Любовь и Смерть. Убийство Курта Кобэйна

3

Распространявшиеся среди сотрудников Полицейского Управления Сиэтла слухи оказали одинаковое воздействие на каждого полицейского, от самого скромного участкового до тридцатилетнего ветерана. 23 марта 1999 года к изумлению своих ошеломлённых коллег сержант Дональд Кэмерон был временно отстранен от работы начальником полиции в связи с двухлетним воровством. Зловоние коррупции долго витало над Полицейским Управлением, которое неоднократно сотрясалось на протяжении многих лет из-за разоблачений преступлений, взяток, жестокости полиции и тесной связи с организованной преступностью. Но Кэмерон, один из детективов-ветеранов отдела по убийствам, всегда вёл себя безупречно. Теперь его поведение угрожало в который раз поместить Управление под микроскоп пристального внимания общества.

Среди коллег он был известен под ласковым прозвищем «Мистер Убийство». В течение своей тридцативосьмилетней карьеры полицейского Кэмерон расследовал сотни убийств и заработал уважение если не всех, то многих своих товарищей-полицейских за свой сугубо деловой подход к уголовному расследованию. Когда он вынес решение о самоубийстве в самом громком деле за свою карьеру, расследовании смерти Курта Кобэйна, доброе имя Кэмерона неоднократно цитировалось в качестве подтверждения его заявления.

Теперь он обвинялся в том, что помогал одному из своих детективов скрыть воровство 10 000 долларов с места преступления двумя годами ранее. Говорят, что сначала Кэмерон просто мягко предложил своему подчинённому, тридцатилетнему ветерану Сонни Дэвису, чтобы тот избежал ошибки, которая может стоить ему карьеры, и вернул деньги, которые тот украл с места преступления до того, как их отсутствие было обнаружено. Но на последующем рассмотрении дела Дэвиса его коллега Клойд Стайджер сказал присяжным, что он думает, что сам Кэмерон «тайно замыслил украсть деньги». Обвинение способствовало потрясению Управления, уже сотрясающегося от скандала.

После расследования обвинитель публично заявил, что Кэмерона можно было обвинить во множестве преступлений, включая предоставление преступной помощи, но к тому времени истёк двухлетний срок давности. Кэмерон спокойно уволился со службы прежде, чем могло быть начато расследование службой собственной безопасности Полицейского Управления и наложено дисциплинарное взыскание. В конечном счёте, после того, как дело слушалось в двух судах присяжных, не выработавших единого решения — в последнем из которых проголосовали одиннадцатью голосами против одного за обвинение — обвинители решили не возобновлять слушание дела, и Дэвис был освобождён. Но из-за этого дела тёмные тучи нависли над Управлением и, что более важно, над репутацией и карьерой сержанта Дональда Кэмерона.

Сообщение о том, что честность Кэмерона публично подвергалась сомнению, возможно, стала шоком для его многочисленных друзей и сторонников, но для нас это вовсе не было неожиданностью. Несколькими годами ранее мы имели дело с детективом Кэмероном, и после этого мы так и остались при своих прежних сомнениях. Когда Кэмерон закрыл дело Кобэйна в 1994 году, он публично объявил, что он будет готов возобновить дело, если ему предоставят новые доказательства, указывающие на убийство. Три года спустя мы решили принять его предложение. В 1997 году мы посетили отдел по убийствам Полицейского Управления Сиэтла со съёмочной группой Би-Би-Си. Мы кратко изложили сведения о новых доказательствах, собранных за три года после смерти Курта, включая показания на детекторе лжи человека, который сказал, что ему было предложено 50 000 долларов за убийство Кобэйна. После того, как мы сказали секретарше в приёмной, что у нас есть важная новая информация по делу Кобэйна для сержанта Кэмерона, она вышла, чтобы передать наше сообщение. Нам было видно, что Кэмерон сидел за столом, по-видимому, отдыхая. Вскоре после этого вышел детектив и сказал нам, что Кэмерон занят. Мы сказали ему, что мы проехали три тысячи миль, от Монреаля до Сиэтла, и что мы готовы подождать. Детектив был непреклонен. «То дело закрыто, — сказал он. — А теперь уходите». Мы сообщили ему, что Кэмерон обещал рассмотреть возможность возобновления дела, если ему предоставят правдоподобные новые доказательства. Мы сказали, что мы просто хотели дать ему то, что у нас есть. Мы даже были готовы оставить секретарше своё досье для него. Он грозился арестовать нас, если мы сейчас же не уедем. Мы поспешно ретировались.

На отснятом материале Би-Би-Си можно увидеть Кэмерона, выглядывающего из-за своего рабочего места, отделённого перегородкой. С тех пор он наотрез отказывается комментировать то дело.

