– Выйти за тебя замуж? Выйти за тебя замуж?
Синтия не могла сдержать чувств. Она рванулась вперед, словно ее толкала неведомая сила. Ее охватило такое негодование, что она и сама не заметила, как набросилась на принца, пытаясь сбить его с ног.
Наверное, этот негодяй откуда-то прознал, что она давно лелеет мечту о галантном кавалере, который явится на закате и умчит ее от тоски, бедности и одиночества. Его предложение было лишь попыткой использовать ее сокровенные мечты против нее же! О, этот отпрыск голубых кровей, не имеющий ни малейшего понятия о такте!
Она увидела, что «рыцарь» откровенно смеется, пытаясь защититься от ее кулаков.
– Это выражение согласия? – фыркнул он.
– Нет, эгоист, самонадеянный прохвост, это отказ! Причем без права обжалования.
Он отклонился в последний момент, и ее кулак приземлился совсем близко от его головы. Синтия не считала зубы и острые колени запрещенным оружием, поэтому ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы утихомирить противника.
– Черт побери! Красавица, я пошутил. Я всего лишь хотел сделать предложение.
– Просто предложение?! Скольких доверчивых женщин по всему миру ты заманивал подобным предложением? Сколько их в твоем списке? Десять? Двадцать? Сто?
Не ожидавший такого напора принц прошептал в ответ:
– Ни одной.
– Ни одной?
Сначала она даже не поверила тому, что услышала. Затем решила, что это часть заговора. Он хочет соблазнить умудренную жизненным опытом деловую американку с Уолл-стрит. Он выбрал беспроигрышный вариант: заставить ее почувствовать себя особенной, сделать ей предложение и потом, как бы между прочим, уговорить подписать нужные бумаги. Как бы не так!
Она зарычала и возобновила атаку. Она, наверное, напоминала безумную… акулу, решившую расправиться со своей жертвой. Но ей было все равно. Никто, никто не смеет смеяться над ней! Она не позволяла этого раньше, когда с помощью бабушки поступила в Академию Сейнт Бриджет, где учились высокомерные, избалованные девицы. Она не позволяла снисходительного тона и в Гарварде, где молодые люди принимали ее за легкую добычу, как только видели соблазнительную фигуру и слышали ее чикагский акцент. Она не давала себя в обиду собратьям по профессии, которые с изумлением замечали присутствие женщины на бирже. И теперь она не намерена была изменять своим принципам: этот самонадеянный принц, который решил сразить ее своим предложением, не добьется ровным счетом ничего!
В конце, концов Феррама прекратил сопротивляться и с ужасом опустил взгляд на свою грудь, которую она оцарапала наманикюрённым розовым ноготком. «О, ничего себе! Неужели я и вправду сделала это? Он превратил меня из нормальной женщины в фурию!» Лицо Феррама на ее глазах приобретало зеленоватый оттенок. О, ее рыцарь, похоже, боится вида крови. Хорош, ничего не скажешь!
Его смеющиеся глаза вдруг потемнели. Он молниеносным движением схватил Синтию и перевернул ее на спину. Теперь он грозно возвышался над ней.
«Я не должна думать о том, как сексуально это выглядит со стороны».
Он переплел ее пальцы и придавил ее весом своего могучего тела.
«Я не стану думать о том, как его волосы щекочут мою грудь».
Он обвил ее бедра, и она не могла даже пошевельнуться.
«Я не стану думать о его объятиях, я не стану думать о его губах, я не стану думать о том, как он возбуждает меня».
– Если ты хотела овладеть мною, моя принцесса, то стоило меня просто попросить, – шелковым голосом отозвался он.
Она лишь прошипела что-то в ответ. Он закрыл глаза, вздохнул, снова открыл глаза и выпалил:
– Все эти звуки могут свести с ума. Ты стонешь, рычишь, шипишь. Ты это нарочно делаешь, чтобы занести меня? Хочу предупредить, милая, что если ты будешь мурлыкать, я за себя не отвечаю. Хотя я и благородный кабальеро, но все-таки мужчина – из плоти и крови.
– Что? – закричала она.
