Любовь и прочие обстоятельства

Глава 26

Нет никакой возможности перенести уныние автовокзала Портового управления. Там воняет мочой и так мрачно, что вокзал кажется пародией на самого себя. Неужели где-нибудь еще есть такие унылые кафе с грязными столами и убогими клиентами, которые сидят над кислым кофе, оплакивая неудавшуюся жизнь? Даже в середине недели юристы и секретари, банкиры и брокеры по пути домой, в Бергенфилд и Махву, испытывают упадок сил, переступая порог автовокзала. А сегодня, в воскресенье, здесь просто невыносимо.

Я стою в коридоре, морща нос от вони и воображая сцену, которая ожидает меня дома у мамы. Как часто в последнее время я возвращалась, чтобы спрятаться за маминой юбкой. А кого еще я обрету там сегодня вечером? Кто еще ожидает моих извинений? При мысли о том, что я застану дома обоих родителей, увлеченных каким-нибудь фривольным танцем, у меня все в животе переворачивается. Неприятно думать, что они, кажется, восстановили отношения, которые должны были безнадежно разрушиться после столь непростительной измены. А мой брак, прекрасный брак, ради которого я была готова пойти на все, отдать что угодно и уничтожить кого угодно, безвозвратно погиб.

Волоча за собой чемодан, я снова выхожу на улицу. Чтобы еще больше проникнуться жалостью к себе, решаю не ехать к Саймону на такси, а идти пешком. Он живет на Лондон-Террейс, в квартире, которую я подыскала ему, когда мне наконец надоело, что он спит у меня на кушетке.

От автовокзала до Лондон-Террейс — около двадцати кварталов. Я страшно замерзла, но по крайней мере перестала походить на женщину, которая только что истерически рыдала. На женщину, которая ушла от мужа. Консьерж преграждает мне путь, хотя у меня есть ключ. Я начинаю спорить, и тут приходит Саймон.

— Молодчина, Франциско, — говорит он. — Эта женщина — сущее наказание. Одному Богу известно, что бы она устроила у меня дома.

— Мы с Джеком поругались, — объясняю я. — И я забыла брюки.

Тут я начинаю плакать. Саймон склоняется ко мне. У него длинные руки и дорогое пальто. Он притягивает меня к себе. Я прижимаюсь головой к его груди, вздрагиваю и рыдаю, не менее бурно, чем в лифте. Я плачу и даже не замечаю, что мы медленно идем по коридору, мимо почтовых ящиков.

— Так почему ты не надела брюки? — спрашивает Саймон.

— Конечно, я надела брюки, дурень. Просто забыла взять запасные.

Он снова меня обнимает и бормочет, направляя к лифту:

— Завтра мы поедем в магазин.

Разумеется, мы едем, потому что Саймон — мой лучший друг, и он снова ради моих проблем забывает о работе, на сей раз загнав в глубины памяти четверых пострадавших гомосексуалистов, чтобы вместе со мной рыться в грудах джинсов на восьмом этаже «Барнейз». Я чувствую себя до странности отдохнувшей, потому что накануне вечером выпила для профилактики снотворное — и еще одну таблетку утром, когда проснулась в пять и запаниковала. Я сыта, поскольку мы с Саймоном позавтракали в кафе. Я съела блины, бекон и половину порции овсянки, от которой отказался Саймон. Женщина, чей брак разрушен, должна быть беспокойной и изнуренной, с черными кругами под глазами. А у меня подбородок в сахарной пудре и энергии больше, чем у борзой перед охотой.

— Померяй эти. — Саймон протягивает мне темно-синие джинсы клеш.

— Они слишком длинные.

— Значит, подошьешь.

Я беру джинсы.

— Они вам не подойдут, — говорит молодая продавщица.

— Простите?

Она кладет руки на бедра и подается вперед, оценивая размер и форму моей задницы. Ее собственная — меньше, чем у Уильяма.

— Они для вас слишком маленькие. И вдобавок не тянутся. Померяйте лучше вон те. Там карманы выше, поэтому ягодицы будут казаться меньше.

