Любовь и Смерть. Убийство Курта Кобэйна

2

Когда мы намеревались брать интервью у тех, кто мог бы предложить нашему вниманию наилучшее понимание истинной натуры Кортни Лав, мы столкнулись с необычным препятствием. Первые же два человека, с которыми мы связались, сказали, что они скрываются. Каждый объяснил нам это одинаково: они «боялись её». И самое поразительное заключалось в том, что эти двое — её отец и её первый муж.

Теперь, летом 2003 года, мы сидим на открытой террасе Сиэтлского Художественного Музея со старой подругой Курта, которая с самого начала была свидетельницей развития его отношений с Кортни. После почти полуторачасовых искренних воспоминаний о своём старом друге Курте, снятых на нашу видеокамеру для потенциального документального фильма, речь заходит о Кортни Лав. «Расскажи нам о ней», — говорим мы. Она тотчас же бледнеет. «Вы думаете, я буду рассказывать о Кортни перед камерой? Вы думаете, я хочу умереть?».

Когда Курт Кобэйн впервые увидел Кортни Лав, он подумал, что она похожа на Нэнси Спанджен. Кортни это понравилось. В течение нескольких лет она была одержима этой печально известной крашеной блондинкой, жизнь которой была очень похожа на её собственную. Нэнси была девушкой из верхушки среднего класса, ставшей группи, стриптизершей и подсевшей на героин, бурные отношения которой с пользующимся дурной славой басистом «Sex Pistols» Сидом Вишесом — измученным пареньком-выходцем из рабочего класса, ставшим панк-легендой — в итоге завершились смертью обоих, одна была убита при загадочных обстоятельствах, другой умер от передозировки. Кортни нравилось заявлять друзьям, что она моделирует свою жизнь по примеру так называемой панк-рок Джульетты. За несколько лет до того, как она встретила Курта, она даже проходила пробы на главную роль в биографическом фильме Алекса Кокса «Сид и Нэнси» и, хотя ту роль она не получила, она сыграла маленькую роль лучшей подруги Нэнси, Гретхен.

В свою очередь, Кортни подумала, что Курт похож на Дэйва Пернера, лидера «Soul Asylum». Когда они впервые столкнулись в портлендском клубе, где «Нирвана» только что отыграла на разогреве у «Dharma Bums», она некоторое время флиртовала с юным белокурым музыкантом и позже следила за продвижением Курта и его группы — даже послала ему в качестве подарка маленькую шкатулку в форме сердца после того, как шумиха вокруг «Нирваны» усилилась. Но, как и Нэнси, Кортни была самопровозглашённой группи, а Курт был пока не особенно известным музыкантом. К тому времени, как они снова встретились год спустя, незадолго до выпуска «Nevermind», всё поменялось. Группа подписала контракт с ведущей фирмой грамзаписи и была явно на грани чего-то большего. Пара отправились на концерт в Лос-Анджелесе, когда Кортни заметила, что Курт выпил бутылку микстуры от кашля. Она стала распекать его: «Котик, ты не должен пить этот сироп, потому что это вредно для твоего желудка», и предложила ему один из прописанных ей болеутоляющих. «У нас был запас фармацевтических препаратов», — впоследствии вспоминала она. Той ночью они пошли домой и впервые занялись сексом. «У неё был целый план по моему совращению, и он сработал», говорил Курт, рассказав друзьям, что это был лучший секс в его жизни.

Но в то время приятелем Кортни был Билли Корган, чья группа «Smashing Pumpkins» играла на разогреве у «Guns n` Roses» на той же неделе, когда она впервые переспала с Куртом. А Корган был пока что известнее, чем Курт Кобэйн. И «Нирвана», и «Pumpkins» планировали выпустить альбомы; и у «Nevermind», и у «Gish» был один и тот же продюсер. Когда альбомы вышли, они оба превзошли все ожидания, мгновенно сделав Кобэйна и Коргана рок-звёздами. Однако в чартах «Billboard» никакого соперничества не было. К тому времени, когда «Nevermind» возглавил чарты в конце декабря 1991 года, Курт и Кортни были неразлучны.

Её семья распалась, мать отказалась от неё, но на этом и заканчивается сходство между Куртом Кобэйном и женщиной, которая вскоре перевернёт его мир. Раз уж мы собирались разгадать Кортни Лав с самых юных лет и узнать, была ли она на самом деле способна совершить то ужасное деяние, в котором её обвиняли, мы должны были объехать Калифорнию, штат Орегон, Австралию, Японию, Англию и Новую Зеландию. В целях экономии мы решили ограничить круг наших поисков Тихоокеанским Северо-Западом США.

Кортни Лав Мишель Харрисон родилась в Сан-Франциско 9 июля 1965 года — в день, когда О.Дж. Симпсону исполнилось восемнадцать лет. Вскоре после её появления отец Кортни, Хэнк Харрисон, загорелся желанием разделить хорошие новости с членами маленькой группы из Сан-Франциско, которой он руководил. Они были тогда ещё известны как «Warlocks», но несколько месяцев спустя они приобретут своё более привычное название — «Grateful Dead». Харрисон не мог решить, кого из своих друзей попросить быть крёстным отцом. Джерри Гарсиа любил детей, но дома оказался только сосед Хэнка по комнате, басист Фил Леш, которому и была оказана эта честь. Вместо того, чтобы покурить сигары, Харрисон вынул пару таблеток кислоты, и они отпраздновали рождение маленькой рок-н-ролльной принцессы. Тем временем приёмная семья её матери — наследники фирмы по производству средств для ухода за глазами «Бош и Лом» — отметила это событие, учредив для новорожденной трастовый фонд. «История Кортни — это не рок-н-ролльная история, в которой героиня из бедной семьи становится богатой», — говорит её отец, когда мы, в конце концов, уговорили его встретиться с нами на его ранчо-конезаводе в Северной Калифорнии. Он настоял, чтобы мы встретились в центре города, чтобы он мог составить о нас мнение и убедиться, что мы не от Кортни, прежде чем он проводит нас в свой дом.

Это — человек, которого в течение многих лет его собственная дочь публично поносила как нелепого, с антисемитскими взглядами, помешанного на наркотиках патологического лгуна. Но обвинения Кортни — ничто по сравнению с его собственным часто повторяющимся и публично выдвинутым обвинением в том, что Кортни так или иначе имела отношение к убийству своего мужа Курта. Какой отец сказал бы такое о собственном ребёнке? Мы хотели это узнать, когда впервые с ним познакомились, будучи уверенными в том, что независимо от того, правдивы его обвинения или нет, мы будем находиться в обществе скучного оппортуниста. Однако это был, по-видимому, наименьший из его грехов.

В 1995 году, перед телевизионной аудиторией в 25 миллионов американцев, Кортни рассказала Барбаре Уолтерс, что этот человек дал ей ЛСД, когда ей было три года, что являлось частью неестественного евгенического эксперимента. «Он был антисемитом, и его отец был антисемитом, — утверждала она. — То, что он давал мне кислоту, подтвердили три человека. Он хотел создать высшую расу, и вы можете этого добиться, давая детям кислоту».

Поэтому, когда мы приехали, чтобы впервые пообщаться с Хэнком Харрисоном, мы слегка побаивались, ожидая встретить этакого эксцентричного рок-н-ролльного Гитлера. Он с трудом убеждает нас в обратном, поскольку он начинает рыться в своих коробках со старыми бумагами, фотографиями и реликвиями «Grateful Dead». «Взгляните-ка», — говорит он, передавая нам пожелтевший конверт с письмом внутри. В конце письма, прямо под подписью, была нарисована большая свастика. Имя отправителя не вызывало сомнений: «Чарлз Мэнсон». Ну, понятно, думаем мы. Однако, прочитав само письмо, мы сразу же меняем своё мнение. Это — просто письмо от Мэнсона, поливающего грязью музыку «Dead». «Он вроде бы выслеживал нас некоторое время, — объясняет Харрисон. — Но это было задолго до убийств и всего такого, поэтому никто не придал этому большого значения».

