Любовь и жизнь леди Гамильтон

Глава двадцать первая

Когда на следующее утро она сошла к завтраку, навстречу ей с привычной вежливостью вышел сэр Гарри, Он повел ее к столу и, сев напротив, спросил ее о планах на этот день. Ему бы хотелось, чтобы она после обеда поехала с ним на бега.

— Вы можете ничего не опасаться! — добавил он, увидев ее отрицательный жест. — Леди Джейн не появится. Лорд Галифакс est torabe malaria[43]!

— Заболел? — повторила она, удивленно взглянув на него. Вдруг она вскочила:

— Сэр Гарри! Что случилось? Вы убили его?

Он спокойно улыбнулся:

— Une bagatelle[44]! Всего один выстрел в руку! Un petit souveng pour[45] леди Галифакс муж должен отвечать за грехи жены!

Она встала в смущении. Она чувствовала, что ей следовало бы поблагодарить его за рыцарственность, и хотела, обойдя стол, подать ему руку. Но на полпути она остановилась. До сих пор в душе она всегда смеялась над ним, над его изысканностью, над его испорченным романизмами языком. Но теперь она почти страшилась его. Она знала, что если пойдет к нему сейчас он захочет поцеловать ее. И она не сможет теперь этому противиться.

— Вы очень добры ко мне, сэр Гарри! — пролепетала она, снова садясь за стол. — Я вам очень благодарна!

— За что? Разве я не обязан был вступиться за ту, qui port era un j our le nont de[46] леди Фезерстонхаф?

— Да, правда! — пробормотала она. — Я стану вашей женой!

— Но вчерашний случай показал мне, что своим презрением к сплетням я поставил вас в ложное положение. Ye ne fais que des faux-pas, n'est-ce pas[47]? Поэтому можно мне предложить вам кое-что?

И он объяснил ей свой новый план. Они не будут тянуть со свадьбой до его совершеннолетия, а тайно повенчаются в Лондоне и потом до будущего года будут путешествовать. А когда он достигнет совершеннолетия, он вернется с Эммой в Англию, поставит своих родных перед fait accompli[48] и представит всем Эмму как свою жену. Все пройдет без малейших трудностей. Единственная неприятность состоит в том, что им придется расстаться на короткое время. Эмме нужно поехать на родину, в Хадн, а сэру Гарри к его родным в Лечестер за необходимыми для венчания бумагами.

— Соглашайтесь, мисс Эмма! — умолял он. — И положите тем самым конец этой неопределенности.

Она подняла глаза на него, стоявшего перед ней в рыцарственно-учтивой позе. Его глаза, обычно ничего не говорящие, таили в себе какую-то теплоту, а голос звучал скромно и естественно. Может быть, ей все-таки еще попробовать полюбить его?

Эмма медленно встала:

— А вдруг я не люблю вас, сэр Гарри? — спросила она, не сводя глаз с его лица. — Вдруг я люблю другого?

Он побледнел и сжал руки в кулаки.

— Другого? — выдавил он сквозь зубы. — Я бы его… Нет, нет! — прервал он себя. — Это невозможно. Вы правдивый человек. Вы бы сказали мне об этом.

— Может быть, я и сама этого не знала!

— Мисс Эмма!

Вдруг она расхохоталась.

— Какой же вы смешной, сэр Гарри, — сказала она насмешливо, — вас можно свести с ума одним-единственным словом! Нет, я уже никого не люблю. И если вы настаиваете на вашем плане…

— Вы согласны? — радостно прервал он.

— Дайте мне час на размышление! И позвольте мне побыть одной в моей комнате! — кивнув ему, она вышла.

В своей комнате она написала на листке почтовой бумаги лишь одно слово:

Расстегнув платье у ворота, она вынула шиллинг и запечатала его вместе с письмом. Письмо она отослала с конным посыльным.

На имя Джейн, леди Галифакс.

Через три дня она отправилась в Лондон. Она хотела прожить там два дня в гостинице а оттуда поехать в Хадн. Через три недели она снова встретится с сэром Гарри в Лондоне. Он к тому времени подготовит все для тайного венчания и путешествия по континенту.

Она ехала в дорожной карете сэра Фезерстонхафа, запряженной почтовыми лошадьми. Посланный вперед конный слуга заказывал на каждой станции перекладных лошадей, чтобы поездка не прерывалась. Старый Смит, доверенный камердинер сэра Гарри, взял на себя все заботы об Эмме во время путешествия: он оплачивал расходы и вместе со вторым слугой заботился о том, чтобы его будущая госпожа не испытывала ни малейших неудобств.