6 августа, спустя три года после того, как Кэмерон уволился из Полицейского Управления Сиэтла, его старый друг, доктор Николас Хартшорн, поднялся на вершину крутого утёса долины Лаутербрюннен в центре Швейцарии и приготовился прыгнуть вниз с высоты тысяча триста футов. За несколько лет до этого Хартшорн занялся бейс-джампингом, экстремальной спортивной разновидностью скайдайвинга, когда участники прыгают с парашютом со зданий, мостов и утесов. Как ни странно, его интерес к этому опасному виду спорта пробудился несколькими годами ранее, когда он был вызван на место, где произошла смерть бейс-джампера, в качестве помощника судебно-медицинского эксперта сиэтлской «King Company». Очарованный, он вскоре сам попробовал прыгнуть, и его тотчас же захватили собственные острые ощущения от прыжка. С тех пор на его счету было более пятисот прыжков и победа на американском национальном чемпионате по бейс-джампингу. Однако Хартшорн, возможно, был более известен как врач, который в 1994 году провёл вскрытие тела Курта Кобэйна и постановил, что рок-идол совершил самоубийство.

Его коллеги по бейс-джампингу называли Хартшорна «доктор Смерть», частично из-за его работы, частично из-за его склонности к расследованию смертей своих товарищей-прыгунов. Причиной этого было то, что он должен был точно изучить, что же вышло из строя, чтобы снизить риск, который стоил жизни приблизительно сорока прыгунам за двадцать лет. Но, поскольку он прыгал с опасного швейцарского утёса, известного здесь под названием Нос, его высококлассное мастерство оказалось бесполезным. Когда он падал, его круто развернуло на 180 градусов к утёсу. При прыжке он ударился о три выступа, в то время как его парашют раскрылся нормально и рухнул на него. Он умер мгновенно.

Мы ещё не знали, являлись ли неожиданная отставка Кэмерона и внезапная смерть Хартшорна — тех двоих людей, которые в наибольшей степени были ответственны за то, что они убедили весь мир, что Курт Кобэйн совершил самоубийство — препятствием к выяснению правды или возможности найти её.

Ряд событий, которые неразрывно связали детектива Кэмерона и доктора Хартшорна, имел место несколькими годами ранее, когда оба были всё ещё на пике своих профессиональных карьер. В пятницу, 8 апреля 1994 года, на работу каждому из них позвонили незадолго до 10:00 утра. Ранее тем утром Гэри Смит, электрик, приехал в резиденцию Курта Кобэйна и Кортни Лав у озера Вашингтон, чтобы установить систему сигнализации. Он и его бригада работали там в течение нескольких дней; Смит приехал ранним утром в пятницу, чтобы закончить прокладку проводов в гараже, расположенном в отдельном строении рядом с главным зданием. Когда он взобрался на балкон комнаты над гаражом, он увидел то, что сначала через застеклённые створчатые двери он принял за манекен. Потом он заметил кровь в правом ухе; когда он увидел ружьё, он тотчас же позвонил своему контролёру в «Vega Electric», чтобы сообщить об ужасной находке. Вместо того, чтобы вызвать полицию, диспетчер компании позвонил на местную радиостанцию «KXRX-FM» и сказал ди-джею Марти Реймеру: «У меня есть для вас кое-что, а за это вы будете мне должны несколько приличных билетов на «Pink Floyd». Сначала Реймер думал, что звонок был розыгрышем, но спустя двадцать минут по всему миру передали срочное сообщение: в резиденции Курта Кобэйна было найдено тело.

Неделей ранее, в пятницу 1 апреля, Курт перелез через стену лос-анджелесского центра реабилитации наркоманов и исчез. Хотя заболевание желудка, которое, как он утверждал, было причиной его пристрастия к героину, больше не беспокоило его, он уже серьёзно пристрастился к наркотикам. К концу 1993 года Курту больше не был нужен героин для облегчения боли — он был нужен ему просто сам по себе.

В течение последних месяцев его жизни большинству членов семьи Курта, его друзьям и коллегам стало совершенно очевидно одно: его отношения с Кортни разладились. Несмотря на то, что годом ранее они были, несомненно, очень влюблены, теперь почти каждому, кто общался с этой парой, было ясно, что установлена ужасная и в значительной степени односторонняя модель. «Она постоянно оскорбляла его, даже публично, — вспоминает Питер Клири, один из сиэтлских наркоманов-приятелей Курта. — Она всё время называла его тупым козлом. А он просто стоял и выслушивал её оскорбления…. Прямо как ребёнок».

Когда в 1993 году «Нирвана» отправилась в студию для записи очень ожидаемого продолжения «Nevermind», стали распространяться сообщения о том, что Кортни постоянно мешала записи. Она требовала, чтобы Курт следовал её советам, постоянно кричала на него и чуть ли не лезла в драку и с Дэйвом Гролом, и с продюсером Стивом Элбини. Дважды Элбини грозился уйти, ссылаясь на непрерывное вмешательство Кортни. Впоследствии он выступил публично со своими жалобами, говоря репортёрам: «Я не буду смущаться так, как Курт, говоря о том, какая его жена психопатка и чудовище, особенно потому что он об этом уже знает».

