Люди рая

9. КОРОЛЕВСТВО ТОНГА

Перегнувшись через перила, мы с Джефом стояли на прогулочной палубе неуклюжего старенького торгового парохода, на который сели в Суве. Со свинцового неба с удручающим постоянством лил дождь, делая поверхность моря похожей на чеканную тарелку из олова. Тридцать шесть часов под проливным дождем натужливо тащился пароход пс бурному морю на восток, к островам Тонга. Наконец судно сбавило скорость, и мы поняли, что приближаемся к месту назначения. Впереди за бурными волнами можно было различить только горизонтальную серую полоску — должно быть, Тонгатабу, главный остров архипелага Тонга.

Теперь острова казались мне хмурыми и неинтересными, но я знал, какое это замечательное место. Их обитателям, единственным среди жителей Тихого океана, удалось сохранить политическую независимость. Они подписали договор о дружбе с Великобританией, но в отличие от некогда гордых независимых королевств Фиджи, Самоа, Таити и Гавайских островов их никогда не покоряла ни одна иностранная держава и они остались суверенным государством. В содружестве наций Тонга — единственное государство, помимо Великобритании, в котором есть своя правящая королевская династия. Экономика островов Тонга в таком хорошем состоянии, что в стране нет национального долга, а подоходный налог незначителен. Каждый тонганский юноша по достижении шестнадцати лот получает надел плодородной пахотной земли в восемь с четвертью акров и еще небольшой участок для постройки дома. Жители островов на протяжении многих лет пользуются бесплатной медицинской помощью, а их система социального обеспечения нас только хорошо поставлена, что тут нет необходимости ни в домах для престарелых, ни в детских приютах. Тонганцы зарекомендовали себя также одними из самых выносливых и отважных мореплавателей Тихого океана. Они постоянно предпринимали чрезвычайно длительные и трудные плавания, поддерживая связь с островами за многие сотни миль отсюда. А столетие назад под руководством великого вождя Маафу они почти полностью захватили архипелаг Фиджи, и только вмешательство англичан не позволило им завершить завоевание.

Сойти на берег нам удалось лишь через несколько часов. Дул такой сильный ветер, что капитан не рискнул поставить пароход рядом с незащищенной пристанью, представлявшей весь порт Нукуалофа. Тогда, взлетая на волнах, с острова подошли катера и забрали пассажиров.

Нас встретил Джим Спиллиус, тот самый этнограф, от которого мы получили письмо с предложением посетить острова Тонга. Здесь же на набережной прямо под дождем он представил нас Веехале, тонганскому знатному лицу, занимавшему пост хранителя дворцовых документов, с которым я также переписывался о нашей поездке. Джим повез нас на автомобиле по пустынным, залитым одой дорогам. Из-под колес во все стороны взлетал фонтан брызг. Наконец машина свернула на дорогу, вдоль которой выстроились элегантные современные бетонные дома, и остановилась. Веехала выбежал под дождь, открыл дверь одного из домов и подал нам знак войти.

— Этот дом ваш, пока вы будете на Тонга, — сказал он. — В вашем распоряжении автомобиль, который стоит в гараже. Вам дадут повара и слугу, чтобы обслуживать вас, а кушанья будут посылать из дворца. Если вам что-нибудь понадобится, дайте мне только знать, и вы получите все необходимое.

Следующие три дня мы подолгу беседовали с Веехалой, Джимом Спиллиусом и его женой, тоже этнографом, о церемонии королевской кавы. Прежде чем снимать ее, нам необходимо было уяснить ее значение.

