Мальчик из Джорджии

13 Как нас навестил дядя Нед

Мы с Хэнсомом Брауном пробыли на водяной мельнице мистера Хокинза почти весь день и за час до ужина отправились домой с мешком кукурузной муки, которую мистер Хокинз смолол нам. Мама послала нас на мельницу сразу после обеда, дав нам бушель белой кукурузы, которой папа кормил Иду, когда Ида хорошо себя вела, то есть не артачилась посреди улицы и не била копытами о стены конюшни. Пока мы с Хэнсомом ссыпали кукурузу в мешок, мама наказывала нам сразу же возвращаться домой, как только мука будет смолота, потому что она собиралась испечь оладьи к ужину. Мы с Хэнсомом пошли напрямик через пустырь, где разбивали палатки, когда к нам в город приезжали балаганщики, и всю дорогу спорили о вчерашнем бейсбольном матче между нашей городской командой и пожарными из Джесопвилла, который прекратился на шестом иннинге, потому что один пожарный оглушил нашего кэтчэра, Люка Хендерсона, битой. Хэнсом уверял, будто Люк Хендерсон набрал пригоршню пыли, думая, что никто этого не заметит, и запорошил глаза джесопвиллскому бэттеру как раз в ту минуту, когда питчер готовился послать мяч. Я сказал, что пыль нанесло ветром и что Люк Хендерсон, который служит в бакалейной лавочке, где автомат, тут вовсе ни при чем. Мы' вышли к железной дороге, все еще продолжая спорить. У сикаморского депо остановился товарный состав Прибрежной линии, но мы им не очень заинтересовались и только посмотрели, сколько вагонов паровоз подал на запасный путь рядом с джин-машиной. Стоя у полотна и глядя на паровоз и вагоны, мы вдруг увидели какого-то человека, который быстро шел в нашу сторону. Он шагал по полотну, ступая сразу через две шпалы на третью.

— Давай-ка отнесем муку твоей маме,— сказал Хэнсом, потянув меня за рукав. — Помнишь, что она говорила про оладьи? Слушайся свою маму.

— Стой. Давай посмотрим, кто это, — ответил я. — Вон он рукой нам машет, чтобы подождали.

— Бродяга какой-нибудь. Возьмет да и отнимет у нас муку. Пойдем лучше домой, как твоя мама велела.

Хэнсом стал пятиться задом. Он снял мешок с плеча и обеими руками прижал его к животу.

— Слушайся меня,— сказал Хэнсом.— Тебе дело говорят. Сколько я таких бродяг на своем веку перевидал. Одна беда с ними. Я уж чую, что у этого тоже недоброе на уме. Пойдем лучше домой.

Я не двинулся с места, и через минуту человек подошел к нам. Он так спешил, что совсем запыхался, и сначала все переводил дух, стараясь отдышаться. Лет ему было, наверно, столько же, сколько папе, но двигался он быстрее моего старика, а глаза у него, какие-то ошалелые, так и бегали по сторонам. На нем был старый комбинезон — одна штанина располосована,— он, должно быть, никак не мог собраться зашить ее. На голове — сдвинутая набекрень кепка, совсем новая, будто только что из магазина, зато башмаки такие рваные, что мизинцы вылезали наружу. Глядя на эти поперечные трещины, можно было подумать, что каждый башмак состоит из двух частей. Шею он закутал платком в красную и желтую клетку; такие платки повязывают кондуктора Прибрежной линии, чтобы пепел не сыпался им за ворот. Лицо у него все обросло черной щетиной, и она торчала во все стороны, точно колючки на чертополохе.

— Мальчик,— сказал он, пристально глядя на меня.— Ты не сын Морриса Страупа? Вильям, что ли?

— Да, сэр,— ответил я, удивляясь, откуда он знает мое имя. — Да, сэр, я Вильям.

— А где твой папа? — спросил он.— Что он сейчас делает?

— Папа уехал на ферму работать,— ответил я.— Обещал вернуться только поздно вечером.