В январе 1994 года Тэд Дойл, ещё один старый друг Курта, также публично выступил с жалобами на Кортни, сказав в интервью журналу «Melody Maker»: «Она неуправляема. Она найдёт или сотворит неприятности где угодно…. Она отвратительна. И можете цитировать мои слова». Вскоре после этого группе Дойла, «Tad», внезапно отказали в выступлении на разогреве «Нирваны» на концерте 8 января в Сиэтл-центре.

Даже в лучшие дни их отношений в 1992 году семейную жизнь Курта и Кортни было трудно назвать семейным счастьем. Однако к середине 1993 года эти отношения стали тем, что один из обозревателей назвал «ожесточёнными боями». Биограф Кобэйна Кристофер Сэндфорд цитирует друга Курта, который в этот период приехал в их дом и обнаружил, что «Кортни бросала в стену всё, что было под рукой, и кричала на Курта, что он ни на что не годится. По её мнению, он был виноват в том, что не мог сочинить песню».

Их семейные проблемы впервые стали привлекать всеобщее внимание в июне 1993 года, когда полиция Сиэтла отреагировала на звонок по номеру 911 о внутренних беспорядках из дома супругов на Лэйксайд-авеню. Когда приехала полиция, Кортни сказала, что Курт толкнул её после того, как она бросила ему в лицо стакан сока во время спора. Курт был арестован за нападение и провёл три часа в тюрьме округа Кинг, а затем отпущен под залог в размере 950 долларов. Один из свидетелей инцидента сказал полиции, что Курта «спровоцировали». Кортни отказалась предъявлять обвинение, и дело закрыли.

Кортни впоследствии утверждала, что употребление Куртом наркотиков было главным источником их семейных проблем, но его близкие говорят, что Кортни сама регулярно кололась. Она даже наняла известного героинщика — своего бывшего дружка из Калифорнии по имени Майкл «Кэли» Дьюитт — в качестве няни для Фрэнсис Бин на полный рабочий день. Дедушка Курта зашёл к ним в гости в январе 1994 года и был потрясён следующей сценой. «Кортни и парень-няня явно были под кайфом, возбуждены, а Фрэнсис была в этой же комнате, — вспоминает Лиланд. — Я сначала не знал, кто это парень, но когда узнал, что он присматривает за ребёнком, я очень расстроился. Там была ещё одна няня, и тоже наркоманка. Я потом сказал Венди [матери Курта], что лучше бы избавиться от таких нянь, иначе у них снова отнимут Фрэнсис. Она спросила: «Почему?», и я сказал: «Потому что они оба — самые настоящие наркоманы». Она сказала: «Они не наркоманы», а я ответил: «Да наркоманы они, чёрт возьми! Ты только взгляни на них, и увидишь, что они удолбаны до чёртиков». А потом, пару месяцев спустя, я прочёл статью в журнале, где Венди говорила, какая Кортни замечательная, потому что она заплатила за то, чтобы её няни отправились в реабилитационный центр».

Дилан Карлсон, один из главных поставщиков наркотиков для супругов, вспоминает трагикомическое взаимодействие Курта и Кортни, делающих свои заказы: «Один из них просил меня по телефону привести что-нибудь, — вспоминает он. — А в это время другой ждал на линии, чтобы тоже попросить наркотиков. Каждый из них просил меня не говорить другому».

Однако друзья пары утверждают, что, по-видимому, не наркотики, а деньги были главным источником конфликта. Натянутые отношения между Куртом и его товарищами по группе достигли критической точки в середине 1993 года, когда он настаивал на пересмотре условий договора по поводу их гонораров. Когда группа подписала свой первый главный контракт с «Geffen Records», они договорились, что весь гонорар должен делиться между ними поровну. Но, после того, как «Nevermind» стал бестселлером, поговаривали, что Кортни пришла в ярость из-за того, что Крист и Дэйв получат одинаковые доли от миллионных гонораров, несмотря на то, что большинство песен написал Курт. Она потребовала, чтобы он предпринял меры для изменения соглашения. «То, что делают они, может сделать каждый, — по словам его друзей, часто пилила его она. — А весь талант — у тебя одного». Скрепя сердце, он сдался и вступил в конфронтацию со своими товарищами по группе. Впредь, утверждал он, ему должны отходить гонорары в размере 100 процентов за тексты песен и 75 процентов — за музыку. Кроме того, он потребовал, чтобы сделанные изменения имели обратную силу по отношению к первоначальным продажам «Nevermind». Потрясённые тем, что, как они думали, было предательством их дружбы, не говоря уж о панк-рок идеалах Курта, Дэйв и Крист на первых порах отказывались от таких изменений, утверждая, что соглашение должно вступить в силу только со следующего альбома. Но Курт стоял на своём и пригрозил уходом из группы, если они не примут его условий. Дэйв и Крист обвинили Кортни в решении своего старого друга предать их, и всё поменялось раз и навсегда. Если они и разговаривали, то только о том, что было связано с выпуском записей «Нирваны».