Значит, он лишь хотел посмеяться над ней! Как будто рычание и шипение можно считать атрибутами соблазнительной красотки! И она никогда в жизни не мурлыкала! И не станет. Правда.
– Запомни одну вещь, – в ярости произнесла она. – Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Он посмотрел на нее неожиданно серьезно, и вдруг с его уст сорвалось проклятие на испанском. Он все еще удерживал ее руки. Продолжая зажимать ее кисти одной рукой, второй он взял Синтию за подбородок и пристально посмотрел на нее.
– Ты плачешь, – обвинительным тоном заявил он, словно она совершила преступление, словно оказалась карточным шулером.
– Ничего подобного, – сказала она, ощущая, как с ресниц скатывается крупная слеза.
Синтия никогда не плакала, но, вероятно, события последних дней доконали ее. Она всегда плохо воспринимала шутки и поддразнивания, боясь, что кто-то сможет раскусить ее и понять, насколько уязвимой она себя чувствует. Так как внешне она держалась очень строго, мало кто мог заподозрить ее в мягкости характера. Но предложение принца стало последней каплей. Он признался ей в своих чувствах лишь затем, чтобы посмеяться над ней. Женщина ведь не из железа сделана.
Во всяком случае, так объясняла свое поведение сама Синтия.
Феррама вытер подушечкой большого пальца скатившуюся слезу и слизнул ее кончиком языка.
– Не надо… – прошептала она.
– Не надо, – эхом отозвался он.
– Не надо что? – спросила она.
От его близости у нее шла голова кругом. Но он словно не ощущал этого и придвинулся еще ближе. Хорошо, что она была в роли пленницы, иначе бы не поручилась за себя.
– Плакать, – нежно произнес он.
Она ощутила его горячее дыхание на своей щеке и еле сдержала новый приступ рыданий. Вместо этого она лишь тихонько ойкнула.
Он застонал.
Ее тело отозвалось волной удовольствия, которая захлестнула ее до самых кончиков пальцев. Ее кожа покрылась мурашками. Кто знал, что это может выглядеть так эротично?
– Все эти звуки сводят меня с ума, – низким, чарующим голосом отозвался он.
Она могла бы сказать то же самое о нем. Может, они и вправду были заколдованы? Может, это все Элмер?
Указательным пальцем он стер еще одну слезинку. Ну почему она плакала?
– Ты всегда рыдаешь, когда мужчины делают тебе предложение? – поинтересовался он.
– Мне еще никто не делал предложения, – призналась она, только потом подумав, что могла бы придержать язык за зубами.
– Неужели? – улыбнулся он. – И мне тоже. Но я же не плачу.
– Ты снова надо мной смеешься?
– Если я не буду смеяться, то буду делать что-то другое.
– Например?
При других обстоятельствах Синтия не стала бы задавать таких вопросов, но этот мужчина оказывал на нее колдовское воздействие.
Она таяла, как мороженое. Ее сердце бешено билось в такт его пылким признаниям. И ей так хотелось поцеловать эти чувственные губы, которые были в столь опасной близости от ее губ, что она не могла думать ни о чем другом.
– Я поцелую тебя, – сказал он, наклоняясь еще ниже.
Неужели он умеет читать мысли? Может, ему просто стало жалко бедную дуреху, у которой глаза на мокром месте? Может, у него на уме только желание добиться ее согласия на мирное разрешение их спора?
Какая разница?!
Нет, все-таки разница есть. Они вступают на запретную территорию. Если она позволит принцу поцеловать себя, то следующим шагом будет… следующий шаг. «И я погублю себя навсегда», – подумала она.
– Нет!
Он не ожидал, что она окажет сопротивление в последний момент.
– Я говорю всего лишь о невинном поцелуе. Нам ведь надо чем-то заполнить время, – начал упрашивать ее принц.
– Поцелуе?! – язвительно отозвалась она. – Тогда что это так давит мне на ногу?
«Синтия, ты должна быть как можно грубее. Только так ты собьешь с него спесь».
– О, это всего лишь Питер. Не обращай на него внимания, – смущенно сказал принц. – Он вечно хочет большего.
– У тебя и имя припасено для… – задыхаясь, произнесла она. – Питер-близнец?