— Я твой дядя Нэд,— сказал он и, протянув руку, больно сжал мне плечо.— Не узнал меня, сынок?

— Нет, сэр, — ответил я, глядя на его черную щетину и стараясь высвободить плечо из его цепких пальцев.

— Последний раз, когда я к вам приезжал, ты был еще совсем малыш,— сказал он, отпуская меня.— Где тебе помнить дядю Нэда!

— Да, сэр,— ответил я.

Он оглянулся и посмотрел в ту сторону, где был наш дом.

— Ну, а как мама поживает? — спросил он.

— Ничего,— ответил я, стараясь вспомнить его. Папины братья жили в разных местах, и я половины их даже в глаза не видел. Мама говорила, пусть уж папины родственники сидят по своим местам, ей вовсе не интересно принимать их у себя. Дядю Стэна, который то и дело попадал в кандальные команды, я как-то видел, но мама не пустила его в комнаты, и он посидел около часа у нас на ступеньках, а потом встал и ушел и с тех пор не показывался.

— А это что за образина? — спросил дядя Нэд, мотнув головой в сторону Хэнсом а.

— Это наш работник, Хэнсом Браун,— ответил я.— Он помогает нам по дому, когда есть что делать.

— Ручаюсь, что он больше съест, чем наработает,— сказал дядя Нэд.— Верно, малый?

— Я... я... я... — начал Хэнсом, заикаясь, как это всегда с ним бывало со страху.— Я... я...

— Ага! — сказал дядя Нэд.— Что я говорил? Ему соврать, и то лень. Да всю его работу можно пересчитать по крохам и ссыпать в наперсток. Верно, малый?

— Я... я... я...— забормотал Хэнсом, пятясь от него.

— Знает, образина, что из-за такой чепухи и врать не стоит,— сказал дядя Нэд, отходя от нас.

Он сделал несколько шагов и остановился.

— А как пройти к дому, сынок?

— К какому дому? — спросил я.

— Да к вашему,— засмеялся он.— Ты что же, думаешь, я просто так сюда приехал и даже не зайду навестить папу с мамой?

— Тогда я побегу вперед и предупрежу маму, что вы сейчас придете,— сказал я,— Если маму не предупредить, она, пожалуй, рассердится.

— Нет, не надо,— отрезал он.— Так никакого сюрприза не получится. Самое лучшее явиться сюрпризом, когда тебя никто не ждет. Если она будет знать заранее, пожалуй, начнет готовиться. К чему лишние хлопоты!

Я пошел к дому бок о бок с дядей Нэдом. Хэнсом держался позади и, видимо, не хотел догонять нас. Мы перешли через полотно железной дороги и свернули на нашу улицу. Когда дом был уже близко, я остановился и стал ждать Хэнсом а.

— Хэнсом! — крикнул я.— Иди вперед и отдай маме муку, а потом можешь сказать, что дядя Нэд приехал.

— Муку я мис’Марте отдам,— сказал Хэнсом, обходя дядю Нэда стороной,— а вот как насчет другого, это я не знаю. Ты лучше сам скажи. Мис’Марта может рассердиться, свалит всю вину на меня, а я тут вовсе с боку припека. Совсем мне ни к чему страдать за чужие провинности.

— Это еще что за разговоры! — крикнул дядя Нэд, нагибаясь и поднимая с земли большой камень.— Ты, черномазый, не смей дерзить!- Только пикни, я тебе голову размозжу этим камнем. Слышишь, черномазый?

— Я... я... я...— забормотал Хэнсом.

— И перестань заикаться! — сказал дядя Нэд,— Негр — да еще заика! Мерзость какая!

Хэнсом попятился и шмыгнул в калитку на задний двор. Мы подошли к дому, и дядя Нэд сел на ступеньки.

Я боялся, как бы он не напустился на меня так же, как на Хэнсома, если ему не угодишь чем-нибудь, и, не зная, что делать, стоял у самого крыльца.

— Большая у папы ферма? — спросил дядя Нэд.

