Людоеды

Глава 17 ГОРЕМЫКИ

Тушёнка испугалась и много больше, чем в первый раз, когда столкнулась с ручной зверюгой практикантропа. Хотя ситуация повторялась в некотором роде, да и здесь не животное, а дикарь — да, людоед, ну так человек — можно договориться. Так казалось ей, зато ситуация оказалось куда сложней. Дикарь сбросил её с себя в кусты.

— Нет… — получила некоторую свободу действиям класука. — Не подходи-и-и…

Она с треском подалась ломать кусты. Дикарь помчался следом, и не думая упускать столь вожделенной добычи. И в племени среди прочих сородичей, объявись он там с данным трофеем, будет признан великом воином. А пока что всего-то молодой и неопытный охотник. Вот и стремился поднять свой статус до небес по меркам дикарей, и сделать головокружительный карьерный рост — всё одним махом, а желал сразу, как любой примитив.

— Ой-ёй-ёй… — продолжала голосить Тушёнка, подставив тыл противнику.

Дикарь аж слюни пустил — и не только. Вот это женщина — по-видимому, подумалось людоеду, а по их меркам — богиня. Лучше и не надо — добротная баба — жирная и… наверное вкусная? Пальчики точно оближешь, а уже кусал губы, гоняясь за бабой чужаков как за диким визгливым хрюнапотамом.

В глубине души ему где-то понравились данные игры, больше подобные на любовные утехи дикарей. Всё-таки недалеко ушли людоеды костяного века от хищных порождений своего мира — собирался помучить.

Тушёнке по-прежнему казалось: в её случае не всё ещё потеряно, и можно выжить, да не только из ума, хотя наверняка давно тронулась и…

Остановилась, выбившись из сил. Убегать дальше, продираясь сквозь кустарниковую растительность на четвереньках не было ни сил, ни желания. Собрала остатки в кулак.

Дикарь появился тотчас, возникнув тенью нависающей над ней, изготовился к опрометчивому действию.

Тушёнка зажмурилась, опасаясь: сейчас он её трахнет и…

Дикарь не разочаровал беглянку, хотя как посмотреть — если со стороны жертвы как женщины — то да, а если дикаря — не насильник, хотя тот ещё маньяк, но всё же не сексуальный. Да не угадаешь. Он трахнул бабу чужаков… как водится дубинкой по голове и, взяв её за босую ногу, потащил за собой.

Добыча оказалась непосильной ношей для молодого неопытного охотника, он завалил ту, с которой не в силах был справиться в одиночку. Пришлось идти на крайние меры. Расчленять класуку людоед не стал. Хищные звери дебрей всё одно растащат останки человеческого тела, а скорее всего: свои же соплеменники с сородичами. А таковых по округе близ лагеря чужаков рыскало немало.

Парочка таких бродяг-беглецов и наткнулась на него в кустах с жертвой. Заинтересовались тем, что их родич содеял со знатной добычей. Сам предложил поделиться ей, если они помогут ему, а с чем — не сразу уточнил, из-за чего людоеды едва не передрались.

Тушёнка и понятия не имела, что имела такой успех в диком мире среди людоедов, а то бы точно порадовалась. Здесь она писаная красавица. И другой красоты людоеды не признавали. Баба должна быть грузной и томной. Это и подушка с матрасом одновременно и случись чего — еда в избытке. И никаких те убытков. Захотел иную дикарку — трахнул… прежде дубиналом по голове — и также сделал её хранительницей очага. Всё просто и доступно. Не матриархат. Патриархат.

Немного напихав друг другу, дикари в итоге пришли к общему знаменателю: столь славную добычу стоит отнести в пещеру на всеобщее обозрение рода людоедов. Это будет хорошим стимулом и подспорьем для них в любых их жизненных проблемах и возникающих вопросах. А уж как будет рад предводитель, да… Беккер растворился в дебрях, затерявшись среди лесной растительности с иными дикарями — также стремился туда, куда и все людоеды — в грот — да не с пустыми руками.

При нём дикари тащили сокурсницу, и он сразу заподозрил что-то неладное, поглядывая искоса на незграбное тело. Кого-то она его напоминала, да волосы, свисающие вниз из-за спины пленницы, скрывали лицо.

Дозволив сделать людоедам привал, Ням решил поближе познакомиться с той, с кем не успел за два года студенческой жизни. Протянул руку к растрепавшейся пряди и поднял на лоб.

