Мальчик из Джорджии

01 Как мой старик обзавелся упаковочным прессом

У переднего крыльца нашего дома раздался оглушительный грохот, будто кто-то вывалил нам груду камней на ступеньки, Дом чуть дрогнул на фундаменте, а потом все сразу стихло. Мы с мамой были в это время на заднем крыльце и никак не могли понять, откуда такой шум. Мама испугалась, уж не начинается ли светопреставление, и велела мне быстрее крутить ручку стиральной машины, не то приключится невесть что и она не успеет отжать и развесить белье миссис Дадли.

Мне хочется посмотреть, что там такое,— сказал я, изо всех сил крутя ручку.— Можно, ма? Можно я сбегаю посмотрю?

— Крути, крути, Вильям,— сказала она, мотая головой и запихивая в машину комбинезон мистера Дадли.

Там будь что будет, а белье я все-таки повешу.

Я что есть мочи вертел ручку, а сам прислушивался. У переднего крыльца кто-то громко говорил, но слов разобрать было нельзя.

И как раз в эту минуту из-за угла дома выбежал мой старик

Моррис! Что случилось? — спросила мама.

— Где Хэнсом? еле переведя дух, выговорил мой старике— Куда Хэнсом девался?

Хэнсом Браун это наш работник-негр, который живет у нас с тех пор, как я себя помню.

Где ему быть? На кухне убирается,— сказала мама.— А зачем он тебе понадобился?

— Я без Хэнсома не справлюсь,— ответил папа.— Мне его сейчас надо, сию минуту,

— Па, давай я тебе помогу,— сказал я, бросив ручку.— Можно, па?

Вильям! — сказала мама, хватая меня за локоть и подтаскивая к отжималке,— делай, что тебе велено. Крути!

В эту минуту из-за кухонной двери показалась голова Хэнсома. Мой старик сразу его углядел.

— Хэнсом,— сказал папа,— бросай все и беги к переднему крыльцу. Ты мне нужен.

Хэнсом не сдвинулся с места и поглядел на маму, выжидая, как она отнесется к тому, что он бросит все свои дела на кухне. Но мама запихивала в отжималку старое ситцевое платье миссис Дадли и была так этим занята, что ничего ему не сказала. Мой старик схватил Хэнсома за рукав и стащил его вниз по ступенькам во двор. Мы и оглянуться не успели, как они оба скрылись за домом.

Мне очень хотелось пойти с ними, но я взглянул на маму, и духу не хватило проситься во второй раз, Кручу ручку что есть мочи — лишь бы поскорее отжать белье.

Не прошло и нескольких минут, как мы услышали скрип двери, и потом в передней что-то грохнуло. Точь-в-точь будто крыша провалилась.

Мы с мамой бросились в дом, посмотреть, что там творится. Вбегаем в переднюю и видим: мой старик и Хэнсом волочат огромный, тяжелый ящик, выкрашенный ярко-красной краской, как товарные вагоны, и с большим железным колесом на крышке. Он был не меньше старинного оркестриона и такой же дурацкий с виду. Хэнсом налег на эту махину, она пролезла в дверь и всей своей тяжестью села на пол гостиной, так что портреты на стенах заходили ходуном. Мы с мамой тоже протиснулись в дверь одно временно с этим большим красным ящиком. Мой старик стал рядом с ним, поглаживая его рукой и тяжело переведя дух, точно собака, все утро гонявшаяся за кроликами,

— Моррис! Господи помилуй! — сказала мама, обходя ящик кругом и стараясь понять, что это за штука,

— Ну как, хороша вещица? — спросил мой старик, отдуваясь после каждого слова. Он сел в качалку и с восхищением уставился на ящик.— Правда, хороша?

— Па, где ты его достал? — спросил я, но он будто и не слышал меня.

Хэнсом ходил вокруг ящика и заглядывал в щели, стараясь рассмотреть, что там внутри.

— Подарили его тебе, что ли, Моррис? — спросила мама, отступив к стене, чтобы как следует разглядеть эту громадину.— Где ты такое раздобыл?

— Купил,— ответил папа— Вот только что, несколько минут назад. Агент, который продает их, заехал сегодня утром к нам в город, и я с ним сторговался.

— Сколько же это стоит? — озабоченно спросила мама.

— Пятьдесят центов наличными, а остальное в рассрочку по пятидесяти центов в неделю.

— А на сколько недель рассрочка? — спросила мама.

— На целый год— ответил он,— Это не дорого. Есть о чем говорить — тьфу! Не успеешь оглянуться, год прошел. Мы и не заметим, как все будет выплачено.