— Нет, не очень. Она у нас на холме,— ответил я.— В прошлом году папа посеял немного кукурузы и земляных орешков и больше ничего. Он говорит — ему некогда этим заниматься. Там Хэнсом Браун иногда пашет.

— Страупов никогда не тянуло на землю,— сказал дядя Нэд.

Мы ждали, что будет делать мама. В доме стояла полная тишина,— должно быть потому, что Хэнсом все еще не решился выложить ей про дядю Нэда.

— Давненько я не видался с Моррисом,— опять заговорил дядя Нэд. — Да он вряд ли изменился с тех пор. А как мама, сынок,— все такая же?

— Да, все такая же,— ответил я, прислушиваясь, не поднимется ли шум в доме, когда Хэнсом скажет маме про дядю Нэда.

— Вот сидишь посиживаешь здесь вечерком, и будто в мире ничего плохого нет — тишь да гладь,— заговорил дядя Нэд сам с собой.— Благодать какая!

Я услышал, как где-то хлопнула дверь, и понял, что мама несется сюда. Тогда я попятился от ступенек, на которых, опершись локтями на колени, сидел дядя Нэд. Не прошло и минуты, как затянутая сеткой дверь распахнулась и мама выбежала на крыльцо.

— Это вы, Нэд Страуп! — крикнула она.

Дядя Нэд сорвался с места, будто его пырнули сзади вилами. В один прыжок он очутился между мной и крыльцом.

— Стойте, Марта, подождите,— взмолился он, пятясь ко мне задом и, как и я, стараясь сохранить некоторое расстояние между собой и мамой.— Я зашел навестить вас и Морриса. Разве это плохо, если человеку захотелось оказать уважение своей родне?

— Не смейте навязываться мне в родню, Нэд Страуп! — крикнула мама.

— Эх, Марта! Ну стоит ли нам ссориться из-за таких пустяков — родственник, не родственник. Я теперь совсем другой человек. У меня было время пораскинуть мозгами, и вот я понял, что не всегда делал то, что надо. Теперь все пойдет по-новому.

— Вон с моего двора, Нэд Страуп! Я ни одному вашему слову не верю. Закон связал меня с одним Страупом, и хватит! Нет такой власти ни на земле, ни в небесах, которая посадила бы мне на шею еще второго Страупа! Несу свой крест — с меня достаточно!

Дядя Нэд повесил голову и уставился себе под ноги. Он пошевелил мизинцем, выглядывавшим из дыры в башмаке, и долго-долго смотрел на него. Пока он стоял так и шевелил мизинцем, мама не спускала с него глаз.

— Может, вы по доброте своей все-таки не откажетесь накормить меня, прежде чем выгоните вон? — медленно проговорил дядя Нэд, исподлобья глядя на маму,— Я, Марта, голодный. Со вчерашнего утра крошки во рту не было. Неужели, Марта, вы пожалеете кусок хлеба и дадите человеку умереть с голода?

— Когда вы убежали из тюрьмы? — быстро спросила мама.

— Несколько дней назад,— удивленно проговорил дядя Нэд.— А откуда вы знаете, что я опять сидел?

— А где же вам быть, как не в тюрьме! — выпалила мама.

Дядя Нэд опустил голову и опять зашевелил мизинцем. Мама молчала, глядя на него в упор. Потом она подняла руку и провела ею по глазам, думая, что никто этого не заметит.

— Ступайте к кухонной двери, Нэд. Господь бог не укорит меня, что я отказала кому-то в помощи, даже когда этого не следовало делать. Мне бы надо позвать шерифа, пускай опять вас засадит.

Мама ушла, заперев за собой дверь, чтобы дядя Нэд не вошел следом за ней. Как только она скрылась, дядя Нэд встал и, обогнув дом, зашагал к заднему двору. Когда мы пришли туда, Хэнсом сидел на ступеньках кухонного крыльца, но стоило только ему завидеть дядю Нэда, как он сорвался с места, бросился в дальний конец двора и залез на поленницу. Я прошел на кухню и стал смотреть, как мама накладывает на тарелку сосиски с горохом. Когда тарелка была наложена верхом, мама передала ее мне и мотнула головой в сторону дяди Нэда, сидевшего на ступеньках.