Через пятнадцать минут я стою перед примерочной с двумя парами джинсов, которые идеально подошли в бедрах, хотя и нелепо мотаются вокруг лодыжек. Приятно подчиняться многоопытной продавщице, которая окружает властной заботой. Она бесцеремонна, но при этом любезна. Сообщает, что мне, с моим дряблым животом, не стоит носить узкие джинсы.

— Вам кажется, что они стройнят, но ничего подобного. Ищите джинсы, у которых талия вот тут. — Она касается моего бедра. — Если живот вываливается, это смотрится безобразно. Но если джинсы сидят правильно — вот как эти, например, — вы будете отлично выглядеть.

Я гляжу в зеркало. Прошло много времени с тех пор, как я вот так на себя смотрела. Когда мы с Саймоном принялись мерить джинсы, я начала снимать с полок свой привычный размер — размер, который носила, прежде чем Изабель лишила меня формы. После родов я выгляжу по-другому. Талия стала толще и мягче, бедра пышнее, живот выпирает. У меня по-прежнему есть талия, но ниже все обвисло. Неужели это навсегда? Неужели мое тело и впредь будет напоминать о кратком пребывании в нем Изабель?

— Не могли бы вы подогнать эти джинсы? Не знаю, заметили ли вы, но они слегка длинноваты…

— Конечно, — кивает продавщица. — Сейчас позову швею. Обычно подгонка занимает неделю, но я могу записать срочный заказ, так что вы получите джинсы уже в четверг или в пятницу.

Поскольку я не могу ходить в одних и тех же брюках всю неделю, Саймон проводит со мной еще полчаса и выбирает длинную замшевую юбку. Хотя она и продается со скидкой, но все же стоит куда дороже, чем я могу себе позволить. Особенно в связи с тем, что собственной кредитки у меня нет. Подписывая счет, я представляю лицо Джека. Возможно, он удивится, что я отправилась по магазинам на следующий же день после того, как собрала вещи и уехала. Вероятно, решит, что я пытаюсь утешиться. Или ему даже польстит, что я столь очевидно ищу утешения. В таком случае, наверное, стоит купить туфли в тон к юбке.

Мы уходим из магазина, и я провожаю Саймона на работу, а потом возвращаюсь домой на метро. Отчего-то, оказавшись там, где мою праздность можно списать на горе, я уже не чувствую себя столь апатичной. Мне не кажется неловким бродить по городу в середине дня. Я собираюсь позвонить Минди, но ее беременность разделила нас и напоминает пресловутого слона в посудной лавке. Я этого не вынесу. Вместо того чтобы позвонить подруге или сидеть у Саймона и смотреть телевизор, я еду в маленький книжный магазин, где мы часто бывали до того, как я переехала на окраину.

Я беру русский роман, достаточно толстый — можно основательно зарыться в чтение. В моем нынешнем одиночестве есть свой плюс: больше мне не понадобится лгать, если вздумается почитать классику. Я нахожу «Таинственный сад» для Уильяма и книгу о Лиле, которой у него, кажется, нет, а затем перехожу в отдел литературы для родителей.

Мамины полки ломились под тяжестью толстых томов о воспитании. Каждый раз, когда появлялась новая книга о взаимоотношениях с неродными детьми, она бежала ее покупать, пребывая в уверенности, что на сей раз узнает, как поладить с Элисон и Люси. Мама жадно читала книги, но ни в одной из них не говорилось о том, как внушить моим сестрам любовь к мачехе.

Прежде я никогда не покупала книги о том, как быть мачехой. Я отказывалась это делать. Теперь я вытаскиваю их одну за другой. Книг очень много.

«Шаг за шагом. Советы для мачехи». «Как стать мачехой». «Мачеха: как не превратиться в пугало». И самое унизительное: «Мачехи знаменитых людей».

Я листаю книги, пытаясь решить, какая из них лучшая, в какой содержатся ответы на мои вопросы. А потом вдруг сгребаю их все.

