Маленькая земля в большом море

16

Во вторник с утра покатались на лодке, половили рыбу, а после обеда отправились последний раз с дядей Георгием погулять по острову. День был нежаркий, пасмурный, но сухой. Георгий Александрович безмолвно и трогательно грустил. Он прощался с морем и дикими скалами. Он прощался с хвойным лесом и ёжиками, которые теперь перешли на мышиное питание. Ребята не включили его ни в какую игру, чтобы не мешать ему грустить. Скульптор рвал цветы. Он опускал в букет печальное лицо, потом, опустив букет, проводил по глазам чистым платком. Брат его, Сергей Александрович, шествовал тоже молча, на несколько шагов позади. Вася постоянно возвращался к мысли, как стянуть с генератора чехол для паруса. У Аркашки Слёзкина хватало тактичности не доставать из-за пазухи свою любимую рогатку и не стрелять безобидных зябликов и чижиков.

— Ах… — вырвался внезапно душетрепетный вздох из груди Георгия Александровича.

— Ну не надо расстраиваться, — посочувствовал Вася, на минуту забыв про чехол. — Поедете в город, изваяете быстренько, что вас там просят, и снова к нам. Мы вас всегда ждём и рады.

— Да, да, непременно, — пробормотал Георгий Александрович, но в голосе его не звучала надежда.

— До нас трудно добираться, — усмехнулся Сергей Александрович. — Приедете снова лет через двенадцать…

Так прошли весь лес и оказались на южном мысу. От него уходила в море песчаная коса. Метрах в ста от берега торчал ржавый и угловатый корпус затопленного во время войны десантного корабля. Здесь было жарко, будто солнце специально обогревало этот уголок посильнее. Там и сям среди травы вспыхивали яркие цветы иван-чая и репейника, мелкими звёздочками рассыпались полевые гвоздики. Крепко благоухал цветущий шиповник. Ласково чирикала в шиповнике мирная птичка, возбуждая в невоспитанном Аркашке Слёзкине малоодобряемые чувства. Но он крепился. И надо даже заметить, что ему стало легче крепиться, чем было в лесу, потому что очень уж это был какой-то особый уголок, дышащий покоем и миром.

— Элегия, — вздохнул Георгий Александрович и снова провёл по глазам своим всегда удивительно чистым платком. — Ясность, безмятежность и благодать. Такая маленькая земля, а сколько в ней истинного, доброго и прекрасного. Сколько в ней чистоты и положительной силы жизни! Как легко, спокойно и уверенно чувствует себя здесь человеческая натура. Как сразу растёт сила радости в мыслях… А эти заброшенные могилы, чьи они, брат?

Несколько поросших травой холмиков возвышались над землёй, и на каждом из них стоял фанерный, добела вымытый дождями обелиск.

— Кто здесь полёг?..

Георгий Александрович, наклонясь, рассматривал обелиск, но смытые надписи уже было не разобрать.

— Вот посмотри, — Сергей Александрович указал рукой на ржавые останки десантного корабля, торчащие над водой. — Война не обошла нашу маленькую землю. Её завоёвывали и отвоёвывали. Это немецкое десантное судно. Немцы свирепо атаковали остров много дней, они не жалели ни людей, ни техники. Чтобы наступать по берегу дальше, им необходимо было захватить маяк и артиллерийскую батарею, которая тогда здесь стояла. Остров оборонял батальон морской пехоты. Матросы погибли все до одного. И только тогда немцам удалось занять остров Коренец. Но не надолго. Морской десант отбил его у них, уже навсегда. Потом моряки похоронили павших товарищей в простых земляных могилах, поставили эти фанерные обелиски.

— Но почему здесь нет никакого мемориала, почему место выглядит таким заброшенным? — воскликнул Георгий Александрович. — Как же так можно!

— Упущение, брат, — повинно склонил голову Сергей Александрович. — Всё как-то откладывали…

— Разве так можно, — повторил Георгий Александрович. — Вы просто обязаны узнать имена этих людей!

Вернулись домой поздно вечером, а наутро пришёл «Лоцман». Он привёз Соне с Петром Петровичем новый телевизор «Ладога» и забрал на борт строгого и печального Георгия Александровича. Скульптор махал с кормы белым платком.

«Лоцман» выбрал якорь, взял курс на восток и постепенно растворился в морской голубоватой дымке. А Вася с Аркашкой выбрали в сарае лопаты, косы, топор и грабли, вскинули инструмент на плечи и отправились на Южный мыс.

Они позабыли про лодку, удочки и рогатки.

Сперва они выкосили на маленьком кладбище всю сорную траву, отгребли её на песок и сожгли там. Тщательно вскопали суглинистую землю, пропитали водой из ближнего ручейка и устроили клумбы.