Пока он продолжает поиски, мы осматриваемся. На стене в гостиной — письмо в рамке на бланке Белого Дома с печатью Президента Соединённых Штатов. Это личное письмо Билла Клинтона, посланное несколько месяцев спустя после смерти Курта с одобрением работы Харрисона по пропаганде знаний о самоубийстве и выражением своих наилучших пожеланий «вам, Кортни и Фрэнсис Бин, в это трудное время». На другой стене висит картина Шагала, написанная маслом, которую Харрисон купил на доходы от его биографии 1971 года, «The Dead» — первая книга, написанная об этой группе. Хотя многие до сих пор считают её наиболее точной, книга стала причиной долгой размолвки Харрисона с группой после того, как он рассказал, что они распространяли героин, чтобы заработать на свои первые туры. В настоящее время, благодаря публичным заявлениям Кортни, Харрисон, по всей вероятности, был ошибочно описан как «навязчивый поклонник» «Dead» или «тур-администратор», а не первый менеджер группы.

Наконец Харрисон, видимо, находит то, что он искал: сотни страниц расшифровок стенограмм слушаний по делу о разводе, начатых его женой, Линдой Кэрролл, когда Кортни было пять лет. Нигде в этих расшифровках не было ни единого намёка на то, что Харрисон когда-либо давал ЛСД своей малолетней дочери, в чём его впоследствии обвиняла Кортни. Однако указывалось, что Линда боялась, что он похитит Кортни и заберёт её с собой в другую страну после того, как она пригрозила разводом. История с ЛСД, возможно, базируется на предположении, что Кортни могли давать кислоту, пока она оставалась с приходящей няней в коммуне хиппи, возможно, чтобы затем объяснить её странное поведение воздействием химикатов. (В 1995 году, когда её спросили о её заявлении, что отец давал ей кислоту, Кортни призналась «San Francisco Chronicle»: «Я не знаю, было ли это на самом деле»). Однако частные детективы, нанятые семьёй Кэрролл, откопали массу других скелетов в шкафу Харрисона, включая аресты за хранение марихуаны и мелкие кражи, когда он ещё учился в колледже. «Они пытались показать меня как того, кто оказывает дурное влияние, и я просто был не настолько богат, чтобы с этим бороться, поэтому Линда получила полную опеку», — вспоминает он, признавая, что его отец был действительно отчасти антисемитом, но добавляет, что «это то единственное, что является правдой из всей её истории, рассказанной Барбаре Уолтерс». Кортни часто утверждала, что видела своего отца всего «несколько раз» с тех пор, как её родители развелись. Но он достаёт ценную находку — письма и фотографии, где они сняты вместе в течение разных периодов её жизни, чтобы доказать, что отец и дочь время от времени были очень близки.

Понятно, что мы не можем верить всему тому, что Кортни говорила о своём отце, и уже решили скептически относиться к большей части того, что говорит Харрисон. Но поскольку он продолжает вытаскивать из коробок альбомы с вырезками и папки, включая сотни писем и стихов, написанных Кортни, а заодно и фотографии, и документы, точно определяющие факты о различных периодах её жизни, мы понимаем, что обнаружили очень ценную возможность получить представление о её бурных ранних годах, и разгадку предположительно надвигающейся катастрофы, за которой впоследствии с заворожённостью вуаеристов будут следить миллионы людей.

Кортни Лав, возможно, была слишком молода, чтобы обвинить своих родителей в том, что своим разводом они нанесли ей травму, ставшую причиной её беспокойного детства, как это сделала семья Курта, чтобы объяснить то, что он сам пошёл по наклонной, но к тому времени, когда ей было семь лет, мать Кортни развелась уже со своим вторым мужем, Фрэнком Родригесом, и вышла замуж в третий раз за Дэвида Менели. Они поселились в особняке в Орегоне, где Линда и её новый муж управляли коммуной свободных нравов. В те годы Линда следовала за разными странными гуру, и, в зависимости от духовной особенности момента, они с Менели могли петь, медитировать или вопить во всё горло, в то время как маленькая Кортни была предоставлена самой себе. Позднее она вспоминала о всевозможных «волосатых, голозадых хиппи», резвящихся вокруг, занимаясь гештальт-терапией. На обложке её альбома «Live Through This» («Пережить Это») — фотография маленькой Кортни того периода, похожей на беспризорную девчонку. «Мы жили в вигваме, и от меня всегда пахло мочой», — вспоминала она.

Когда Кортни было семь лет, Линда со своим новым мужем внезапно решили, что они переберутся в Новую Зеландию, и будут выращивать овец. Линда сказала друзьям, что это проще, чем воспитывать собственную дочь; поэтому Кортни не взяли. Для лечения её аномального поведения с тех пор, как ей исполнилось три года, Кортни отправили жить в Юджин к одному из своих врачей, старой подруге Линды. «Всё это было сделано за моей спиной, — вспоминает Харрисон. — Я был бы очень рад, если бы она стала жить со мной, но со мной никогда не советовались, и я ничего не мог сделать. Когда Кортни стала постарше, она всегда говорила, что она никогда раньше не чувствовала себя такой покинутой».

Именно в этот период Кортни стала, по её собственным словам, «ребенком-демоном». Нахальная малолетняя преступница показалась неуправляемой своей суррогатной матери, врача или не врача, и её вскоре отправили к Линде в Новую Зеландию. Долго она там не пробыла. Линда быстро отослала Кортни, чтобы проверить сострадание другой местной подруги, которая в свою очередь в итоге выслала её в католическую школу-интернат в Австралии. Это было первая школа за последующие несколько лет из ряда других школ, из которых её с головокружительной быстротой будут выгонять. Затем Кортни вернулась в Орегон, где она перемещалась от одних друзей своей матери к другим — каждый раз злоупотребляя гостеприимством, когда её ловили на кражах в магазинах, воровстве денег или курении травы.

К 1977 году Линда и её муж устали от разведения овец и вернулись в Орегон, где Кортни снова стала жить с ними, главным образом, потому что Линда больше не могла найти того, кто бы хотел приютить её. Но когда её поймали за воровство в местном магазине «Woodworth», когда ей было двенадцать лет — она украла не то помаду за 49 центов, не то футболку «Kiss» — в зависимости от настроения Кортни, когда она рассказывает эту историю — её мать проинструктировала полицию, чтобы Кортни преподали урок. Вместо обычного предупреждения она предстала перед судом и была направлена на пробацию. Когда Кортни несколько дней спустя сбежала из дома, Линда попросила властей возвратить её не домой, а в исправительное заведение для малолетних «Хиллкрест». В интервью со своим биографом, Мелиссой Росси, Кортни вспоминала своё прибытие в заведение в наручниках на руках и на ногах и со стрижкой под Дэвида Боуи. Спустя годы она описала беспутный период свободы, избавившись от ограничений в арестном доме. «Я была карликом — ни титек, ни менструаций, ни половой зрелости — поэтому меня дразнили, и я поняла, что могу очень хорошо драться, если я просто сделаю вид, что собираюсь убить человека. Я начала слоняться по торговым рядам и общаться с этой толпой шлюх-подростков».

