Маленькая земля в большом море

8

Нерва выступала из моря, как ржавая спина огромной полузатонувшей подводной лодки, а маяк торчал над нею, словно мачта. Ни одного деревца не видно на острове, ни одного кустика, и Вася пожалел незнакомую Галю: где же она гуляет, куда бегает играть? Взрослых не жалко, они работают, им и без того интересно со своими вахтами и приборами, а детям куда деваться? Плохо детям на такой голой скале, и зачем она только торчит среди моря, как будто без неё нельзя было обойтись…

Так думал Вася, а боцман тем временем командовал спуском шлюпки. За Галей отправился штурман Бобров, и Вася наблюдал в большой бинокль, как на берегу высокая женщина бесконечно долго обцеловывала что-то круглое, состоящее из шубы и платков.

Наконец штурман Бобров легко перенёс это круглое в шлюпку, матрос подхватил чемодан и штук восемь сумок, высокая женщина отчаянно замахала руками, мотор затарахтел, и шлюпка понеслась к кораблю. Круглое отнесли в салон, смотали с него платки и шарфы, сняли шубу и сапожки, и тогда удалось рассмотреть курносую, коротко подстриженную девочку с дыркой посередине верхнего ряда зубов.

— Это у меня молочный выпал, — сказала девчонка. — Скоро настоящий вырастет. А тебя как зовут?

— Вася.

— Ну, а меня Галка. Ты с какого острова?

— С Коренца.

— Счастливый, — покачала головой Галка. — У вас лес, говорят, даже волки водятся. Правда?

— Волки не водятся, у нас кое-чего похуже водится, — сказал Вася. — Змеи. Чуть не съели нас. А потом капитан Чугунов привёз нам ёжиков, и они всех змей съели.

— Как интересно! — воскликнула Галка и опять покачала головой. — Всего двадцать пять миль расстояние, а совсем другая жизнь…

— У меня лодка есть, — сообщил Вася.

— С мотором? — встрепенулась девчонка.

— Не… с парусом, — сказал он почти правду, потому что чуть не собрался сделать парус, даже материал присмотрел — большой парусиновый чехол от генератора. Правда, этот чехол никто бы ему не дал, но если взять потихоньку и разрезать, что им останется делать? Махнут рукой и скажут: «Ладно уж, владей, разбойничек…»

— И скоко она даёт с парусом? — поинтересовалась Галка.

Вася не знал, «скоко» его лодка будет «давать» с парусом, — может, три мили в час, может — пять, при хорошем ветре, но сказал на всякий случай:

— Семь узлов!

— Неплохо, — похвалила его бойкая девчонка. — Три с половиной часа.

— Чего три с половиной часа? — не понял Вася.

— От вас до нас, — пояснила Галка. — Токо надо компас иметь. У тебя есть компас?

— У меня нету, — признался Вася, — но я знаю, где взять.

— Это хорошо, — кивнула Галка. — Всегда надо подмечать, где что можно взять.

— А у вас ещё какие-нибудь дети есть кроме тебя? — спросил Вася.

— Младенцы, — махнула рукой Галка. — Я одна в сущности.

Вася удивился такому обороту речи. И вообще, девчонка говорила красиво. И вообще, она была удивительна.

Он спросил:

— А ты вправду в первый класс едешь?

— Не знаю, — пожала она плечами. — По возрасту мне в первый полагается, а я уже давно и писать, и читать, и считать умею. Может, во второй примут, как ты думаешь?

— А пение ты проходила? — задал Вася деловой вопрос.

Она помотала головой:

— Когда я пение проходить начинаю, то папа говорит, что у меня не пение, а орание получается.

— Выходит, тебя нельзя во второй принять, — сказал Вася. — Надо ещё пение пройти. Тогда не будет орания.

— Ладно, переживу, — махнула она рукой. — Пойдём на палубу?

Они вышли на палубу, но там задувал такой пронзительный норд-ост, что в пять минут выдул из них всё тепло, и пришлось проситься в рубку к штурману Боброву.

Крутые землисто-серые волны размеренно били в левый борт «Лоцмана». Всё дальше и дальше прыгала стрелка кренометра — простого прибора, который точно указывает, как низко корабль кланяется волнам. Стрелка показывала даже тридцать пять градусов. Когда в борт ударила особенно большая волна и «Лоцман», задрожав корпусом, накренился на сорок пять градусов, стоявший у штурвала рулевой пошатнулся, схватился рукой за графин и, вместе с гнездом оторвав его от переборки, покатился по палубе.

— Постыдился бы детей, — сказал штурман Бобров и стал за штурвал.

— Простите, малыши, больше не буду, — улыбнулся рулевой, поднял катающийся графин и поставил в ящик для сигнальных флагов. — Разрешите штурвал?

— Становись, — буркнул штурман и отошёл, широко расставляя ноги.

— А вам совеем не страшно? — спросила у штурмана Галка.

Штурман потрепал её по коротким волосам.

— Нет, — улыбнулся он.

— И мне нет, — сказала Галка. — Мне даже нравится.

— Честно говоря, — засмеялся штурман, — и мне в плохую погоду плавать нравится больше, чем в хорошую. Чувствуешь, что ведёшь судно, а не просто едешь на нём. Оно всё дрожит под тобой, прыгает, мечется из стороны в сторону, взлетает вверх, ухает в пропасти, стонет и рычит, как живое.

— А разве оно не живое? — спросила Галка. — Мне кажется, что все корабли — живые, только не такие, как мы, а по-своему…

— Верно, — серьёзно сказал штурман и обнял её. — Я всегда так привыкаю к судам, что, когда приходится переходить на другое, аж слеза наворачивается, будто доброго коня в чужие руки отдаёшь… А теперь идите ужинать, ребятки. Есть-то хотите?

— Хотим, — сказала Галка.

Вася ничего не сказал, ибо никакого аппетита не испытывал.

На ужин, помимо обыкновенного, кок Гриша подал пироги, по два на брата: один — с рисом, другой — с капустой. Вася забыл про качку и стал лопать пироги. Очень вкусные были пироги, не хуже, чем мама печёт. И компот был слаще, чем вчера. А может, это Васе просто так показалось. Странное дело, но когда смотришь, как работают люди, а самому тебе не дают вместе с ними работать, тоже ужасно устаёшь.

На следующее утро «Лоцман» уже стоял, ошвартованный, на своём месте в гавани. Кто ещё не успел помыться, собирались в душ, а кто уже помылся да не занят вахтой, приоделись понаряднее и пошли кому куда нравится.

Капитан Чугунов взял Васю и Галю за руки, и пошли они под мелким дождичком к выходу из порта, через железнодорожные пути, мимо вытащенных на берег для ремонта катеров, пошли к школе-интернату, где Васе теперь учиться в четвёртом классе, а Гале в первом до самого мая месяца будущего года.