеко не всегда удается с легкостью перекинуть мостик из одного социального слоя в другой. Вот бы посмеялись, узнав все, Фрэнк Престон и Мэгги! Ведь они не однажды говорили — а она соглашалась, — что в хорошей одежде и с тугим кошельком можно где угодно чувствовать себя в своей тарелке. С каким горьким знанием дела она бы сейчас возразила им!

Джейн, стараясь по-прежнему не оборачиваться, пошевелилась в шезлонге. Было ли чувство неловкости и чуждости связано с тем, что приходилось выступать в чужом обличье? И какими были бы ощущения и поведение, находись она в этом круизе в качестве себя самой? Интуитивно Джейн понимала, что тогда не испытывала бы такого чувства вины и тревоги, а, следовательно, и не смущалась бы так легко. Разобравшись, хотя бы отчасти, в запутанных мыслях и ощущениях, Джейн успокоилась и снова пришла в нормальное расположение духа.

— И пожалуйста, не порицай меня за те причины, по которым я вчера пригласил тебя.

Голос Стефена так резко ворвался в размышления, что Джейн вздрогнула и уронила журнал. Он наклонился, чтобы поднять, положил журнал ей на колени и остался так, вполоборота, глядеть на нее.

— В этот круиз я отправился исключительно по рекомендации врачей, а не по собственному желанию и хотел лишь одного — остаться в одиночестве. Но этому не суждено было сбыться из-за одной маленькой светловолосой глупышки. Наслышан я был о ней предостаточно и ничуть не сомневался, что не сочту ее привлекательной, но она, как ни странно, оказалась и на удивление хорошенькой, и приятной собеседницей. — Мелькнувшая было улыбка, тут же исчезла, словно он сообразил, что может быть неправильно понят. — Разумеется, я пригласил тебя потому, что пожалел. Любой настоящий мужчина на моем месте пожалел бы девушку, попавшую в такую неловкую ситуацию. Но ты не должна обижаться, что приглашение было продиктовано сочувствием. Не посочувствуй я тебе, никогда и не решился бы позвать с собой.

Джейн удивилась:

— А почему на это нужно было решиться?

— Потому, что тебе еще только девятнадцать. Я же гожусь тебе в отцы.

Усилием воли она удержалась, чтобы не выдать свой настоящий возраст.

— Тебе всего лишь тридцать пять. Совершенно незачем считать себя этаким Мафусаилом.

— Благодарю, — хмуро отозвался он. — Но возраст — далеко не всегда лишь число прожитых лет. Иногда я ощущаю себя таким утомленным и старым, что, кажется, никогда уже не смогу наслаждаться жизнью. А уж если к мужчине приходят такие ощущения и мысли, то остаются три пути, работать до изнеможения, пить до бесчувствия или… — Он умолк в нерешительности. — Или влюбиться в девушку, еще способную испытывать радость жизни. — Он вскочил, резко отодвинув шезлонг. — Вся проблема в том, Джейн, что первые два пути мне не подходят. Даже если б я и хотел работать — больше не могу. Уже получил настоятельные рекомендации полностью отключиться на несколько месяцев, не говорить и даже не думать о делах и не заглядывать в эти чертовы газеты! Что же касается пьянства, тем более беспробудного, — он пожал плечами, — то я к нему не склонен. Так что остается только третий путь.

Джейн внимательно вглядывалась, но не находила в его лице ни малейшего признака нежности, только злость на то, что оказался в таком положении. Если и остались в мире мужчины, сознательно стремящиеся не зависеть от собственных эмоций, то Стефен Дрейк, безусловно, относился к их числу. Она же каким-то загадочным образом, сама того не желая, сумела проникнуть за стену, возведенную им между собой и внешним миром, и теперь он ненавидел за это и ее, и себя. Душу охватили волнение и трепет, ладони стали влажными. Джейн не знала, что и сказать, но интуитивно понимала — лучше всего ничего не говорить.

— Иди сюда, Стефен, садись. — Голос был спокоен и сдержан, словно они говорили о погоде. — Вид у тебя усталый, и лучше не стоять на солнце.