Королевская кава представляет собой наиболее значительную и священную церемонию из всех сохранившихся ритуалов древнего Тонга. Ее назначение — определить и подтвердить общественное положение знати. В королевстве Тонга, как и в любом полинезийском обществе, происхождение и ранг всегда имели решающее значение. На некоторых других островах, прежде чем провести любую церемонию, глашатай знатного лица нараспев произносит длинный список всех предков своего господина (который может восходить до легендарных героев сотворения мира) для того, чтобы все узнали о его Достоинствах и пригодности к выполнению данной церемонии. На Тонга подобного обычая нет, но тем не менее происхождение и старшинство играют весьма важную роль, поскольку островом управляет знать королевской крови и каждый наследует свой титул вместе с частью королевства. Однако тут существует не простое феодальное общество, где феодал строит свое богатство на труде крепостных. Племенной аристократ имеет многочисленные привилегии, но у него также много обязанностей перед подданными: он должен управлять своими деревнями, наделять землей юношей и нередко расходовать значительную долю своего времени и средств на обеспечение благосостояния подданных. Титулы здесь наследственные, однако королева должна дать согласие на утверждение каждого человека в его ранге. Если же его сочтут непригодным для должности, на которую он имеет наследственные права, то ему могут отказать в королевском согласии. И только когда это согласие дано, его положение официально определяется на церемонии королевской кавы.

Ритуал фактически представляет собой акт принесения феодальной присяги перед лицом всей тонганской знати, восседающей в большом кругу. Вначале подданные аристократа преподносят королеве от его имени многочисленные и щедрые дары. Затем готовят каву, которую подают королеве и каждому сидящему в кругу. Порядок обношения кавой и места сидящих в кругу определяются их генеалогическим старшинством. Но когда собирается племенная аристократия со всех островов архипелага, то определение старшинства и соотношения рангов становится весьма затруднительным, так как титулы передаются как по мужской, так и по женской линии, а временные ненаследуемые посты, пожалованные королевой, еще больше усложняют положение. Крайне важно не сделать никаких ошибок во время церемонии, так как место в кругу кавы ясно показывает всем присутствующим относительный ранг каждого знатного лица и впоследствии важнейшие вопросы этикета можно разрешить, ссылаясь на предыдущую церемонию. Именно по этой причине королева пожелала запечатлеть на пленке весь ритуал.

Чем больше мы узнавали о церемонии, тем яснее мне становилось, что снять ее гораздо сложнее, чем казалось вначале. Сама церемония будет длиться больше четырех часов. Круг кавы достигает сотни ярдов в поперечнике, и нам не разрешат входить в него, за исключением начальных этапов церемонии. А во время самой важной и священной части ритуала мы вообще не сможем переходить с места на место, даже за пределами круга, так как это, несомненно, глубоко оскорбило бы некоторых вождей почтенного возраста, и без того уже довольно подозрительно относившихся ко всей этой затее. И все же, несмотря на такое ограничение передвижений, нам надо было обязательно на протяжении всей церемонии снимать крупным планом подробности всего происходящего на обеих половинах круга.

Чтобы выполнить все это, требовалось заранее определить, где ставить наши киноаппараты и микрофоны, если придется срочно переходить с одного места на другое, а также решить, какое из событий снимать, а какое нет, если они будут происходить одновременно. Для осуществления этих планов надо иметь возможность наблюдать за каждой сложнейшей деталью четырехчасовой церемонии, ведущейся на языке, на котором мы пока что не знали ни единого слова.

Джим и Элизабет Спиллиус и Веехала, не жалея сил, старались объяснить нам все до мельчайших подробностей. Но это было очень трудно, потому что церемония представляла собой сложную мозаику и за каждую ее часть отвечал один какой-нибудь придворный, прекрасно знавший распорядки именно только этой части. Поэтому даже Веехала, который был большим знатоком тонганских обрядов, не мог дать четкого описания всего ритуала. Однако верховным судьей по всем этим вопросам была сама королева, и после каждого нашего затянувшегося совещания Веехала возвращался во дворец и испрашивал аудиенцию у Салотэ, чтобы разрешить все затруднения.