В связи с увеличением дохода Кортни настаивала на том, чтобы они жили в доме, который соответствовал бы статусу Курта как суперзвезды. Она нацелилась на эксклюзивный район Дэнни-Блэйн, где проживала потомственная денежная аристократия Сиэтла, социально-экономический просвет после захудалого университетского района, где пара прожила почти два года. Курту было удобнее в притонах вроде тех, в которых он вырос, и у него не было никакого желания видеть, как живут богатеи. Но по настоянию Кортни он раскошелился больше чем на 1 миллион долларов на особняк в 7,800 квадратных футов на холме у озера Вашингтон, по соседству с председателем «Старбакс» Говардом Шульцем, и как раз через озеро напротив того места, где ещё один символ Сиэтлса, Билл Гейтс, построил своё роскошное имение. Его новые соседи вероятнее всего вызвали бы полицию, когда слышали громкую музыку, чем оказали бы радушный приём на своей территории грандж-паре с дурной репутацией. Курт постоянно жаловался друзьям, что среди богатых ему неудобно.

Для того, чтобы соответствовать новым высококачественным условиям, Кортни хотела хорошую машину взамен потрёпанного старого «Валианта» Курта. Хотя у неё не было прав, и она никогда не училась водить машину, она убедила Курта купить чёрный роскошный «Лексус». Однако, уязвлённый напыщенностью всего этого, спустя всего восемнадцать часов он вернул его дилеру.

Вскоре после того, как они переехали в новый дом, Курт дал сигнал своей управляющей компании продолжить европейский тур из 38 концертов, запланированный на начало февраля 1994 года. Его утомил недавно завершившийся американский тур группы, и он подумывал об отмене европейских концертов, но его по-прежнему воодушевляло отсутствие своих проблем с желудком. Он говорил друзьям, что ему снова нравится играть музыку, больше не испытывая постоянной боли, которая мучила его с подросткового возраста. Как рассказывает его друг Питер Клири, Курт любил ездить в туры, потому что это предоставляло ему вожделенную независимость. «Что касается гастролей, — объясняет он, — Курт говорил, что это — единственное время, когда он может командовать. Дома с женой он был похож на эмоционального калеку, но в туре всё было иначе. Он был в центре внимания, и он был боссом». Дополнительным преимуществом было то, что Кортни не сопровождала его во время европейских концертов, потому что она была в студии, микшировала новый альбом «Hole».

«Нирвана» начала свой тур 4 февраля в Париже с выступления на телешоу в обеденное время. После Курт — уставший после перелёта, но весёлый — позировал для рекламных фотоснимков французскому фотографу по имени Юрий Ленкетт, близкому другу с австралийского тура «Нирваны» 1992 года. Однажды Ленкетт попросил Курта сняться с игрушечным пистолетом во рту — тот однажды видел, как это делал Курт в доме Дэйва Грола в Сиэтле. Никто не догадывался, насколько пророческой будет такая поза.

1 марта, спустя две недели после своего двадцатисемилетия, Курт пожаловался, что плохо себя чувствует вскоре после того, как группа приехала в Мюнхен, чтобы отыграть первый из двух концертов на заброшенном аэровокзале. Он выглядел истощённым в течение недели и на сцене был нехарактерно вялым во время недавних концертов в Милане и Лиссабоне. Однажды он даже спросил кого-то из своего окружения, что произойдёт, если он отменит тур. Ему сказали, что группа будет нести ответственность за все пропущенные концерты, что повлечёт за собой иск на сотни тысяч долларов. Незадолго до первого запланированного концерта в Мюнхене Курт позвонил Кортни, которая была в Лондоне, делая предварительную раскрутку своего готовящегося к выходу альбома. По обыкновению разговор закончился на повышенных тонах. После выступления Курт попросил своего агента отменить предстоящий концерт и на следующее утро он показался итальянскому врачу-терапевту, который выявил серьёзный бронхит. Врач подписал медицинский бланк, требуемый для целей страхования, а затем порекомендовал Курту взять двухмесячный перерыв для восстановления.

На следующий день, 3 марта, Курт полетел в Рим, чтобы встретиться с Кортни и Фрэнсис. Он остановился в «Эксельсиоре», самом роскошном отеле города, и стал ждать свою жену и дочь, которых он не видел двадцать шесть дней.

Детали того, что произошло в течение следующих двадцати четырёх часов, по-прежнему туманны. Между 6:00 и 6:30 утра 4 марта к портье поступил исступлённый звонок Кортни с просьбой вызвать «скорую». Она только что обнаружила своего мужа без сознания на полу их гостиничного номера. Курта поспешно доставили в многопрофильную больницу Умберто I. Между тем в Соединённых Штатах Си-Эн-Эн прервала вещание, чтобы объявить, что Курт Кобэйн умер в Риме от передозировки наркотиков. Сообщение оказалось преждевременным: спустя двадцать часов после того, как его привезли в больницу, Курт открыл глаза и попросил молочного коктейля с земляникой.