Она пришлась ко двору среди плохих девочек в «Хиллкрест». В письме, которое она послала отцу в четырнадцать лет, полном непринуждённых ссылок на свою страсть к Курту Расселлу и где указано, что её любимая книга — «Повелитель мух», она хвастается тем, что читала свой личный архив и обнаружила, что её описывали как «самую сварливую, хитрую, шуструю особу» из тех, кого когда-либо видел тот служащий, который ею занимался. В другом письме, написанном в том же году, она пишет: «Я вышла и ударила ножом девчонку, потому что мне не понравилось, как она выглядит». Кортни утверждает, что именно в «Хиллкрест» она впервые открыла панк-рок после того, как стажёр, работающий в заведении, вернулся из Англии и отметил её сходство с британскими музыкантами-панками. После того, как он одолжил ей запись «Never Mind the Bollocks» «Sex Pistols», Кортни заявила, что решила, что она хочет быть рок-звездой. Этот сообщение сомнительно, потому что её друзья впоследствии говорили, что она всегда презирала панк-музыку. Но, без всякого сомнения, в этот период Кортни начала писать стихи, некоторые из которых станут текстами для её будущей музыки. У Харрисона до сих пор есть масса душераздирающих стихов, написанных Кортни между четырнадцатью и шестнадцатью годами. В одном из самых показательных стихотворений под названием «Будущий Парень» есть такие строки:

Харрисон не видел свою дочь несколько лет до 1980 года. Однако они часто переписывались, и в каждом своём письме Кортни просила его: «Забери меня отсюда». Наконец, когда ей исполнилось пятнадцать лет, ему успешно удалось убедить власть имущих штата Орегон освободить её и отдать под его опеку. Она прожила со своим отцом больше года, это был, возможно, первый период относительной стабильности в её жизни. Его вторая книга, «The Dead, Том 2», описывающая местечко Хайт-Эшбери с антропологической точки зрения, имела большой успех. (Один научный обозреватель представил его как «Джейн Гудолл рок-н-ролла»). Теперь Харрисон планировал приступить к двухлетнему изучению памятников древней Ирландии. Кортни привлекала британская музыкальная сцена. Она безумно хотела поехать с ним за границу, но согласилась на обещание отца вызвать её, как только он осядет в Дублине после завершения шестимесячной исследовательской одиссеи. Она должна была провести какое-то время в приёмной семье в Портленде. Харрисон вынимает письмо, которое он получил от Кортни, пока был в Ирландии, в котором она пишет: «Ты — единственный, кто когда-либо понимал меня».

Странная на вид версия Кортни того, что случилось потом, кажется довольно правдоподобной. Когда ей было всего шестнадцать лет, она контактировала с представителем японского преступного мира, который посулил ей много денег, если она поедет на Дальний Восток и займётся стриптизом. Она исчезла более чем на шесть месяцев. Когда она была выслана обратно в Штаты, она рассказывала друзьям зловещие истории о торговле белыми рабынями.

Используя свои недавно приобретённые навыки, она вскоре устроилась стриптизёршей в один из портлендских клубов, но несколько дней спустя на заведение совершила набег полиция, и Кортни забрали в очередное исправительное учреждение. На этот раз она ненароком сказала сотруднице учреждения, с которой она дружила, что является наследницей. Когда её наперсница предложила ей предъявить иск, чтобы получить юридическую и финансовую независимость от своей матери, Кортни с восторгом начала действовать. В возрасте шестнадцати лет девочка, которую так много раз передавали с рук на руки, наконец, взяла дело в свои руки. Не менее важно и то, что она получила доступ к своему трастовому фонду. Теперь у неё была свобода и деньги, чтобы жить такой жизнью, о которой она читала только в фэнзинах. Первую остановку она сделала в Дублине, где она присоединилась к своему отцу. Но Ирландия не очень привлекала Кортни, которая, стоило ей уехать, вообразила себя рыбкой покрупнее. Она достигла Ливерпуля, города, переживающего музыкальный ренессанс спустя двадцать лет после отъезда «Beatles». В её рюкзаке была тысяча доз кислоты, которую она захватила с собой из Штатов, намереваясь использовать наркотики как пропуск на местную музыкальную сцену.

Вскоре она постоянно закрепилась в окружении неопсиходелической ливерпульской группы «The Teardrop Explodes» и вскоре стала известна как самая лояльная группи, подцепив пользующегося дурной славой эксцентричного лидера группы, Джулиана Коупа. Впоследствии Кортни утверждала, что Коуп лишил её девственности, но она говорила то же самое по крайней мере ещё о троих рок-звёздах, поэтому трудно понять, является ли это просто её очередной нелепой историей. Она также утверждала, что во время её пребывания в Англии она делала снимки «Pretenders», «U2» и других выдающихся рок-групп для ирландского музыкального журнала «Hot Press». Но редактор «Hot Press» Найэл Стоукс утверждает, что это, как и большая часть легендарного прошлого Кортни — чистой воды вымысел. «Это весьма типичное для Кортни поведение — врать или в той или иной степени преувеличивать, — написано в кратком очерке журнала в 1995 году. — На протяжении её карьеры она постоянно рассказывала в СМИ красочные истории — часто с несколькими противоречивыми версиями — о своей прошлой жизни, чтобы усилить свою загадочность и панк-рок доверие».

Одна внезапно случившаяся история, которую она просто не хотела афишировать, заставила Кортни неожиданно вернуться в Орегон в 1982 году. Было ясно, что больше в Ливерпуле ей не оказывали столь радушный приём, но детали обрывочны. «Я принимала в Ливерпуле много кислоты, и, по существу, я никогда от этого не оправлюсь», — впоследствии туманно объяснила она. Что бы там не произошло, группа Коупа резко высказывалась о ней в последующие годы, утверждая, что время, которое они провели с ней, было «разрушительным». Спустя годы, после того, как Кортни стала встречаться с Куртом Кобэйном, Джулиан Коуп опубликовал большое объявление в музыкальной прессе, гласящее: «Освободите нас от Нэнси Спанджен, накаченных героином, которые цепляются за наши величайшие рок-группы и высасывают у них все мозги». Он также сказал репортёру: «Ей нужна стрельба, и я застрелю её».

Далее Кортни остановилась в Портленде, и он стал следующим нашим пунктом назначения. Это был город, о котором она упоминала в журнале «Spin»: «Несколько лет назад в одном городе моя репутация стала настолько плохой, что каждый раз, когда я приходила на вечеринку, от меня ждали, что я сожгу дотла дом и выбью все окна». Хотя с тех пор, как она уехала оттуда, прошло более десяти лет, здесь есть люди, которые, несомненно, до сих пор боятся её. Портлендский декоратор Тодд Керран помнит Кортни по городскому танцевальному гей-клубу «Метрополис», пользующегося дурной славой, где «голубые» общались с представителями новой волны. «Она была совершенно скандальной личностью, — вспоминает он. — Она всегда устраивала сцены. «Метрополис», возможно, не совсем подходил для пьяных скандалов, но когда там была Кортни, это был хаос». Он сказал, что она глотала таблетки, как конфеты — барбитураты, кислоту, транквилизаторы, болеутоляющие.

Практически все те, с кем мы говорили в Портленде, отказались от интервью или просили, чтобы их имена были изменены, даже притом, что многие говорили, что им, как ни странно, нравился её стиль, и они восхищались её бескомпромиссной позицией. «За ней было забавно наблюдать, пока ты не попадался на её пути», — сказала одна из бывших профессионалов клубной сцены, которая, несмотря на то, что она вообще никогда не конфликтовала с Кортни, просила нас не показывать её видеоинтервью, чтобы «не будить зверя». Но Розз Резабек не испытывает никаких угрызений совести, рассказывая о Кортни для записи.

«Не верьте обману. Более добрый, более нежный Чарлз Мэнсон по-прежнему остаётся Чарлзом Мэнсоном». Это — первое, что он говорит о женщине, которая, как он утверждает, «украла» его карьеру. Резабек был лидером перспективной «нововолновой» группы «Theater of Sheep» из Портленда, когда Кортни принесло в город в начале 80-х после её пребывания в Ливерпуле.

«Она сразу же подцепила меня, — вспоминает он. — Она утверждала, что сделает меня звездой. В то время она всегда говорила, что считает, что миром правят мужчины, и единственный способ, посредством которого она сможет добиться успеха — это через мужчину, и я предполагаю, что она выбрала меня. Она только что вернулась из Англии, где, наверное, перетрахалась со всеми тамошними рок-звёздами. Она всё время говорила с таким очень фальшивым британским акцентом. Потом она начала одевать меня в одежду Джулиана Коупа и попробовала превратить меня в этакое британское рок-божество». В конце концов, говорит Резабек, он бросил музыку из-за того, что он называет беспрестанными попытками Кортни сделать из него рок-звезду по своему образу и подобию. «Если бы я этого не сделал, — говорит он, — я закончил бы точно так же, как Курт, с ружьём во рту. Чувак, со мной могло быть то же самое, что, должно быть, пережил он». Когда он в последний раз разговаривал с Кортни, как он утверждает, она просто позвонила, чтобы сказать ему, как она «обманула Барбару Уолтерс» во время своего телеинтервью.