Я вышел с тарелкой на крыльцо и протянул ее дяде Нэду. Он ничего не сказал и только посмотрел на меня — точь-в-точь как папа, когда ему хотелось что-нибудь сказать мне, но не словами, а взглядом. Пока дядя Нэд ел сосиски с горохом, я отошел в сторонку и сел на землю. Потом мама позвала меня на кухню и дала чашку кофе для дяди Нэда.

Он взял ее, сделал большой глоток и опять взглянул на меня.

— Сынок,— сказал он,— будь настоящим Страупом до конца дней своих. Второй такой семьи во всем мире не сыщешь. Мы, Страупы, не допустим, чтобы нас ставили на одну доску со всякой прочей мелюзгой. Люди мы небогатые — есть и побогаче нас; случается, что попадаем впросак и надо уносить ноги, пока все не уладится. Но если говорить начистоту, второй такой семьи во всей стране не сыщешь.

— Да, сэр, дядя Нэд,— сказал я, а сам подумал, как бы отнеслась к его словам мама, если бы она это слышала.

— Я, сынок, свое пожил, зря не стану сетовать. Ты запомни, что я тебе говорил. Кто сейчас может похвалиться: я, мол, Страуп? Таких людей раз-два и обчелся.

— Хорошо, дядя Нэд, запомню,— сказал я.

Мама подошла к кухонной двери и выглянула во двор. Она стояла там до тех пор, пока дядя Нэд не выскреб тарелку дочиста.

— Вы сыты, Нэд? — спросила мама точно таким голосом, каким она говорила с моим стариком на людях.— Если нет, я подложу еще.

-— Это очень любезно с вашей стороны, Марта,— сказал он, поворачиваясь и грустно глядя на нее.— Я вам очень признателен. Что бы со мной ни случилось, Марта, а вас я всегда буду поминать добром. Вы отнеслись ко мне, как Страуп к Страупу.

В эту минуту я посмотрел на двор и увидел, что Хэнсом соскочил с поленницы и начал пятиться к сараю. Я все еще удивлялся, что с ним такое, как вдруг из-за угла нашего дома с револьвером в руках вышел шериф Бен Саймонс. Он навел дуло прямо на дядю Нэда.

— Руки вверх, Нэд Страуп!— крикнул Бен.— И не вздумай хвататься за свой револьвер. Попробуй шевельнись, мигом уложу на месте! С такими, кто только и знает, что из тюрем бегать, я рисковать не намерен!

Бен медленно подошел к дяде Нэду и рванул у него из-за пазухи длинноствольный револьвер. Дядя Нэд молчал, подняв руки над головой, и, видимо, не собирался удирать.

— Что это значит, Бен Саймонс? — сказала мама, выходя на крыльцо.— Что вы тут распоряжаетесь?

— Миссис Страуп, если Нэд сам не удосужился вам рассказать,— начал Бен,— так знайте: три дня тому назад он убежал из тюрьмы, и тюремное начальство оповестило об этом полицейские власти штата. Я смекнул, что Нэд может зайти к брату, перехватить чего-нибудь и переодеться. Так и оказалось. Час назад он спрыгнул с товарного поезда. С тех пор я за ним и слежу. Ну, пошли, Нэд.

Не говоря ни слова, дядя Нэд позволил надеть себе наручники и встал со ступенек. Но прежде чем выйти со двора, он оглянулся и посмотрел на меня.

— Сынок,— сказал дядя Нэд,— запомни, что я тебе говорил про Страупов. Нас так много развелось на божьем свете, что, глядишь, какой-нибудь нет-нет, да и отобьется от рук. Но всем прочим Страупам это не в укор. Лучше их во всем мире не сыщешь. Будь и ты настоящим Страупом.

— Хорошо, сэр, дядя Нэд,— сказал я, глядя, как он повернул за угол дома в сопровождении Бена Саймонса, крепко державшего его за руку.— Я запомню, что вы говорили.