На следующий день его врач Освальдо Галлетта провёл пресс-конференцию, чтобы объявить, что Курт оправился от «фармакологической комы, происшедшей не от наркотиков, а от комбинированного действия алкоголя и транквилизаторов, которые в виде лекарства были прописаны врачом».

«Gold Mountain», управляющая компания «Нирваны», сделала заявление, что у Курта была случайная передозировка. Ни слова о самоубийстве никогда не упоминалось — ни публично, ни конфиденциально. В «Gold Mountain» хорошо знали, что это была не первая для Курта передозировка наркотиков. Годом ранее, 2 мая 1993 года, в дом Курта и Кортни на Лэйксайд-авеню было послано Сиэтлское подразделение пожарной охраны, где они обнаружили Курта «дрожащим, залитым румянцем, бредящим и бессвязно говорящим». Он, по-видимому, перенёс передозировку после впрыскивания героина на 30–40 долларов. Его отвезли в больницу, где его вылечили и отпустили.

Кортни утверждает, что когда пара вернулась в Сиэтл спустя несколько дней после передозировки в Риме, прекратив европейский тур, она выгнала из дома торговцев наркотиками и не останавливалась ни перед чем, чтобы убедиться в том, что Курт не употребляет наркотики. Она сказала, что это снова возобновило вспышки напряжённости между ними. Но, по словам Дилана Карлсона, конфликты возникали опять-таки именно из-за денег, а не из-за наркотиков.

«Нирване» предложили ведущую роль на гигантском альтернативном фестивале музыки Лоллапалуза, включая щедрый процент от выручки за денежные сборы, которые принесли бы группе миллионы долларов. Но по возвращении из Рима Курт решительно заявил, что он не собирается принимать участия в летнем туре. По словам Карлсона, который видел Курта в день его возвращения из Рима, Кортни была в ярости, что он хочет отказаться от таких денег.

«Она была разъярена, — вспоминает он. — Она принялась кричать на него, что он отказывается от таких денег, и сказала, что раз он не хочет этого делать, она будет рада занять его место».

Впоследствии Кортни прилагала большие усилия, чтобы изобразить себя в то время в качестве мягкой, но решительно противостоящей употреблению наркотиков персоны по отношению к Курту. «Когда он под кайфом вернулся домой из Рима, я вышла из себя», — сказала она в интервью «Rolling Stone» в декабре 1994 года. Она утверждала, что в итоге Курт просто принимал наркотики втайне от неё, потому что знал, что она не позволит ему ничего принимать. Карлсон, который по-прежнему снабжал обоих, считает это смехотворным. «Это интересно», — говорит он.

Действительно, воспоминания двух автомобильных продавцов из Сиэтла представляют собой совершенно иную картину. 22 марта, спустя всего две недели после того, как они вернулись из Рима, Курт и Кортни приехали на такси к стоянке подержанных автомобилей «Американская Мечта», которая специализировалась на старинных машинах. Возвратив «Лексус» в январе, Курт решил, что хочет автомобиль, в большей степени соответствующий его имиджу. Он присмотрел на этой стоянке классический голубой «Додж Дарт» 65 года и захотел его купить.

Шофёр Леон Хассан вспоминает, что пара «страшно ссорилась» на заднем сиденье по пути к «Американской Мечте». Когда они приехали, их обслуживал продавец по имени Джо Кенни, который говорит, что у них речь шла о «Лексусе», а Курт пытался убедить её, что «Дарт» может делать всё то же, что и роскошный автомобиль. Через несколько минут Кортни сказала, что ей нужно в уборную. Кенни говорит, что по дороге она выронила горсть наркотиков и должна была подобрать их. Кенни утверждает, что сказал своему коллеге, что ему надо побыстрее получить автограф Курта на своём CD, потому что было похоже, что они не пробудут здесь долго, они были такими удолбанными». «Она действительно принимала наркотики», — вспоминал другой продавец.

Между тем в «Geffen Records» были напуганы опасной ситуацией в Риме. «Нирвана» была самым большим активом компании, стоящим десятки миллионов долларов прибыли — они не могли позволить себе потерять Курта. В равной степени обеспокоенным был президент управляющей компании «Нирваны» Дэнни Голдберг, который также мог потерять миллионы комиссионных. Но Голдберг, который был крёстным отцом Фрэнсис Бин, сам также стал очень близок к Курту и был искренне обеспокоен ухудшением его состояния.

Голдберг связался с Стивеном Чатоффом, главой известного реабилитационного центра для наркоманов, который порекомендовал «интервенцию», сомнительный курс воздействия, который применялся с ограниченным успехом на серьезных наркоманах. Идея заключалась в том, чтобы собрать вместе друзей и членов семьи, чтобы противостоять наркоману в том, чтобы он принимал наркотики. Утром 25 марта Курт спустился вниз с Диланом после того, как, проснувшись, два друга вместе укололись. В гостиной собрались Кортни; Майкл «Кэли» Дьюитт, нянь Фрэнсис Бин; новый гитарист «Нирваны» Пэт Смир, и несколько администраторов управляющей компании Курта и студии звукозаписи. Во главе с Дэвидом Берром, консультантом по наркотическим вопросам, участники по очереди говорили с Куртом о его наркомании и требовали, чтобы он попытался вылечиться. Пока он этого не сделает, грозились администраторы, они больше не будут с ним работать, и его карьера будет разрушена. Когда настал черёд Кортни, она сказала: «Пора с этим кончать…. Ты должен быть хорошим папой».