В какой-то момент за годы, проведённые в Портленде, Кортни, вероятно, решила, что быть группи ей слишком мало. Впоследствии она заявила: «В конце концов, я сказала: я пришла на эту землю не для того, чтобы трахаться с рок-звездой, я здесь для того, чтобы быть рок-звездой». Я создала сама себя». У Резабека, прекратившего свои девятилетние кратковременные свидания с Кортни, до сих пор хранится коробка с её старыми стихами и дневниками и более полутора тысяч писем с того периода. Одна очень показательная записка, написанная Кортни для самой себя, когда ей было лет девятнадцать, даёт представление о честолюбивой, энергичной женщине, которая знает, чего она хочет, и что для этого требуется. Записка озаглавлена: «Вот Как Кортни Добьётся Успеха»:

Новое поколение женщин-рокеров только начинала привлекать внимание на американской панк-сцене, они пели раздражённые, приправленные феминизмом, яростно политизированные тексты под энергичные, бескомпромиссные музыкальные ритмы. Это была музыка таких и для таких женщин, как Кортни. Вскоре она нашла и посодействовала двум женщинам-рокерам, которые уже привлекли достаточно внимания на фокскор-сцене — Кэт Бьёлланд, дерзкой юной лос-анджелесской стриптизерше, ставшей панк-рокером, и Дженнифер Финч, лидер- вокалистке группы под названием «Frightwig». В течение нескольких лет эти три женщины положили начало тому, что вскоре стало известно как движение «riot grrrl» («восставшие девушки»). Однако с самого начала их рокового музыкального сотрудничества такая возможность казалась крайне маловероятной.

Однажды, вероятно, по предложению Кортни, эта троица решила создать группу, известную как «Sugar Babylon» и позже переименованную в «Sugar Baby Doll». Кортни не так давно стала осваивать бас, но пока не могла играть, поэтому она была назначена лидер-вокалисткой. Это было фиаско с самого начала. По словам Кэт, Кортни ненавидела панк и хотела играть более мелодичный нововолновый саунд, тогда как её подруги по группе хотели играть непосредственно хардкоровый панк-рок. Это вызвало истерики, и через пять месяцев группа распалась. Вскоре Кортни переехала в Миннеаполис, чтобы примкнуть к новой группе Кэт, «Babes in Toyland», но прошло совсем немного времени, и Кортни была изгнана из этой группы, как сообщают, из-за недостатка таланта бас-гитаристки.

Подавленная ещё одним препятствием в своей бурной музыкальной карьере, она решила, что ей нужно сменить обстановку, и отправилась в Сан-Франциско, чтобы снова жить с отцом, и прослушала несколько курсов в колледже. Именно здесь она впервые обнаружила свой волшебный эликсир. В Портленде она всегда предпочитала получать кайф от таблеток и кислоты. Теперь она, казалось, вышла на новый уровень употребления наркотиков.

Подруга Хэнка Харрисона Трайона Уотсон вспоминает Кортни в этот период: «Она жила с нами несколько недель подряд, и затем долгое время болталась по наркоманским притонам и никогда не приходила домой…. В какой-то момент она могла быть очень милой, а затем превращалась в чудовище. Как только она начала принимать героин, она стала невыносимой. Я помню, как однажды она угрожала сжечь наш дом дотла. Мы просто не могли этого больше выносить».

Для отца Кортни поворотным стал тот момент, когда он обнаружил в своём доме разбросанные по полу шприцы, оставшиеся после вечеринки, которую Кортни устроила в его отсутствие. «Когда я понял, что моя дочь — наркоманка, я был ошеломлён, — говорит Харрисон, который утверждает, что сам он в своих наркотических пристрастиях никогда не заходил дальше ЛСД и травы. — В шестидесятых годах я проделал большую работу по наркотической интервенции, и я пробовал помочь ей, но она велела мне заниматься своим делом, и я был в курсе её пристрастия. Она воровала у меня, чтобы покупать наркотики, поэтому я, в конце концов, её выгнал».

Он достаёт письмо, которое Кортни написала ему в тот период:

Героин — это дорогое удовольствие. Хотя она по-прежнему получала около 800 $ в месяц из своего трастового фонда, этого было недостаточно, поэтому Кортни отправилась на север, на Аляску, где ей предложили работать в стриптизе для рабочих трубопровода. Вскоре ей было предложено более выгодное стриптиз-выступление в пользующимся дурной славой лос-анджелесском «Star Strip Club». Манил соблазн Голливуда, и Кортни некоторое время считала, что кино могло бы предложить более быстрый маршрут к славе, чем рок-н-ролл. После неудачной попытки получить желанную роль Нэнси, она, наконец, сыграла главную роль в другом фильме Алекса Кокс, «Straight to Hell» («Прямиком в ад») с участием «Pogues». Фильм провалился, выйдя сразу на видео, и попал в списки многих критиков как один из худших фильмов всех времён. Однако она нашла хорошее применение части своего 20 000 $ актёрского гонорара, сделав пластическую операцию носа, чтобы исправить свой самый явный физический недостаток и изменить себя, готовясь к следующей главе своей жизни. Пришло время возвращаться к своему первоначальному плану.

Ещё раз начав всё сначала, Кортни дала объявление в популярном музыкальном лос-анджелесском справочнике «Recycler»: «Хочу создать группу. На меня оказали влияние «Big Black», «Sonic Youth» и «Fleetwood Mac». Как она говорила впоследствии, её ранние неудачи только научили её формуле успеха. За три месяца её новая группа, «Hole», вызвала гул одобрения в инди-кругах. Она отошла от своего старого более мягкого музыкального стиля ради визгливого и пронзительного хардкора, но за этим шумом всё ещё слышались мелодические влияния лёгкой поп-музыки, которую она любила. Она избавилась от причёски под Дэвида Боуи, высветлилась и положила начало новому облику, который она вскоре назовёт «kinderwhore» («малолетняя шлюха») — разорванные девчоночьи платья и розовые ленты в волосах. Изобретение нового имиджа привлекло внимание фэнов и критиков. Кортни была уверена, что слава уже совсем рядом. Но от старых привычек трудно отказаться. Она забывала о новом саунде, новом имидже и новой индивидуальности на своих собственных условиях, но она не могла окончательно избавиться от манер группи, старого убеждения в том, что, возможно, гораздо проще продвинуться, благодаря связям успешного мужчины. В Портленде она потерпела неудачу в попытке превратить Розза Резабека в свой вариант рок-звезды. В Лос-Анджелесе она старалась получить нечто иное — самой оказаться на вершине.

Кортни почти ничего не знала о панк-роке. Она никогда не любила эту музыку и не заботилась о её политической идее. Она понятия не имела о том, кто к ней относится, а кто нет и, что более важно, кто знает путь к музыкальному Святому Граалю — контракту на запись диска. К тому времени Кортни впервые положила глаз на Джеймса Морланда, который уже был известен как видавший виды лос-анджелесский панк-рокер. С конца 70-х он оплатил свои счета и даже более того, с каждым годом зарабатывал ещё больше, каждый вечер исполняя свои высокооктановые, приправленные непристойностями тексты. Его музыка не слишком отличалась от бесчисленных хардкоровых панк-групп, которые Кортни разыскивала, наводя справки в различных грязных клубах, часто уходя с лидер-вокалистом или резервным музыкантом. Однако Морланд чем-то от них отличался, когда она в первый раз увидела концерт его группы, он не походил на типичного шаблонного панк-рокера, каждый из которых использовал один и тот же образ — рваные джинсы, чёрная футболка и презрительная усмешка. Оказалось, что Морланд, скачущий по всей сцене и выкрикивающий типично непонятные тексты, одет в платье для коктейлей, ажурные чулки, с ярко-красной помадой и чёрной тушью. Его сценические выходки, смесь дешёвого фарса и акробатики, были верхом безумия. Кортни только начинала продвигать свой вскоре снискавший дурную славу брэнд таланта публичных выступлений со своей собственной группой «Hole». Она была явно заинтригована. Хотя барменша сообщила ей, что Морланд, известный своим фэнам как Падающий Джеймс, был чистым гетеросексуалом, она поняла, что должна узнать его получше.