Он снова опустился в шезлонг и прикрыл глаза. На щеке подрагивала мышца, а лицо под загаром сильно побледнело. Врачи, без сомнения, были правы, порекомендовав ему отдохнуть, поскольку после такого объяснения он выглядел совершенно обессиленным. Очень хотелось протянуть руку и дотронуться до него, но нельзя — такой жест может оказаться неприятным. Опасение и счастье боролись в душе, а потребность сказать правду была так велика, что Джейн не выдержала:

— Стефен, я…

— Простите, это не вы — мисс Белтон?

Она резко повернулась и увидела стюарда с сине-белым конвертом.

— Да, я Джейни Белтон.

— Вам телеграмма, мисс. Отдав конверт, стюард ушел, а Джейн торопливо вскрыла конверт и прочла:

"ПРИЯТЕЛЬ ПРИХОДИЛ В СОЗНАНИЕ ВСЕГО НА НЕСКОЛЬКО МИНУТ НО БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕ СКАЗАЛ ТЧК УЗНАЛИ ИСКОМАЯ ЛИЧНОСТЬ КУПИЛА БИЛЕТ В ПОСЛЕДНИЙ МОМЕНТ ТЧК ПОИЩИ ИМЯ В СПИСКЕ ПАССАЖИРОВ ТЧК ЛЮБЯЩИЙ ПАПА СЕДРИК"

Джейн скомкала телеграмму и, подойдя к борту, швырнула в воду, глядя, как сине-белый комочек ныряет в волнах.

"Поищи в списке пассажиров". Но в этом не было необходимости, она и так знала человека, решившего отправиться в круиз в последний момент. Не только знала, но и любила. Она обернулась и посмотрела на того, кто отдыхал в нескольких ярдах от нее. "Нет, — прошептала с отчаянием, — только не Стефен".

Нетвердыми шагами Джейн вернулась к шезлонгу и села. Нет, невозможно. Какая ему нужда красть "Лоренц", да и вообще принимать участие в грабежах? Вряд ли из-за недостатка в деньгах. А тогда зачем? Невольно на ум пришли слова, сказанные им еще в начале знакомства: "Единственное, что делает жизнь мало-мальски стоящей вещью, — это опасность, понимание, что ты — один против всех, что одна оплошность — и потеряешь все".

Так мог ли Стефен, пресыщенный властью, осознающий, что ему нет равных, решиться пощекотать нервы борьбой со Скотланд-Ярдом? Мысль была так нелепа, что Джейн тут же отбросила се. Чего только не нафантазируешь из-за любви. Стефен сел на теплоход в последнюю минуту только потому, что совершенно не хотел ехать. И нет за этим никаких преступных доводов или тайных мотивов, кроме нежелания бездельничать несколько долгих недель. Судя по тому, как он тут лежит, бледный и обессиленный, то, и в самом деле, он мог бы серьезно заболеть, если б не подчинился требованию врачей. Властвовать в целой газетной империи — слишком тяжелая задача для человека, сознающего свое одиночество, даже если в этом одиночестве он виноват сам.

Она устремилась было мыслями в будущее, но тут же одернула себя. Не следует заглядывать далеко, и Джейн, всегда подтрунивавшая над Мэгги, утверждавшей, что предпочитает жить сегодняшним днем, и вообще, данным моментом, решила вдруг поступить так же и наслаждаться, сколько судьба отпустит, радостью быть рядом с мужчиной, от одного только взгляда которого, вся сила и воля улетучивались, как дым.

Стефен заворочался.

— Должно быть, я заснул. Прости, Джейн.

— Все нормально. Не стоит беспокоиться по таким пустякам. Тебе это вредно.

— Ты говоришь в точности, как мои врачи! — рассмеялся он. — Надеюсь, не начнешь хлопотать и суетиться вокруг меня?

— Еще чего! Ты уже достаточно взрослый, чтобы самому заботиться о себе.

— А вот ты — нет. Удивительно, как это отец отпустил тебя одну. Хорошенькая девушка не должна выезжать никуда без какой-нибудь "дуэньи".

Вздрогнув, Джейн подумала, не просочились ли слухи о дружбе Джейни с Тедом Уиллсом.

