Люди рая

5. ДЖОН ФРУМ

Нашему пароходику «Конкорд» потребовались почти сутки, чтобы добраться от Порт-Вила до Танна. Команду этого древнего суденышка составляли пожилой капитан — полуангличанин, полуфранцуз, однорукий механик-француз и шесть матросов-меланезийцев. К ночи поднялся сильный ветер, и «Конкорд» стал угрожающе раскачиваться. Черные потоки воды то и дело перекатывались через корму, когда нас настигали большие волны. Капитан с рулевым оставались на мостике, меланезийцы укрылись на баке, а все остальные пытались уснуть в единственной каюте. Однорукий механик на протяжении ночи дважды вылетал из своей койки и с оглушительным грохотом падал на стол посередине каюты. Перед самым рассветом он свалился в третий раз и решил больше не влезать на койку, а пробрался к плите в углу и поставил на нее огромную кастрюлю. По разнесшемуся через несколько минут сильному запаху можно было судить, что он подогревает не очень свежее кэрри[9]. Раза два, когда пароход качало особенно сильно, неаппетитная смесь разливалась и гасила горелку. Однако механик, который, очевидно, был в очень хорошем настроении и все время тихонечко насвистывал, собирал все обратно в кастрюлю и вновь зажигал газ. Клубы пара с тяжелым пряным запахом заполнили всю каюту. Не было никакой возможности дать доступ свежему воздуху, так как через открытые иллюминаторы волны захлестнули бы каюту. Я вцепился руками и ногами в койку, чтобы не свалиться в лужи похлебки и морской воды, плескавшейся по полу. Когда механик, высоко подняв кастрюлю, с акробатическим искусством проскользнул к столу и объявил, что завтрак готов, я с огорчением почувствовал, что не в состоянии присоединиться к нему.

«Конкорд» бросил якорь в небольшом, окруженном рифами заливе, у местечка Ленакел, на западном берегу острова. Чтобы встретить нас, а также получить почту и грузы из Порт-Вила, на берегу собрались представители британской и французской администрации, учитель школы пресвитерианской миссии и австралиец-плантатор Боб Пол. С Бобом Полом мы разговаривали по радио из Порт-Вила, и он предложил нам остановиться у него. Этот высокий, худой мужчина с волосами песочного цвета, маленькими усиками и обманчиво мягкими манерами был владельцем единственной крупной плантации на острове. Земли у него здесь было больше, чем у любого другого европейца. Для того, кто собирался беседовать с таннанцами о Джоне Фруме, Пол был идеальным хозяином. Остановившись у правительственного чиновника или члена миссии, мы зарекомендовали бы себя противниками культа и вряд ли смогли убедить местных жителей рассказать о своих верованиях. А Боб Пол всегда старался оставаться нейтральным по отношению к Джону Фруму, не поддерживая движения, но и не осуждая его.

— Большинство несчастных людей так или иначе обращается к религии, — говорил Пол. — В настоящее время таннанцы очень несчастны и находятся в полной растерянности. Зачем препятствовать их попыткам создать свою религию, пока они никому не мешают?

Боб только однажды вмешался в деятельность приверженцев культа. Это случилось во время последнего и наиболее драматического эпизода в истории движения Джона Фрума, когда была создана Таннанская армия. Однажды Боб рассказал нам об этом. Мы сидели у него в саду на берегу моря, вдали разбивались о рифы синие волны Тихого океана.

— Впервые я увидел эту армию, когда поехал на противоположный берег острова, чтобы закупить копру.

К своему удивлению, на поляне возле деревни я встретил отряд мужчин, занимавшихся строевой подготовкой. На них были военные кепи американского образца, длинные брюки, заправленные в высокие ботинки, и куртки с написанными поперек груди буквами «Т. А.» (что означало Таннанская армия), а под ними «U.S.A.». В руках они держали ружья, искусно сделанные из бамбука, в форме американского карабина, с длинным бамбуковым штыком. Выправка их была безупречна. Некоторые парни служили в полиции и, очевидно, поделились своим опытом с другими. Тогда я не придал этому особого значения. Они ведь никому не причиняли вреда.

