Вася и Аркашка Слёзкин не способны были долго печалиться. Они отстали от всех и побежали на западный берег строить из валунов «Таинственный грот». Ох, это была и работёнка! Катали тяжеленные камни, громоздили их друг на друга, сплетали крышу из веток, обкладывали её дёрном, а пол в гроте засыпали ракушкой и сделали из высушенной морской травы широкие лежаки, мягкие, как кресла в автобусе.
Но никак не придумывалась для «Таинственного грота» длинная и обстоятельная игра. Все игры быстро достигали конца, а главное в том, что какой бы он таинственный ни был, этот грот — всё равно он состоит в итоге из четырёх стен, пола и крыши. Как дом. Он лишает человека той вольной свободы, которая полагается ему по праву на летние, хотя бы, месяцы. Он отгораживает человека от моря, солнца, леса и буйного ветра.
Мелькали дни.
Уже непонятно было, зачем пролили столько пота, таская валуны. Грот совсем надоел…
Тогда поставили на лодке мачту — по всем правилам, закрепив на днище нижний конец (на морском языке он называется степс), а верхний конец мачты — топ — закрепили вантами из прочных верёвок.
— Сегодня в ночь!.. — проговорил Вася хрипло и скрипуче, как и подобает настоящему заговорщику.
Всё было сделано ловко. Наутро чехол от генератора лежал на берегу под кустами малины. После завтрака начали кроить из чехла большой парус под названием «грот». И так увлеклись этим интересным делом, что не сразу заметили стоящего поодаль, руки назад, маячного техника Петра Петровича.
Взятые тоже без спросу ножницы со звоном выпали из Аркашкиных рук. Вася вздрогнул и больно укололся парусной иголкой.
— Разбойнички, — проговорил Пётр Петрович без малейшей радости в голосе. — Ваше счастье, что у меня имеется новый чехол, для генератора, а то бы выпорол. А ну, сидеть дома три дня…
На четвёртый день Петр Петрович их простил и даже помог ребятам раскроить чехол. Маячный техник очень увлёкся этим делом.
— Чтобы парус был прочным, надо край его обшить тросом, и это будет называться шкаторина, — учил он ребят. — А вот эти дырки, в которые мы проденем шкоты для управления парусом, называются люверсы.
Он вдел шкоты в люверсы и помог закрепить парус на мачте. Вдвоём мальчишки не справились бы. Правда, потом Пётр Петрович простить себе не мог, что поддался необузданному увлечению, но о том речь будет впереди.
Ребята поставили парус, поймали ветер и поплыли на юг, к затопленному десантному кораблю. Только ничего на нём интересного не обнаружили, одно ржавое, пачкающееся железо.
Искупались, поныряли во внутренность корабля, добыли там какое-то насквозь проржавевшее ружьё, выбросили его за ненадобностью и разлеглись на косой палубе загорать.
— Самое главное забыли, — сказал Аркашка, глядя на лодку, мирно покачивающуюся под бортом ржавого десантника.
— Что самое главное? — полюбопытствовал Вася.
— Название.
— Ну, это не самое главное, — возразил Вася, раздумывавший в тот момент, куда бы дальше поплыть.
Вообще-то он знал, куда плыть. Давно знал, ещё с мая месяца. И с Галей они об этом говорили, когда «Лоцман» развозил их по своим островам. Галя считала, что это очень даже просто — проплыть по морю двадцать пять миль, выбрав попутный ветер и хорошую погоду. Вася не считал, что это очень уж просто, но не мог вешать нос перед девчонкой и тоже говорил, что это ему как плюнуть. И обещал ей, что непременно как-нибудь в подходящий момент удерёт со своего острова, а Галя обещала ему, что каждый день будет выходить на берег и смотреть вдаль, на зюйд-ост. И про название был тогда разговор. Галя спросила: «А как называется твоя лодка?» Помедлив всего секунду, Вася ответил: «Каравелла»!
— Назовём её «Каравелла», — сказал Вася Аркашке.
— Годится, — кивнул Аркашка. — Сегодня же и напишу на борту.
— А главное-то вот что… — начал Вася. — Ветры сейчас всё время юго-восточной четверти и погода ясная.
— А что значит «четверти»? — спросил Аркашка.
— Ну, понимаешь, моряки делят весь горизонт на четыре части: северо-восточную, юго-восточную и северо-западную, юго-западную. Для удобства. Отсюда и происходит выражение «катись на все четыре стороны». Если я тебе скажу, что ветер юго-восточный, это будет неправильно, потому что он не совсем юго-восточный. Он меняется в пределах от востока до юга. В пределах юго-восточной четверти горизонта.
— Понятно, — сказал Аркашка. — Ну, и что?
— До Нервы отсюда всего двадцать пять миль, — произнёс Вася.
— Это где Галя живёт из первого класса?