Через несколько дней они поженились.

По словам Кортни, этот брак продлился всего два дня, а по словам её отца — около двух лет. Когда мы впервые связались с Морландом, чтобы взять у него интервью, он отказался говорить о своём браке, утверждая, что он до сих пор «потрясён» Кортни. Но Харрисон, который много лет не говорил с Морландом, предложил устроить для нас интервью после того, как мы дали ему номер телефона.

«Привет, Джеймс. Это твой бывший свекор, Хэнк. Давненько мы не общались». Они стали придаваться воспоминаниям, обмениваясь воспоминаниями о Кортни, как старые солдаты — рассказами о войне. Он спросил, не откажется ли Морланд «поговорить с моими канадскими друзьями-писателями». По-видимому, Падающий Джеймс был недавно напуган реакцией Кортни на единственное подробное интервью, которое он когда-либо давал о ней. В той статье он назвал её «Конаном-Варваром, сделавшим карьеру» и описывал её как гомофобку-консерваторшу, которая полагала, что люди становятся панк-рокерами и гомосексуалистами только чтобы позлить своих родителей. «Она также говорила, что я и другие рефлекторные либералы не знают того, о чём говорят, потому что она спала с генералами армии, базирующейся на Аляске, и у них было много секретной информации, которая доказывала, что войны, в которые они нас втягивали, на самом деле велись для нашего же блага, — вспоминает Морланд. — Я думал, что женился на женщине-Джонни Роттене. Вместо этого я получил эту Филлис Диллер из правого крыла».

Морланд действительно согласился поговорить с нами, но только после того, как Харрисон убедил его в том, что нам можно доверять.

Они поженились в Лас-Вегасе, «под влиянием минутного порыва», вспоминает он, после того, как он в шутку спросил её, не хочет ли она выйти за него, и она согласилась. Вначале их отношения были очень бурными. Он никогда не встречал такой, как она, и он был покорён её «шокирующей» индивидуальностью, но они постоянно ругались, главным образом, из-за политики. «У нас были большие драки, и мы расходились на несколько недель, а затем сходились. Она действительно почти всегда сидела на наркотиках, и она могла быть неудержимо буйной».

Достаточно буйной, чтобы убить её следующего мужа? «Я на самом деле не могу ответить на это, потому что меня там не было, но когда мы были женаты, казалось, что она, конечно, много знала о наёмных убийцах. Если бы кто-то её сильно достал, она заплатила бы тому парню, с которым была знакома, пятьдесят или сто долларов, чтобы тот их побил. Это было довольно жутко. По собственному опыту знаю, что она была опасна. У неё определенно зловещая изнанка. Однажды, когда я спал, она пыталась поджечь мою кровать. Начался пожар, и я был в шоке, когда проснулся. Понять мотивы поведения Кортни невозможно. Она сильно всех презирала и вела себя, как избалованная маленькая соплячка».

Когда начали появляться теории заговора, Морланд предложил немного другую версию в «New York Press»:

Морланд вспоминает, что стало для него последней каплей — почему их отношения, наконец, закончились. С трудом сдерживая слёзы, он сказал, что Кортни забеременела от него, но отказалась прекращать приём тяжелых наркотиков, из-за которых, в конце концов, она была вынуждена сделать аборт. «Это был кошмар, — сказал он. — Я никогда её за это не прощу».

Хотя их бурный союз временно притормозил собственную музыкальную карьеру Морланда, на Кортни он оказал противоположный эффект — её группа выпустила свой первый сингл вскоре после того, как они поженились. Он наделал достаточно шума, чтобы привлечь внимание уважаемой фирмы звукозаписи «Caroline», которая выпустила первый альбом «Hole», «Pretty on the Inside», в 1991 году, тут же получивший одобрение критиков в альтернативных музыкальных кругах, прославив её в качестве новой королевы движения «riot grrrl». Среди увеличивающегося легиона новых фэнов были Мадонна и Ким Гордон из «Sonic Youth». Для тех, кто впоследствии утверждал, что большую часть её музыки написал Курт Кобэйн, «Pretty on the Inside», записанный за год до того, как она начала встречаться с ним, доказал, что, независимо от того, кто что о ней говорит, Кортни была больше чем просто наркоманка. Рецензируя этот альбом, «The New Yorker» написал: «Pretty on the Inside» — это какофония, наполненная таким скрежещущими, раздражающими и неприятными шумами, что, вероятно, очень немногие вообще это переживут, не говоря уж о повторном прослушивании, которое вам понадобится для того, чтобы обнаружить, что это, возможно, самый неотразимый альбом, выпущенный в 1991 году».

Где-то среди безжалостного тщеславия, тщательно создаваемого имиджа и вереницы ожесточённых экс-возлюбленных, готовых верить самому плохому о ней — её несомненный талант. Но, как и Йоко Оно, которая до того, как встретить Джона Леннона, уже находилась среди самых выдающихся личностей авангардного искусства 60-х, её талант в будущем затмит человек, который будет назван музыкальным гением своего поколения.

«Только около четверти из того, что говорит Кортни — правда, — утверждает её непредсказуемая подруга Кэт Бьёлланд, лидер «Babes in Toyland». — Но никому, как правило, не приходит в голову разгадать, что же тут ложь. Всё это — её имидж. И это интересно. Это раздражает, но это интересно».

Как врёт Кортни, она просто баловалась героином пару раз до того, как она встретила Курта, который был уже законченным героинщиком. Но друзья Курта насмехаются над заявлением — явно повторяющимся во множестве сомнительных биографий — что это он приобщил её к наркотикам. Установить правду довольно трудно.

К 1992 году боль в желудке, которая когда-то причиняла Курту только кратковременное неудобство, стала практически постоянным источником мучений. Большинство соглашается с тем, что его периодическое употребление героина вошло в привычку осенью 1991 года, ко времени выхода «Nevermind». Тот факт, что это также совпало с периодом, когда он и Кортни начали встречаться, возможно, стал причиной того, что создалось впечатление, будто бы из-за неё он пристрастился к наркотикам. Курт публично рассказал об этом так: он «решил» подсесть на героин в сентябре 1991 года, чтобы избавиться от «мучительной, жгучей, тошнотворной боли» в желудке, которую он испытывал всякий раз после еды. «Я обнаружил, что мне помогают только тяжёлые опиаты, — впоследствии объяснял он. — Много раз я оказывался буквально выведенным из строя, неделями лежал в постели, страдая от рвоты и голода. Поэтому я решил, что раз я и так чувствую себя как наркоман, то я могу в таком случае им стать». Однако на протяжении нескольких лет прописанный ему морфий, похоже, помогал. Почему он, в конце концов, заменил его героином, несмотря на свою иглофобию — до сих пор остаётся тайной.

«До встречи с Кортни он уже несколько раз пробовал героин, — говорит давняя подруга Курта Элис Уилер, неофициальный фотограф сиэтлской грандж-сцены, которая познакомилась с ним в тот период, когда он жил в Олимпии. — Но она явно использовала его как приманку, чтобы управлять им. Она очень в этом преуспела. Ей было на руку то, что Курт к этому пристрастился». Лучший друг Курта, Дилан Карлсон, говорит примерно то же самое: «Она знала, что чем больше наркотиков он принимает, тем меньше шансов, что он будет в состоянии придти в себя и бросить её». Однако Курт всегда отрицал то, что инициатором этого была Кортни, и впоследствии он будет утверждать, что приобрёл эту привычку, пока она была в турне по Европе вместе с «Hole».