Однако позднее они вошли в азарт, начали маршировать по соседним деревням и страшно перепугали жителей. Никто не чинил им никаких препятствий, честолюбие их все разросталось, и они стали устраивать парады уже по всему острову, маршируя через каждую деревню. Они утверждали, что армию их основал Джон Фрум, чтобы ускорить прибытие карго, и заставляли всех присоединяться к ним. Всюду, где они останавливались, жители должны были снабжать их свиньями и маниокой. Теперь уже не было сомнений, что любой таннанец, который раньше относился к движению без особого энтузиазма, вскоре примкнет к нему или будет со страхом ожидать всяких неприятностей.

Я встретил армию на дороге к пресвитерианской миссии примерно через день после того, как она выступила в поход. По-видимому, они собирались продефилировать через миссию и напугать тех немногих таннанцев-христиан, которые там еще оставались. Это было бы эффектным завершением похода через остров. Я обогнал их на своем грузовике и предупредил миссионера. Тот заявил, что они не должны проходить здесь ни в коем случае. Мы поставили грузовик поперек дороги и встали перед ним. Вдали показалась колонна примерно из ста человек, одетых в свою смешную форму и с бамбуковыми ружьями. Когда они приблизились, мы сказали, чтобы они убирались отсюда, иначе им будет плохо. К счастью, они повернули обратно и разошлись по домам.

Тогда власти решили, что в сложившейся обстановке необходимо что-то предпринять, и начальник округа с несколькими полицейскими отправились в штаб-квартиру армии в Сульфур-Бей для переговоров с ее руководителями. Прибыв на место, они увидели баррикаду, за которой стояли парни с ружьями, и теперь уже не бамбуковыми, а настоящими. Как известно, у начальника округа нет в подчинении солдат, а только несколько полицейских, поэтому он телеграфировал Порт-Вила о подкреплении. На самом-то деле обстановка не была такой уж серьезной. Эти парни все еще пропускали меня в Сульфур-Бей закупать копру, хотя и отказались пропустить начальника округа. Но если судить об обстановке по сотням панических телеграмм, которыми был заполнен эфир, можно было бы подумать, что положение отчаянное. И вот я решил на случай, если кто-нибудь из моих друзей на островах, наслушавшись таких передач, начнет беспокоиться, тоже послать телеграмму: «Прошу выслать при первой возможности два мощных духовых ружья, два мешка гороха и ящик игрушечных медалей».

Боб рассказывал эту историю в шутливых тонах, однако нельзя было не считаться с серьезностью обстановки, когда население начинает угрожать оружием представителям власти. Правительство все же послало войска, и руководители армии были арестованы. Их увезли с острова, судили и посадили в тюрьму в Порт-Вила. Вполне возможно, деревянные ружья и бутафорская форма использовались только для обучения, чтобы подготовиться к тому дню, когда Джон Фрум пришлет настоящее оружие. Но скорее всего, подобные поступки представляют просто еще один пример слепого подражания действиям белых и исходят из смутной веры в их магическую силу.

После этих событий активность движения уменьшилась, но оно, несомненно, продолжало существовать, и не нужно было далеко уходить от дома Боба, чтобы убедиться в этом. В зарослях по краям дорог, у побережья на мысах и среди саванны — всюду мы встречали символы культа в виде грубых деревянных крестов, выкрашенных в красный цвет. Нередко их окружали аккуратные изгороди из красных колышков. Некоторые кресты были не выше фута, другие — в человеческий рост. Почти так же часто встречались алые ворота с настоящими створками, которые можно было открыть и пройти через них, только они никуда не вели, так как стояли совершенно обособленно. Они напомнили мне закрытые ворота монументальных арок в наших городах среди оживленного движения, которые открывают только для проезда королевской семьи и ее свиты по случаю какого-нибудь торжества.

На вершине холма в миле от своего склада Боб показал нам тридцатифутовую бамбуковую мачту. К верхушке ее был привязан крест, а вокруг сооружена ограда. У основания мачты в банках из-под варенья стояли свежие красные цветы. Видимо, их поставили совсем недавно, — значит, мачту все еще почитают. Местные жители говорили, что эту мачту велел установить Джон Фрум, чтобы общаться с ними и передавать послания, так же как это делает белый человек по своему радио.