— Ба… — округлились у него глаза. И закричал: — А-а-а…

— Ки я… — прибавила сокурсница и не только на словах, а её гортанных крик слился в боевой как у каратиста. Плюс зацепила и не рукой, а ногой кое-куда Беккера, за что он тут же схватился, зарываясь носом в мох, а зубами в лишайник.

Одно слово — Баклицкая.

Дикари повскакивали, хватаясь за оружие, отставленное сторону, и замерли в ожидании, что им скажет, а прикажет делать Ням с непокорной добычей.

Пока Беккер пришёл в себя, Баки уже ветром сдуло — Татьяна сбежала от людоедов, а те ещё этого не поняли. Прямо как танк поступила с ними — точнее одним из тех, кто некогда являлся чужаком для дикарей. Да вот добивать или давить лежачего не стала. И зря. Хотя… как знать. Сбежала — и то за счастье, а избежала очередного несчастья в отличие от класуки.

Из уст Няма сорвалось одно короткое, но крепкое слово, охарактеризовавшее Баклицкую, как самку собаки. А затем, когда уяснил: людоеды в недоумении косятся на него — и не разделяют его взгляд на жизнь и тем более трофей — прибавил:

— Да нафиг она нам сдалась — такая… никакая-А-А…

У Юры ещё побаливало ушибленное место. Идти быстро он не мог, едва переставляя ноги, руки держал скрещенными внизу на уровне паха — подпрыгивал.

Ранение оказалось серьёзным — нанесённое увечье ему. Дикарям пришлось помочь лидеру. Они взяли его и понесли.

«Главное чтобы не на заклание!» — ещё подумалось Беккеру. Да понимал: табу — у людоедов свои порядки. А он вроде бы где-то даже герой — добыл жертву для заклания Ойё и… упустил. Однако надеялся: кого-то да ещё утащили из лагеря эти аборигены, спасая его шкуру.

Не повезло Тушёнке. Дикари вскоре соединились, и Беккер был от счастья на седьмом небе — тут двух мнений и быть не могло — её он и сам готов был спалить вместо учителя-дикаря. А также была в некотором роде коллегой Ойё.

Его имя и вырвалось у неё из гортани при виде ссохшихся мощей старого людоеда. Ей дикарь-палач показался настоящим Кощеем.

— Уйди! Изыйди-и-и…

Тушёнка приняла его за смерть с косой в виду наличия в костлявой конечности старейшины рода людоедов кривого посоха — и расщепившегося надвое с верхнего конца.

Жрец покосился в недоумении на Беккера, заговорил почти на вполне вменяемом человеческом языке доступном даже класуке.

— Она знать моя?

Что-либо уточнить и уж тем более опровергнуть, бывший студент не успел, класука опередила его.

— Конечно! Я такая…

А какая — не стала пояснять, решив, как и любая женщина, остаться загадкой. Вновь поразила воображение старейшины рода. Да и как баба она была ничего, если не сказать больше — по меркам дикарей-людоедов — ого-го…

Вот и Ойё не устоял перед природными изъянами, трактующимися у людоедов изысканной красотой. Из-за чего даже щеки порозовели — в голову ударила кровь. Чего с ним давно не случалось. А тут такое… Похоже, что палач положил глаз на Тушёнку. Про кличку той, как добыче людоедов, лучше было помалкивать, да и Беккеру не упоминать, а то неровен час… окажется последним в её жизни.

— Выруч-Ай… Юра-А-А… — вскрикнула класука, когда Ойё прикоснулся к ней — лохмотьям изорванного сарафана иными людоедами, пока они её сюда тащили через дебри. И вдруг вспомнила: ничего не помнит из того, что там приключилось с ней — полезла руками туда, куда заинтересованно пялился нагловатого вида плешивый старикашка. Неожиданно выяснила — на ощупь — вроде бы ничего… лишнего, а и страшного не произошло. Знать и впрямь обошлось тогда, когда тот сопливо-смазливый голодранец трахнул её исключительно дубинкой по голове. Поскольку саднило значительно выше, и там запеклась кровь на волосах.

— Ну и манеры здесь у вас…

Ещё и укорить сумела, а хватило ума — и это в её-то положении — добычи людоедов.

Некоторые из дикарей, чем и занимались — разводили костёр на родовом пепелище, искоса поглядывая на неё. Тушёнка давно не пользовалась таким успехом среди людей, пусть даже дикарей, а никогда и раньше не была избалована вниманием. А тут всё, чего не хватало ей там — в прежнем опостылевшем мире. Вот и затеяла кое-что, что сразу стало очевидно Беккеру — стремилась навести свои порядки у людоедов, расставив точки над «і».