— Не нужна мне никакая "дуэнья". Времена королевы Виктории кончились давным-давно! Как бы там ни было, но я привыкла полагаться на себя.

— Твоя мать умерла? — мягко спросил он.

— Да. — Джейн вспомнила свою мать и погрустнела. — Когда мне было четырнадцать лет. В таком возрасте плохо терять мать, особенно девочке.

— Терять мать плохо в любом возрасте, — заметил он. — У меня уж старость на носу, а я с ужасом думаю, что когда-нибудь все-таки потеряю свою мать. Кстати, она тебе понравится, Джейн. — Тон его неожиданно переменился. — Она у меня закоренелая бродяга по белу свету, и никогда не известно, где окажется через месяц.

— С удовольствием познакомлюсь с ней, — с живостью откликнулась Джейн.

— Я договорюсь, когда вернемся. Надеюсь, ты останешься на судне до конца круиза?

— Ну да. А что, разве кто-нибудь собирается сходить?

— Некоторые намерены остаться в Афинах. Я тоже было хотел, но теперь совсем не уверен в этом.

По его лицу снова пробежала тень, и снова Джейн ничего не сказала. Любовь к ней Стефена — это счастливая случайность, дар судьбы, но чтобы заставить его понять и принять истину, понадобится весь опыт и бездна женской хитрости.

Джейн поднялась.

— Пойду переоденусь. Скоро обед.

— Может, встретимся в баре и выпьем по бокалу?

— Вот это да, никак ты считаешь меня достаточно взрослой, чтобы пить не только апельсиновый сок?

— Учитывая проявленную тобой мудрость в отношении меня, — ворчливо отозвался он, — я намерен позволить тебе перно [12]!

Входя в каюту и переодеваясь в изумрудно-зеленое открытое платье, Джейн продолжала улыбаться. Глянула в зеркало: лицо слегка блестит, но это ничего, а вот губы надо оживить коралловой помадой, в тон маникюру. "Да, а ручки-то у меня совсем не такие, какие должны быть у богатой наследницы, — пальцы отнюдь не аристократические, ногти короткие от постоянной работы на машинке", — досадливо поморщилась Джейн, закрывая дверь.

Бар находился на верхней палубе, рядом с рестораном. Одна переборка была полностью стеклянной и открывала чудесный вид. Сидишь на обитых алой и оранжевой кожей высоких табуретах, а впечатление будто прямо на волне. Когда Джейн вошла, все места, как обычно, оказались заняты, и было уже шумно. Высмотрев Стефена, она с неудовольствием заметила рядом Колина и Клер, но направилась к ним.

До сего момента Джейн была довольна своим видом, но теперь, глядя на Клер в зауженных книзу шелковых брючках, шелковой же алой рубашке в тон, с тонкой талией, туго охваченной широким черным шарфом с длинной бахромой, вынуждена была признать ее превосходство.

"И вечно в ее присутствии я чувствую себя так, словно только вчера вылезла из пеленок!" — раздраженно подумала Джейн и, завидев официанта, с вызовом заказала "Кампари" с содовой.

Стефен удивился.

— А не слишком горько будет?

— Зато предпочтительнее молока, — сердито ответила Джейн, видя, как он хмурится.

Колин закашлялся и выложил на стол пачку сигарет.

— Думаю, вам будет приятно услышать, что мы выиграли соревнования по серсо. Клер на редкость метко бросает кольца.

— Да, но сейчас пришла пора, когда я с удовольствием поймала бы хоть одно, — протянула Клер. — Девушки вроде Джейни взрослеют так быстро, что поневоле начинаешь ощущать свой возраст.

— Вовсе незачем по такому поводу выпрыгивать из кожи вон. — Высокий голос Колина прозвучал весьма холодно. — В наше время двадцать семь лет — еще не возраст для женщины.

— Для женщины, каков опыт — таков и возраст.

Прислушиваясь к разговору, Джейн спрашивала себя, нет ли в этих словах скрытого смысла, поскольку в голосе Клер слышалась плохо сдерживаемая ярость, свидетельствующая о бешеном, неуправляемом нраве. Неужели она, и в самом деле, настолько обеспокоена своим незамужним положением? Видя перед собой эту красавицу с блестящими черными, как вороново крыло, волосами, белым, нежным, словно у мадонны, лицом, Джейн сочла такую мысль совершенно нелепой.