Когда мы ехали по скользкой грунтовой дороге, проходившей по побережью и через центр острова, нам часто попадались устало бредущие таннанцы. Женщины несли тяжелые тюки со сладким картофелем и маниокой. Мужчины с большими ножами для резки копры направлялись на плантации или возвращались оттуда домой. Они подозрительно и без улыбок оглядывали нас. Несколько раз мы останавливались, чтобы спросить кого-нибудь о кресте или воротах, которые находились поблизости. Ответом всегда было «я не знаю». Несомненно, пока люди не привыкнут к нашему присутствию на острове и не поймут причин нашего приезда, нам вряд ли можно надеяться на ясный ответ. Поэтому Боб сказал парням, работавшим в его лавке, что мы не миссионеры, не торговцы и не правительственные чиновники, а просто два человека, которые слышали про Джона Фрума и хотят узнать правду о нем.

Через несколько дней мы решили, что эти сведения распространились уже достаточно широко и можно начать поездки по деревням.

У околицы каждого селения на острове есть церемониальная площадка для собраний, которая называется наметал. Эти площадки всегда расположены в тени гигантского баньянового дерева. Густая листва огромных ветвей баньяна, коричневые мохнатые воздушные корни и тесно переплетенные корни-подпорки вокруг ствола придают площадкам зловещий и мрачный вид. Здесь после дневной работы мужчины собираются пить каву.

Делают каву из размельченных корней одной разновидности перца, Piper methusticum. Напиток этот безалкогольный, но в нем содержится наркотик, который, как говорят, вызывает небольшое головокружение и действует на ноги, если выпить его слишком много или слишком крепкого. Каву пьют почти на всех островах Тихого океана, расположенных к востоку отсюда, и везде считают, что она обладает полусвященными свойствами. На острове Танна пьют чрезвычайно крепкий настой кавы, приготовленный примитивным образом, от которого давно уже отказались в большинстве других мест Тихого океана. Для приготовления кавы несколько молодых мужчин садятся в кружок и начинают жевать корни, выплевывая куски разжеванного волокна. Когда наберется кучка размером с кулак, ее кладут сито, сделанное из волокон пальмового листа, и поливают водой из скорлупы кокосового ореха. Получается мутная грязно-коричневая жидкость с плавающими волокнами, которую выпивают залпом. Через несколько минут выпивший каву становится угрюмым и раздражительным. Мужчины сидят молча. В такие моменты женщинам строго запрещено приходить на намакал. Когда наступает ночь, мужчины один за другим расходятся по своим хижинам.

Миссионеры запретили пить каву из-за негигиеничного способа ее приготовления и из-за тесной связи этого обычая со многими древними языческими обрядами. Последователи Джона Фрума возродили обычай, и не потому, что им нравится вкус и действие кавы, а чтобы этим подчеркнуть пренебрежительное отношение к миссии.

Мы несколько раз приходили на намакал, садились по возможности незаметнее и наблюдали, как готовят и пьют каву. Постепенно мы кое с кем познакомились и стали вести беседы об обыденных вещах на пиджин-инглиш. Во время третьего посещения я впервые завел разговор о Джоне Фруме. Моим собеседником был пожилой мужчина с грустным лицом, звали его Сэм. Пятнадцать лет назад миссионеры подготовили его, как одного из наиболее способных таннанцев, к преподавательской деятельности, и в течение нескольких лет он был учителем в миссионерской школе. Поэтому он говорил на легко понятном английском языке. Мы сидели на корточках под баньяном, покуривали сигареты, а Сэм тихим, бесстрастным голосом рассказывал нам о Джоне Фруме.

— Однажды вечером — это было девятнадцать лет назад — собралось много важных людей. Они пили каву, и тут к ним пришел Джон. Он сказал, что скоро привезет много карго. Люди тогда станут счастливыми, получат все, что хотят, и будут жить хорошо.

— Как он выглядел, Сэм?

— Это белый высокий мужчина. Он носит костюм и ботинки, но он не говорит по-английски, а говорит, как житель Танна.

— Вы его видели?

— Я его не видел, но мой брат видел.

Медленно, немногословно и с большим достоинством Сэм продолжал рассказывать мне о Джоне Фруме.