— А что это такое? — спросила мама.— Для чего оно? Это упаковочный пресс,— ответил он.— Прессует бумагу. Кладешь в него всякий хлам,— ну, скажем, старые газеты или еще что-нибудь,— потом завинчиваешь до отказа вот это колесо, и бумага выходит из-под низа готовой кипой, спрессованная и перевязанная проволокой. Замечательное изобретение!

— Мистер Моррис, — а что вы будете с ней делать, когда она выйдет из-под низа? — спросил Хэнсом.

— Как что? Продавать, конечно, — сказал папа. — Тот же агент будет заезжать к нам раз в неделю и скупать у меня бумагу. Пятьдесят центов вычтет, а что сверх того — на руки.

— Вот здорово! сказал Хэнсом.— И вправду замечательная штука!

— Где же ты наберешь столько бумаги? — спросила мама.

— Эка! — сказал мой старик.— Есть о чем думать! Ненужная бумага везде валяется. Старые газеты, да мало ли чего еще! Оберточная с покупок и та годится, Несет по улице ветром какой-нибудь обрывочек — и его туда же. Это золотое дно, а не машина.

Мама подошла к ящику поближе и заглянула внутрь, потом крутанула разок колесо и зашагала к двери.

— В гостиной ей не место,— сказала она.— Моррис Страуп, будьте любезны вытащить эту уродину из моей парадной комнаты.

Папа кинулся за ней.

—Подожди, Марта! Ведь лучше помещения не придумаешь! Что же ты хочешь? Чтобы я вытащил ее во двор — пусть гниет и ржавеет под открытым небом? Такую ценную машину!

— Убрать немедленно, не то я велю Хэнсому изрубить ее на дрова, — сказала мама и, спустившись во двор, пошла к заднему крыльцу.

Мой старик вернулся назад и долго смотрел на упаковочный пресс, проводя обеими руками по гладко обструганным доскам обшивки. Он стоял молча, потом вдруг нагнулся и приподнял его. Я и Хэнсом взялись с другой стороны. Втроем мы вынесли пресс из гостиной на переднее крыльцо, Папа опустил свой конец ящика, и мы тоже.

— Ну вот, сказал папа.— Тут его и солнцем не будет палить и дождем не замочит.

Он взялся за большое колесо на крышке,

— Хэнсом, неси сюда всю ненужную бумагу со всего дома,— сказал папа,— сейчас и начнем.

Мы с Хэнсомом прошли по комнатам и собрали все, что нам попалось на глаза. В одном чуланчике нашелся ворох старых газет; я вынес их оттуда, и папа затолкал все сразу в загрузочную воронку. Хэнсом раскопал где-то оберточную бумагу и вернулся с целой охапкой, Мой старик принял ее у Хэнсома и тоже запустил в машину.

— Оглянуться не успеем, как наберется кипа фунтов на сто,— сказал он.—А дальше будет чистая прибыль. Призадумаешься, куда деньги девать. На следующей неделе, когда этот агент опять приедет в Сикамору, надо, пожалуй, купить у него еще три-четыре таких пресса. Разве с одним управишься? Столько денег загребем, что придется часть положить в банк. Эх! Не знал я раньше, как деньгу зашибают! Оказывается, проще простого! Вот напрессую побольше, а там можно будет все дела по боку, и на покой.

Он замолчал и подтолкнул Хэнсома к двери.

— Хэнсом, нечего прохлаждаться, тащи бумагу!

Хэнсом побежал в комнаты и стал шарить по всем комодам, чуланам и за умывальником. Я нашел в гостиной на столе несколько старых журналов и принес их папе.

— Молодец, сынок! — сказал он.— Старые журналы такой же хлам, как и старые газеты, а весят больше. Давай их сюда.

Когда я вернулся со следующей порцией журналов, мой старик объявил, что теперь и на вторую кипу хватит. Мы крепко закрутили пресс, и Хэнсом обвязал новую кипу проволокой. Папа сбросил ее на пол и велел Хэнсому положить на первую.

Через час в углу крыльца у нас лежали три кипы прессованной бумаги. Хэнсом сказал, что теперь во всем доме не сыщешь ни клочка, и мой старик отправился на поиски сам. Он долго пропадал где-то и, наконец, вернулся с целой охапкой молитвенников, которые мама закупила для своего класса в воскресной школе. Мы содрали с них переплеты, потому что они были коленкоровые, а мой старик сказал, что всучивать тряпье вместо бумаги нечестно. После этого он опять отправился в комнаты и вышел оттуда с пачками писем, перевязанными ленточками. Ленточки он сорвал, а письма затолкал в пресс. Когда и это было спрессовано, время подошло к полудню, и папа решил сделать передышку на часок.