Ням оскалился ехидно. Именноо так, а никак иначе трактовалась его улыбка дикарями. Те переняли её у него, чем и одаривали частенько друг друга. А те ещё мартышки были, и одно слово — приматы… сродни примитивов.

— Кто так разводит огонь, а? — поспешила перехватить Неведомская инициативу у людоедов, силой отняв у какого-то щуплого дикаря палку и стала сама делать так, как казалось ей будет правильно, а непременно должно быть. Поскольку считала: только она знает, что надо делать, и как, а будет правильно. Все остальные мнения ни в счёт, и прочее не брала в расчёт, не обращая внимания на доступные знаки говорящие открытым текстом на диалекте дикарей: они — людоеды.

Вот и Тушёнка не заметив ничего такого, что можно было бы приготовить на открытом огне с углями, вопросительно уставилась на Беккера.

— А чё они-то жрать собираются, Юра, а? Случаем не знаешь? А не подскажешь?

— Конечно, класука…

— Что… ты сказал? Как меня обозвал? А ну повтори! — поставила Неведомская руки в бока, подперев себя кулаками. А чесались у неё.

— Ты — пища, класука! Терь до тя это дошло? И то: мы среди людоедов!

Тушёнка резко переменилась. Её осанка изменилась и она осунулась. Былая удаль исчезла не только в поведении, но и с лица. Даже в глазах появился страх неизбежности перед смертью. А толком пожить не успела, как считала сама — и только собиралась по выходу на пеньсию. Да где там — лет десять оставалось, как женщине.

Недолго горевала. И как показалось: нашла возможность избежать участи быть съеденой людоедами.

— Ты это… Юра… скажи им, мол я…

— Типа — невкусная, да? — ехидно скалился Беккер — не переставая.

Тушёнка и сама поняла: этот номер не прокатит в её случае, ведь и тогда при пленении дикарём, он не внял словам, как вопиющемуму голосу разума. Но не торжествующему над тёмными людишками. Всё-таки дикари, и потом людоеды.

— Нет, лучше объясни им на их наречии: я очень больной человек! У меня столько болезней — целый букет!..

И стала вспоминать перечисляя их ещё с раннего детства, загибая пальцы каждой из рук по несколько раз, что даже у Беккера сложилось такое впечатление: она и впрямь больная, вот только на голову. Но это ничего — от мозга в случае чего людоеды могли ещё отказаться, преподнеся в дар зловещим духам-покровителям их рода-племени.

Да только переводить ничего не потребовалось, старик поднатарел в русском языке и теперь всё сам мотал на ус. Ням как переводчик давно уже не требовался ему при общении с чужаками. И не явись он со славной добычей — сам бы послужил ей людоедам и оказался на пепелище в кострище. А так всё больше заставлял верить дикарей: они нуждаются в нём, как в мессии ниспосланном им духами-покровителями для их защиты. Да объявился конкурент, чего не сразу уяснил Беккер и то: ещё достанет его здесь класука. А ведь как всё хорошо получилось для него — и начиналось. Да вечно, а всегда найдётся кому испоганить вроде бы установившуюся идилию.

Похоже, что Тушёнка — это его крест по жизни, а не только группы чужаков. С одной стороны студенты могли радоваться, что избавились от двух класук разом, поскольку и Валенок беследно исчезла. Да и прочие девчонки, что уже было практикантропам не с руки. А каждый человек — свой в доску. И хоронить их раньше времени не собирались. А что — идти войной на людоедов. Мих объявил едва ли не крестовый поход.

Но пока что дикари о том ничего не подозревали, считая: для начала чужаки востановят силы и придут в себя после их набега, но тогда вновь сами и нападут. Обычная в здешних краях практика. Рисковать тут не любили и действовали наверняка, стягивая силы рода в кулак. Как здесь и сейчас в самой отдалённой пещере древнего стойбища среди лабиринта скал и серпантина в уещелье. Да огонь — столб дыма от пепелища — являлся прекрасным ориентиром для геодезистов на местности, означавшим ничто иное как: там и пируют нынче дикари-людоеды после наглого набега среди бела дня на их лагерь.