— Джон говорил людям, чтобы они уходили из школы. Пресвитерианская церковь — плохая церковь. Миссионеры прибавляют много лишнего к слову божьему. Джон велел людям тратить все свои деньги и убивать скот, который привезли им белые люди. Иногда Джон живет в Америке, иногда — на Танна.

И каждый раз Сэм повторял:

— Джон говорит правду. Скоро белые люди уйдут, прибудет много карго и все будут очень счастливы.

— Почему же он еще не пришел, Сэм?

— Не знаю. Может быть, человек из правительства остановил его, но в свое время он придет. Если он обещал, значит, придет.

— Сэм, но ведь прошло уже девятнадцать лет с тех пор, как Джон сказал, что прибудет карго. Он обещает и обещает, а карго все еще нет. Не слишком ли это долго— ждать целых девятнадцать лет?

Сэм поднял глаза от земли и посмотрел на меня.

— Если вы можете ждать две тысячи лет пришествия Иисуса Христа и он не приходит, то я могу ждать Джона больше девятнадцати лет.

Я разговаривал с Сэмом еще несколько раз, но всегда на мои вопросы, кто же такой был все-таки Джон, как он передвигался и как отдавал свои приказания, Сэм нахмуривался и отвечал: «Не знаю». Если же я продолжал настаивать, он говорил: «Намбас — большой человек в Сульфур-Бей, он знает».

Было ясно, что Сэм, хотя он и принадлежал к ревностным сторонникам культа, всего лишь один из его апостолов, а не создатель. Приказания и распоряжения, которым он подчинялся, исходили из Сульфур-Бей. Боб Пол подтвердил, что именно там находится основной центр движения, а Намбас был одним из главных организаторов Таннанской армии. В наказание за свою деятельность он подвергался кратковременному тюремному заключению в Порт-Вила. Очевидно, нам следовало съездить в деревню Сульфур-Бей, но я боялся показаться слишком навязчивым и считал, что лучше поехать туда после того, как там уже будут о нас знать. Если мы явимся неожиданно, без всякого предупреждения, то, возможно, Намбас из опасения начнет утверждать, что он не знает всех подробностей о деятельности сторонников культа. Если же, напротив, он узнает, что мы обратились к менее значительным участникам движения, то из естественного тщеславия сам захочет, чтобы мы имели дело с ним.

Мы разъезжали по острову еще несколько дней. Побывали у миссионеров и узнали, как они пытаются вырвать таннанцев из-под влияния культа. Миссионеры организовывали кооперативное движение, чтобы показать островитянам всю механику торговых операций. Люди могли видеть, как происходит продажа их копры, сколько за нее выручают денег, и могли также сами решать, какие товары заказывать в заморских странах. Теперь миссионеры получили возможность сказать сторонникам культа карго: «Смотрите, наше карго прибывает. А Джон Фрум вас обманывал, ведь его карго все нет».

Это мероприятие начали осуществлять недавно, и пока еще рано говорить, насколько оно окажется успешным.

Я беседовал также с католическим священником, у которого была маленькая миссия вблизи Ленакела. Его влияние на острове но сравнению с пресвитерианской миссией совсем ничтожно. За два года до этого тайфун совершенно разрушил его церковь и дом. Он терпеливо отстроил их заново и продолжал свою деятельность. Но популярность его учения среди таннанцев была невелика. Только теперь, после шестилетных трудов, он собирался совершить пбряд крещения над первыми обращенными в католическую веру. Среди них было лишь пять человек, кого он считал достаточно подготовленными.

Священник сказал мне, что, по его мнению, в развитии культа карго наиболее важную роль играет проблема образования населения.

— В течение последних девятнадцати лет вряд ли хоть один ребенок островитян посещал школу. А если они не умеют читать и считать, как вы сможете объяснить им происходящее в современном мире. Чем дольше будет существовать движение, тем труднее с ним справиться.