— Тётя Соня, — попросили они радистку, — вы умеете цветы выращивать, вон у вас сколько их на огороде. Помогите нам, пожалуйста, в одном деле!

Радистка тоже стала работать в свободное от своих вахт время, и через несколько дней все клумбы были усажены цветами, а на огороде около Сониного домика их почти не осталось. А ребята тем временем подправили могильные холмики и обложили их ровными, облизанными морем камнями. Попросили у маячных служителей яркой красной краски и выкрасили ею обелиски.

Однажды вечером они сидели усталые на траве и смотрели на результат своей работы. Всё было ухожено, чисто и красиво.

— Но чего-то не хватает, — сказал Аркашка Слёзкин. — Нет торжественности момента.

— А как её сделать?.. — задумался Вася.

Пришла радистка Соня полить цветы. Её тоже попросили подумать, как создать торжественность. Радистка думала, думала, потом сказала:

— Знаете, мальчики, я бы поставила у входа якорь.

— Идея! — закричал Вася. — Я же сам об этом думал, только не догадался!

— И я, — сказал Аркашка. — Как это мы не догадались, что надо именно якорь поставить!

— Пойдём, я знаю, где взять, — сказал Вася.

На складе они обнаружили два одинаковых старинных якоря. С помощью маячных служителей перенесли якоря на Южный мыс. Оббили с них ржавчину, покрасили чёрным лаком и установили перед входом.

— Это просто прекрасно и создаёт большую торжественность, — сказал Аркашка Слёзкин, — но опять чего-то не хватает.

— Я знаю, чего не хватает, — ответил ему Вася. — Раз есть якоря, должна быть и якорная цепь!

— На столбиках! — воскликнул сразу всё понявший Аркашка.

Маячный техник Пётр Петрович разрезал автогенным аппаратом толстую, трубу на куски. Ребята врыли эти куски в землю, покрасили серебряной краской — и получились столбики. На них повесили вычищенную и покрашенную чёрным лаком якорную цепь.

— Отличная ограда, — сказал Пётр Петрович, когда всё было закончено, подкрашено и прибрано. — Теперь это настоящий мемориал. Вы можете гордиться своей работой, ребята.

— Нет, ещё не настоящий, — сказал Аркашка.

Несколько дней потратили на то, чтобы насадить вокруг кладбища молоденьких берёзок и рябинок.

— Вот теперь настоящий, — сказал Вася. — Как жаль, что мы не знаем имён павших бойцов…

— Здесь погиб целый батальон, — задумался Пётр Петрович. — Это ведь не один человек, а войсковая единица. В штабе флота об этом должны были знать. И списки, наверное, сохранились в архиве. Надо написать письмо в штаб флота. Пусть там посмотрят архив.

— Прекрасная мысль! — воскликнул Вася. — Сегодня же напишу письмо в штаб флота, а с «Лоцманом» отправлю.

— Ну, это ещё когда будет… — произнёс Аркашка Слёзкин.

Аркашка неплохо рисовал. В школе-интернате он был бессменным редактором стенгазеты «За отличную учёбу».

Он нашёл широкую доску и раскрасил её под мрамор. Уже с трёх шагов невозможно было её отличить от настоящей мраморной. Когда краска высохла, Аркашка написал на доске красивыми золотыми буквами:

ЗДЕСЬ В ГОДУ 1941-м

СРАЖАЛСЯ С ВРАГАМИ И ПОГИБ ЗА МИЛУЮ РОДИНУ

БАТАЛЬОН НЕИЗВЕСТНЫХ МОРЯКОВ

МЫ ВСЕГДА ПОМНИМ ПРО ВАС

А Вася написал письмо в штаб флота и попросил посмотреть в архиве имена бойцов того батальона морской пехоты, который в 1941 году оборонял от врага остров Коренец. «Мы ухаживаем за могилами, — писал Вася, — и будем очень гордиться, если узнаем имена героев, и напишем эти имена на обелисках».

Сделанную Аркашкой доску прикрепили к гранитному валуну и тихим летним вечером установили посреди кладбища.

Все молчали, опустив головы. В первый раз за всё время техник Пётр Петрович снял свою фуражку, и Вася с удивлением увидел, что он лысый. Он смотрел на голову техника с большим удивлением.

— Я родился в Ленинграде во время блокады, — тихо сказал Пётр Петрович.

Аркашка Слёзкин подчищал бритвочкой золотые буквы.

Вера Ивановна и Соня беззвучно плакали.

Когда шли обратно к маяку, они, обнявшись, тихо пели: «Девчонки, их подруги, все замужем давно…»