Он не стал утруждать себя ответом, потому что не мог больше отказывать себе в удовольствии коснуться ее губами. Ему хотелось насладиться каждым мгновением этой сладкой минуты.
– У тебя самый сексуальный рот, какой я только видел, – прошептал он, проводя языком по ее раскрытым губам.
«О, лишь бы это наслаждение не кончалось!» – подумала она.
– Я обещаю тебе неземное счасгье, – прошептал он, и его голос прозвучал немного хрипло.
«Черт побери! Я что, говорила вслух?»
– Отпусти меня, – умоляющим голосом сказала она.
– Зачем?
– Чтобы я могла удержать…
– Говори, говори, Синтия.
– Тебя.
Он поднял взгляд, увидел ее нежные губы, похожие на распустившийся розовый цветок, и подумал: «Она так возбуждена, хотя я еще даже не поцеловал ее!»
– Потому что если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, то, боюсь, мне самой придется научить тебя целоваться.
– Ты хочешь сказать, что мои поцелуи не вызывают у тебя восторга?! Я не умею целовать женщину? – Его глаза потемнели от гнева. – Синтия, ты сделала свой выбор. Возможно, мне придется пожалеть о том, что я сейчас сделаю… возможно, и тебе придется пожалеть об этом, но я обязан довести начатое до конца. Ты бросила вызов принцу – ты бросила вызов дьяволу. Чему быть, того не миновать!
П. Т. был готов на все, еще когда заметил слезинку в ее глазах. Он чувствовал, что уровень тестостерона в его крови зашкаливает за критическую отметку.
Не умеет целоваться? Он?! «Я ей покажу». Если уж испанец… хорошо, пуэрториканец и умел делать что-то стоящее, то это дарить поцелуи. Он вкладывал в искусство поцелуя сердце и душу. Он ставил хороший поцелуй в один ряд с дорогим вином и хорошим сексом.
Он отпустил ее руки и сказал:
– Держись крепче, Синтия.
И его голос звучал угрожающе хрипло.
Она не успела вымолвить и слова, как он раскрыл бедра, одновременно распахивая ее навстречу своей зовущей плоти. Издав победоносный крик, он, словно пилот истребителя, устремился к заветной цели. Она лишь вскрикнула, и ее голубые глаза расширились от неожиданности.
Он ничего не замечал – его сердце билось со скоростью ста ударов в секунду. Он ощутил, как его возбуждение достигает высшей точки. Теперь его движения были нарочито медленными, словно он исполнял какой-то чувственный танец.
Ему хотелось, чтобы этот миг длился вечность. Это удовольствие от близости – сердце к сердцу, плоть к плоти – казалось ему новым и необыкновенным. Еще секунда, и у него из глаз брызнули бы слезы. Это было настоящее чудо!
Когда он наклонился к ней, ее уста уже были раскрыты, как будто она ждала его. Не сводя с нее глаз, он зарылся пальцами в копну ее клубнично-рыжих волос.
Она тоже не отвела взгляд и зеркально повторила его движение. Проведя рукой по его роскошным волосам, она вздохнула. Она готова была сдаться. Она хотела ответить на его поцелуй и на все, что… могло бы последовать за ним.
Он застонал и поцеловал ее. Они утоляли жажду, они желали друг друга с необыкновенной силой!
Их поцелуй не кончался. Наверное, принц боялся, что стоит их устам разомкнуться, как волшебство исчезнет. Поэтому он продолжал терзать ее губы, а затем целовал ее с нежностью – лишь для того, чтобы затем снова показать, что способен на дикую страсть. Это был больше чем поцелуй. Принц и сам не мог бы объяснить, какая неведомая сила вела его, – он знал лишь, что не может ей не подчиниться.
В это время Синтия Салливан по прозвищу Акула наслаждалась им, пробуя его на вкус, покусывая его губы, погружаясь в него и едва касаясь его кожи с такой же силой страсти, которой он одаривал ее. Питер пытался напомнить о себе, ожидая, что его драгоценная персона не останется без внимания. «И меня, меня, меня!» – молча кричал он, однако П. Т. не смел шелохнуться, боясь, что, нарушив очарование момента, не сумеет в полной мере насладиться этим чудесным поцелуем.