Потом он высказал предположение, что культ карго недавно включил свою мифологию небольшой, постоянно действующий вулкан Яуэй восточной части острова. Грохот извержений вулкана, похожий на отдаленные раскаты грома, был слышен даже в Ленакеле, на расстоянии двенадцати миль, а после особенно сильных извержений в доме Боба все покрывалось серым налетом мелкого вулканического пепла. Чтобы взглянуть на вулкан, мы с Джефом отправились на другой конец острова. Грязная дорога шла через густые влажные заросли, гул извержения доносился все сильнее и наконец стал перекрывать шум нашего мотора. Вскоре я рассмотрел сквозь древовидные папоротники по краям дороги огромный серый холм, похожий на отвал породы у шахты, который погреб под собой всю растительность. Дорога вдруг круто повернула, и мы очутились посреди пустынной, как Сахара, равнины, покрытой вулканическим пеплом. Лишь на самой окраине пытались прижиться несколько панданусов с корнями-подпорками. Прямо перед нами синело мелководное озеро. В миле от него возвышался сам вулкан с закругленной вершиной, высотой около тысячи футов. Вулкан был слишком приземист, чтобы выглядеть красивым, и недостаточно высок, чтобы иметь внушительный вид, но в его грозной мощи сомневаться не приходилось. Над вулканом повис мрачный желто-коричневый гриб дыма. Через каждые несколько минут долина оглашалась эхом приглушенных взрывов в глубине кратера.

Многое здесь свидетельствовало о том, что последователи Джона Фрума придавали этой местности особое значение. На краю равнины среди панданусов стояли добротно сделанные ворота и кресты, выкрашенные алой краской. На бугре из старой застывшей лавы мы увидели еще одни ворота. К ним через долину примерно на полмили тянулась извилистая линия из кольев, вертикально воткнутых в пепел через каждые несколько футов. А на вершине вулкана мы смогли различить еще один крест.

Целых полчаса карабкались мы по крутому склону вулкана, выбирая дорогу между кусками лавы. Некоторые стекловидные комья были похожи на застывшие черные ириски, другие, усыпанные белыми кристаллами полевого шпата напоминали тесто с изюмом. На этой груде вулканического шлака росли только одни орхидеи с нежными розовыми цветами на тонких стеблях. Мы подошли к кратеру вулкана в момент сравнительного затишья, и я заглянул внутрь. Стенки жерла были сплошь покрыты пеплом, как дымоход сажей, но дальше ничего нельзя было разглядеть: весь кратер был заполнен клубами едкого дыма. Внезапно раздался мощный оглушительный взрыв, и сквозь дым пронеслась вереница черных глыб, которые взметнулись высоко в воздух. К счастью, они вылетели из вулкана вертикально вверх и упали обратно в кратер, так что опасность для нас оказалась невелика. Репертуар шумов, издаваемых вулканом, был весьма разнообразен. Иногда это были вздохи в сопровождении эха, похожие на звук выпускаемого пара под высоким давлением, иногда вокруг кратера раскатывались короткие взрывы. Но самыми ужасными были извержения с непрерывным ревом, наподобие шума гигантского реактивного двигателя, которые длились по несколько минут, и мы думали, что у нас лопнут барабанные перепонки.

Через четверть часа ветер переменился, дым закрутился столбом и весь кратер очистился. В шестистах футах под нами я разглядел не менее семи жерл огненно-красного цвета. Это были не просто отверстия, а щели неправильной формы среди нагромождения лавовых глыб. Когда одна из них начинала извергаться, что происходило совершенно независимо от других, в воздух взлетали алые всплески расплавленной лавы. Некоторые куски были размером с небольшой автомобиль, они перекручивались, вытягивались, принимали форму гаечного ключа, разрывались. воздухе и, достигнув высшей точки полета, падали обратно, с глухим стуком ударяясь о края жерла.

На самом верху, на краю кратера, мы увидели крест высотой около семи футов. Когда-то он был красного цвета, но вулканические пары разъели краску, и от нее остались только следы. Крест был сделан из тяжелых толстых досок, и затащить их сюда по крутым склонам вулкана было делом нелегким. Почему для предводителей культа Джона Фрума было так важно установить свой символ на вулкане? Я надеялся выведать это у Намбаса, если нам удастся встретить его в Сульфур-Бей.

Но все-таки самым внушительным из всех монументов движения Джона Фрума был не этот крест, а три грубые статуи, вырезанные из дерева, которые мы увидели в небольшой деревушке, когда возвращались в Ленакел.