Веехала блестяще справлялся со своей сложной задачей. Этот невысокий, полный и круглолицый молодой человек, к счастью, обладал исключительно развитым чувством юмора. Его смех невозможно забыть. Он начинался с хихиканья, сила которого постепенно возрастала, и Веехала начинал сотрясаться всем телом, а потом, когда у него перехватывало дыхание, смех переходил во внезапный писк на самых высоких нотах.

Как почти все жители острова, Веехала обычно носил тонганский национальный костюм. Он состоял из длинной рубашки вала с глухим воротом, простой юбочки, наподобие фиджийской сулу, и таовала — большой циновки из полосок листьев пандануса, обернутой вокруг талии и подпоясанной лентой из синнета. Таовала сильно различаются по размерам и качеству зависимости от назначения. Циновка для важной церемонии может быть фамильной драгоценностью, очень старой, темно-коричневого цвета, мягкой и тонкой, как полотно. Для похорон же нужна простая, поношенная, грубо сотканная циновка. Мне казалось, что у Веехалы столько же циновок, сколько галстуков у элегантно одевающегося англичанина. Однако чаще всего он появлялся в сравнительно новых, жестких таовала. Они начинались от середины груди и заходили значительно ниже колен. Если человеку в таовала нужно сесть на землю, скрестив ноги, циновка, видимо, может служить удобной подстилкой, а верх таовала представляет собой вместительный нагрудный карман, куда можно класть сигареты, записные книжки и карандаши. Однако, если Веехале приходилось сидеть на стуле за столом, он считал таовала обузой. И когда мы познакомились поближе, он иногда снимал таовала, но при этом не развязывал пояса и не разматывал всей циновки, а просто делал глубокий вдох, отчего циновка соскальзывала на пол, а он, зажав вала между коленями, вылезал из циновки, оставляя пустой колокол стоять на полу без всякой поддержки.

Веехала стал для нас самым близким другом. Он не только заботился о наших повседневных нуждах, но и, не жалея времени, часами рассказывал нам легенды и историю Тонга. Он был также большим знатоком музыки и танцев острова и выдающимся исполнителем на тонганской носовой флейте[11].

Первые несколько дней мы были очень заняты подготовкой к съемкам и редко покидали Нукуалофу. Этот тихий солнечный город на берегу широкого залива распланирован в виде аккуратных, но однообразных прямоугольников. В нем много современных зданий вроде той виллы, в которой мы жили, но почти столько же домов выстроено в традиционном стиле среди зарослей кавы и маниоки. На улицах нет почти никакого транспорта, кроме велосипедов, а те несколько автомобилей, которые отчаянными сигналами пробивают себе путь сквозь толпу пешеходов, неторопливо шагающих по мостовой, принадлежат или членам тонганского правительства, или кому-нибудь из немногих европейцев. Местные жители по внешнему облику резко отличаются от фиджийцев острова Вити-Леву. Они не меланезийцы, а полинезийцы. Это высокие красивые люди с кожей цвета меди, сверкающими зубами, узким носом и волнистыми черными волосами. Многие ходят босиком, и большинство носят вала и таовала. Единственное бросающееся в глаза исключение представляют ученицы школы королевы Салотэ, очень нарядные в своих безукоризненных светло-голубых туниках и соломенных шляпках, которые сделали бы честь самому фешенебельному женскому колледжу в Англии.

Центром города является дворец — выкрашенное белой краской деревянное здание на берегу залива, построенное почти сто лет назад одной новозеландской фирмой. Дом этот двухэтажный, что уже само по себе выделяет его среди других зданий в Нукуалофе.