А затем Синтия совершила худший поступок из возможных. Она немного выгнулась вверх, приподнимая бедра. Она едва заметно застонала, и он больше не в силах был сдержать себя ни минуты, словно на волю вырвался ураган.
Он перекатился на спину, и она оказалась сверху. Он гладил ее плечи и спину. Он ласкал ее бедра и ягодицы, особенно ягодицы, прикасаясь к ним сквозь тонкую шелковую ткань ее трусиков. Когда она еще крепче прижалась к нему и ее острый язычок ужалил его губы, он увидел миллионы звезд и снова перевернул Синтию на спину.
Теперь он задавал ритм, продолжая целовать ее так, что она лишь тихонько постанывала. Ему не хотелось спешить. Он мечтал о том, как разденет ее, как будет целовать ее грудь, но пока пришлось удовлетвориться лишь тем, что он пробежал рукой по ее коже, задержавшись на соблазнительных полушариях. Ее соски от возбуждения набухли, как почки, согретые солнцем.
Она попыталась вырваться из его объятий, и он понял, что она больше не в силах выносить эту сладкую муку. Ее грудь, ее удивительно большие соски оказались мощной эрогенной зоной, и принц улыбнулся своему открытию, отказываясь отпустить пленницу.
Он снова принялся за ее грудь, сначала проведя ладонью по твердым соскам, а затем зажав их между большим и указательным пальцем. Он двигался так резко, что Синтия невольно поджала колени, отчего ее бедра распахнулись еще шире.
Он знал, что должен остановиться. Просто обязан. Невероятным усилием воли он оторвал губы, но тут же понял, какую чудовищную ошибку совершил. Она прильнула к нему, желая продолжения. Ее глаза все еще были закрыты. Она мечтательно облизнула губы. Ее щеки порозовели, как два наливных яблока.
Он не стал сдерживать охватившее его желание и рванул ткань маечки, обнажив самую прекрасную грудь на свете. Она выглядела изысканно. Ее грудь поражала совершенной формой, а розовые зовущие соски сводили его с ума.
– О нет! – заплакала она. – Не смотри на меня.
Но он не желал больше исполнять роль свидетеля. С его уст сорвался низкий стон. Он захватил сосок губами и принялся целовать его. Другую грудь он ласкал рукой, отчего Синтия начала извиваться под ним, прерывисто постанывая.
Он снова нашел ее губы и запечатлел на них новый поцелуй.
Она больше не в силах была сопротивляться его страсти. Приподняв бедра, она вытянулась, как струна.
Он чувствовал приближение оргазма, но не прекращал ласкать ее тело. Его возбуждение достигло предела, и он ощущал, что ее трусики намокли, даже через ткань шортов.
Она схватила его за плечи, вцепившись ногтями в его кожу, и изогнулась. Ее тело сотрясали конвульсии, и принц отстранился, чтобы в полной мере насладиться этим зрелищем. Еще никогда ему не приходилось видеть женщину, которая так ярко переживала пик наслаждения. Она выглядела воплощением чувственной силы. Она была равной ему, она умела одаривать и принимать.
Он снова утратил самоконтроль и отдался на волю чувств. Откинув голову назад, он зарычал, как насытившийся лев.
Когда спустя несколько минут он пришел в себя, то увидел, что все еще возвышается над Синтией. Он наклонился к ложбинке между ее шеей и плечом. Их цепи переплелись.
Он приподнял голову.
Она улыбалась.
Он вопросительно взглянул на нее.
– В следующий раз, когда будешь делать даме предложение, посылай вместо себя гонца, как принято у королевских особ.
– Гонца? – с любопытством спросил он.
– Да, он исполнит роль твоего посланника. Это должен быть друг.
– Друг?
– Близкий друг.
Его озарило.
– Как Питер?
– Очень талантливый парень этот Питер, – заметила она. В ее глазах плясали огоньки.
– Это я научил его всему, что он знает.
– Охотно верю. – Она подозрительно прищурила глаза. – Значит, меня только что соблазнили? По-королевски?
Он широко улыбнулся.