Эмма сама торопилась теперь покончить с прошлым, Ни на одной станции она не останавливалась дольше, чем это было необходимо для смены лошадей. Она ела в карете и спала на выдвижном сидении, крытом мягкими подушками. Но ночью экипаж внезапно остановился.

Размытые весенними ливнями песчаные горы Сюрри хлынули на дорогу. На покатом участке пути свалились на землю лошади одной из проезжавших карет. Запутавшись в упряжи, они ранили кучера судорожно бьющими копытами. Путешественник остался невредим, он вытащил лишившегося сознания кучера из-под лошадей и пытался привести его в чувство. Но ему было не под силу одному поднять упавшую карету и продолжить путешествие. К тому же опять пошел дождь, А благородный господин не привык, очевидно, к трудностям.

Обо всем этом рассказал Эмме Смит, пока второй слуга вместе с кучером Эммы помогал незнакомцу поднять опрокинутую карету. Но тут выяснилось, что сломана ось, и поэтому незнакомцу придется идти пешком, если миледи не даст ему места в своей карете.

— Он хотел просить миледи об этом! Но как только услыхал, что мы из Верхнего парка, отказался от этой мысли. Он хочет остаться с раненым кучером и дождаться помощи, которую мы пришлем ему со следующей станции.

— Стало быть, он, очевидно, недруг сэра Гарри! — сказала Эмма равнодушно. — Вы знаете его, Смит?

— Это сэр Гревилл, миледи, который гостил сейчас у лорда Галифакса.

Эмма вздрогнула, выпустив из рук створку приоткрытого окна. В ней шла внутренняя борьба.

— Хорошо, Смит! — наконец вымолвила она с трудом. — Как только путь освободится, мы поедем дальше.

— Он уже свободен, миледи.

Она помедлила:

— Я думаю, сэр Гарри был бы неспособен на неучтивость даже по отношению к злейшему своему врагу. Поэтому попросите ко мне на минутку Гревилла!

Смит с поклоном удалился. И тогда она увидела человека, приближающегося к ней в свете фонаря. Она не знала о нем ничего, кроме имени, да и имя его тоже оказалось ненастоящим. Сэр Гревилл подошел к окну кареты и холодной вежливостью приподнял шляпу:

— Чем могу служить, мисс Харт?

От звука его голоса она задрожала.

— Вы знаете меня? — тихо спросила она.

Его губы — о, как часто она целовала их во сне — насмешливо дрогнули.

— Я видел мисс Харт, когда она была представлена сэром Фезерстонхафом леди Галифакс как будущая хозяйка Верхнего парка. Я слыхал о Гебе Вестине доктора Грэхема и о натурщице Ромни. Я читал письмо и видел шиллинг, который мисс Харт послала леди Галифакс.

Его слова падали на нее как удары молота. Она поднялась, возмущенная:

— И вы считаете меня теперь дурной и злой женщиной, не правда ли?

Помолчав минуту, он коротко хохотнул:

— А вам хотелось бы и меня подвести под пистолет сэра Фезерстонхафа? Позвольте мне не вмешиваться в дела, которые мне абсолютно безразличны.

Она тоже рассмеялась, горько и язвительно:

— Очень осмотрительно! И все-таки я хочу, чтобы вы справедливо судили обо мне. Мой путь приведет меня в ваш круг…

Он резко прервал ее:

— Круг сэра Фезерстонхафа — не мой круг!

На его высокомерие она ответила открытой насмешкой:

— Вы правы, сэр Гревилл, в кругу сэра Гарри принято отвечать за свои поступки. Там не прячутся за чужими именами, как, например, мистер Овертон!

Он удивленно отступил на шаг.

— Овертон? — пробормотал он смущенно. — Так я все-таки не ошибся? Вы..?

Бросив взгляд на Смита, она прервала его.

— Во всяком случае, я, думается, имею право на то, чтобы обо мне не судили поверхностно. Я взываю к вашей чести и прошу дать мне непременно возможность оправдаться перед вами. Сколько до следующей станции, Смит?

— Полчаса, миледи!

— Сэр Гревилл, я требую у вас эти полчаса. Войдите в карету! А вы, Смит, велите слуге остаться с раненым. Сами сядьте рядом с кучером, и поехали!

Сэр Гревилл молча повиновался…

Она сидела против него, и свет фонарей падал на его лицо, тогда как Эмма оставалась в тени. У нее было ощущение триумфа, потому что удалось заставить его выполнить ее волю. И вместе с тем — ненависть. К нему, к Джейн Миддлтон, к сэру Гарри, к самой себе. За то, что теперь, когда она впервые одна с этим человеком, она не может вести себя с ним по-другому. Она не испытывала страха перед Гревиллом. Ее ненависть давала ей силы. Эту женщину, которую он любил, она покажет ему в истинном свете. А потом, насмеявшись над ним, уедет.