Как подсчитал Дилан, который наблюдал за «интервенцией», но не принимал в ней участия, трое из тех, кто находился в комнате, включая Кортни, сами принимали героин. «Да кто вы все, чёрт возьми, такие, чтобы мне это говорить?», — с негодованием отозвался Курт, назвав их «лицемерами». Как пишет биограф Чарлз Кросс, затем Курт приступил к описанию во всех подробностях, как он был свидетелем того, что большинство из присутствующих в комнате употребляли тяжелые наркотики. Начав с того, что по слухам вся музыкальная индустрия и кинофестивали переполнены кокаином, он обратил внимание на ежедневное употребление героина его женой — ирония Курту не изменила. По словам Дэнни Голдберга, «его самой важной мыслью была то, что Кортни была более удолбанной, чем он». Курт хлопнул дверью, объявив, что ни у кого из присутствующих нет никакого права его судить.

Кортни перепугалась, что «Geffen» и «Gold Mountain» претворит в жизнь свои угрозы бросить его; это подвергло бы опасности тот экстравагантный образ жизни, к которому она привыкла. Она приберегла свою решающую тактику давления на следующий день. Если бы Курт отказался попытаться вылечиться, она ограничила бы его доступ к Фрэнсис Бин. Зная, что он не будет рисковать потерей своего ребёнка, он, в конце концов, согласился обследоваться в клинике Дэниела X. Фримэна, известную также как восстановительный центр «Эксодус» — реабилитационной учреждение в Марина Дель Рэй в Калифорнии, долгое время пользующаяся благосклонностью рок-звёзд и других знаменитостей.

В сентябре 1992 года, на пике полемики с «Vanity Fair», Курт уже однажды проходил детоксикацию в «Эксодусе», и этот опыт он счёл «отвратительным». Он рассказал об этом своему биографу Майклу Азерраду: «Сразу же вошёл такой консультант, похожий на сорокалетнего хиппи, многолетнего героинщика, и попробовал говорить со мной на рок-н-ролльном уровне, типа «я знаю, что с тобой творится, чувак. Наркотики очень распространены в рок-н-ролле, и я видел это всё в семидесятых. Ты бы возражал, если бы вошёл Дэвид Кросби и поздоровался? Или Стивен Тайлер?» Отбарабанив имена этих рок-звёзд. А я: «К чёрту. Я этих людей вообще не уважаю»». Тогда он уехал за несколько дней до окончания лечения, раздражённый беспрестанными сеансами групповой психотерапии и собраниями двенадцати шагов. Тогда попытка вылечиться была предпринята для убеждения службы охраны здоровья детей в том, что он исправился.

30 марта Курт полетел в Лос-Анджелес, чтобы начать своё 28-дневное лечение в «Эксодусе». Ему отвели Комнату 206, и он прошёл вводный сеанс с медсестрой, которая попыталась определить степень его пристрастия. На следующее утро он посетил сеанс индивидуальной терапии с консультантом Ниалом Стимсоном, который впоследствии вспоминал, что Курт «совершенно не допускал и мысли о том, что у него проблемы с героином». Стимсон пытался заставить его осознать серьёзность римского инцидента, но Курт сказал ему: «Я понимаю. Я просто хочу избавиться от этого и выйти отсюда». Тем временем Кортни сделала попытку завязать самой в нескольких милях от него в пятизвёздочном отеле «Пенинсула» в Беверли Хиллс, где врачом контролировался план лечения под названием «детоксикация в гостинице» — предположительно предназначенный для ограждения знаменитостей от пристального внимания СМИ в открытом реабилитационном центре.

В тот же день Джекки Фэрри, одна из нянь Фрэнсис, принесла ребёнка в клинику к Курту, который играл с дочерью приблизительно двадцать минут. Курт жаловался Фэрри на свои сражения с Кортни по поводу Лоллапалузы. На следующий день Джекки снова принесла Фрэнсис, и на сей раз Курт играл с девятнадцатимесячным ребёнком почти час, подбрасывая её в воздух и заставляя её хихикать — любимая игра Фрэнсис Бин.

После того, как они уехали, Курт вышел во двор и выкурил сигарету с ещё одной рок-звездой, проходящей здесь лечение — это был его друг Гибби Хэйнс из «Butthole Surfers». Хэйнс рассказал ему об одном из друзей, который недавно сбежал из «Эксодуса», перепрыгнув через стену заднего двора. Оба посмеялись над этой историей, потому что «Эксодус» не было учреждением со строгой изоляцией, и поэтому не было никакой причины убегать. Каждый при желании мог в любое время просто выйти прямо через парадный вход.