Клер склонилась над бокалом мятного frappe[13], придерживая его рукой и звякнув тяжелым золотым браслетом из монет.

— Какая прелесть! — воскликнула Джейн. — Всегда хотела иметь что-то подобное.

— Их коллекционировал отец, — пожала плечами Клер. — А когда умер, мать отдала их мне.

У Джейн от волнения даже пересохло в горле. Вокруг стало тише, и она вдруг испугалась, что думает слишком громко и ее могут услышать другие.

— А можно взглянуть поближе? — попросила самым невинным тоном.

Клер протянула руку, и Джейн принялась разглядывать монеты. Монеты были самые разные, размером с шиллинг, с полукрону, многие с гравировкой, одна или две — инкрустированы драгоценными камнями, но ни на одной не нашлось буквы "Л", и Джейн отодвинулась. Разумеется, было ребячеством надеяться. Такую кражу, конечно же, не могла совершить женщина.

— Вот не знал, что ты интересуешься монетами, — раздался голос Стефена. — У меня у самого изрядная коллекция.

— В самом деле?

Сердце у Джейн подпрыгнуло. И хотелось, чтобы он продолжал, и боязно, было, услышать.

— Это мое хобби. По крайней мере, началось все, как хобби, но теперь, пожалуй, уже и вложение денег.

— Многое начинается, как хобби, — вмешался Колин, — а потом превращается либо во вложение денег, либо в настоящую манию. Впрочем, меня-то собирание монет никогда особенно не привлекало. Уотерфордское стекло — это да, это мне нравится.

Джейн потеряла нить разговора и всей душой жалела, что обратила внимание на браслет Клер. Подозрения снова охватили ее, шипящими змеями шевелясь в мозгу. Конечно, поводы для сомнений были незначительными, слабыми, словно тонкие, непрочные ниточки, но ведь и тонкими ниточками, если они свиты в прочную веревку, можно связать, привязать и даже задушить.

— А вы, Джейни? — спросил Колин.

Она повернулась так быстро, что едва не выронила бокал.

— Простите, я не расслышала вопроса.

— Мы говорили о драгоценностях, и Клер удивилась, что вы никогда ничего не носите.

— Может, отец Джейни считает, что ей еще рано, — не преминула куснуть Клер, как всегда растягивая слова.

— Нет, просто у меня их столько, — подражая тягучему голосу Клер, парировала Джейн, — что они мне все надоели. Я отнесла свою шкатулку корабельному казначею и не испытываю ни малейшего желания забирать обратно.

Колин взъерошил светлые с серебром волосы.

— А жаль. Я всегда считал, что драгоценности только подчеркивают женскую красоту. А вы, Стефен?

— Некоторые — да. Но некоторые настолько великолепны сами по себе, что просто притягивают все внимание.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, — заявила Клер. — Будь у меня столько денег, сколько хочется, я бы коллекционировала драгоценности и держала бы их в шкатулке на бархате.

― Совершенно верно, — подтвердил Стефен. — Рубины и сапфиры лучше всего смотрятся на черном бархате. А на коже теряют всю свою глубину. Пожалуй, один лишь жемчуг становится лучше, когда его носят.

Джейн сидела ни жива, ни мертва. Слишком многое указывает на Стефена, и вряд ли это — случайное совпадение.

— А алмазы? — спросила она чуть громче, чем следовало.

— Алмазы?

Черные глаза прищурились.

— Да, алмазы. Они тоже относятся к тому типу драгоценностей, что лучше всего выглядят на бархате?

— Это зависит от самого алмаза, — последовал уклончивый ответ. — Каждый нужно оценивать по своим достоинствам. Крупные, разумеется, носить не следует. А если уж и носить, то самое подходящее место — царская корона или скипетр. Для обычных женщин лучше всего подходят камни небольшие, в десять — двенадцать карат.

— Обычно женщины частенько не могут себе позволить даже один-два карата, — сухо заметила Джейн. — Однако большинство, если бы им предоставили возможность, предпочли бы алмазы, как можно крупнее.

