Любовь и жизнь леди Гамильтон

Глава девятая

Следующие недели проходили как во сне. Том поселил ее недалеко от гавани у матросской вдовы, зарабатывавшей на жизнь стиркой и шитьем. В скромной комнатке Эммы с окном, выходившим на улицу, на подоконниках цвело несколько растений, в зеленой деревянной клетке распевала канарейка, белоснежное белье покрывало узкую кровать у задней стены. В комнатке царили тишина и покой, столь благотворные для Эммы после всех треволнений последнего времени.

Тот же покой царил и в ее жизни. Она редко выходила из дома, только за книгами к букинисту поблизости; у него она покупала великие творения Шекспира, с которыми связывала свои дальнейшие планы. Потому что она по-прежнему не расставалась с мечтой стать актрисой, но отказалась от мысли быстро достичь желаемой с помощью чьего-то покровительства. Узнав цену, она твердо решила не платить ее. Теперь она полагалась только на свой талант, решив начать с малого и проторить дорогу наверх собственными силами.

Сначала, чтобы не быть Тому в тягость, она собиралась поискать возможность заработать кусок хлеба. Но Том и слышать об этом не хотел: ей нельзя растрачивать свои силы на заботы о мелочах жизни. Он зарабатывал достаточно, чтобы хватало на двоих, и считал себя братом, чей долг — убирать мелкие камешки с пути сестры.

Он во всем вел себя по-братски. Ни звуком, ни взглядом не выдал он того, что чувствовал. Даже нежность, прорывавшуюся время от времени в дрожащем голосе, он старался преодолеть или скрыть за шумной веселостью грубоватого бывалого матроса. Однако, несмотря на все его усилия, это не могло ускользнуть от Эммы, чей слух был обострен житейским опытом, и если мальчишеская похотливость принца Георга вызывала у нее презрение, а грубая страсть сэра Джона внушала страх, то сдержанная нежность Тома вызывала приятное ощущение внимания и участливости. Она невольно сравнивала его простоту и деликатность с бесцеремонностью и грубостью этих аристократов, и безошибочное чувство говорило ей, что более тонкой натурой отличался человек из народа.

Ну почему она его не любила! С ним — и она это знала — она была бы защищена от всех превратностей жизни. Его сильная рука устранила бы с ее пути все трудности, все враждебное. В тихие часы раздумий она иногда ловила себя на мысли расстаться со всеми своими высокими мечтами и искать тихое счастье у Тома — то счастье, которого, быть может, никогда не увидит она в сутолоке жизни. Если бы он вошел в этот момент и она посмотрела в его добрые, верные глаза, что-то дрогнуло бы в ее сердце, и она взяла бы его руку, чтобы никогда ее не отпускать. Но потом…

Из пылающих всеми красками слов поэта, которыми она упивалась, вновь возникала великая чарующая загадка бытия. Усталая, она размышляла над этой загадкой в поисках ее решения. И вставал образ Овертона, маня и обещая.

Однажды она испытала внезапный испуг. Она вышла из лавки букиниста и ее едва не сбил в узком переулке ехавший из гавани экипаж. Отскочив в сторону, она подняла глаза и увидела сэра Джона, который высунулся из открытой дверцы и пристально смотрел на нее. Она невольно застыла на месте. Но когда экипаж остановился и сэр Джон собрался выйти, она обратилась в бегство.

Она вернулась домой удрученная. Ее охватило предчувствие надвигающейся беды, и потому она не удивилась, когда ее хозяйка в тот же день под вечер ввела к ней сэра Джона. Но когда она прочла на его лице, что он с трудом скрывает свое торжество, ею овладела ярость. Не думает ли он, что приобретет над ней власть? Она ему покажет, кто она!

Она не возражала, когда он несколькими властными словами отослал хозяйку. Но когда он хотел взять Эмму за руку, она резко выпрямилась.

— Я видела вас всего один раз, милорд — сказала она холодно, — при обстоятельствах, которые сделали для меня нежелательным более близкое знакомство с вами. Поэтому прошу вас удалиться и избавить меня в будущем от попыток сблизиться со мной.