Масштаб его проблемы с наркотиками стал понятен его товарищам по группе в начале января 1992 года, когда он впал в самый настоящий ступор в студии Эн-Би-Си в Нью-Йорке на выступлении «Нирваны» в «Saturday Night Live». Он и Кортни за день до этого принимали героин в гостиничном номере, и к тому времени, когда Курт приехал на генеральную репетицию, он выглядел таким удолбанным, каким Дэйв и Крист никогда его не видели. Хотя у Криста были серьёзные проблемы с выпивкой, а Дэйв рос, как он сам выражался, «провинциальным стоунером», ни тот, ни другой не имели особого опыта употребления тяжёлых наркотиков. Теперь они были серьёзно обеспокоены практически бессознательным состоянием Курта, но ни один из них не имел никакого представления, как подойти к этой проблеме. С тех пор, как Курт несколько месяцев до этого провёл с Кортни, он стал всё больше и больше отдаляться от своих давних друзей. Они больше не болтались вместе, как обычно, плача и смеясь над своим нежданным успехом. После репетиции Курт вернулся в гримёрку, где его рвало почти целый час. Он сумел выступить на шоу, но после, за кулисами, он был совершенно измождён. Слышали, как Дэйв называл его «придурком-героинщиком».

Действительно ли Кортни, подобно Распутину, осуществляла контроль над Куртом, как думали многие, или он просто нашёл ту, которая его понимала, как он говорил своим друзьям — очевидно одно: эти двое были очень влюблены, по крайней мере, вначале. «Я очень изменился, — поведал он журналу «Sassy» в январе 1992 года, — и я не могу поверить, что можно быть более счастливым, чем я сейчас, даже меньше ориентированным на карьеру. Иногда я даже забываю, что нахожусь в группе, настолько я ослеплён любовью. Я знаю, что это звучит нескромно, но это правда». В том же самом интервью он впервые признался, что на днях он обручился с Кортни; тогда он, возможно, знал, что Кортни ждёт их ребёнка, зачатого двумя месяцами ранее. Некоторые из его друзей, и среди них Дилан Карлсон, говорят, что именно беременность навела Курта на мысль о том, чтобы сделать предложение, и что пара медлила с новостями только для того, чтобы избежать клейма вынужденного брака из-за беременности невесты. Однако к концу января это перестало быть тайной, и Курт был в восторге из-за грядущего отцовства, рассказывая всем и каждому, что он будет «панк-рок-папашей».

К тому времени, когда родился их ребёнок, 18 августа 1992 года, Курт и Кортни стал любимцами музыкальных СМИ, рок-н-ролльной четой, на которую было приятно смотреть. Чтобы устроить небольшую свадебную церемонию, в феврале они полетели на Гавайи в сопровождении только нескольких членов компании «Нирваны», Дэйва Грола и лучшего друга Курта, Дилана Карлсона, который был шафером. Бросалось в глаза отсутствие на церемонии Криста Новоселича, возможно, из-за того, что он капал Курту на мозги по поводу его увеличивающегося пристрастия к героину, но, скорее всего, из-за того, что ни он, ни его жена Шелли, казалось, не одобряли его выбор. Никто из членов семьи Курта и Кортни не был приглашён. Перед свадьбой Кортни настаивала, чтобы Курт подписали предсвадебное соглашение, очевидно считая, что вскоре она преуспеет гораздо больше, чем её муж-суперзвезда. «Я не хотела, чтобы Курт сбежал со всеми моими деньгами», — сказала она репортёру, просто полушутя.

Несколько месяцев их лица красовались на обложках бесчисленных журналов. В интервью «Rolling Stone» в апреле 1993 года Курт, наконец, признал, что его успех не был помехой, на которую он жаловался в течение многих месяцев в СМИ и своим панк-рок-друзьям. Когда «Nevermind» возглавил хит-парады, он признался, что чувствовал «нечто вроде экстаза, [но] тогда я так не считал». Он также опроверг сообщения СМИ, предполагающие, что он испытывал неудобства из-за своей неожиданной славы. «На самом деле это не произвело на меня особого впечатления, как это может показаться в интервью и так, как многие журналисты изобразили моё отношение к этому. Я уже практически успокоился». Для Кортни это было тоже опьяняющее время. Её группа привлекала большое внимание после своего недавнего британского тура, и ей стали названивать многие ведущих фирмы звукозаписи, особенно после того, как стали поступать известия, что новая студия Мадонны, «Maverick», заинтересована в подписании контракта с «Hole». Спустя годы Мадонна призналась, что случилось, когда она приехала на свою первую встречу с Кортни, которую она описала как «жалкую и помешанную на самой себе особу».

«Когда я встретилась с ней, когда я пробовала подписать с ней контракт, она только и делала, что всё время охаивала своего мужа, — вспоминает Мадонна. — Она говорила, что «Hole» намного лучше «Нирваны».

После бурной «войны предложений» именно лэйбл «Нирваны», «Geffen», предложил аванс в миллион долларов и беспрецедентные гонорары, которые привели к тому, что «Hole» наконец подписали свой первый контракт с ведущей фирмой звукозаписи, несмотря на отрицание того, что выгодная сделка имела какое-либо отношение к тому, что фирма благосклонно относилась к Курту. В течение многих лет Кортни хвасталась, что она заключила более выгодный контракт на запись, чем её муж.

И Курт Кобэйн, и Кортни Лав мечтали, что никто для очистки совести не признается публично в своей причастности к панк-року. Успех, деньги, обаяние и скорое рождение ребёнка. Казалось, у них было всё. А потом всё рухнуло.

20 августа 1992 года, спустя всего два дня после того, как в лос-анджелесском медицинском центре «Cedars-Sinai» родилась Фрэнсис Бин Кобэйн, в продажу поступил сентябрьский выпуск «Vanity Fair». Тремя месяцами ранее Кортни разрешила уважаемой знаменитой журналистке Линн Хиршберг по долгу службы сопровождать её. Одно из любимых изданий Кортни, «Vanity Fair», было просто арбитром для тех, кто имел успех в индустрии развлечений. Кроме того, Хиршберг не была заинтересована в написании истории рок-н-ролльной пары, которая стала главной темой музыкальной прессы за последние месяцы. Она сказала, что хочет сосредоточить внимание на Кортни, которая в настоящее время желает выйти из тени своего мужа и начать свою собственную карьеру.

Но к тому времени, как Кортни закончила читать сигнальный экземпляр истории Хиршберг, отправленную факсом к ней в больницу до того, как она поступила в продажу, она знала, что получит больше, чем ожидала. В статье приводился потрясающий портрет оппортунистки — пусть даже харизматичной и талантливой — жене «святого» рок-н-ролльщика. О Кортни рассказывали её друзья и конкуренты, которые перешли ей дорогу и отделались от неё, попортив себе немало крови. «У Кортни бред, — сказала Хиршберг давняя подруга Кортни Кэт Бьёлланд. — Вчера ночью мне приснилось, что я убила её. Я была очень счастлива».

Однако Кортни тоже не осталась в долгу, охаив и Мадонну, и жену Криста Новоселича, Шелли, и посоветовав Курту создать новую группу без Дэйва Грола, которого она всегда презирала. В целом, однако, она показала, что довольна своей новой жизнью. «Всё очень хорошо. Всё реализовывается, — говорит она, заранее пророчески признавая, что это может «испортиться в любой момент. — Это нельзя знать наверняка».