И хотя он прост по архитектуре, узоры из переплетающихся линий на фронтонах и карнизах веранд делают его нарядным. Во дворце живет не только королева, но и ее сын принц Тунги со своей семьей. Он занимает пост премьер-министра. В отдельных зданиях за дворцом разместились многочисленные музыканты, танцоры, повара и слуги. В одной из комнат дворца происходят заседания Тайного совета, а на боковой веранде почти непрерывно подают каву какой-нибудь важной особе, прибывшей сюда с визитом. Во дворец все время приходят подданные королевы, которые приносят ей тапу, тонкие циновки, гирлянды цветов, жареных свиней и другие дары. А из кухонь дворца исходят самые интересные и достоверные из всех городских слухов. В садах дворца разгуливает еще один его знаменитый обитатель, Туи Малило. За ним наблюдают дюжие тонганские полицейские, одетые в вала цвета хаки и полотняные шляпы. Они несут парадную охрану ворот дворца.

Туи Малило — это черепаха и, как предполагают, самое старое живое существо в мире. Согласно преданию, его вместе с черепахой-самкой преподнес в дар тонганскому вождю Сиоели Пангия сам капитан Кук в 1773 или 1777 году. Этот вождь затем передал черепах дочери Туи Тонга. Через шестьдесят лет самка умерла, а Туи Малило стал жить в деревне Малило, от которой он и получил свое имя. В конце концов он попал в Нукуалофу.

Если эта история правдива, тогда Туи Малило должно быть уже по крайней мере 183 года и он старше другой знаменитой черепахи, которая была завезена с Сейшельских островов на остров Маврикий в 1766 году и прожила до 1918 года, когда провалилась в орудийный окоп. Однако Кук, к сожалению, не упомянул в своих судовых журналах о подобном подарке, и, если даже он и дарил какую-то черепаху, невозможно доказать, был ли это именно Туи Малило. Может быть, его завез на Тонга значительно позднее какой-нибудь другой корабль, ведь на борту парусников часто держали черепах, как очень удобный запас свежего мяса.

Что бы там ни было, Туи Малило сейчас невероятно стар. Его панцирь побит и поцарапан в многочисленных катастрофах и происшествиях, выпавших на его долю за такую долгую жизнь. Однажды он попал под копыта лошади, в другой раз его застиг лесной пожар и пылающее бревно чуть не раскололо панцирь пополам. Кроме того, Туи Малило уже давно совершенно ослеп. Из-за потери зрения он не может сам добывать себе пищу, поэтому ежедневно кто-нибудь приносит ему из дворца спелые плоды дынного дерева и вареную маниоку.

Почти всю работу по уходу за дворцовыми садами выполняют заключенные, у которых на белых куртках на спине написано через трафарет имя и приговор. Нередко за кормлением Туи Малило следил огромный и чрезвычайно добродушный убийца, который среди всего садового персонала считался самым приятным и заслуживающим доверия человеком.

Туи Малило не единственное полусвященное животное на Тонга. В нескольких милях от дворца, в деревушке Коловаи, мы увидели стаю плодоядных летучих мышей, к которым могут прикасаться только члены королевской семьи.

Эти большие животные с коричневой шерстью, выпуклыми черными глазами и собачьими мордами, завернувшись в черные кожистые крылья, гроздьями висели на верхних ветках казуарин посреди деревни. Земля под деревьями была усыпана их пометом, а воздух непрерывно оглашался злобными воплями и пронзительным писком. Веехала уверял нас, что они очень вкусны и отваживаются висеть в таком доступном месте лишь потому, что их охраняет обычай. Веехала рассказал нам также легенду о их происхождении.

Давным-давно тонганец, по имени Ула, поплыл на Самоа, чтобы принять участие в лодочных гонках. Пока Ула был на этих островах, в него влюбилась дочь самоанского вождя. Когда Уле пришло время возвращаться домой, девушка подарила ему на прощанье несколько летучих мышей и среди них одну совершенно белую. На Тонга летучие мыши прекрасно устроились на дереве, которое стояло на берегу возле дома Улы.