После обеда мы опять принялись за работу. Мы несколько раз обшарили весь дом, но ничего бумажного не нашли, кроме отставших обоев в одной комнате, и папа велел сорвать их, потому что они все равно старые и только уродуют стены. Потом он послал нас с Хэнсомом к миссис Прайс спросить, не найдется ли у нее ненужной бумаги. К миссис Прайс нам пришлось сходить два раза. Под конец все мы так устали, что папа сказал: на сегодня хватит — поработали. Тогда мы втроем сели на ступеньки и пересчитали кипы, сложенные в углу. Их было семь. Папа сказал, что для начала это недурно и если дальше пойдет так же, то скоро мы будем первые богачи в городе,

Мы долго сидели на ступеньках и радовались, глядя на спрессованную бумагу, и мой старик сказал, что завтра надо встать пораньше и к вечеру наготовить не семь кип, а все двенадцать. Потом мама тоже вышла на крыльцо и увидела сложенную штабелем прессованную бумагу. Мой старик повернулся к ней, думая, что она порадуется, глядя, как мы много наработали в первый же день.

— Моррис, откуда же это взялось столько бумаги? спросила она, подходя к кипам и трогая их рукой.

— Со всего дома собрали, Марта,— ответил папа. Теперь нигде ничего не валяется, весь хлам убрали до последнего клочка. А сколько этой бумаги было запихано по разным уголкам! Только мышиные гнезда разводить. Хорошо, что я купил этот пресс. И в доме стало чище: все прибрано.

Мама расковыряла одну кипу и что-то вытащила оттуда. Это был журнал.

—Моррис! Что же это такое? — сказала она, оборачиваясь. И вытащила еще один журнал.

Вы знаете, Моррис Страуп, что вы наделали? — сказала мама.— Загубили все мои рецепты и все мои выкройки, которые я сберегала с первого дня замужества.

—Да зачем тебе такое старье? — сказал папа.

Хэнсом попятился к двери. Мама оглянулась.

—Хэнсом, развяжи все до одной,— сказала она.— Я хочу посмотреть, что вы еще у меня взяли. Хэнсом! Делай, как приказано!

—Подожди, Марта...— сказал папа.

—Ма, разве нельзя продать эти газеты и журналы? Ведь они старые,— спросил я.

— Молчать, Вильям! — сказала мама.— Нечего отца выгораживать.

Хэнсом развязал верхнюю кипу, и молитвенники, вперемешку с журналами, посыпались на пол. Мама нагнулась и подняла одну книжку,

—Господи, помилуй! вскрикнула она,— Да ведь это новые молитвенники для воскресной школы! На них деньги собирали по подписке! Люди мне доверились, думали, что уж у меня-то в доме все будет в целости. А теперь полюбуйтесь!

Она расшвыряла газеты и журналы, грудой валявшиеся на полу. Потом ухватилась за другую кипу, Хэнсом хотел было развязать проволоку, но она сама рванула ее.

— А это что? Моррис! — еще громче крикнула мама, глядя на одно из писем, которые мы запустили в пресс,

—Так, какие-то бумажонки, я их в чулане нашел, — ответил папа.— Все равно крысы и мыши съедят,

Мама вся покраснела и тяжело опустилась на стул. Минуты две она молчала, потом окликнула Хэнсома.

—Хэнсом,— сказала она, покусывая губы и прижимая к глазам краешек фартука,— сию минуту развяжи эту кипу.

Хэнсом перепрыгнул через ворох бумаги на полу и дернул проволоку. Письма грудой упали к маминым ногам. Она нагнулась и подняла целую пачку. Потом пробежала глазами несколько строк в первом же попавшемся письме и закричала не своим голосом.

— Марта, что с тобой? — спросил папа, вставая со ступенек и подходя к ней.

— Письма! сказала мама, прижимая краешек фартука к глазам.— Любовные письма от моих прежних поклонников! И все твои письма, Моррис! Что же ты наделал?

— Да ведь это бог знает какое старье, Марта,— сказал папа.— Я тебе новые напишу — только прикажи.

—Не нужно мне новых! — закричала мама.— Я старые хочу!

Она так громко заплакала, что папа не знал, как ему быть. Он прошелся по крыльцу взад и вперед.

Мама нагнулась и набрала с пола целый фартук писем.

—Марта, я тебе еще напишу,— сказал папа. Мама встала.

—Если ты свои письма ни во что не ставишь,— сказала она,— так, по крайней мере, не трогал бы тех, что мне мои поклонники писали.

Она подхватила фартук с письмами и ушла в комнаты, громко хлопнув за собой дверью.

Мой старик заходил по крыльцу, ступая прямо по газетам и молитвенникам и подкидывая их ногами. Оп долго молчал, потом подошел к прессу и провел обеими ладонями по гладко выстроганным доскам обшивки.

— Эх, сынок! Зря пропадает бумага! — сказал он. —

И чего мама так расстроилась из-за каких-то старых писем? Приехал бы агент на следующей неделе и столько бы нам денег отвалил!