– Ты чувствуешь себя соблазненной?
– Я думаю, что это мягко сказано. Или, может, я только что соблазнила тебя, – подумав, добавила она и взмахнула своими великолепными клубнично-рыжими ресницами. – Ты чувствуешь себя соблазненным? – решила она повторить его вопрос.
– Мне трудно ответить так сразу. Нам надо повторить все сначала, чтобы я был абсолютно уверен.
– Хорошо сказано, принц. Но мост уже поднят, и стражники заняли места на сторожевых башнях.
– Мы можем попытаться договориться мирным путем, не так ли?
– Я не верю в твои способности парламентера.
– Правда?
– Абсолютно. Прекрати паясничать. Теперь я знаю уровень твоих возможностей. Я вооружена и опасна.
– Но я ничего не замышлял.
Питер тут же дал о себе знать, напоминая принцу, что он не совсем честен. Синтия широко открыла глаза.
– Ты не возражаешь, если я вздохну посвободнее? Встань с меня. Осторожно, прошу тебя.
У него были все основания быть осторожным, черт бы все побрал! Когда к нему вернулась способность соображать, он осознал неловкость ситуации. Мокрые шорты. Ничего не скажешь, неприглядное зрелище! Выходит, он не умеет сдерживать свои сексуальные порывы. «Я выгляжу смешно. Не принц, а жалкий бродяга!»
Они заняли свои места, пытаясь сохранять приличное случаю расстояние. И П. Т., и Синтия покраснели от замешательства: цепи напоминали об их унизительном положении пленников, смятые одежды – о только что пережитой страсти, а музыка Элвиса – о том, как безобидно все начиналось. П. Т. глубоко вздохнул, набираясь смелости:
– Так что же, ты выйдешь за меня или нет?
Синтия начала безудержно смеяться.
Однако он был уверен, что ее смех не стоит расценивать как хороший знак.
Синтия смотрела на разыгрывавшуюся перед ней сцену и не смогла сдержать смеха. Момент, достойный «Скрытой камеры». Если бы она могла сохранить это для потомства!
Принц Феррама учил Элмера Пресли вращать бедрами и одновременно двигать коленями под мелодию из «Тюремного рока». Это было великолепно. Лучше не придумаешь.
А чтобы довершить картину, принц нарядился в костюм Пресли. Широкий пояс подчеркивал его талию. Феррама был облачен в короткие брючки цвета пожарной машины. Брюки были на липучках (наверное, из расчета на то, что Элвис может поправиться). Принцу, все еще закованному в цепь, липучки пришлись как нельзя кстати. А может, они принадлежали стриптизеру, который изображал великого Элвиса, кто знает? Портрет довершал жакет красного цвета с высоким воротником и набивными плечами. Поверх он накинул короткую пелерину. К сожалению, принц не застегнул жакет, и зрителям открылась его мускулистая грудь. Синтию как магнитом тянуло смотреть на нее.
Она и сама, впрочем, была хороша. На ней было платье Рут из лилового спандекса. Она надела его поверх кружевной маечки. Платье более чем откровенно облегало ее фигуру.
Элмер и три других музыканта из его группы «Плюшевые мишки», которых Наоми отказалась принимать в замке из практических соображений, только что подписали контракт на работу по уик-эндам в Паукипси у Леонарда Лонжа. Элмер искренне надеялся, что это станет началом их большого пути. Однако он беспокоился, что его могут тут же уволить, если он не усовершенствует сценические движения, которыми так славился Элвис. Синтия же полагала, что ему гораздо больше стоило беспокоиться о том, чтобы его не уволили из-за голоса.
Феррама проявил себя опытным парламентером и сумел убедить Элмера принести одежду в обмен на урок танцев. Одежда была им просто необходима. После памятного случая в спальне принц принял ванну и собственноручно выстирал свои шорты. Он бормотал себе под нос что-то насчет того, как его довели до «подростковой фазы». По его словам, именно в том нежном возрасте он последний раз практиковал «секс без секса». Он гордо отказался от предложения высушить шорты феном. Вместо этого он натянул их мокрыми и продолжал разгуливать в них, чертыхаясь и сыпя проклятиями. Она словно не замечала прозрачные трилистники, прилипшие к его узким бедрам и упругим ягодицам.
