Малайский крис

Проходимец МАРФУШКА-СЫЩИК

Молоденькая, с большими голубыми глазами, бойкая Марфушка, дочь тульского рабочего-оружейника Антипа, на тринадцатом году была_: увезена родственницей из Тулы в Москву, где, благодаря старанию любящей ее родственницы, она поступила в один крупный магазин пыльщицей (сметать пыль).

В квартире, где жила Марфушка с родственницей, по соседству в другой комнате находились две молоденьких жилички, Таня с Олей.

— Тетя, — так звала Марфушка свою родственницу, — почему это Таня с Олей куда-то уходят на ночь гулять, а днем они всегда дома?

— А тебе надо узнать? Куда уходят… ду-ура… — нехотя отвечала родственница, всегда стараясь замять разговор.

— Нет, скажи, тетя? — иногда приставала Марфушка. — Скажи, почему? А как ходят они нарядно…

— Будешь приставать, в Тулу отцу письмо напишу, возьмет он тебя обратно, последний раз тебе сказано, поняла?!

Этим разом родственница ее так осадила, что Марфушка никогда больше не решалась приставать к ней.

Однажды, как-то вечером, в отсутствие Марфушкиной родственницы, в затворенной комнате жиличек вдруг послышался красивый, бархатный баритон молодого, лет двадцати певца, бывшего хориста Аркашки. Марфушку взяло за сердце, она тихими шагами через кухню пробралась к перегородке комнаты жиличек, и найдя узкую щелочку, стала подсматривать, то одним, то другим глазом осторожно прислоняясь к перегородке.

Она заметила, как на кухню вошла жиличка Оля, чего-то спрятав под белый фартук.

— Ты чего здесь трешься? Тебе место здесь? Подслушать захотела? Тогда иди в комнату, — резко, с обидой сказала Оля, потащив ее за рукав в комнату.

— Войди, не бойся…

При входе Оля бросила на кровать небольшой с чем-то мочальный кулек и перед Марфушкой развернулась картина такая: за дверью налево, на корзине, сидел певец Аркадий, на коленях у него вертелась, что юла, вспотевшая и раскрасневшаяся полупьяная Таня. В одной руке у нее груша, другой она обвила его шею и без всякого стыда целовала певца то в лоб, то в щеки, а то и по обыкновению. Певец часто откидывал назад голову, вытирал на лбу выступивший крупный пот и пыхтел, что откормленный боров.

За столом находился в потертом сером костюме гравер Володя, товарищ Аркадия. Он водил по стенам осовевшими, мутными глазами и ударял себя по лбу немецким самоучителем, засаленным и потрепанным.

— Аркаша! пойдем отсюда!.. Ну их… за дверь забрался, чертова башка… с Танькой… где мы? на Пименовской, далеко забрались…

Оля все виновата… вон она… пришла… ага… ну хорошо, допустим так… немецкий язык кончу, возьмусь за французский, французский куда простее… одно только, в нос надо говорить… а он у меня вон каков — трубой… загибулиной… а это кто? А? Оля?! — Володя указал самоучителем на Марфушку, опираясь спиной на линючую каменную стену.

— Нашей квартирной хозяйки племянница, Марфуша… — не оборачиваясь от зеркала, ответила Оля, намалевывая себе щеки и накладывая пудру.

— Гулять скоро пойдем… Танька, не ешь грушу, оставь на закуску! — крикнула она на Таню, которая жевала грушу, чавкая толстыми губами.

— А я тебе говорю, ешь… ешь, Танюха… хошь целый десяток притащу, а не то целый арбуз… винограду…

Таня впилась руками в него, что клещ.

— Пусти, Танька! Не могу терпеть! Видишь, пена пошла изо рта… — он вырвался и кинулся к Володе.

— А ты, что Володя насупился? — спросил певец.