Похоже было, все это не произвело на него ни малейшего впечатления. По его лицу пробежала насмешливая улыбка; очевидно, он принимал все это за комедию, которую она разыгрывает перед ним, чтобы набить себе цену.

— Обстоятельства, о которых вы мисс Лайен, говорите, никак не могут смутить мужчину, знакомого с проявлениями безумства и сумасбродства во всех частях сеете. А вот женщина, которая посещает Красный рай…

— Я ничего о нем не знала! — резко прервала она. — Меня отвела туда мисс Келли, у которой я тогда жила. Оттого-то я и рассталась с ней, и одного этого уже достаточно, чтобы понять, что вы судите обо мне ложно.

Он снова ядовито улыбнулся.

— Я был у мисс Келли и осведомлялся о вас.

— Зачем?

Его глаза блеснули.

— Я влюблен в вас, мисс Лайен, — сухо ответил он с деловитостью, странным образом противоречившей смыслу его слов и той страсти, которую выражало его лицо. — Я услыхал от мисс Келли, что вы хотите стать великой актрисой, о которой заговорит весь мир. Неужели вы думаете, что сможете достичь этой цели без обучения, без средств, без покровительства? Все это я готов предоставить вам, если вы удовлетворите мои желания.

И он в немногих словах изложил свои условия. Он — командир военной флотилии, только что вернулся из похода против североамериканцев и теперь останется на длительное время в Лондоне. Он и так достаточно богат, а те деньги, что он получил в награду за захваченные американские торговые суда, сделали его еще богаче. Он готов выполнить любое желание Эммы. Ее будут обучать лучшие учителя, а длительные путешествия в Париж и Рим пополнят образование. Ей будет принадлежать маленький роскошно убранный особняк на Пиккадили, в ее распоряжении будут камеристки, слуги, экипажи, ложи в театрах. Он будет давать ей много денег на булавки, покупать ей платья у мадам Больё, драгоценности у мистера Кейна. У нее будет все, что она пожелает. Она будет счастлива, как только может сделать девушку счастливой ее возлюбленный.

Она слушала молча, не прерывая. И пока он говорил, она хладнокровно наблюдала за своей реакцией. Она была рада, что все соблазны оставляли ее спокойной, но его страсть все же волновала ее. Холодная деловитость была лишь маской, под которой он скрывал свой пыл, и что-то искушало ее раздуть этот жар. Испытать как далеко заведет этого человека его горячая кровь.

— Вы пришли слишком поздно, милорд, — сказала она холодно, когда он замолчал. — Все то прекрасное и заманчивое, что вы мне только что перечислили, мне уже предложил другой человек. И вы, конечно, понимаете, что принцу Уэльскому я отдала бы предпочтение перед любым другим, если бы я имела намерение продать себя в качестве содержанки. Поэтому я сожалею, но воспользоваться вашим любезным предложением не могу.

Она насмешливо ему поклонилась и указала на дверь. Однако он не уходил. Кровь бросилась ему в лицо, шрам стал темно-красным.

— Что еще вам надо? — закричал он в бешенстве. — Что могу я еще предложить? Требуйте. Если только это в человеческих силах, я выполню ваше желание. Вы же видите, я схожу из-за вас с ума, я непрестанно думаю о вас, каждую ночь вижу вас во сне. Вы должны быть моей, даже если я погибну.

Она улыбнулась.

— Ну зачем же так неистово, милорд? Будем сохранять тот деловой тон, который вы приняли вначале. Вы спросили мою цену. Ну, хорошо, мечтаю иной раз и я. Моя мечта — быть благородной леди. Вы лорд и желаете обладать мной. Женитесь на мне, сделайте меня леди, и я ваша.

Он уставился на нее, как бы не поняв, что она говорит. Затем разразился громким хохотом.

— Жениться? Превратить вас в леди? Вы восхитительны, мисс. Кто подсказал вам эту гениальную мысль? Ну, а почему вы не требуете, чтобы я сделал вас королевой Англии? Ничтожная служанка, женщина с улицы! Нет, милое мое дитя, таких, пожалуй, любят, но на таких не женятся.

Он снова рассмеялся. Но чего добился он этим издевательским смехом, в котором отразилось все высокомерие его касты?