Ойё аж заслушался Тушёнку. Впервые кто-то сумел заговорить зубы старейшему палачу рода людоедов. Он не сразу заметил, как и другие ссохшиеся костлявые мумии также смотрят не без интереса на неё.

Вывод направшивался сам собой и был прост: раз добычу нельзя использовать в качестве еды, то надо её поползовать иным образом. Поэтому и постановили на состявшемся тут же общем совете — так тому и быть.

— Ой-ё-о… — снова показалось палачу: Тушёнка льстила ему, а на деле просто испугалась. И пыталась вызнать у Беккера, что ей в дальнейшем грозит со стороны людоедов.

— Ну как те сказать, класука… — начал бывший студент издалека.

Та даже не обратила на то, как он её назвал — не это нынче было главным. Оно и понятно. Для начала хотелось жить, а точнее выжить — и даже за счастье, если получиться хотя бы из ума. А лиха беда начала. Людоеды, как ни крути и набивались в…

Беккер продолжил после непродолжительной паузы, которая показалась ему к месту и гросмейтерской как шахматисту испытывающему терпение противника в проигранном им уже партии ему.

— Даже и не знаю, а что…

— По существу! Режь правду-матку! Ой-ё-о… Я хотела сказать: они меня не съедят?

— Нет, но поступят несколько иначе, точнее используют и…

— В качестве кого?

— Скорее чего…

— И чего же?!

— Потом сюприз будет, — не желал раскрывать истинной тайны Беккер.

— Юра!!!

— Ням — я здесь среди дикарей…

— Выходит: они и тебя пытались съесть, да…

— Людоеды они, класука, этим всё и сказано! А ничего больше и не добавишь, как и не отнимишь! А у них — и подавно! Сама ещё ни раз убедишься!

Ей было достаточно на данном этапе жизненного пути и того, что просто сохранили жизнь, а уж в каком качестве — прислуги или рабыни, да непростой, а сексуальной.

Дикари быстро указали ей на её место, загнав в дальний край пещеры, и Тушёнка было решила: Беккер обманул её, поскольку с ней остался знакомый на рожу дикарь и явно не в качестве надзирателя.

— Ты… — не поверила она своим глазам, скрестив руки над головой, дабы смягчить очередной удар дубинкой по голове.

Тушёнка не заметила: людоед не был вооружён и явился к ней с пустыми руками. Дары ей пока что не полагались. Она сама оказалась им для тех кому не хватало женских ласк и любовный утех. Это она и поняла, когда дикарь сорвал с себя шкуру — обнажился, выставляя напоказ то, что скрывала она. А здесь также тьма.

Тушёнка всё ещё никак не могла понять, чего тому требуется от неё, кинулась на стену, стараясь вскарабкаться на отвестное препятствие, вдруг почувствовала: дикарь зашёл с тыла и взял её, что называется за задницу.

— Ой-ёй-ёй… — заголосила класука. Ей показалось: она наткнулась задней точкой опоры на сук. Было больно. Да деваться некуда — впереди стена, а сзади на неё навлился дикарь-людоед и пыхтел. — Ты чё делаешь, дура-а-ак? Да не та-а-ак! Одно слово — дика-а-арь… Не туда-а-а… А хотя-а-а… чем рожа-а-ать… та-а-аких уродо-о-ов… Уж лучше и впря-а-амь туда-а-а… Ещё-о-о… О-о-о… да-а-а… Да-а-а… Та-а-ак… Дав-Ай… Не останаливайся-а-а…

Людоед-любовник разочаровал, и выдохся на ровном месте в самый неподходящий момент. Вовсе соскользнул с Тушёнки.

— Э, я не поняла?! — ещё и возмутилась она. — После будешь валяться — ща со мной обязан! А жениться на мне, после всего того, что было между нами!

Она сгребла его в охапку и ткнула лицом в собственные груди, вроде бы как приголубила, шепча на ухо:

— Соберёшься с силами — возвращайся — буду ждать… с нетерпением!..

Поцеловала в засос, делая искуственное дыхание рот в рот. Дикарь очнулся и пытался сбежать, да где там — Тушёнка взяла его за то самое — и не отпускала.

— Попался, людоед… мой ненаглядный!

Так с голым задом и бежал от неё молодой любовник. Иные дикари, выстроившиеся в очередь за ним, наотрез отказались воспользоваться незавидным положением добычи, и пальму первенства, как и полное право, надгураться над ней имел тот, кто добыл её. Да оказался не рад этому. Теперь и они.