— Стефен прав, — сказала Клер. — Крупные алмазы смотрятся не лучшим образом. Лично я предпочла бы хранить их в банке… в денежном эквиваленте.

Мужчины расхохотались, и громче всех — Колин, которому это показалось особенно забавным.

— Уж не ты ли, случайно, украла знаменитый "Лоренц"? — усмехаясь, спросил он.

Клер отставила бокал.

— Ну, нет, я слишком ценю жизнь, чтобы пойти на подобную глупость.

— А причем тут жизнь? В наше время похитителей драгоценностей уже не приговаривают к смертной казни.

— Однако все же сажают в тюрьму, а для меня это равноценно смертному приговору. При всей тяге к драгоценностям я слишком осторожна, чтобы подвергать себя подобным неприятностям.

— А я понимаю похитителей, — заявил вдруг Стефен. — Все эти драгоценности, скопившиеся в музеях, лишь раздражают людей. Говорю не только о драгоценных камнях, но и о живописи и произведениях искусства. Если б я родился в прежние времена, то, наверное, стал бы благородным разбойником.

Джейн облизала, неожиданно пересохшие, губы.

— Отбирал бы у богатых и отдавал бедным? Так это и в наше время можно сделать, причем не прибегая к грабежу.

— Хочешь сказать, я могу попросту раздать свои деньги? — Стефен резко повернул голову. — Конечно, могу, да только скучно вот так взять и просто раздать. Нет, Джейн, такое не для меня. В мечтах я вижу себя Робин Гудом.

Клер что-то говорила в ответ, но потрясенная Джейн ничего уже не слышала. Подозрения неуклонно превращались в уверенность, и она пыталась бороться. Ведь никаких конкретных улик не было, только случайные слова, которые можно толковать и так, и сяк. "А я толкую, ведомая страхом и подозрениями, и все из-за любви к Стефену".

Джейн так погрузилась в размышления, что, только почувствовав на плече руку Стефена, поняла: все поднялись и собираются идти обедать.

— Может, хочешь еще аперитив? — спросил Стефен. — Ты ведь присоединилась к нам позже.

— Нет, спасибо. — Она тоже встала. — Я могу сделать это за обедом.

Когда все расселись по местам в ресторане, Джейн даже обрадовалась, что осталась с Колином. По крайней мере, не нужно стараться изо всех сил изображать веселье, которого не ощущала. До смерти хотелось убежать к себе в каюту и попытаться привести мысли в порядок.

— Что случилось, Джейни? — спросил Колин. — Вы, кажется, чем-то расстроены. Поссорились со Стефеном, да?

— Нет. Да ничего не случилось, честно, ничего.

— Ну, значит, тогда вас что-то беспокоит. Расскажите же, облегчите душу.

Джейн покачала головой, но по лицу Колина увидела, что он не удовлетворен. Еще в самом начале знакомства она поняла, что он вовсе не глуп, и теперь не изменила своего мнения. Совсем наоборот, чем больше узнавала его, тем лучше понимала, что он — тонко чувствующий человек. И потому, конечно, меньше всего на свете хотела, чтобы он начал допытываться.

— Да, действительно, — торопливо проговорила Джейн, — это из-за Стефена. Мы не поссорились, но… наверное, вы сочтете это ребячливостью, только я…

Она умолкла, судорожно пытаясь что-то придумать.

Однако Колин счел ее сомнения за смущение и докончил фразу сам:

— Этот парень вам нравится, не так ли? Это видно за милю, так что даже не пытайтесь отрицать.

— Да, нравится. Он совершенно другой.

— Другой? А мне казалось, у вас много знакомых такого типа.

— У меня много знакомых богачей, но среди них нет ни одного молодого и настолько привлекательного, присутствующие, разумеется, не в счет.

— Благодарю за любезные слова, Джейни, но в них нет необходимости. Когда Стефен вчера вечером уволок вас из танцзала, я все понял. Ну же, расскажите старому дядюшке Колину, из-за чего вы поссорились, а я посмотрю, чем можно помочь горю.