Статуи стояли под специальным навесом из листьев и были окружены изгородью. Слева от них припало к земле странное крысообразное существо с крыльями, оно было заключено в символическую квадратную клетку. Справа находилась модель самолета с четырьмя пропеллерами, огромными колесами и белой американской звездой на крыльях и хвосте. Это, конечно, был символ самолета, который доставит на остров карго. В центре, позади темного некрашеного креста, возвышалась фигура, — без сомнения, она изображала самого Джона. На нем был алый мундир, брюки и белый пояс. Лицо и кисти рук у него были светлые. Он раскинул руки в стороны и отвел назад правую ногу, изображая христианское распятие. Фигуры выглядели трогательно детскими и в то же время необычайно зловещими.

Теперь мы наконец решили отправиться на поиски Намбаса. Добрались из Ленакела до покрытой пеплом равнины, миновали вулкан Яуэй и поехали дальше по заросшей травой дороге. Хижины деревни Сульфур-Бей разместились вокруг большой открытой площади с двумя высокими бамбуковыми мачтами в центре. Здесь проводились парады и учения Таннанской армии под руководством Намбаса. Мы медленно объехали площадь и остановились под гигантским баньяном. Вскоре вокруг нас стали собираться жители деревни. На многих были алые куртки или рубашки. Один старик с гордостью носил повидавший виды стальной шлем, залихватски сдвинутый набок. Несомненно, это была драгоценная реликвия времен американской оккупации острова Эспириту-Санто. Жители встретили нас не слишком приветливо, но и не проявили открытой враждебности. От толпы отделился высокий пожилой мужчина с седеющими волосами, орлиным носом и глубоко сидящими глазами. Он подошел к нам и сказал:

— Я — Намбас.

Мы с Джефом ему представились, и я объяснил, что прибыли мы из-за океана для того, чтобы разузнать про Джона Фрума, кто он такой и какие взгляды проповедует. Не может ли Намбас рассказать нам о нем? Намбас пристально посмотрел на меня, его черные глаза сузились. Наконец он произнес:

— Хорошо. Мы поговорим.

Он подвел меня к баньяну. Джеф остался около автомобиля и незаметно вынул кинокамеру. Я сел, поставил рядом с собой магнитофон, а микрофон положил на землю. Жители деревни столпились вокруг нас, стараясь не пропустить ни одного слова своего предводителя. Намбас высокомерно посмотрел вокруг. Он, очевидно, понимал, что ему необходимо устроить хорошее представление и тем самым укрепить положение и авторитет среди своих приверженцев.

— Я знал, что вы приедете, — громко сказал он, обращаясь ко мне. — Джон Фрум говорил со мной две недели назад. Он сказал, что приехали двое белых, которые будут все время расспрашивать о красном кресте и о Джоне.

Он огляделся с победоносным видом. Меня его слова нисколько не удивили, ведь мы всячески старались, чтобы он непременно узнал о нашем прибытии и наших планах. Зато на его сторонников они произвели заметное впечатление.

Я спросил:

— Когда Джон говорит с вами, вы видите его?

— Нет, — покачал головой Намбас и добавил, очень тщательно выговаривая каждое слово: — Он говорил со мной по радио. У меня есть специальное радио для разговоров с Джоном.

Католический миссионер рассказывал мне об этом «радио» со слов одного из своих новообращенных, В определенные вечера в хижину Намбаса приходит одна старуха, садится за ширмой, обматывает вокруг талии электрический провод и впадает в самопроизвольный транс, начиная нести всякую тарабарщину. Намбас толкует ее бормотанье своим сторонникам, которые слушают все это в затемненной комнате, как послание от Джона.

— А часто ли он говорит с вами по радио?

— Каждую ночь, каждый день, утром, вечером. Он много говорит со мной.

— Это такое же радио, как и радио белого человека?

— Оно не похоже на радио белого человека, — сказал Намбас таинственно. — У него нет проводов. Это радио принадлежало Джону. Джон дал мне его потому, что я долго сидел за него в тюрьме в Порт-Вила. Он подарил мне это радио.

— Можно ли мне посмотреть на него?

Наступила пауза.

— Нет, — лукаво ответил Намбас.

— Почему же?

— Потому что Джон не велел его показывать ни одному белому.