Старики и те ещё подумали лишний раз, а стоит ли им на старости лет вспоминать былую удаль с задором. Похоже что там, куда они «намылились» без напора и делать нечего. Незнакомка поразила людоедов до глубины их тёмной душёнки. Одно слово — Тушёнка, а по жизни — класука.

Даже Ойё повернул вспять, а то так недолго оказатсья и в погребальной яме, либо на своём же собственном пепелище. Оно ему надо — тем более сейчас, когда вроде бы его ученик вернулся с первой настоящей победой.

Про побег и то, что чужаки не уничтожины, Ням естественно умолчал, а и воины принимавшие участие в схватке там с амазонкой, также не стали вспоминать. Иначе бы у них из-за старика возникли новые проблемы. А столкновение с Астрой им грозило большими бедами чем даже с кланом иродов в открытом противостоянии.

Да новые лица и также особи среди чужаков противоположного пола были доставлены в родовую пещеру дикарей исключительно воинствующими людоедами.

Так что симпатии тут же перенеслись с Тушёнки на её студенток. И то, через что тем предстояло только пройти, она уже познала на своём горьком опыте, а такова была незавидная доля любой женщины в диком крае пожирателей.

Среди прочих девиц в плену оказалась Воронович. Баклицкая сбежала, а вот её подруге не подфартило. Она изначально очутилась в руках крепкого дикаря. Людоед носил не только шкуру убитого им хищного зверя, а и череп, который теперь не снимался благодаря Ирке. Уж вбила, так вбила его ему в голову, а достучаться до мозга так и не смогла — не зомби — обычная девчонка, пускай и боевая. Также ещё намеревалась показать себя.

Ойё задумал отсортировать девиц чужаков. Беккер тоже пожелал принять участие в данном мероприятии. Да куда там и не угнаться ему даже за старейшинами. Они признали студенток прекрасными дарами от сородичей.

— Кого же тогда спалим? — напомнил Беккер Ойё для чего был послан им, а едва ли не изгнан из стойбища, чтобы потом забыть о духах-прокровителях. А также напомнил про ирода и… было ещё с кем воевать при желании, а до полной и безоговорочной победы.

Но у людоедов прослеживалась одна нехорошая черта, как у немцев: война — войной, а вот обед — по расписанию. Да пока что дело не шло о том, чтобы кого-то сожрать из числа студенток в виду обнаруженного у них узьяна. Да, костлявы по здешним меркам, но как сложены. И таких чистых, с ухоженой кожей и волосами женщин — не видели и не помнили на своей памяти даже старейшины различных племён. Словно сговорились — и разобрать их себе в качестве не то в хранительниц очага, не то как рабынь. У кого на что хватит ума, а похоже оконвательно выжили из него.

Беккер мог и вовсе остаться без награды. Да снова напомнил: это он выиграл ту битву с чужаками и все студентки — его личные трофеи. Требовал уступить ему хотя бы одну.

Его отослали, а точнее послали и куда подальше, указав в сторону места обитания класуки. Беккер обиделся на людоедов. А это было чревато в их случае. Мстить он умел, а любил, и делал это изощрённым методом исподтишка, стравливая тех, кто был неприятен ему меж собой, а сам в это время наблюдал со стороны за схваткой довольный собой, потирая потные ладони.

Он положил глаз на Ворону, требуя её себе в качестве достойного трофея, даже подмигнул той невзначай, чтобы и она сделала выборв в пользу него. Но чего добился, того же чего и от Баклицкой.

— Ой-ё-о… — застонал он.

Старик-учитель тут же уяснил, как и иные старейшины рода людоедов: с Воронович лучше не связываться. И раз оба сделали свой выбор — пленница и Ням — так тому и быть. Они уступили им, разрешив уединиться.

— Ты чё творишь, птица-а-а… — не прошла боль у Бекера.

Два раза в одну воронку снаряд не попадал — Юра точно помнил из истории, а данную пословицу. Но ему был предоставлен шанс опровергнуть её. Всё-таки не Ньютон и закон тяготения изобрёл именно учёный. А сам оказался научен горькому опыту. И повторять в третий раз одну и ту же ошибку не стал.

— Давай без этого… — заявил он при повторной попытке общения с сокурсницей. — Я тебе не сделаю ничего плохого, таки и ты будь более сговорчивей, иначе людоеды отужинают сегодня тобой! Если ещё не дошло это до тебя — повторю: ты мне жизнью обязана!