Побледнев, стояла перед ним Эмма. Она знала заранее, что требует невозможного, и все-таки его слова и смех были для нее как удары кнута. В ней поднялась вся ее ненависть к аристократам, она уже испытала такую ненависть к Джейн Миддлтон. Протянув руку, она указала ему на дверь.

— Довольно, милорд, оставьте меня! Вы жалкий человек, я вас презираю. Откажитесь от попыток переубедить меня. Я отвергла бы вас, даже если бы вы на коленях просили меня принять венец супруги лорда.

Он закусил губы.

— Вы очень горды, мисс Лайен. И очень отважны. Неужели вы не боитесь меня?

Она повернулась к нему спиной.

— Я сумею спастись от ваших преследований.

— Под защитой грязного матроса?

— Под защитой порядочного человека, верность которого сильнее вашего могущества. Если вы тотчас же не уйдете, он увидит вас здесь, и его грязные матросские лапы вышвырнут вашу милость на улицу!

Он понял, что проиграл. И вышел из дома с коротким издевательским смешком.

На следующей неделе Том однажды вечером принес газету. Он читал с трудом и попросил Эмму прочитать ему сообщения о войне против североамериканских повстанцев. Сам он больше всего на свете ценил свою свободу, однако никак не мог понять, что существуют люди, которые вовсе не чувствуют себя счастливыми под тремя леопардами доброй старой Англии. Он ненавидел мятежников, отказавших Георгу III в послушании, его тревожили толки о предстоящих Великобритании кровавых боях с Францией и Испанией за господство на море. Газета сообщала о двусмысленных действиях Людовика XVI, позволившего своим офицерам сражаться в рядах американца против Англии, и призывала всех добрых британцев стать под знамена короля Георга. Военный флот должен быть увеличен, а команда усилена за счет молодых дельных моряков, чтобы обезвредить американские пиратские корабли, препятствующие английской торговле. Желающим завербоваться и служить во флоте гарантировался большой задаток, большое жалованье, хорошее содержание, а перед простым матросом вдобавок открывалась возможность блестящей карьеры.

Том слушал с напряженным вниманием, затем горько засмеялся.

— Хорошее содержание? Собачья кормежка и плетка-девятихвостка! Блестящая карьера? Лихорадка и жажда, порох и свинец. Тот, кто вернется живым, — развалина, человек, который уже никогда не будет плавать, а большого жалованья едва ли хватит на трубку табака. У кого есть жена и дети, тот может спокойно послать их просить подаяние. При этом в Англии богатства — через край. Вы ведь видели, мисс Эмма, как лорды купаются в золоте. Они произносят пышные речи о верности королю, жертвах и любви к отечеству, однако сами остаются дома, нежатся в пуховых постелях и захватывают доходные места. Ну, меня-то им своими сказками не поймать. Даже этой лисе, капитану-вербовщику, несмотря на всю его хитрость.

Он сердито смял газету и швырнул ее под стол.

— Капитан-вербовщик? — спросила Эмма, которая услыхала это слово впервые. — Кто это, Том?

Он постарался ответить ей с присущей ему обстоятельностью:

— Это командир «Тесея». Красивый, быстрый фрегат, он стоит на Темзе, отсюда на расстоянии не более тысячи ударов весел. Лорды из Адмиралтейства превратили его в судно для вербовки матросов, а его командира сэра Уиллет-Пейна в капитана-вербовщика. Вот и стоит там «Тесей», подстерегая мужчин, годных для морского дела. Кто ему попадается, тот пропал. Впятером, а то и вшестером они набрасываются на беднягу, так что он не может отбиться, и тащат его на борт. Потом усаживают его, угощают ромом и сладкими речами, а то и девятихвостой плеткой, пока он уже не в силах сопротивляться и говорит «да» и «аминь» и приносит присягу. Никого не заботит, не должен ли он кормить старого отца или старую мать, или жену и детей, не выплачет ли по нему глаза девушка. Война есть война, и королю нужны матросы!

Его лицо потемнело от гнева, он заскрежетал зубами.

Эмма слушала его с удивлением.

— Ты не преувеличиваешь, Том? Если бы так было на самом деле, это же похищение людей.