— Во-первых, она уже во второй перешла, а во-вторых, при чём тут Галя? Просто ближайшая от нас земля.
— Ну, допустим, — ухмыльнулся Аркашка Слёзкин. — Теперь ты объясни мне, что такое миля.
— Длина одной минуты дуги земного меридиана, — припомнил Вася папины уроки.
Аркашка вздохнул, отвернулся и положил руку на глаза.
— Одна тысяча восемьсот пятьдесят два метра! — добавил Вася.
— Теперь ясно, — Аркашка убрал руку и опять повернулся к Васе. — Почти два километра. Значит, километров сорок пять до этой Нервы. Не так много.
— Вот я и говорю. Только компас достать надо.
— А где?
— Я знаю.
— Погода хорошая, — поглядел Аркашка на спокойное море.
— Давай завтра с утра?
— Договорились.
— Ну, а теперь домой, — сказал Вася и поднялся.
Они отряхнули с животов лёгкие лепестки ржавчины, спустились в «Каравеллу» и поплыли домой.
После обеда Аркашка выпросил у маячного техника Петра Петровича лист латунной фольги и горсть медных шурупов. Он вырезал из фольги буквы и аккуратно привинтил их шурупами к бортам лодки. Теперь с каждой стороны горело чищеной медью слово «КАРАВЕЛЛА». На таком судне можно было выходить в море.
Улучив момент, когда отец ушёл на фонарную площадку, Вася завёл Аркашку в его кабинет. На стене висела крупномасштабная морская карта.
— Вот наш Коренец, — показал Вася. — Вот Нерва, почти точно на северо-запад.
— Совсем близко, — сказал Аркашка. — А мы без карты поплывём?
-. Зачем нам карта? — пожал плечами Вася. — Посмотри и запомни хорошенько, что где находится. Теперь т-с-с-с…
Он приложил палец к губам.
— А что? — шёпотом спросил Аркашка.
— Иди к двери, приоткрой и, если кто будет подходить, свистни.
Аркашка пошёл на цыпочках к двери, а Вася, тоже на цыпочках, пошёл к старинному морскому сундуку, стоящему у стены. Сундук был дубовый, почерневший от времени, окованный полосами толстой, позеленевшей меди. Вася откинул крышку. Много интересного находилось в этом сундуке, но рассматривать всё не было времени. Вася достал старинный компас в медном котелке, сунул его, ужасно тяжёлый, под рубаху, подпер рукой и захлопнул крышку сундука.'
— Смываемся! — сказал он сдавленным шёпотом.
— Ух ты, — сказал Аркашка. — Отчаянный ты парень!
Уже в лесу он добавил:
— Это же воровство.
— Какое воровство? — не согласился Вася. — Мы ведь положим на место. Вот с чехлом вышло нехорошо, и то нас не так уж сильно наказали. А с компасом ничего подобного. Во-первых, он никому не нужен, значит, никакого вреда мы не принесли. А во-вторых, мы попользуемся и положим на место. Папа и не заметит. Какое же это воровство?
— Ты прав, — согласился Аркашка. — С виду воровство, а на самом деле ничего подобного. Не может быть воровства, когда никому не принесли вреда, ни от кого ничего не взяли нужного, принесли пользу делу, а под конец всё вернули на место.
— Это часто так бывает в жизни. — Вася нёс тяжёлый компас двумя руками, прижав к животу. — С виду одно, а на самом деле, если вдуматься, выходит совсем другое.
Они принесли компас в лодку, завернули в остатки брезента и положили под заднее сиденье.
— Что ещё с собой надо… — задумался Вася.
— Еды, — сказал Аркашка.
— Воды! — поправил Вася. — Без еды человек может жить три недели, а без воды на третьи сутки гибнет. Вот с виду казалось бы, что воды в море много, да? А на самом деле никакой воды в море нет, потому что пить её невозможно.
— Ух ты, — почесал Аркашка за ухом. — Странная вещь — это твоё море. Вроде бы вода, а на самом деле совсем не вода. — Он набрал в горсть морской воды и взял её в рот. Выплюнул, сморщился, проговорил: — Жуткая гадость. И как только её рыбы пьют?
— Это их, рыбье, дело, — махнул рукой Вася. — А во что воды возьмём?..
— В ведро.
— Расплещется на качке.
— А что, качать будет?
— Уж не без этого, — сказал Вася. — Чуток покачает. А воды мы возьмём… в чайник.
— У тебя есть свой чайник? — спросил Аркашка.
— Ты опять об этом, — вздохнул Вася. — Тогда в бутыль из-под ацетона. Она десятилитровая, валяется на кухне без надобности.
— Если без надобности, тогда можно, — согласился Аркашка Слёзкин.
Через час в лодке стояла пузатая хорошо вымытая десятилитровая бутыль, полная прекрасной пресной воды.