Однажды Ула пошел навестить вождя деревни Коловаи. Вождь пожелал, чтобы летучие мыши принадлежали ему. А так как по тонганским обычаям член общины ни в чем не может отказать человеку знатного рода, то Ула отвез летучих мышей в Коловаи и отдал их вождю. Но белая летучая мышь не захотела там поселиться, вслед за Улой она вернулась к его дому на берегу. Остальные же летучие мыши обосновались в Коловаи, где их потомки живут по сей день. Говорят, что время от времени там появляется и белая мышь, но ее появление служит предвестником близкой смерти вождя Коловаи или члена тонганской королевской семьи.

Остров Тонгатабу невелик, и из Нукуалофы мы могли доехать на автомобиле до любой деревни меньше чем за сорок минут. На этом низком и очень плоском острове единственным заметным возвышением были лишь несколько маленьких конических холмов футов двадцати высотой. Я затруднялся объяснить их геологию, Наконец мне удалось узнать, что холмы эти вовсе не естественного происхождения, а насыпаны людьми и предназначались когда-то для древнего тонганского спорта — ловли голубей. Обычно в небольших укрытиях на холме пряталось восемь-девять мужчин с сетками, укрепленными на концах двенадцатифутовых шестов. Диких голубей приманивали к холму на голоса ручных птиц, привязанных длинными шнурками, и, когда голуби пролетали мимо, их ловили сетями, которыми «так ловко владели охотники», как говорится об этом в старинном описании ловли. Теперь холмы заросли пальмами и большинство жителей забыло их первоначальное назначение.

Почвы на Тонгатабу очень плодородны. Значительная часть острова покрыта плантациями кокосовых пальм. Вначале они были посажены правильными рядами, но теперь этого нельзя различить, так как серые стволы пальм изогнулись в разные стороны. Здесь, видимо, все растет буйно. Жители острова выращивают около двадцати различных сортов хлебного дерева. Очень пышно тут разрастается таро, выбрасывая гигантские глянцевые листья, похожие по форме на листья родственного с таро английского аронника. Хотя в деревнях не очень много чистоты и порядка, но они не выглядят такими жалкими, как некоторые африканские деревни, потому что участки вокруг хижин покрыты здесь густой зеленой травой, а цветущие деревья и кустарники растут в изобилии. Повсюду живые изгороди из гибискуса щеголяют пылающими алыми раструбами с пестиками, отягощенными желтой пыльцой, а не менее распространенная плюмерия с толстыми, как пальцы, ветками почти круглый год усыпана благоухающими цветами.

По живописности самая красивая часть Тонгатабу — его юго-восточный берег. Кажется, что весь остров был когда-то наклонен и северный его конец погрузился в море, а южный поднялся вверх. Поэтому древние известняковые утесы на юге острова оказались теперь далеко от берега, вне досягаемости волн, а подводная платформа у подножия утесов, вымытая некогда морем, вышла на поверхность. Валы Тихого океана, с силой ударяясь в этот берег, разбиваются о наружный край платформы и вымывают по границам пластов известняка множество проходов. Когда вал подкатывает к берегу, через эти проходы взлетают со свистом и ревом двадцатифутовые султаны водяных брызг, а затем вода стекает водопадами в мелкие лагуны на поверхности платформы. Потоки набегающей морской воды поступают в проходы под большим напором и растворяют известняк, который потом снова отлагается, образуя небольшие террасы у выходных отверстий. Великолепное зрелище представляет собой побережье, когда на него набегают большие волны и весь берег как бы покрывается пеленой, а пышные султаны водяных струй низвергаются в лагуны чудесного светло-голубого цвета. Тонганцы очень ценят красоту природы, поэтому они часто приходят на этот берег, устраивают празднества и любуются грохочущими фонтанами.