— Да, похищение. Наши лорды — они бранят немецких князей за то, что те продают своих подданных, но сами действуют точно так же.

И он поведал о трюках и уловках капитана-вербовщика. Сэр Уиллет-Пейн прочесывал на «Тесее» реки и побережье, устраивал охоту на рыбаков и матросов, а по ночам посылал своих людей в дома в районе гавани с приказом доставить всех годных к службе мужчин прямо из постелей. Он опустошал матросские трактиры и корабельные мастерские, врывался в семьи и не гнушался даже нападать на улице среди белого дня. Он умел отыскать свою жертву где угодно.

И никто ему не препятствовал. Закон, изданный самими лордами, ради кошельков которых велись колониальные войны, защищал его и отдавал в его власть каждого, к кому тянулась его рука.

Эмму охватил ужас.

— Если все это так, как ты говоришь, Том, то не грозит ли и тебе опасность? Когда ты идешь сюда… ведь в узких переулках так легко напасть на человека. Не лучше ли тебе оставаться на твоем корабле?

Что-то промелькнуло в его глазах.

— Очень мило с вашей стороны, мисс Эмма, что вы думаете обо мне. Но не тревожьтесь. У меня против них свои приемы. Помните нашу прогулку в Мариинский госпиталь в Гринвиче в позапрошлое воскресенье? Мы смотрели в большую подзорную трубу, которую сторожил на холме старый матрос, а вы дали ему на чай целый шиллинг.

— Мне было его жаль, у него нет руки и ноги.

Том кивнул.

— Да, ноги нет. А вот руки… Я встретил его два дня спустя в гавани, и у него оказались обе руки, настоящие и здоровые. С помощью пинты рома я нашел путь к его сердцу и развязал ему язык. Короче говоря, старик придумал такую штуку, чтобы вызывать сострадание, а с ним и чаевые. Вот я и сделал так, как он. Хотите посмотреть?

Он встал, смеясь, быстро вытащил левую руку из рукава куртки и спрятал ее под рубашкой. Теперь рукав был пустым и обвисшим.

Эмма тоже невольно засмеялась.

— Значит, ты прикидываешься инвалидом, Том?

Он с хитрым видом кивнул.

— Не думаю, чтобы я выглядел как человек, который может понадобиться сэру Уиллет-Пейну? Теперь вы успокоились, мисс Эмма?

Он снова вытащил руку и несколько раз взмахнул ею, как бы в доказательство ее силы, но тут же вновь стал серьезным. Он медленно поднял смятую газету, разгладил ее и положил перед Эммой на стол под лампой.

— Тут на последней странице есть кое-что, мисс Эмма, что, возможно, и вас касается, — сказал он запинаясь. — Не прочтете ли?

Он уселся в сторонке в тени и стал резать своим складным ножом табак.

Взгляд Эммы сразу упал на напечатанную крупными буквами строчку: «Ромео и Джульетта».

Мистер Гибсон, директор театра «Лебедь Эйвона»[16] в Гринвиче, объявлял о постановке знаменитой трагедии в пользу семей погибших моряков. Для исполнения некоторых ролей требовались хорошие актеры и актрисы.

— Может быть, это для вас, мисс Эмма? — помолчав, нерешительно спросил Том. — Я подумал… Вы как-то сказали, что не знаете, как вам попасть на сцену.

Эмма задумчиво кивнула.

— Что ж это могло бы стать началом. И возможно, тогда я смогла бы сама пробиться и не быть тебе больше обузой.

Он внезапно залился краской.

— Вы же не думаете, что я для того… Нет, мисс Эмма, вы для меня не обуза, но только я заметил, что крошечная комната здесь, тихая жизнь — этого вам скоро станет мало; а так как вы хотели быть актрисой…

Он встретил ее пристальный взгляд и умолк. И как бы рассердившись на себя за свою неловкость, отвернулся.

Эмма встала и подошла к нему.

— Еще несколько недель тому назад, Том, ты бесконечно расхваливал мне тихое счастье уединения, сказала она серьезно, — а теперь хочешь вернуть меня к той суетной жизни?