Позднее вечером того же дня в 19:25 Курт сказал медсестре, что он выйдет во двор покурить, на этот раз один. Не ранее чем через час сотрудники «Эксодуса» заметили его отсутствие. Он перелез через ту самую стену, по поводу которой они с Гибби Хэйнсом шутили ранее в этот же день.

Семь дней спустя его тело было найдено в комнате над его гаражом. Большая часть из того, что случилось за тот промежуток времени, оставалась тайной в течение почти десятилетия, но со временем несколько отсутствующих частей этой головоломки обнаружились, предоставив возможность нарисовать более чёткую картину того, что произошло в течение той недели.

В 8:56 утром 8 апреля Вон Левандовски, офицер Сиэтлского полицейского управления, ехал в своём патрульном автомобиле, когда по полицейской рации ему поступило сообщение, чтобы тот исследовал труп в особняке на бульваре Лэйк Вашингтон, принадлежащий Курту Кобэйну и Кортни Лав. Когда Левандовски прибыл на место, электрик Гэри Смит привёл его к веранде над гаражом. Через застеклённые створчатые двери офицер увидел человека с длинными белокурыми волосами, лежащего на спине с винтовкой поперёк тела. Приклад ружья находился между ногами жертвы, а ствол был на уровне середины груди. Левандовски, которого недавно вызывали в этот дом для расследования семейной ссоры с участием Курта и Кортни, немедленно опознал жертву как Курта Кобэйна. Несколько минут спустя к дому подъехала пожарная машина, посланная Отделом пожарной охраны Сиэтла по вызову офицера. На улице, не прекращаясь, шёл дождь. Пожарным пришлось взобраться на веранду и разбить оконное стекло на створчатых дверях, чтобы войти внутрь. Войдя, один из них пощупал пульс и констатировал смерть Кобэйна. Пожарный попросил удостоверение личности из бумажника, который лежал на полу на расстоянии приблизительно в два фута от тела. Левандовски взял водительское удостоверение Штата Вашингтон, установив личность жертвы — Курт Дональд Кобэйн, дата рождения — 02/20/67, и положил его рядом с телом. (Многие СМИ неправильно сообщали, что Курт переложил водительское удостоверение перед тем, как застрелиться, так, чтобы любой, приехавший на место происшествия, мог опознать жертву, даже если выстрел сделает его лицо неузнаваемым). К этому времени приехали ещё два офицера, и оба принялись фотографировать место происшествия, один «Полароидом», другой — 35-мм. камерой. Офицер Левандовски позвонил в Отдел по убийствам.

В ожидании Левандовски осмотрел комнату 19 на 23 фута, которая очевидно некогда использовалась в качестве оранжереи, но теперь не содержала никаких явных признаков растительной жизни, за исключением опрокинутого цветочного горшка в углу и забрызганных грязью цветочных лотков, стоящих вдоль стен. На жертве были надеты джинсы, чёрные кроссовки и расстегнутая рубашка с длинными рукавами, надетая на чёрную футболку с надписью по-японски. Справа от тела находилась коробка из-под сигар «Том Мур», в которой находились шприцы, ложка «и другие принадлежности, связанные с наркотиками». На полу находились шляпа, два полотенца, 120 долларов наличными, бумажник, пачка сигарет, зажигалка и солнцезащитные очки. Слева от тела лежало коричневое вельветовое пальто и бежевый футляр от винтовки, поверх которого лежал использованный патрон. Коробка с двадцатью двумя неиспользованными патронами была найдена в пакете из грубой обёрточной бумаги у левой ступни Курта. (Первоначально в ней было двадцать пять патронов.) В нескольких дюймах от головы Курта, рядом с большой лужей запёкшейся крови, находилась открытая банка пива из корнеплодов «Барк», на три четверти полная. Листок матовой бумаги, исписанный красными буквами, проткнутый ручкой, лежал на цветочном лотке из нержавеющей стали у северной стены. По прочтении Левандовски написал в протоколе, что это «было явно написано Кобэйном своей жене и дочери, объясняя, почему он покончил с собой» (См. страницу 101).

В кармане вельветового пальто была квитанция на покупку винтовки «Ремингтон» 20 калибра, серийный номер #1088925. Квитанция на 308.37 долларов была выписана на имя Дилана Карлсона и датировалась 30 марта 1994 года, днём, когда Курт уехал из Лос-Анджелеса в Сиэтл.

Вскоре прибыли трое детективов Полицейского Управления Сиэтла, чтобы оградить место происшествия, вместе с тремя членами медицинского судебно-экспертного управления округа Кинг, в том числе доктор Николас Хартшорн, которому уже было поручено произвести осмотр трупа. Хартшорн с трудом вынул винтовку из левой руки Курта, сжимающей ствол с такой силой, что его след был виден на его ладони. Судя по повреждению внутренней части рта, отметил Хартшорн, Курт стрелял туда. В патроннике винтовки находился один боевой патрон, а другой — в магазине, указывая на то, что оружие было заряжено тремя патронами, включая использованный, которым, по-видимому, был произведён фатальный выстрел. Тело жертвы было холодным, на ранних стадиях гниения, что означало, что он был мёртв уже некоторое время. На внутренней стороне каждого локтя были следы от уколов.