Она тоже приняла ванну. Нет, скорее, холодный душ. Она не знала другого способа успокоить гормональную бурю. Как она могла поддаться чарам этого прожженного ловеласа?
Конечно, она знала ответ. Именно потому, что он был экспертом в области соблазнения, ему так легко удалось вскружить ей голову. Он был очаровательным, обаятельным… К тому же он был настоящим принцем! Неужели ее мечтам суждено сбыться?
– Где ты научился так танцевать? – спросила Синтия, когда музыка смолкла.
В комнате появилась Рут с подносом, на котором Синтия заметила четыре высоких бокала и графин с холодным лимонадом. Чудесное угощение для июльского вечера!
– Мне кажется, все знают, как танцевал Элвис, – с негодованием воскликнул Элмер.
Синтия хмыкнула.
– Я хотела спросить, как мог принц с Канарских островов знать, кто такой Элвис?
– А ты никогда не слышала о существовании спутниковых антенн? – ответил вопросом на вопрос Феррама, направляясь к телевизору, чтобы приглушить громкость. – Кроме того, моя мать второй раз вышла замуж и переехала в Штаты… в Хобокен.
– Хобокен? В Нью-Джерси?
Синтия почему-то не могла представить принца в Нью-Джерси. Она даже проговорила про себя, словно пробуя слова на вкус: «Принц Хобокена».
– А что, есть еще какой-то Хобокен, кроме того, что в Нью-Джерси? – насмешливо спросил он. – Вообще-то Элвис умер, когда мне было одиннадцать. Я знаю это точно, потому что он умер в день моего рождения, шестнадцатого августа. С тех пор по телевизору в это время всегда крутят его старые фильмы. Кроме того, – он глубоко вздохнул, словно набирался смелости, – я готов признать, что моя мать была фанатом его творчества. У нее были все его записи.
На его лице было написано поистине королевское высокомерие.
– О! – воскликнул Элмер. – Может, они у тебя сохранились?
Феррама пожал плечами.
– Думаю, да. – Он повернулся к Рут. – Ты не помнишь, коробки с записями по-прежнему на чердаке?
Синтия была окончательно сбита с толку.
– Значит, у вас есть дом с Хобокене? Помимо этого замка? А еще дворец на Канарских островах? Наверное, у тебя и вилла на Ривьере есть? И небольшой домик на Беверли-Хиллз? Не говоря уже о Манхэттене. Ничего себе!
– Эй, я ничего не говорил о дворце на Змеином острове, – возразил Феррама. – Я лишь упомянул, что мое княжество располагается на Канарских островах, но о дворце не упоминал ни словом!
– Змеиный остров? Так называется твое княжество?
Этот принц казался ей все более странным.
Он вздернул бровь. Всего раз. Но она обратила на это внимание. Еще Синтия заметила, что принц вздергивает бровь каждый раз, когда сказанное им не совсем соответствует истине. Например, когда делал ей предложение… Она могла поклясться, что заметила перемены в его мимике.
– Ну, на острове были небольшие проблемы с рептилиями, – объяснил Феррама.
Его брови стали домиком.
Элмер застонал и закрыл лицо руками. Она услышала, как он пробормотал:
– Самый глупый принц из ныне живущих!
– О-о, змеи! – поежившись, воскликнула Рут. Что-то не клеилось.
– Но почему в твоем королевстве нет дворца? Далее в Монако, несмотря на крохотный размер княжества, есть чудесный дворец.
– Из-за вулканов, – пробормотал Феррама.
– Я не совсем поняла, – заметила Синтия. Элмер закатил глаза и прошептал:
– О господи! Ну почему я? Почему я?
– Извержение вулкана уничтожило дворец, и у нас пока не было возможности его отстроить.
Феррама по-прежнему дергал бровью.
– На твоем острове есть вулкан? – с подозрением спросила Синтия. – Так вот почему ты не закончил реставрацию этого замка. Все свободные средства ты вкладываешь в восстановление дворца на острове.