— К суетной жизни? — воскликнул он, — Нет, не к суетной жизни, мисс Эмма. Но только потому, что…

Он снова замолчал, машинально ссыпая нарезанный табак в кожаный кисет, и сложил нож.

— Ты что-то от меня скрываешь, Том!

Он старался не смотреть на нее.

— Что мне скрывать? Но ведь со мной может стрястись всякое. Мы, моряки, часто зависим от случая. А тогда, если у вас будет хоть какое-то обеспечение, останься вы одна…

Эмма схватила его за руку.

— Одна? Ты и правда боишься только воды и ветра? Ты мне не доверяешь, Том, иначе ты бы сказал правду. Но я думаю, что и так ее знаю. Ты не чувствуешь себя в безопасности, ты боишься капитана-вербовщика, Том. Ты опасаешься, что фокус с рукой тебе не поможет, и наступит день, когда ты попадешь ему в лапы. Это так, Том? Будь откровенен.

Он хрипло рассмеялся.

— Да, они так и шныряют вокруг меня. Я уже дважды видел длинного боцмана у нашего дома. Только что, когда я сворачивал в переулок, я наткнулся на него. Он меня выслеживает.

Она побледнела, и рука, сжимавшая его руку, задрожала.

— Ты должен уехать, Том, оставить Лондон. Вернись к заливу Ди. Там ты знаешь все укромные уголки, да и рыбаки спрячут тебя. Слышишь, Том?

Он медленно повернулся к ней и посмотрел на нее преданными глазами.

— А вы, мисс Эмма? Что будет с вами?

Она в замешательстве отодвинулась.

— Я должна быть здесь, Том. Ты же знаешь, я не могу иначе.

Он грустно кивнул.

— Да, для человека возможно лишь то, что хочет сердце. Но и я — не могу я уехать отсюда, пока не буду знать, что вы в безопасности.

— А если бы я была в безопасности?

— Вы обещаете позвать меня, если окажетесь в беде?

— Да, обещаю, Том. А завтра пойду к мистеру Гибсону.

— Завтра воскресенье, я могу пойти с вами и взглянуть на мистера Гибсона. Можно, мисс Эмма?

Тронутая его заботой, она улыбнулась ему.

— Хорошо, Том. Завтра.

Он вздохнул как бы с облегчением. Затем поправил рукав, и Эмма увидала, как он повесил на пояс нож. Ее охватил смертельный ужас. Она бросилась к Тому и прижалась к нему.

— Не ходи, Том! Вдруг они нападут на тебя! Останься здесь!

Он внимательно посмотрел на нее; что-то вроде тени улыбки прошло по его серьезному лицу.

— Вы и в самом деле боитесь за меня, мисс Эмма?

Она, как бы пробудившись, протерла глаза. Не Овертон ли это стоял перед ней только что? Овертон, который намерен ее покинуть, чтобы страх разорвал ей сердце? Но это был всего лишь Том.

— Разве мне нечего бояться, Том? — проговорила она в смущении. — Разве ты не единственный мой друг на всем белом свете?

Улыбка в его глазах погасла.

— Не бойтесь, мисс Эмма, — сказал он глухо. — Я держу ухо востро. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Том.

Больше она его не удерживала. Она отпускала его в ночь, навстречу опасности. Быть может, навстречу смерти — потеря свободы была для него равносильна гибели. И все-таки она его отпускала.

Она знала, что, если бы он остался, она не смогла бы устоять перед взглядом его печальных вопрошающих глаз. Из сострадания, наполнявшего ее сердце, она поддалась бы слабости. Она посвятила бы себя ему, думая о другом, тоскуя о другом. Ведь его она не любила.

Но если бы на него теперь напали, она не раздумывая бросилась бы между ним и грозящей ему опасностью. Она готова была умереть за него. Причудливое, загадочное чувство.

Ей показалось невыносимо душно. Она подбежала к окну, распахнула его и прислушалась. Ничто не говорило об опасности. И все-таки она внезапно высунулась из окна и окликнула Тома. Если бы он вернулся…

Неужели она все-таки любила его?

Он уже не услыхал ее. Звук его шагов затих вдали. Вокруг царила тишина. И в этой гнетущей тишине она стояла и думала, думала…