— Думаю, вот что… изучу точку в точку немецкий, французский, примусь за английский, американский языки; а потом итальянский захвачу и восточные языки… — не обращая на певца внимания, гнусаво говорил Володя. Он согнулся в три погибели и сплюнул на пол. — Гадость какая! вино пить. Аркаша! а пальто мое где? понимаешь, — пальто?! Отцовское ведь пальто-то… не мое… — ударял он о стол самоучителем.

— Да ты книгу-то порвешь… — сказала Таня, тоже подойдя к зеркалу. — Аркаша, скажи ему, где пальто, — она указала щипцами на Володю.

— Пальто сгорело и дыма не было, — сострил певец, привстав на ноги.

— Тогда, Аркаша, что-нибудь спой… — привстал и Володя.

— Аркаша, он всегда споет… Аркаша человек с открытой душой, он не таков, как другие… он простак… рубаха… Не ты ли, Володя, сбил меня у родителей сбондить последние деньги из комода? А? Ну, скажи, время прошлое… не я тебе купил вот эту шкуру? — певец дернул за полу пиджака Володи.

— Ну, я… ну что же… ну? так на вот, режь меня!.. на-а!.. — горячился Володя.

— Нет, дело в том: помнишь, как мы зимой шиковали? разъезжали? А? помнишь? На резинах-то?.. А потом… потом!.. В индийское царство! На самое дно… Пошла-а на нары! под нары!.. в большую деревню… на Хитровку… не правда?.. — ударил себя певец кулаком в грудь. — Вот он каков, Аркашка. А Шаляпина вы знаете, кто таков? Кто он? Шаляпин этот? А? Шаляпин артист… — оперный артист…

— Знаем, знаем… — крикнул Володя, кусая ногти, — знаем Шаляпина…

— То-то, оно и есть… артист… он и то одобрил мой голос… А хорош он, певец? А? Хорош, Володя?

— Хорош, да не для народа… для народа он дорог… недоступен… Все вы певцы, до поры до времени… а потом…

— Чего потом? — певец встал в артистическую позу и запел:

Он заливался громко, что соловей на заре.

— Пойдем, Марфуша, с нами… — уговаривала ее Таня, взяв за обе руки. — Там весело у нас и сердито… а тетка, она, тетка твоя, злющая… напрасно ты с нею живешь… теперь ты одна можешь жить.

— Куда же я пойду с вами? — сквозь зубы тихо сказала Марфуша, все время вскользь не сводя глаз с певца.

— А там, куда поведем, обижена не будешь; потом самой понравится… компания уйди-вырвусь! О! Какая…

— Слышь, Володя, — певец толкнул его плечом и шепнул ему на ухо, кивнув головой на Марфушку. — Девка-то… А… Вот штуковина-то… сразу видно, что еще непорченая… свежая… а хорошо бы… а? Надо малинки прихватить… если пойдет… туман навести… пойдем, Володя… — он отвел в сторону Таню и тихо, незаметно наговаривал ей на ухо: — Устройте как-нибудь… Таня… под видом чего-нибудь такого… а там… — певец направился к двери и проворно, ни с кем не простившись, вышел.

— Скорей да и драло… о, рыло чертово… — вслед за певцом с трудом приблизился к двери Володя и, даже не затворив дверь, он крикнул во всю мочь в длинном полутемном коридоре: — Аркашка!.. Чертова башка!.. Обожди на улице! Куда скрылся?!!

После чего, за Володей, вскоре же поспешила в свою комнату для того, чтобы переодеться, Марфушка, а певец стоял у ворот возле тумбочки и, подбоченясь, нетерпеливо поджидал задушевного друга Володю.

