Людмила

VII.

Маленькая квартирка из трех комнат, где Людмила жила с матерью бесконечное число лет, в которой она свыклась, сроднилась с каждой вещью, со всеми мелочами ее скудной, обветшалой обстановки -- теперь становилась для нее темницей, не имевшей никаких -- ни радостных, ни трагических -- воспоминаний, темным склепом, где была погребена ее бесцветная юность, где суждено было ей похоронить и остальную часть жизни...

Она говорила матери:

-- Это ужасно, мама, что мы не можем куда-нибудь переехать, переменить обстановку, изменить жизнь!.. Я не могу здесь ни на что посмотреть, чтобы тотчас же не испытать тоски, отвращения, скуки! Я не нахожу себе больше места в наших комнатах, меня что-то гонит из одной двери в другую, пока я не приду в переднюю, к выходной двери. Но куда пойти дальше? Мне решительно не к кому пойти!.. Что ты думаешь об этом, мама?.. Может быть, я схожу с ума, как сестра Серафима?.. Или я пришла к той последней точке, за которой уже нечего ожидать, и мне остается только плакать или... умереть?..

Каждый вечер теперь начинался этот разговор, после того, как клочки прочитанной Людмилой записки Лунца летели под стол, оставив в ее голове шум возбуждения, в теле -- нервную, горячую дрожь, в груди -- смутное беспокойство. Она, действительно, не находила себе места, блуждала по комнатам с потерянным, недоумевающим лицом, приникала где-нибудь спиной и затылком к стене и стояла так несколько минут с закрытыми глазами, углубившись в себя, прислушиваясь к этой непонятной поселившейся в ее груди тревоге...

Едва она приходила домой -- как ее уже начинало тянуть из дома. Она боролась с этим желанием, заставляя себя браться за какую-нибудь мелкую домашнюю работу, стараясь подавить свое беспокойство, от которого, казалось, в ней все дрожало, билось, звенело. Но и работа не давала успокоения. В тишине вечера, в ее маленькой комнатке, у туалета, где она сидела, склонясь над рукодельем, около лампы с голубым абажуром -- кто-то возникал, незримый, но ясно ощутимый; Людмила чувствовала чей-то взгляд, чье-то молчание, ожидание и откидывалась на спинку стула, роняя на колени работу, потягиваясь и смеясь коротко и нервно, словно кто-то щекотал ее горло и грудь. Или вставала и ходила из угла в угол, скрестив руки, сжав пальцами обе груди, точно стараясь сдержать, раздавить их щекочущую потребность ласки...

Лунц ждет. Он два раза в день пишет ей: "Жду вас". Он провожает ее из окна взглядом, говорящим те же слова, которые она приносит с собой в свою маленькую комнатку, с которыми она ложится на свою девическую постель. Они беспрерывно звучат во всем ее существе. Людмила ни на минуту не забывает, что он ждет, видит его ходящим по комнате, выглядывающим в окно; может быть, он сходит по лестнице и ждет ее на улице у парадной двери, или ходит около ее ворот?..

Однажды Людмиле послышалось, что кто-то осторожно поднялся по ступеням лестницы и остановился на площадке около двери ее квартиры. Она ждала звонка, хотя не могла придумать, кто бы это мог быть. Остановившийся за дверью, подождав немного, стал подниматься выше, к чердаку, через несколько минут снова спустился и остановился около двери. С замирающим от страха сердцем девушка вышла в переднюю. Тогда вдруг раздались шаги торопливо бежавшего вниз человека...

Несколько раз в эту ночь Людмила выходила в переднюю и прислушивалась, когда раздавались на лестнице шаги. Но где-нибудь в одном из пяти этажей с шумом открывалась дверь и впускала запоздавшего жильца. К двери шестого этажа больше никто не подходил...