Хартшорн сделал фотографии тела и затем освободил карманы: 63 доллара наличными и клочок бумаги для записей с надписью: «Seattle Guns», 145 патрона или меньше, настроенный на лёгкий выстрел». В том же кармане был использованный билет на самолет авиакомпании «Дельта», датированный 1 апреля, место 2F, на имя Кобэйна/Курта — билет, по которому он летел из Лос-Анджелеса в Сиэтл после того, как он покинул «Эксодус» неделей ранее.

После того, как Хартшорн закончил обследование места происшествия, он принял меры, чтобы тело было доставлено в судебно-медицинское управление округа Кинг, где он проведёт вскрытие трупа, чтобы установить причину смерти. Это было стандартной процедурой, хотя его обязательное заявление для собравшихся офицеров — включая и сержанта Кэмерона, который прибыл часом ранее — таковым не было: «Это дело — очевидное самоубийство. Жертва умерла от причинённой самому себе раны в результате выстрела».

СМИ, предупреждённые сообщением по радио, что в особняке Кобэйна было найдено тело, начали собираться снаружи вскоре после 10:00 утра. В течение нескольких минут заявления Хартшорна мир узнал, что Курт Кобэйн совершил самоубийство в возрасте двадцати семи лет. Его фэны были потрясены этим известием, но после того, что они узнали на следующий день от Кортни Лав, никто не удивился.

Когда в «Seattle Times» спустя месяц была опубликована история лауреата премии за журналистские расследования Даффа Уилсона, подробно излагающая несколько любопытных противоречий по этому делу, она не дала особых поводов для волнения. Повторные утверждения Николаса Хартшорна и Дональда Кэмерона, что эта смерть была «хрестоматийным случаем самоубийства», сделали своё дело. Большинство людей к тому времени восприняло эту смерть как просто очередную рок-н-ролльную трагедию — самоубийца-наркоман, который отчаялся. Кроме того, он уже однажды пытался покончить с собой. Спустя несколько часов после того, как было обнаружено его тело, Кортни рассказала всем, кто её слушал, что римская передозировка в марте по сути была попыткой самоубийства, а не несчастным случаем, как утверждалось ранее. Она сообщила, что в Риме он также оставил записку. Единственная разница заключалась в том, что на этот раз он добился цели.

Но сведения Уилсона не давали ему покоя. Его источники в Полицейском Управлении Сиэтла информировали его о множестве фактов по поводу смерти Кобэйна, которые просто противоречили один другому. Среди наиболее явных был тот факт, что последующее полицейское расследование не выявило никаких чётких отпечатков пальцев на винтовке, патроне винтовки или ручке, которая была обнаружена воткнутой в записку. Но именно сама записка вызывала большинство вопросов. Несмотря на то, что полиция на месте происшествия сразу же описала её как «предсмертную записку», те, кто её видел, говорят, что в ней и речи нет о самоубийстве. Очень тревожит то, что всего лишь часть записки, которая, возможно, ссылается на такую участь, казалось, была добавлена в конце, в совершенно ином стиле почерка.

Усиливает загадочность то, что кто-то попытался воспользоваться кредитной карточкой Курта за промежуток времени с момента, когда судмедэксперт констатировал смерть Курта, до вскрытия его тела. Полиция никогда не устанавливала, кто пользовался кредитной карточкой, пропавшей из бумажника Курта, когда он был найден.

Но ещё более настораживающая деталь обнаружилась в другой сиэтлской газете тремя неделями ранее. Николас Хартшорн закончил вскрытие трупа в день, когда было обнаружено тело Курта, и немедленно объявил, что патологоанатомическая экспертиза подтвердила его первоначальное мнение — что Курт Кобэйн умер от раны, причинённой самому себе в результате выстрела. Поскольку закон штата Вашингтон относит результаты вскрытия трупа к секретной медицинской документации, управление Хартшорна отказалось рассказывать о деталях его выводов. Но 14 апреля опытные репортёры Майк Мерритт и Скотт Мейер из «Seattle Post-Intelligencer», которые за эти годы обработали довольно много источников, чтобы добыть то, что недоступно, опубликовали статью, утверждая, что источник в управлении судебно-медицинской экспертизы дал им информацию о результатах вскрытия трупа Кобэйна. Выделялась одна маленькая техническая деталь. Токсикологические исследования показали, что в теле Кобэйна присутствуют следы диазепама (валиума), и уровень морфия в крови составляет 1.52 миллиграмма на литр. Хотя Николас Хартшорн был медиком, он, как и большинство врачей, имел очень небольшие познания в комплексной области фармакологии и опиатов, и поэтому этот критерий не получил резонанса. Однако любому сведущему в этой области человеку такие данные сказали о многом.