Сюда на побережье нас привез Веехала вместе с Ваеа, аристократом, во владениях которого расположены эти фонтаны. Здесь в нашу честь было устроено празднество. Вместе со старейшинами близлежащей деревни Хума мы уселись в тени небольшой рощицы панданусов, которые росли на голой коралловой скале. Женщины этой деревни принесли для нашего пиршества несколько пола. Пола — это носилки длиной около шести футов, сплетенные из листьев кокосовой пальмы. В середине носилок лежал небольшой жареный молочный поросенок, а по краям — два цыпленка, вареный ямс, маниока, сладкий картофель, красные ломти арбуза, бананы, вареные тонганские пудинги и молодые очищенные кокосовые орехи, полные сладкого прохладного молока. Нам на шею надели гирлянды из цветов. На протяжении всего обеда группа музыканте пела для нас песни, аккомпанируя себе на гитарах и укулеле.

Покончив с обедом, мы пошли в деревню посмотреть, как изготовляют тапу, нетканую материю из древесной коры. Кору сдирают с тонких стволов бумажной шелковицы и замачивают на несколько дней. Затем жесткий наружный слой отделяют, оставляя только белый гибкий луб. После этого женщины усаживаются в ряд вдоль обтесанного бревна и колотят по полоскам луба квадратными деревянными колотушками. Бревно слегка приподнято над землей, поэтому при ударах оно издает отчетливый звонкий звук. Эти быстрые ритмичные барабанные звуки высокого тона — наиболее привычная мелодия для тонганской деревни. Под ударами колотушки трехдюймовая полоска вскоре становится в четыре раза шире, а ее толщина соответственно уменьшается. Затем полоску складывают вдвое и опять колотят по ней, пока она не превратится в прозрачный лист кремового цвета, шириной восемнадцать дюймов и длиной более двух футов.

Когда у женщины собирается несколько сот таких листов, она приглашает своих подруг помочь ей доделать тапу. Для этой цели предназначена длинная скамья с выпуклым верхом, на которую кладут шаблоны с рисунком— лианы, пришитые к сухим пальмовым листьям. Куски тапы раскладывают на шаблоны в три-четыре слоя, соединяя слои массой, сваренной из клейкого корня, и затем протирают тряпкой, смоченной коричневой краской, чтобы узоры с шаблонов перешли на ткань.

Готовые куски тапы могут быть длиной до пятидесяти ярдов. На них нанесен отчетливый красивый рисунок всевозможных красновато-коричневых оттенков, который иногда еще обводят черной краской. Из тапы делают юбки, портьеры, пояса и постельное белье, причем одна простыня из тапы теплее толстого шерстяного одеяла. Тапу экспортируют на острова Фиджи, где ее считают значительно лучше тапы своего изготовления и используют для церемониальных даров, особенно при подношениях королеве.

Наконец наступил день церемонии королевской кавы. Местом для нее была выбрана малаё — церемониальная площадка, расположенная неподалеку от дворца на берегу залива, которая в Нукуалофе играет ту же роль, что и плац-парад главного штаба английской армии в Лондоне. Рано утром Джеф, Джим и я отправились туда со всем нашим оборудованием. На ближайшей ко дворцу стороне площади, под сенью вытянувшихся в линию великолепных высоких араукарий, для королевы Салотэ выстроили небольшой павильон с кровлей из листьев. Пол павильона устилали многочисленные слои тапы.

Вскоре появился Веехала с жезлом в руке, одетый в огромную старинную циновку, обернутую вокруг талии. Затем на малае стали прибывать один за другим племенные аристократы Тонганского королевства. Здесь были представители знати с острова Хаапай, лежащего в ста милях к северу, и с острова Вавау, который находится еще на сотню миль дальше. Среди них было много стариков с коротко остриженными седыми волосами и с лицами в глубоких морщинах. Каждого сопровождал его матабуле — оруженосец или глашатай. Уже много лет церемония не была такой многолюдной, но сейчас каждый постарался явиться, так как королева заранее оповестила, что присутствовать должны все. Еще за много недель до церемонии началось тщательное обсуждение распределения мест в кругу, иначе, несомненно, возникло бы немало горячих споров о том, как рассаживаться. Даже теперь Веехалу неоднократно приглашали разрешать спорные опросы. В дальнем конце круга, напротив королевского павильона, стояла гигантская чаша для кавы, почти пять футов в поперечнике, прикрытая листьями от солнечных лучей. От многолетнего приготовления в ней кавы чаша покрылась внутри тонкой пленкой жемчужно-белого цвета, похожей на эмаль. Дерево веси, из которого изготовлена чаша, было доставлено сюда с острова Камбара. Позади чаши толпились туа — жители деревни, принадлежащей знатному лицу, ранг которого утверждался на церемонии.