На окраине Москвы, за Рогожской заставой, тишина царила мертвая. На конце переулка возле тусклого керосинового фонаря стояли, шушукались между собой один молодой человек и две девушки, в числе которых находилась, Марфушка, подстриженная под польку. Она привалилась всем туловищем к фонарю и о чем-то серьезно думала…

— Аркаша, — сказала она первая. — Оставайся здесь у меня, куда ты пойдешь в такую темную ночь? Пойдем! — потянула она его за рукав, отделившись от партии. — Оставим их… пойдем со мной… Аркаша! Я пьяна… понимаешь, пьяна…

— А пьяна, куда же нам идти?..

— Пойдем вон в тот дом, к Луше, моей подруге… Аркаша, ты понимаешь, кто я? Понимаешь? Я сыщик… сыщик я… понял?..

— Во-первых, непонятно, а во-вторых, глупо… сыщик… как это может быть? — оглядываясь по сторонам, сказал певец. — Марфуша, ты сыщик, да?.. — серьезно произнес певец, сдавив руками свое горло, перекосив шею. — Скажи! Да! Сыщик?..

— Да, Аркаша, я сыщик… хошь, сейчас пойдем и я тебе докажу!..

Певец молча двинулся вперед, повесив голову. Они шли по одной улице, с другой стороны по ухабистому тротуару тихо шла какая-то дама, а на повороте этой улицы стояли, переминаясь с ноги на ногу, трое блюстителей порядка, двое ночных сторожей и городовой. Марфушка кивнула им головой и в то же время указала на удалявшуюся даму, за которой погнался один из блюстителей порядка — сам городовой. Дама была задержана, ввиду чего Марфушка торжествовала.

— Веди ее в часть, веди!.. — скомандовала Марфушка, а сама шепнула на ухо одному сторожу:

— Дело будет…

У дамы появились на глазах слезы, она начала упрашивать всеми силами, чтобы ее отпустили. Но Марфушка настаивала на своем, доказывая, что она из числа гуляющих, проститутка.

— Да вы кто такая, кто-о? — дама обрушилась на Марфушку.

— А я говорю, взять ее… — громко крикнула Марфушка, приняв серьезную позу.

— Нет, обождите, за что вы меня? что вам от меня нужно? — дама даже вся побледнела.

— Ах, ты не знаешь еще… за что… Петр, тащи ее… — обращаясь к ночному сторожу, строго приказала Марфушка.

Дама запустила руку в ридикюль.

— На вот, получите, прошу ради Бога, ради Христа… отпустите меня… — умоляла испуганная дама. — Не мучьте меня, я замужняя… в гостях была… у родных…

Марфушка соколиным взглядом обвела с ног до головы даму.

— Так и быть уж, куда наша не шла… где не пропадало… — Марфушка махнула рукой и отошла в сторону. — Тогда не надо! — произнесла мягко Марфушка. — Отпустите ее… вперед надо быть умнее, осторожнее… у меня все на счету… я их всех знаю… — говорила Марфушка, комкая в руке зеленую трехрублевую бумажку.

— И тебе не стыдно, Марфуша? — укоризненно сказал певец, посмотрев вслед удалявшейся даме. — Нет, Марфуша, так не годится… напрасно ты занялась этим…

— Все годится… — с гордостью резко ответила Марфушка, прощаясь с блюстителем порядка. — Ихнюю сестру так и надо ловить на голый крючок…

— Да ведь ты не сыщик? — возразил с досадой певец.

— Я сыщик! Сыщик я!.. а не сыщик… понял? На-кося, раскуси… — Марфушка показала певцу кукиш… — Была бы ухватка, а в Москве денег кадка… Ты, Аркашка, совсем дуралей… так, Никита?.. — спросила она сторожа.

— Вестимо, так, Марфуша… отозвался сторож… и, указав на певца… — мало еще он мочен.

— Эй ты, на резинах! Ванька! Чего там заснул!.. — крикнула Марфушка дремавшему на козлах извозчику. — Подавай сюда! Слышь!..

Извозчик тронул лошадь, а через несколько минут певец с Марфушкой летели на всех парусах восвояси, удаляясь куда-то, по тихой набережной повернув на Каменный мост.