Всё это было бы замечательно, подытоживает Хиршберг, «если бы не наркотики». Она цитирует не менее двадцати различных источников музыкальной индустрии, которые утверждают, что Кобэйны «в значительной степени пристрастились к героину». Хотя это был уже не первый раз, когда журналист противостоял Курту или Кортни по поводу того, что по слухам они употребляют наркотики, Курт обычно довольствовался тем, что просто врал. Всего за несколько месяцев до этого он сказал в интервью «Rolling Stone», что «все наркотики — это пустая трата времени», и что его организм не позволил бы ему принимать наркотики, даже если он и хотел бы, «потому что я слишком слаб». Обычная стратегия Кортни состояла в том, чтобы признать, что она баловалась тяжёлыми наркотиками в прошлом, но теперь она разобралась в себе и могла бы только изредка принимать валиум. Однако в интервью Хиршберг, на которое она согласилась, она, видимо, была не в состоянии произвести в уме элементарные математические действия.

Роковые слова входят в цитату, описывающую пребывание пары в Нью-Йорке в январе 1992 года, когда «Нирвана» выступала на «Saturday Night Live». «Мы приняли много наркотиков, — говорит Кортни. — Мы наелись таблеток, а потом отправились в Элфабет-сити, и Курт был в шляпе, я была в шляпе, и мы купили наркотики. Потом мы словили кайф и пошли на «S.N.L.». После этого я пару месяцев принимала героин».

Если это было правдой, это означало, что Кортни всё ещё принимала героин после того, как она узнала, что беременна. Хиршберг взяла интервью у «делового партнера» пары, который подтвердил, что всё было именно так. «Это было ужасно, — свидетельствовал источник. — Кортни была беременна, и она кололась. Курта рвало на людей в машине. Они оба были удолбанные».

Волна отвращения, вызванная шокирующим признанием Кортни в статье «Vanity Fair» была оглушительным потрясением для молодых родителей. Таблоид «Globe» опубликовал материал под названием «Ребёнок Рок-Звезды Родился Наркоманом» с фотографией деформированного новорожденного ребёнка, якобы Фрэнсис Бин. «Я поняла, что моего мира больше нет. Я умерла, — впоследствии сказала Кортни. — Вот что было. Конец жизни… за то счастье, которое я знала, я должна была бороться до конца жизни».

За день до поступления номера в продажу те, кто работал на супругов, уже трудились в полном режиме минимизации последствий, издав пресс-релиз от имени Курта и Кортни, в котором говорилось, что выпускающаяся статья содержит «много ошибок и искажений». Сначала Кортни утверждала, что её слова переврали, что она никогда не принимала героин за всё время, пока была беременна. «Я не принимала героин во время моей беременности, — сказала она «Melody Maker». — И даже если бы я день и ночь нюхала кокаин, это, блин, моё личное дело». Но у Хиршберг было явно неопровержимое доказательство того, что Кортни действительно признавалась в том, что принимала героин в течение двух месяцев после выступления на «SNL». «Я записала интервью на плёнку, и написала о том, что видела», — настаивала журналистка. «Vanity Fair» решительно защищала материал. Тогда история Кортни изменилась. Она действительно принимала героин первые три месяца, признавалась Кортни, но только до того, как она узнала, что беременна. Эта история явно противоречит тому, что она рассказала Хиршберг — так считает лучший друг Курта, Дилан Карлсон, который рассказал нам, что кололся вместе с Куртом и Кортни перед их свадьбой в феврале, где он был шафером.

Чтобы исказить факты, спустя всего пять дней после рождения Фрэнсис Бин кто-то из больницы анонимно отправил факсом копию медицинских данных Кортни в «Los Angeles Times», свидетельствующих о том, что она получала «суточные дозы метадона, заменителя героина, которым обычно лечат наркотическую зависимость». Поскольку больничная документация опечатана, неизвестно, был ли её ребенок рождён наркозависимым, но, как сообщает статья «Times», при таких обстоятельствах этот факт будет иметь место, если мать регулярно принимает метадон в конце своей беременности. В статье приводятся слова руководителя ближайшего реабилитационного центра для наркоманов, что дети, рождённые зависимыми от химических препаратов, должны проходить метадоновую детоксикацию но что «дети это хорошо переносят».

Последствия были разрушительными. 20 августа, спустя два дня после рождения ребёнка, социальный работник службы защиты детей штата Лос-Анджелес, размахивая копией статьи Хиршберг, приехал в больницу, чтобы взять интервью у Кортни. Молодую мать с ребёнком планировалось выписывать на следующий день, но после интервью с Кортни социальный работник посоветовал оставить Фрэнсис в больнице для обследования. Четыре дня спустя на назначенных штатной службой защиты детей судебных слушаниях судья постановил, что ни Курту, ни Кортни не разрешается видеть своего новорожденного ребёнка без контроля назначенного судом опекуна.

Адвокаты пары убедили суд позволить сводной сестре Кортни стать опекуном Фрэнсис Бин. «[Сводная сестра] едва знала Кортни, — признавался Дэнни Голдберг, президент управляющей компании Курта, — и она её терпеть не могла. Поэтому нам пришлось слегка подкупить её, чтобы та притворилась, что ей не всё равно».

Это суровое испытание стало тяжёлым ударом главным образом для Курта, который с таким нетерпением ждал того момента, когда он станет отцом. «Я чувствовал себя так, словно надо мной надругались», — признавался он впоследствии. Со своей стороны Кортни не жаждала мести, и весь её гнев был сосредоточен на Линн Хиршберг. В 1995 году Кортни призналалась в интервью журналу «Select», что она действительно принимала героин во время своей беременности, «иначе я бы засудила эту задницу [Хиршберг]». Однако это не удержало её от того, чтобы снова и снова угрожать Хиршберг, «Vanity Fair» и издателю журнала, «Conde Nast». Впоследствии Хиршберг призналась, что Кортни постоянно угрожала убить её, наряду с угрозами зарезать её собаку. Хиршберг до сих пор отказывается говорить с журналистами об этой статье, утверждая, что она «боится за свою жизнь».

Боялась не только она. За несколько месяцев до выхода статьи Курт дал сигнал двум находящимся в Сиэтле британским музыкальным журналисткам Виктории Кларк и Бритт Коллинз написать книгу о «Нирване» и даже дал много интервью этим двум авторам. Бывшая давней подружкой легендарного лидера «Pogues» Шэйна МакГована — с которым она быстро рассталась — Кларк имела хорошие связи в музыкальной индустрии и сама разбиралась в бурных рок-отношениях. МакГован, которого многие считают музыкальным гением того же порядка, что и Джон Леннон, и Курт Кобэйн, не так давно был изгнан из группы, которую он основал, из-за собственного саморазрушающего пристрастия к наркотикам и алкоголю. Кларк полагала, что она может предложить единственное в своём роде понимание мира Курта.

Кортни всегда уважала МакГована, с которым она снималась в злополучном фильме «Straight to Hell». Поэтому она была очень счастлива, что долгое время сотрудничала с его подружкой. Однако через несколько недель после публикации статьи «Vanity Fair» она, видимо, услышала, что Кларк попыталась встретиться с Хиршберг, чтобы узнать её мнение об этой истории и, возможно, добыть запись её интервью. Это вызвало цепь событий, из-за которых и Коллинз, и Кларк боятся до сих пор. Однажды поздней осенью 1992 года Виктория Кларк вернулась в свою квартиру в Сиэтле и обнаружила истеричное сообщение от Кортни на своём автоответчике. Тон плёнки внушает ужас:

На следующий день сам Курт оставил ряд сообщений (на заднем плане его подначивал голос Кортни), которые казались даже ещё более угрожающими:

Дэнни Голдберг тотчас же принял меры, отрицая, что на плёнке автоответчика записан голос именно Курта, но впоследствии сам Курт подтвердил в разговоре со своим биографом Майклом Азеррадом, что он звонил и угрожал. «Понятно, что сейчас мне есть что терять, поэтому я буду не в состоянии это сделать, — сказал Курт. — Но у меня вся жизнь впереди…. Я раньше пробовал убить людей в приступе гнева…. Когда люди чересчур достают меня, я просто не могу не хотеть забить их насмерть».