— Ах ты ж паразит! Да если бы не ты, я бы сейчас сидела в лагере, а не в этой вонючей дыре с оглоедами-и-и… — набросилась Ирка с кулаками и не только на Беккера.

Это было что-то сродни матриархата в отдельно взятой ячейке общества у людоедов. И многим из них — в основном мужчинам — не понравилось, что баба раскомандовалась. Няму требовалось поставить её на место.

Ойё сунул ему дубинку в руку. Жест был красноречив.

— Я это, Ворона… — зашёл издалека Беккер. — Как бы те сказать…

— Короче, предатель… рода человеческого! — выдала Воронович.

— Типа… трахну тебя…

— Чё-о-о?!

— … дубинкой для виду, а не так, как решила сама! И даже не надейся!

— Ублюдок!

Деваться некуда, Беккер замахнулся на Ирку, а та не будь полной дурой, перехватила инициативу, а с ней и руку с дубинкой у Беккера — выхватила и ударила его сама туда, куда тот снова не ожидал, да получил. И на этот раз по голове. Что называется: сразила его наповал.

— Ойё… — выдал и сам старик-палач собственное имя на-гора. Вот кому ему следовало передать свой жизненный опыт — палача — ей, а не Беккеру. Призадумался — и было над чем не только ему, но и иным старейшинам.

Чужаки поражали своей смелостью и бесстрашием. И где-то временами казались ужаснее и опаснее иродов. Дикари всё ещё наедялись: их минёт участь столкновения с ними, а те уже направлялись на рапторах в набег по их души, а точнее тела, вторгнувшись в пределы священной долины людоедов.

Ударив препода в зубы, Зуб не успокоился. Злость не прошла, его напротив порывало на повторное действие. Мих сразу уловил: не сдержит друга — одним попаданцем у них в этом мире станет меньше. А не любил доводить дело меж своими людьми до разборок с рукоприкладством. Всегда можно было договориться до чего-то, а какого-то приемлимого результата, устроившего бы обе ранее несговорчивые стороны.

— Пошумели — и будет, Зуб! Меру тоже надо знать! А и руки не стоит лишний раз распускать!

Практикантропы отвлеклись от Астры, пока та занималась ранеными, показавшись многим из чужаков сущим ангелом, явившимся по их души, поскольку бренные тела они, похоже, потеряли раз и навсегда, то соответственно им пора на небеса. Проверку адом вроде бы уже прошли, каковым казался им дикий край заселеный людоедами и прочими пожирателями. А и лесными чудовищами им подстать из числа фауны и даже флоры, если вспомнить крона. Да понятия не имели, что он представляет собой. Хотя и от всё подмечающего и замечающего взгляда Астры не усползнули даже его останки. И то, что чужаки справились с ним при помощи огня. А его он боялся больше всего и был беспомощен. Ибо порождение иной стихии.

Долго мучиться раненым чужакам не пришлось, поскольку ангел в лице незнакомки продолжал суетиться меж ними, поднимая на ноги тех, кого была в силах, а кого нет, просто избавляла от боли либо мук, помагая отойти в мир иной. Выбилась из сил.

Но снова крики чужаков и… Они накинулись на парочку дикарей, явившуюся в лагерь вслед за практикантропами с незнакомкой.

— Оставьте их в покое! — в который раз вступился Мих за них.

Зуб поддержал его.

— Они с нами — заодно! И помогут нам отомстить людоедам за то, что они устроили нам здесь!

Практикантропы вновь завели разговор об ответном ходе — конём. Сил на участие в походе у сокурсников не осталось.

«Я помогу! Угу…». — вмешалась Астра, обращаясь мысленным посылом к тем, с кем установила ранее контакт. И Мих уловил больше, нежели Зуб, но тоже то, что было необходимо.

«Как? Каким образом?» — отреагировал адекватно и ситуации Мих, продолжив мысленное общение.

Со стороны залюбуешься — могло показаться: меж ними установилась идиллия сродни любви с первого взгляда. Когда слова при общении меж любящими сердцами и родственными душами неуместны, а лишние.

— Да… — вставился Зуб. Он также хотел это знать и понять. Но не всем дано, и было скрытным общение, произошедшее помимо его воли меж другом и незнакомкой.

Они закрылись даже от него.

— Э, я не понял! Вы чё — обособились от меня?

— Обана! — не растерялся Чёрт. — А это чё за баба такая? Откуда она у нас взялась? И много ли там таких, где вы были?