Эмма собиралась говорить с ним кратко и холодно. Но как только она погрузилась в воспоминания, открылись все старые раны ее души. И она вспомнила о нищете, в которой жила. Ее голос дрожал от тайной боли, сердце обливалось кровью.

— Я призываю вас рассудить меня и Джейн Миддлтон! — закончила она, вперив в него пламенный взгляд. — Что сделала я такого, что ей можно растоптать меня? Может быть, мне следует принимать ее оскорбления за милость? Униженно, не моргнув глазом?

Он слушал молча. Но теперь, оживившись поднял голову:

— Униженно? Но вы не выглядели униженной, мисс Харт. И вы отомстили леди Галифакс. И не она была причиной того, что могла сегодня оказаться вдовой!

Она гневно вскочила:

— Дуэль? Я не хотела ее. Я даже ничего не знала о ней!

— А ваше письмо? Оно было для леди Джейн как удар кинжалом в сердце!

— Удар кинжалом? Да, так оно и должно было быть! Наконец-то она почувствовала, каково это — терпеть издевательства и не иметь возможности сопротивляться!

Захохотав, она откинулась на подушки экипажа. От судорожного смеха она задохнулась, кровь бросилась ей в лицо.

Изумленный Гревилл гневно глядел на нее:

— И вы еще радуетесь? Вы нисколько не раскаиваетесь?

Она засмеялась еще громче и язвительней.

— А она раскаивалась, когда толкала меня в грязь? Неужели у необразованной девушки из народа должны быть более тонкие чувства, чем у благовоспитанной леди?

Гревилл смущенно кивнул.

— Старая история! Ваша мать допустила ошибку, послав вас в школу для благородных девиц. Леди Джейн никогда не дала бы вовлечь себя в столь необдуманный поступок, если бы вы не вышли за границы своего сословия.

Эмма, лишившись дара речи, глядела на него:

— И это все, чем вы можете ответить на мое обвинение? И вы еще оправдываете ее? Ну да, вы… — Она до дрожи боялась произнести слово, которое было у нее уже на губах. И все же произнесла, еле дыша, страстно, как будто ее толкнула на это чужая рука:

— Ну да, вы любите леди Галифакс! Вы обожаете ее!

Слово вылетело. Ведь именно этого хотела она с тех пор, как Смит сообщил ей, кто стоит у опрокинутой коляски. Для того она и заставила Гревилла принять ее помощь. Для того и посадила его напротив себя. Она следовала своему внутреннему зову. И все только для того, чтобы бросить в лицо Гревиллу эти слова. Это обвинение, брошенное с опаской и надеждой, обвинение, таившее в себе боязливый вопрос.

Сэр Гревилл вскочил со своего сиденья.

— Ну что вы говорите! — воскликнул он возмущенно. — Мне любить леди Джейн? Кто выдумал эту чепуху?

— Я слышала такие разговоры. А что, разве это не правда?

Он невольно поднял руку, как бы для клятвы.

— Это ложь! Наглая клевета!

Глубокий вздох освободил ее грудь. Она верила ему. Но продолжала свои вопросы. Ей так хотелось слышать это еще и еще! Она пожала плечами как бы в сомнении:

— Ну да, отрицать — ведь это долг кавалера.

— Мисс Харт! Вы слишком много себе позволяете! — вскипел он, и глаза его блеснули угрозой. Потом он, казалось, одумался. — Если бы вы пообещали мне хранить молчание… мне неприятно…

Она улыбнулась.

— Даю вам слово, сэр Гревилл!

— Ну так вот — мое общение с леди Галифакс объясняется тем, что я добиваюсь руки ее сестры Генриетты. Я просил леди Джейн прозондировать это у ее отца. За этим я и приехал сейчас к лорду Галифаксу.

Он добивался руки другой…

Она почувствовала, что кровь отлила от ее лица, и укрылась в темноте кареты.

— И что вам ответила леди Джейн? — беззвучно спросила она спустя некоторое время. — Она подала вам надежду?

Он горько рассмеялся.

— Надежду? Мне следует доказать, что я владею состоянием соответствующим моему сословию. Соответствующим сословию! Лорд Миддлтон богат, и дочери его избалованы. Мое место в департаменте иностранных дел едва позволяет мне вести скромную жизнь холостяка. Я — младший сын, у меня нет состояния, зато есть долги. Мой дядя, сэр Уильям Гамильтон, хоть и очень богат, но женат и еще не так стар, чтобы не иметь наследников. Поэтому этот план не осуществился.