Я понял, что был слишком настойчив, и переменил тему разговора.

— Скажите, а вы видели Джона Фрума?

Намбас энергично кивнул головой.

— Я видел его много раз.

— Как он выглядит?

Намбас показал на меня пальцем.

— Он похож на вас. У него белое лицо. Он живет в Южной Америке.

— Вам приходилось с ним разговаривать?

— Много раз. Он разговаривает со многими людьми, больше чем с сотней человек.

— О чем же он говорит?

— Он говорит, что скоро мир изменится. Все будет по-иному. Он приедет из Южной Америки и привезет много карго. Каждый получит любую вещь, какую только пожелает.

— А белый человек тоже получит карго от Джона?

— Нет, — выразительно произнес Намбас. — Карго прибудет для местных людей. Джон говорит, что он не станет давать карго белому человеку, потому что у белых людей карго уже есть.

— Джон говорил, когда он приедет?

— Он не говорил когда, но он приедет, — со спокойной уверенностью ответил Намбас.

Слушатели пробормотали что-то в знак своего согласия с ним.

— Намбас, а зачем вы устанавливаете красные кресты?

— Джон сказал, чтобы мы сделали много крестов. Это знаки для Джона.

— Для чего вы поставили крест на вершине вулкана?

Намбас нагнулся ко мне, его глаза дико сверкали.

— Потому что внутри вулкана люди. Много людей Джона Фрума. Красные люди, коричневые люди, белые люди. Люди с острова Танна, люди из Южной Америки — все они находятся в вулкане. Когда придет время, люди выйдут из вулкана и принесут карго.

— Я ходил около вулкана и даже смотрел внутрь, но никого там не видел.

— Вы их и не увидите, — насмешливо возразил Намбас. — Ваши глаза ничего не увидят внутри вулкана. А люди там есть. Я их видел много раз.

Верил ли Намбас в то, что он говорил? Или же он умышленно лгал, чтобы придать себе какое-то особое могущество и влиять на своих соотечественников, заставляя их делать то, что он захочет? Я не мог ответить на эти вопросы. Если он безумец, то своим безумием он заразил весь остров. Несомненно, у него не удастся выведать, существует ли в действительности человек, по имени Джон Фрум, о котором рассказывали всяческие небылицы. Но теперь я понял, что это и неважно. Намбас был верховным жрецом движения, а его мысли и заявления почти не имели связи с историческими событиями или реальным миром.

Я вспомнил, как объяснил мне возникновение культов лютеранский миссионер на Новой Гвинее. Несомненно, объяснение было упрощено, так как никто — будь то европеец или меланезиец — не создает своих верований на логической основе, но все же оно соответствовало событиям на Танна. Видимо, народу, который на протяжении жизни двух-трех поколений совершил переход от культуры каменного века к самой высокой из когда-либо существовавших материальных цивилизаций, не может не грозить полная духовная дезориентация и замешательство.

Мы приехали в Сульфур-Бей в пятницу. Намбас сказал мне, что Джон Фрум велел каждую пятницу устраивать в свою честь пляски. Когда наступил вечер, группа музыкантов с гитарами, мандолинами и барабанами из консервных банок медленно прошла под баньяном, играя на ходу. Женщины в длинных травяных юбках окружили музыкантов и начали петь пронзительными голосами. Их песня не была старым традиционным напевом, а состояла из простых повторов, несомненно скопированных с американских народных песенок, которые непрерывно разносятся в магазинах дешевенькими радиолами для привлечения покупателей. Вскоре площадка заполнилась деревенскими жителями, которые с важным видом механически двигались в танце взад и вперед. Несколько танцоров еще усилили необычность обстановки. Они содрали со ствола баньяна небольшие древесные грибы, излучавшие яркий фосфоресцирующий свет, и прилепили их на лоб и щеки, так что лица освещались таинственным зеленым мерцанием. Монотонный танец продолжался, беспрестанно повторялась одна и та же песня, люди плясали с навязчивой, одурманивающей ритмичностью. Вскоре кое-где танцоры стали прикладываться к какому-то контрабандному спиртному напитку. Эти трагически несчастные люди продолжали пировать всю ночь, полагая, что оказывают почести своему богу вещей.