— Да с нас и одной такой вполне хватит… — ляпнул Зуб не подумавши, а Чёрт и не понял его, точнее так, как было выгодно ему.

— Чё всам деле безотказная она?

— Ага… — проступила ухмылка ехидства на лице Зуба. — Она такая — только будь с ней более настырным — напористым! Ну, понял?

— Я не понял — ты чё думаешь: я — дурак!?

— Нет, Чёрт тебя дери, аки сидорову козу! Ты — чудак на букву «Му»! Угу?

— С дороги… — кинулся Чёрт мимо него к незнакомке.

Мих не видел препода — вообще ничего — кроме той, кто овладела его мыслями. Вдруг отторгла его, как до этого друга и… переключилась на препода.

Мих не успел его сдержать, да и Астру. Та сама остановила негативную энергию, направленную на неё, блокировав поднятием руки и выставленной перед собой ладонью.

Чёрт остолбенел. Ему показалось: его парализовало. Но язык работал в прежнем режиме.

— Кто меня держит? Отпустите! Сейчас же, иначе я не ручаюсь за себя!

— Это я за Астру, — уяснил Мих: если не вмешается, а не влезет меж ними — преподу достанется — и неслабо.

Сам угодил под каток, но вскользь. У него обледенела рука, а вот Чёрт обледенел, как в прямом, так и переносном смысле, покрывшись толстой коркой наледи. И это в самую жару.

— А ну разойдись… — разошёлся в свою очередь Зуб, подхватив дубинку дикаря и вломил ей по ледяному изваянию препода. — Эй, там… Кто-нибудь слышит меня? Ау-у-у…

Зуб орал Чёрту в ухо. А тому хоть бы хны. Практикантропу пришлось повалить препода на землю и добить — ногами… обивая лёд с тела.

— А может нам его с тобой, Мих, отправить в костёр? Быстрее оттает и отойдёт…

— Если только в мир иной…

Чёрт подскочил без посторонней помощи и прямым ходом кинулся в барак — закрылся.

— Лады, чуть опосля побеспокоим — и войдём через окно, — отпустил его Зуб на время, дав придти в себя, понимая: тема похода — не обсуждается. На повестке вопрос с ним обстоит несколько иначе, а именно: кто отправится с ними отбивать сокурсник и класук?

Про последних практикантропы любезно умолчали, зато напомнили про первых.

— Мужики мы или кто? — вторил Зуб, помогая другу. — Нас задело, а вас, похоже, не очень то, что дикари из числа людоедов похозяйничали тут у нас! Думаете не вернуться? Так ошибаетесь! Когда употребят наших баб — и кто знает — как, затем захотят ещё отыметь и нас! Но я и Мих не намерены подставлять им свой тыл! Мы тоже не лыком шиты, и кое-чем подпоясаны! А лозунг на всех один — практикантропов: кто не с нами, тот против нас! Всё или ничего! Сейчас или никогда!..

Зуб иной раз поражал, а всегда говорил прямо и открыто, что думает. Но тут… как непревзойдённый оратор. Уж чего не отнять у него, так это смелости. На то и кличка — Зуб, а фамилия — Зубченко. Частенько показывал зубы, а здесь у него и «клык» был. И даже спать с ним ложился, как с любимой женщиной. Иначе и быть не могло.

Варвар естественно первым среди всех заявил о желании принять непосредственное участие в погроме… людоедов, а не еврейском, хотя вспомнил про одного жида среди дикарей. Лапоть не был отмщён им перед Беккером. Так что это был его долг перед ним, а не преподом. И требовалось оплатить сполна. Жаждал крови.

Да и иные практикантропы колебаться не стали. Они видели: при наличии зверюги и монстра, а странной и необычной незнакомки со сверхспособностями, поход не окажется им таким уж убийственным или смертельно-опасным. Станут позади своих лидеров и… как-нибудь отобьются — и не от жизни. А ставить людоедов на место давно было пора, тут и случай подвернулся — неприятный, но всё же — когда-то надо было делать и им вылазку в стан противника после той первой при потере Лаптя.

За пятёркой практикантропов в виду излечения не только Миколы при извлечении у него стрелы из срамного места, а и тяжёлой раны Ишака залеченной рукой Астры при одном лишь прикосновении, к походу изъявили желание примкнуть ещё четыре сокурсника — Ходок, Боров, Кура и Кислый. А куда Шавель без баб — ему некуда деваться — край. Обслуживать себя не был приучен. Да и Павлик, что Морозова — она же Алёна, и Лёлик — также в плену у людоедов. Очень на это надеялся — и не сожрали их, употребив иным образом, как сам любил… и их за это самое.