На дальнем конце малае несколько полицейских преграждали путь всем, кто не имел права наблюдать церемонию. Из европейцев подобное разрешение получили только супруги Спиллиус, Джеф и я, причем весьма вероятно, что мы были первыми европейцами, которым была дана такая привилегия.

Наконец круг был заполнен. Он достигал ста ярдов в диаметре и простирался от павильона до чаши для кавы. Не было пока лишь самой королевы. Церемония началась. Несколько человек из числа туа внесли церемониальные подарки в центр круга. Ритуал определял типы подарков, но не их количество. Здесь были два гигантских куска тапы, несколько сот корзин из листьев кокосовых пальм, доверху заполненных маниокой, рыбой и цыплятами. Отдельно несли целиком зажаренных свиней с приколотой к груди печенью. Свиньи были различных размеров, каждая разновидность имела свое наименование и была приготовлена по-особому. Самую большую свинью, пуака токо, принесли на носилках мужчины, напевавшие выразительную мелодичную песню. В заключение внесли кусты кавы, причем самые большие из них, кава токо, также сопровождали пением.

Когда приношения уложили рядами внутри круга, их пересчитали, и мужчины туа стали поднимать каждый дар поочередно, чтобы все знали, сколько подарков и каких поднесли подданные аристократа. Сидящие в кругу нараспев выражали благодарность за дары. Затем мужчины возвратились на место и воцарилась тишина. Теперь все было готово к прибытию королевы.

Салотэ появилась из дворцового сада. Высокая внушительная женщина с величественной осанкой. На ней была таовала, которой насчитывалось более пятисот лет, подпоясанная широким толстым поясом из синнета.

Теперь началась самая священная часть церемонии. Вначале королеве преподнесли жареную свинью. Быстрыми ударами ножа тушу разрезали на части и каждой знатной особе подали специально предназначенный для нее кусок. Некоторые могли начать есть свою порцию немедленно, другим же это не разрешалось. Салотэ поднесли королевскую порцию — печень. Затем кава токо положили около чаши, разломали на куски и стали бить их колотушкой. По распоряжению придворного Мотуа-пуака, который сидел рядом с павильоном, все подношения вынесли из круга. Мужчина возле чаши начал готовить каву, двигаясь очень медленно, как бы священнодействуя. В измельченные корни кавы он вылил воду из кокосовых скорлуп и начал все смешивать, используя большой пучок белых волокон гибискуса в качестве сита. Его движения были выдержанны и четки, чтобы каждый сидящий в кругу видел, что все действия выполняются правильно. Он то и дело нагибался вперед, собирал кусочки кавы в сито, затем приподнимал его и выжимал, накручивая волокна на руку.

Наконец напиток был готов. Мотуапуака подал сигнал, и королеве протянули кубок из кокосового ореха. Королева поднесла его к губам. Затем все поочередно стали пить каву в предписанном церемониалом порядке, что заняло полтора часа. Когда каву выпил самый последний из участников, королева поднялась и медленно возвратилась во дворец. Церемония королевской кавы закончилась.

Эта церемония внешне не так эффектна, как прыжки с вышки на острове Пентекост или хождение фиджийцев по огню, однако, как ни странно, она произвела на нас большее впечатление. До этого мы видели обряды, в которых участники демонстрировали большое мужество и физическое умение, здесь же была торжественной и очень волнующей сама обстановка.