Давняя подруга Курта Элис Уилер говорит, что её не удивляет эта сторона его личности. «Все всегда пытаются изобразить Курта этаким святым, а Кортни — сукой, — говорит она, — но у Курта определённо была своя тёмная сторона. Он мог быть очень испорченным, временами очень неприятным. Тем не менее, в основном он был очень милым, тихим спокойным парнем. Это просто не учитывалось». Уилер говорит, что после того инцидента к ней и другим друзьям Курта (приблизительно семидесяти) приходил частный детектив, работающий на Курта и Кортни, который пытался выяснить, разговаривали ли они с двумя британскими писательницами. «Это было очень страшно, — вспоминает она. — Я думаю, что они пытались послать нам сообщение, что нам лучше молчать. Это походило на скрытую угрозу».

Тем временем Кларк, которая переехала в Лос-Анджелес через несколько часов после того, как прослушала сообщения на своём автоответчике, имела несчастье столкнуться с Кортни несколько месяцев спустя в лос-анджелесском баре, где, как она утверждает, та напала на неё. «Она запустила в меня стаканом, а потом попыталась вытащить меня наружу за волосы», — вспоминает Кларк, которая впоследствии вернулась в Великобританию, всё ещё напуганная яростью Кортни.

Вскоре после этого, пытаясь принять меры и далее, управляющая компания «Нирваны» «Gold Mountain» обратилась к опытному автору «Rolling Stone» Майклу Азерраду, чтобы тот написал авторизированную биографию группы. Помня о своей журналистской правдивости, Азеррад испытывал неудобство от мысли, что биографию будут называть «авторизированной», но дал своё согласие, если он сохранит полный редакционный контроль. Формально книга была написана «в сотрудничестве» с группой.

«Курту и Кортни Азеррад был нужен для одной цели, — рассказывает Элис Уилер. — Они должны были убедить людей, что их увлечение наркотиками было преувеличено, и что они оставили всё это позади. Курт главным образом боялся потерять ребёнка, поэтому он сделал то, что должен был сделать, даже если ему пришлось врать. Все мы понимали, что происходит. Курт даже принимал то, что происходило. Однажды я получила письмо от их людей, инструктирующих меня, что нужно говорить только с Майклом Азеррадом, а не с теми британскими писательницами. Вот почему нельзя в полной мере доверять большому количеству информации из этой книги».

Действительно, книга «Come as You Are» вышедшая в октябре 1993 года, содержит много эпизодов, преуменьшающих злоупотребление парой наркотиками. Книга использует специальные тона, чтобы облагородить пристрастие Кортни к наркотикам, подразумевая, что она когда-то случайно приняла героин, но теперь всё это осталось в прошлом. Книга также вышла, чтобы пара могла свести свои личные счёты, резко раскритиковав Хиршберг и других авторов, которые изобразили Кортни в негативном свете. Азеррад подробно останавливается на множестве сравнительно незначительных фактических ошибок в статье «Vanity Fair» и намекает, что Хиршберг не поняла сардонического чувства юмора Кортни. Он продолжает обвинять в таком отношении к Кортни в СМИ «значительное давление со стороны женофобов». В 2001 году, после того, как стало очевидно, что в его книге изображена не совсем точная картина, Азеррад признал в заявлении Фэн-Клубу «Нирваны»: «Это верно, я не представлял себе все масштабы наркомании Курта, когда писал книгу. Но даже Крист и Дэйв не знали, сколько принимает Курт». Несмотря на недостатки, «Come as You Are» является ценным закулисным изображением «Нирваны» на пике своей карьеры.

Из-за почти безумных попыток Курта и Кортни управлять информацией, распространяемой о них после полемики, касающейся рождения Фрэнсис Бин, иногда трудно понять, какому из их публичных заявлений за последующие два года можно доверять, а какое не принимать во внимание из-за того, что это обман. Оба проходили реабилитацию и предпринимали искренние попытки завязать с наркотиками, и оба, по-видимому, более или менее потерпели неудачу. «Я понимал, что когда у меня появился ребёнок, я был ошеломлён, и это правда, — сказал Курт в интервью «Los Angeles Times» после того, как пара, наконец, вернула себе право на полную опеку над своим ребёнком в 1993 году. — Я не могу передать вам, насколько изменилась моя позиция теперь, когда у нас появилась Фрэнсис. Держать на руках своего ребёнка — вот лучший в мире наркотик».

«Он обожал эту малышку, — говорит Элис Уилер. — Вы бы видели его с детской коляской и подгузниками и тому подобное. Он больше не был таким мрачным. Я думаю, что он действительно кайфовал оттого, что был папашей». Все его друзья вторят этому описанию, считая, что Курт стал совершенно другим человеком. «Я был приглашён на первый праздник по случаю дня рождения Фрэнсис, и я заметил, как он изменился. Когда он был со своей дочерью, он просто сиял», — вспоминает друг Курта, рок-фотограф из Сиэтла Чарлз Петерсон. Дедушка Курта вспоминает, как он пришёл в гости в дом супругов в Сиэтле, когда Фрэнсис было почти полтора года. «Кортни шла в клуб, бар или ещё куда-то, и хотела, чтобы Курт пошёл с ней, — вспоминает Лиланд. — Но он хотел просто остаться дома и поиграть с ребёнком. Он думал только о Фрэнсис».

Осенью 1993 года случилось ещё кое-что, что подняло Курту настроение. За эти годы целый ряд специалистов-гастроэнтерологов не мог определить, что же причиняло ему невыносимые боли в нижней части живота. Их причина была настолько таинственна, что некоторые доктора даже полагали, что это было что-то психосоматическое. Наконец один специалист решил заглянуть немного дальше в раннюю историю болезни Курта и обнаружил, что, когда он был ребёнком, ему поставили диагноз сколиоза в лёгкой форме, или искривления позвоночника. Он заглянул в медицинскую литературу. Иногда сколиоз может стать причиной ущемления брюшных нервов, и именно это причиняло Курту боль все эти годы. Как только проблема была обнаружена, понадобился простой рецепт, чтобы боль исчезла.

Во многих интервью в течение года Курт говорил, что боль в его желудке настолько мучительна, что это заставляло его испытывать желание «пустить себе пулю в лоб», и эта фраза вскоре стала пугающе пророческой. Поэтому те, кто его знал, не могли не оставить без внимания его первое интервью, в котором он объявил, что боль исчезла, в номере «Rolling Stone» от 27 января 1994 года, за два месяца до его смерти. «Просто мой желудок больше меня не беспокоит, — ликует он. — Я могу есть. Вчера вечером я съел огромную пиццу. Так здорово, что я могу это сделать. И это только поднимает мне настроение».

Рядовому фэну эти слова покажутся безобидными и за прошедшие месяцы вряд ли остались бы замеченными. Однако многие читатели запомнили другое высказывание Курта ближе к началу того же интервью.

Автор, Дэвид Фрикке, рассказал, что когда он нагнал «Нирвану» в середине их американского тура, он ожидал обнаружить то, что он описывает как миф о Кобэйне, придуманный прессой — «стервозного, жалующегося сумасшедшего шизофреника». Вместо этого, пишет он, он был удивлён, обнаружив Курта в раздумьях, предпринимавшего большие усилия, чтобы объяснить, что успех — это на самом деле не отстой — во всяком случае, не такой, как обычно кажется — и что его жизнь довольно хороша и становится ещё лучше.

За годы, прошедшие с его смерти, публике сообщался непрерывный поток утверждений о предполагаемом отчаянии, которое привело к самоубийству Курта. Даже многие из тех, кто никогда не слышал ни одной песни «Нирваны», могут перечислить эти факторы практически наизусть: одиночество, вызванное успехом, умопомешательство и страдание, которое пришло вместе с его популярностью. Тем более удивительно впоследствии читать то, что он сказал Фрикке в том интервью всего за несколько месяцев до того, как он якобы покончил с собой: «Я никогда в жизни не был так счастлив».