Ну и Вежновец с Соском согласились пойти, а всем вместе всё сподручнее. По такому случаю даже наведались в барак к Чёрту. Тот послал их к тому, кем самого прозвали, а, похоже, допился до чёртиков. Но вот Лабуха с Молдовой они забрали у него — вместе с пойлом.

Зуб и тут умудрился проявить незаурядную смекалку.

— Их пойло горит, Мих! Слышь, дружище! У нас снова имеется оружие массового поражения! Ха-ха… Не гранаты, да против дикарей самое оно в пещере-то! Ну и устроим там светопреставление им! Шкуры точно попалим!.. Живём, мужики!..

Алкозавры не особенно обрадовались данному заявлению. Не для того они переводили дурман-плоды на плодово-выгодный напиток, чтобы вот так запросто расстаться с ним, да ещё в противоестественной для них форме. Это был верх кощунства — жечь бутылки сивухи и бить о головы дикарей, пусть даже таких коими являлись людоеды.

— Придёт время — ещё сами попируем, — уверил Зуб алкозавров. — И на костях пожирателей!

И вновь сборы много времени не заняли, однако торопиться мстители из числа истребителей пожирателей всех мастей не стали, следовало учесть всё, поскольку отправлялись на вражескую территорию и перевес — численный — был многократно на стороне людоедов. Сами убедились в этом и не раз. Так что уповать на авось, а тем более небось, и пронесёт — явно не стоило, и было чревато. А чем — пример на лицо. В лагере у чужаков появились кресты, и ямки в качестве могил пригодились. Под ними и похоронили тех сокурсников из 358-й группы, кто сложил свои головы в неведомом им всем крае.

И живые, а выжившие практикантропы, позавидовали им. Поскольку ещё предстояло помучиться здесь какое-то время. И кто знает, чем закончится их поход к стойбищу людоедов. Надеялись, конечно, все на лучшее, но помнили и о худшем, а везти им не может всегда. Это и была суровая правда жизни. Выживает сильнейший, хотя и не всегда, а соответственно хитрейший, либо умнейший. А хитрее, либо умнее, чем то, каким образом затеяли чужаки поступить в отношении людоедов было нельзя.

Чёрт не сразу и уяснил, что остался практически один — напился до чёртиков. И Астра замешкалась. Поначалу она немного постояла у поверженного порождения.

«Крон…». — услышал Мих только одно слово от неё. А затем испугался за неё, когда она при виде пролома в земле, обозвала его на родном наречии: «Гибь».

Что это означало — не стал вникать, а стоило бы и выслушать довод той, в ком не чаял души. Но забот у него хватало и без того, какие ещё пыталась создать ему незнакомка, прозванная им про себя амазонкой. Да была безоружна, хотя и вооружена так, как никто не мог вооружиться среди чужаков и аборигенов вместе взятых. Магия — она везде магия, а нечеловеческие сверхспособности как не обзови, всё оружие, если с умом применить. На практике — и подавно.

Прямо как в пословице: знание — сила. Но тут же на ум приходила иная: а сила есть — ума не надо! Кому-то и не было дано — например людоедам, да и практикантропам не всем, а постичь то, что готова была открыть Астра одному из практикантропов…

«Не сейчас, родная! Давай потом!»

«Потом — это когда?»

«После похода!»

«Будет слишком поздно! И уже ничто не изменить!»

«Знать: чему быть — того не миновать!»

«Ты не прав, чужак!»

«Не тебе судить нас!»

«И снова не прав!»

«Может хватить качать права? Лучше б помогла, родная!»

«Вот тут ты прав — вам никуда без меня — и нет хода!»

— Я чё-то слышал или мне показалось?! — округлились глаза у Зуба.

— Скорее всего, что и очевидно! Ты тронулся умом, Андр… талец! — озадачил Мих.

— Мне не гони, дружище!

— Тогда забудь, словно ничего не было! А я уже — и сразу!

— Не ну… так дела не делаются, Мих! А ещё друг… называется… И потом нам никак без знамени… боевого!

— После разгрома людоедов что-нибудь обязательно придумаем с тобой на пару — угу?

— Обещаешь?

— Слово даю!

— Лучше зуб…

— Как скажешь, Зуб — клянусь!..