Джейн задумалась. Удивительно, Колин, только вчера вечером с таким трепетом смотревший на нее, совершенно спокойно смиряется с тем, что ей нравится другой. А может, именно так и должен реагировать нормальный мужчина в подобной ситуации? В конце концов, он ведь не юнец неопытный, а отношения с Джейн могли быть не более чем легким флиртом.

— Так как, — повторил Колин, — расскажете, из-за чего произошла ссора?

— То была даже и не ссора. Просто я еще столько о нем не знаю.

— Это не причина для такого убитого вида, — удивленно заметил Колин. — Я уж думал, вы получили страшный нагоняй.

— Нет, наверное, вам все-таки будет трудно понять, — вздохнула она. — В своем кругу вы все обо всех знаете. Я имею в виду, что все вы ходили в одни и те же школы и посещали одни и те же танцклассы!

— Можно подумать, что вас это миновало! — Глаза его округлились. — Вы так говорите, словно пришли из другого мира.

— Из другого поколения, — торопливо поправила она. — Стефен и я никогда не ходили в один танцкласс.

— Да уж, наверное, нет. Вас в то время еще катали в колясочке! Так вы этим обеспокоены — тем, что не танцевали вместе в детстве?

Джейн рассмеялась.

— Конечно, нет. Но мне хотелось бы больше знать о нем.

— О, этого хотелось бы очень многим. Дрейк всегда любил таинственность. Родом он из очень богатой семьи, но отец промотал кучу денег. Промотал бы и больше, если б мог, но большая часть принадлежала жене. Вероятно, потому-то он никогда не пытался от нее уйти. Стефен был единственным ребенком и, насколько я понял, ненавидел своего старикана. Едва закончив Оксфорд, отправился за границу, кажется, в Канаду, и вернулся, только когда отец заболел. Один знакомый парень мне рассказывал. По его словам, Дрейк-старший понял, что не может больше управлять своей империей. Пошли разговоры о свертывании дела, и он, думаю, просто почувствовал, что если не назначит себе преемника, то все, им созданное и построенное, пойдет прахом. Как бы там ни было, но Стефен вернулся, и они вдвоем принялись латать дыры. Но пока отец не умер, Стефен так и не был настоящим хозяином. Смерть старика словно развязала ему руки, с тех пор он и стал набирать силу.

Джейн вздохнула.

— Интересно, были ли между Стефеном и отцом какие-нибудь родственные чувства, хотя бы к концу, или же ничего, кроме долга и самолюбия, сведших их вместе?

— Смею заверить, отца и сына довольно часто связывают только эти два чувства, — цинично заметил Колин.

— О мужчинах, которых знаю я, этого не скажешь, — возразила Джейн.

— Тогда мы вращались в разных кругах.

Понимая, насколько он прав, она промолчала, а Колин продолжил свой рассказ:

— Многие любопытствовали, чем же Стефен занимался за границей, но никому не посчастливилось этого узнать. Одни утверждали, что он фермерствовал где-то под Ванкувером, другие — что занимался контрабандой и незаконным ввозом оружия в Карибский бассейн!

— Вот в это я не верю.

— Что ж, а я не представляю его в роли фермера, — покачал головой Колин. — Ввязываться в опасные дела и рискованные предприятия ему как раз больше свойственно.

Джейн задела вилкой о тарелку. Странно, но Колин тоже заметил эту склонность Стефена. То ли он солидарен с ним во взглядах на мужскую жизнь, то ли инстинктивно почуял таящуюся под спудом силу, зажатую в кулак агрессивность.

— А давно ли он в Англии? Последние три года его имя мелькает в новостях, а раньше?

— Думаю, года четыре. Да, действительно, сегодня утром Клер как раз упоминала об этом. Они со Стефеном обменивались о чем-то замечаниями, и он сказал, что живет в Англии с августа пятьдесят седьмого года.

— С августа пятьдесят седьмого?

Эти слова, на первый взгляд совершенно невинные, ткнули в Стефена еще одним пальцем подозрения. Или же то было все-таки роковое совпадение, что беспримерные по наглости и фантазии кражи драгоценностей и произведений искусства начались ровно через месяц, как нога Стефена ступила на берег этой страны?