— И это вас огорчает, не так ли? — спросила она, пытаясь шутить, не спуская глаз с его губ. — А красива Генриетта Миддлтон? Вы ее любите?

Вместо ответа он пожал плечами.

Эммой овладела блаженная усталость. В сердце ее разлилась тихая, теплая радость. Так бы и ехала она всю ночь, сидя против него, слушая тихий стук дождя по крыше экипажа. Он звучал как нежная убаюкивающая песня.

Когда карета остановилась на станции, она вздрогнула. И впрямь, она спала. Смущенно попросила Гревилла извинить ее. Он вежливо улыбнулся, проводил ее в деревенскую гостиницу и заказал чай и закуску на двоих. Пока они ели, должны были сменить лошадей и привезти раненого кучера. Эмма хотела тут же уехать, а Гревилл собирался остаться до утра.

За скромной трапезой им прислуживал Смит, и разговор шел только о безразличных вещах, как у людей, впервые встретивших друг друга. Гревилл болтал о своей службе, о своем пристрастии к старинным картинам и минералам, на покупку которых он потратил свои последние сбережения и даже залез в долги. Тихая жизнь ученого-дилетанта доставляла ему радость. Его квартира у Портмэн-сквера была набита раритетами, которые он усердно старался приумножать. У него была поразительная картина, изображавшая Венеру; происхождение этой картины было точно неизвестно, но он приписывал ее Корреджо.

— Если мне удастся доказать ее подлинность и если моя коллекция минералов станет полной, я смогу, продав их, составить себе небольшое состояние!

— И тогда вы приведете в дом жену, не правда ли?

Он опять пожал плечами:

— В моем положении нужно быть очень богатым, чтобы иметь возможность жениться! Поэтому мне, наверно, придется остаться холостяком.

Она испытующе взглянула на него. С ее губ готов был сорваться вопрос.

— Но ведь жизнь холостяка тоже довольно удобна! — сказала она шутливо и как бы между прочим. — В Лондоне найдется, наверно, немало красивых девушек, которые отдадут вам свою любовь, не требуя брака!

Он покачал головой с отвращением.

— Это не для меня! Такие девушки неверны, а я ревнив. Однажды, правда, я был близок к тому, чтобы пойти на такую связь.

Его странный, насмешливый взгляд нащупал ее глаза. Она поняла, что он имеет в виду, ей как раз и хотелось навести его на эту тему.

— На связь? — спросила она небрежно, пряча свое напряжение. — Наверно, это забавная история? Нельзя ли узнать о ней?

Он взял из рук Смита стакан чая.

— Это было в театре Друри-Лейн во время представления «Ромео и Джульетта», там я увидел девушку, которая показалась мне желанной. Она была молода, красива и казалась совсем не испорченной. С ней случилась небольшая беда, в которой я смог ей помочь. Это и дало мне возможность познакомиться с ней. Она служила продавщицей в ювелирном магазине на набережной.

Эмма постаралась улыбнуться.

— Продавщицей? Она сама вам сказала об этом, или это было видно по ней?

— Я навел о ней справки, но не мог продолжать знакомство, так как должен был ехать в Шотландию. Когда я вернулся, она уже там не работала. Она сблизились с некоей миссис Келли, одной из тех недвусмысленных особ, которые живут за счет своих любовников.

— И вы не сделали ничего для спасения девушки?

— Что я мог поделать? Она ведь добровольно ушла к миссис Келли!

— А разве не могли ее обмануть? Что, если она раскаивалась в совершенном шаге, мечтала о помощи, освобождении? А может быть, она ушла к этой миссис Келли только потому, что считала себя забытой вами! Знала она ваше имя?

Он скользнул по ней полусочувственным, полупрезрительным взглядом:

— А что, разве необходимо торжественно представляться подобным дамам? Впрочем, не жалейте вы уж так эту девушку, мисс Харт. Она быстро утешилась. Теперь она невеста богатого человека, которого любит!

Он поклонился, не сводя с нее глаз, как бы ожидал дальнейших вопросов. Но вошел хозяин и доложил, что все готово к отъезду.

Гревилл встал и, как человек благовоспитанный, коротко поблагодарил Эмму за помощь и приятное общество. Потом предложил ей руку, чтобы проводить ее до кареты. Но уклонившись от его помощи, охваченная тайным ужасом, она вскочила и поспешно вышла на улицу.

Потом она ехала одна в карете. Темной беззвучной ночью…