– Вулканы! – вдруг заверещала Рут, едва не опрокинув лимонад. – Вы не видели фильм с Томом Хэнксом? Там тоже был вулкан. Я так люблю Тома Хэнкса. Хотя он немного худосочный.
Элмер одобрительно улыбнулся Рут, а затем бросил разъяренный взгляд в сторону принца.
– Вулканы? – Он воздел руки. – Если бы на моем месте была бабушка Синтии…
– Только не это! – закричал Феррама, закрывая лицо руками.
– Она бы сказала: «Слово – серебро».
– Что все это значит? Какого черта?
– Он хотел сказать: «Слово – серебро, а молчание – золото», – объяснила Синтия.
Феррама провел рукой по волосам.
– Вы решили меня доконать своими поговорками. Нельзя говорить на нормальном языке?
– Помолчи, – сказал Элмер.
– Что?
– Советую тебе замолчать, иначе я укорочу тебе язык, – покачав головой, сказал Элмер.
– Хотите лимонаду? – бодрым тоном спросила Рут.
Элмер вдруг бросился ей помогать, поднося каждому бокалы.
– А где твой отец? – продолжила допрос Синтия.
– Я потерял отца, еще когда был в утробе матери, – сдавленным голосом сказал Феррама, элегантно отпивая из бокала.
Она последовала его примеру. Рут была такой же безнадежной поварихой, как и парикмахершей. Лимонад был кислым на вкус. Но Синтия допила его, не сводя глаз с Феррама. Итак, его отца не стало еще до рождения принца. Какая печальная история! Значит, монархия продолжалась по материнской линии? Но почему он не правил? В этой истории оставалось очень много темных пятен.
– Значит, корона перешла к тебе?
– Корона? Какая корона? – Феррама с недовольным лицом допил лимонад (наверное, ему он тоже пришелся не совсем по вкусу), и Элмер что-то прошептал ему на ухо. – А, корона… Да, можно сказать и так. Только мой дядя… Фред… получил ее, так как был прямым престолонаследником.
– Фред? – спросили Синтия, Элмер и Рут в один голос.
– Фредерико де ля Феррама, – уточнил он, – дядюшка Фред. Брат моей матери. Когда отец отдал концы, дядя Фред стал королем. Это и к лучшему, потому что из него вышел монарх что надо. Не то что из меня.
Он промокнул лоб полотенцем, и Синтия не смогла понять, говорит он правду или лжет.
«Отдал концы?» Довольно странно говорить в таких выражениях о смерти собственного отца. Наверное, он намеренно был груб, чтобы скрыть волнение. Мужчины бывают такими неуклюжими.
По крайней мере, она получила объяснение тому, почему Феррама был принцем, а не королем.
– Ты, наверное, числишься в наследниках?
– Может, сменим тему? Я так устал обсуждать это.
– Свадьба состоится в понедельник, после того как я вернусь из Паукипси, – сообщил Элмер, готовя гитару.
– Нет! – в один голос закричали Синтия и Феррама. Элмер пожал плечами.
– Это выше моих сил. Я слушаю приказы с небес.
– С тобой говорит сам Господь? – благоговейно спросила Рут.
– Да, со мной всегда это происходит, дорогуша. И он очень неодобрительно относится к тому, что кто-то ведет себя несерьезно, готовясь к обмену священными клятвами.
Элмер бросил в сторону Синтии и Феррама выразительный взгляд, в котором было написано осуждение. Откуда он все знает? Он подглядывал? Нет, он и Наоми целый день отсутствовали. Скрытые камеры? Нет. Она лично изучила каждый сантиметр комнаты. Но Элмер откуда-то обо всем знал.
И она, и Феррама вспыхнули.
– Послушай, парень, я не хочу жениться, – выпалил Феррама.
«Бог ты мой, теперь он решил сменить пластинку. Немного позабавились накануне, и что же? Он уже берет свои слова обратно?»
– Я тоже не хочу, – отозвалась Синтия.
Она готова была признать, что хоть в чем-то они с принцем достигли согласия. И если намерены отстоять свою свободу, то должны держаться вместе.
– Но вы захотите, – загадочно произнес Элмер, бросив пристальный взгляд на пустые бокалы. – Вы обязательно захотите.