Быстро близилось время нашего отъезда. Последние дни мы провели в поездках по деревням и вдоль побережья, пытаясь запечатлеть на пленку хотя бы частичку обаяния острова, который околдовал и Джефа, и меня. Сделать это оказалось невозможным. Чем больше мы снимали пальмы, сверкающие лагуны и хижины, крытые листьями, тем яснее нам становилось, что особая привлекательность Тонга заключается не в самом острове— нам приходилось снимать и другие, внешне более живописные острова, — а в его жителях. Это трудолюбивые люди, преданные своей королеве, но самая характерная их черта — удовлетворенность. Во время отдыха их лица всегда озарены улыбкой, что представляет резкий контраст с нахмуренным лбом и сжатым ртом жителей Новых Гебридов. Однако счастье и довольство нелегко отразить на целлулоидной пленке.

Однажды мы пришли домой поздно вечером, усталые после целого дня съемок под палящим солнцем вблизи грохочущих фонтанов в Хума. Когда я переступил порог нашей мбуре, то на мгновение подумал, что ошибся домом, настолько наша гостиная стала неузнаваемой. На стене и окнах висели гирлянды из цветов гибискуса. В одном углу стоял огромный букет канн, с устланного циновками пола было убрано все лишнее, а стол сдвинут в сторону и завален ананасами, бананами, арбузами и жареными цыплятами. Я остановился в дверях, изумленный подобным зрелищем. В этот момент из кухни вышел молодой придворный в ярко раскрашенной вала, с цветком за ухом.

— Ее Величество узнала, что сегодня вам пришлось много поработать, — сказал он. — Поэтому она решила устроить для вас празднество.

Сзади послышалось хорошо знакомое мне пронзительное хихиканье. Я обернулся и увидел Веехалу, разодетого в огромную таовала. Он сотрясался от восторженного смеха. Из другой комнаты раздались звуки гитар, и из кухни вышли вереницей дворцовые танцовщицы в травяных юбках, с гирляндами на шее, напевая на ходу. Веехала втолкнул нас в дверь. Ваеа был уже там, а через несколько минут прибыли все наши многочисленные тонганские друзья. Вскоре комнату заполнили веселые, поющие и пляшущие люди. Когда последний из гостей покинул нас, было уже больше двух часов ночи.

Удалось ли нам найти жителей земного рая? Лишь немногие европейцы, с которыми мы встречались в Нукуалофе, считают эти места раем. Для них остров представляется тихой заводью, где никогда ничего не происходит, и он им ужасно наскучил. Пароходы заходят на остров очень редко, поэтому в местных магазинах не всегда можно купить все необходимое, а почта из внешнего мира почти всегда невыносимо запаздывает. Подобную реакцию европейцев можно вполне понять. Ведь они прибыли на остров заниматься делами, совершенно чуждыми обычаям островитян, — электричеством, телефонной связью, строительством и коммерцией. Они рабы своей профессии и стремятся работать так, как будто живут в промышленной стране, тогда как на самом деле они находятся среди людей, в жизни которых время, задания, конторские книги и двойная бухгалтерия занимают самое последнее место.

Однако я уверен, что сами тонганцы считают свою родину таким местом на нашей планете, которое больше всего напоминает рай. Остров очень плодороден, в лагуне всегда можно наловить рыбы, каждый мужчина имеет свой надел и никогда не умрет с голоду. Природа здесь действительно изобилует всем. Цветы — красивые, пища— вкусная, девушки — прелестные, а музыка — очаровательная. День имеет свои заботы, но они не так уж настоятельны, и у людей остается достаточно времени, чтобы наслаждаться многочисленными дарами острова.

Возможно, что если бы я побыл на острове подольше, то, как и другие европейцы, стал бы выражать недовольство. Я страстно желаю убедиться в этом.