Продавец спрашивает, завернуть ли покупки, и сначала я не могу решить. Я не знаю, когда смогу передать Уильяму подарки, и боюсь, что напускная веселость подарочной бумаги создаст прецедент на пустом месте. Но в магазине есть бумага с довольно точным изображением динозавров, которая наверняка ему понравится. Я прошу завернуть «Таинственный сад», а потом иду в ближайшее кафе.

Я ставлю кофе на маленький столик, снимаю пальто и сажусь, чтобы почитать. В кафе чересчур людно для вечера понедельника, но, слава Богу, ни одной женщины с коляской. Несколько студентов, но большинство посетителей, кажется, такие же бездельники, как и я. Неужели никто из них не работает? Кто-то сидит за ноутбуком, кто-то читает газету, двое-трое просто прихлебывают кофе и мечтательно смотрят в никуда. Я лезу в сумку, но вместо русского романа достаю «Милую Лилу». Книжка немного мрачная, Лила в ней получает угрожающие письма, но в конце все разрешается благополучно. В моем детстве этой книжки не было. Вообще не уверена, что папа читал мне что-нибудь, кроме первых двух книг о Лиле. Отчетливо помню, как он сидел рядом, поднеся книгу к свету лампы. Помню, как говорил на разные голоса. Но не помню, когда перестал читать мне на ночь. Однажды я научилась читать сама, и все закончилось.

Пусть даже Уильям развит не по летам, Джек по-прежнему ему читает. Они вместе читают энциклопедии и просто книги, которые ему нравятся. Уильям — счастливец.

Я убираю книгу в сумку и достаю Гоголя. Внимательно штудирую вступление, когда кто-то спрашивает:

— Можно взять стул?

Мужчина примерно моего возраста, чуть за тридцать, с копной непослушных кудрей и смуглой кожей.

— Пожалуйста.

Он легко поднимает стул изящной рукой и смотрит на мою книгу.

— Я читал это в колледже. Она забавная. Довольно безрадостная, но забавная.

— Вы специалист по русской литературе?

— Нет, просто слушал лекции. А вы?

— Какие лекции я слушала в колледже? — лукаво уточняю я, поднимая бровь. И в следующее мгновение понимаю, что флиртую.

Он смеется.

— Конечно. А хотите посмотреть мои гравюры?

Я ненадолго задумываюсь, каким будет мое будущее, если я пущу за свой столик этого мужчину с глазами цвета карамели. В кого я превращусь? Может быть, мой взгляд будет равнодушно падать на женщин с колясками, и я перестану волноваться в их присутствии, потому что моя жизнь наполнится иными вещами? Может быть, я вдруг перестану скучать по Джеку, Изабель и Уильяму?

Я перевожу взгляд на золотое колечко на безымянном пальце левой руки. Красавец, искавший стул, смотрит туда же.

— Приятного чтения, — говорит он.

Я киваю, убираю русский роман в сумку, вытаскиваю пособия для мачехи и складываю их башней на столе. Кофе стынет в чашке, пока я читаю. Во всех книгах говорится о стрессах и тревогах. Каждая книга описывает несостоявшиеся ожидания, открывает мне правду о сложной природе чувств.

Я читаю. С жадностью, точь-в-точь как моя мама, когда я была маленькой. Теперь я понимаю, что она искала не ответы, а компанию. Эти толстые справочники были ее утешением. Они не научат меня, как стать хорошей мачехой, но утешат тем, что я не одинока.

Больше всего мне нравится «Мачехи знаменитых людей». Эта книга интереснее, чем кажется на первый взгляд. Она стоит усилий, которые приходится прикладывать, чтобы скрыть ее заглавие от попивающих кофе соседей. Особенно хороша история о маленькой коронованной шлюхе Елизавете I, которая спала с мужем своей беременной мачехи, невероятно верной и доброй женщины, а еще история про Джона Джеймса Одюбона, незаконного сына моряка и его любовницы. Его тоже воспитала терпеливая многострадальная мачеха. Мне нравятся эти самоотверженные мачехи, пусть даже в своей преданности они чуть-чуть перегибают палку. Самоотверженность — то, чем я уж точно не страдаю. Хотя было у кого учиться.