Мальчик из Джорджии

09 Мой старик и телочка

Однажды мой старик вскочил еще до свету и, не сказавшись ни мне, ни маме, ушел на рыбную ловлю. Он всегда норовил уйти с раннего утра, пока мама еще не встала, так как ему было хорошо известно, что стоит только ей проведать о его намерениях, и она упрется на своем и никуда его не пустит. Иной раз он уходил на Терновую речку дня на три, на четыре, и чем лучше был клев, тем дольше он пропадал. Моего старика хлебом не корми, только дай ему посидеть с удочкой.

Бывало, наловит всякой всячины — усатых сомов, окуней и прямо с крючка печет их на костре тут же на берегу.

Он говорил, что таскать рыбу домой нет никакого смысла: окуня полагается сначала как следует обвалять в кукурузной муке, а женщины ее жалеют, и оттого ему не нравится домашняя стряпня.

В то утро мама хватилась моего старика за завтраком, но ни слова мне не сказала и сделала вид, будто не замечает, что его нет дома. После завтрака я убежал за сарай и стал помогать Хэнсому Брауну лущить кукурузу и задавать сено Иде. Мы пробыли за сараем все утро лущили кукурузу, кололи сосновую лучину и подсчитывали, сколько можно выручить денег, если набрать побольше железного лома и продать его.

В полдень, когда на лесопилке загудел гудок, мама пришла к нам за сарай и спросила Хэнсома, не знает ли он, куда ушел папа. Я не любил ябедничать на своего старика и промолчал, хотя мне было известно от Хэнсома, что папа звал его с собой на рыбную ловлю,

— Хэнсом Браун, — сказала мама, — отвечай, когда тебя спрашивают! Где мистер Моррис, Хэнсом?

Хэнсом посмотрел сначала на меня, потом на лучину, которую он колол с раннего утра.

— Мистер Моррис где-нибудь здесь, мис'Марта. Разве его нет? — немного погодя ответил Хэнсом и так скосил на маму глаза, что белки у него стали похожи на тарелки.

— Ты, Хэнсом, прекрасно знаешь, что его нигде нет, — сказала мама, топнув ногой. — Нечего мне хвостом вертеть! Стыдись, Хэнсом!

— Мис'Марта, — сказал Хэнсом, взглянув маме прямо

в лицо, — я вовсе не верчу вам хвостом.

— Тогда говори, где мистер Моррис!

— Может, он пошел в парикмахерскую, мис'Марта? Я слышал, он говорил, что ему надо постричься.

— Хэнсом Браун, — сказала мама, хватая с земли тоненькую веточку, как она всегда делала, когда ей надоедало ждать ответа, — я хочу знать правду.

— А я и стараюсь говорить правду, мис'Марта, — сказал Хэнсом. — Может, мистер Моррис на лесопилке? Я слышал, он говорил, что ему надо сходить туда за досками для курятника.

Мама повернулась, отошла к калитке и посмотрела на заднее крыльцо. Мой старик всегда держал свою удочку там в углу, и мама знала это не хуже других.

— Мис'Марта, — сказал Хэнсом, — мистер Моррис говорил, что ему надо сходить на какой-то выгон посмотреть каких-то телят.

Мама круто повернулась к нам.

— А тогда зачем ему удочка? — спросила она, строго глядя на Хэнсома.

— Может, мистер Моррис передумал и забыл мне сказать об этом,— ответил Хэнсом.— Может, он решил, что в такую хорошую погоду не стоит смотреть телят,

— Врать в такую погоду тоже не стоит, — сказала мама и, открыв калитку, зашагала к дому.

Хэнсом вскочил и со всех ног кинулся за ней.

— Мис'Марта, я говорю, как мне мистер Моррис велел. Я сам не стану врать, мис'Марта, вы же знаете! Мне так мистер Моррис велел, а я всегда стараюсь делать, как мне велено. Ну, бывает, что я запутаюсь, если надо говорить правду и туда и сюда.

Мама ушла на кухню и закрыла за собой дверь. Мы долго слышали, как там гремят кастрюли и сковородки. Потом дверь распахнулась, и мама позвала меня.

— Можешь обедать, Вильям, — сказала она. — Отец тоже мог бы пообедать, да только он того не стоит, надо бы его морить голодом всю жизнь.

В эту минуту я заглянул во двор и так и обмер. Торчит над забором голова моего старика — только одни глаза видно! Он стоял там и слушал, стараясь не проронить ни слова. Я толкнул Хэнсома в бок, чтобы он не ляпнул чего-нибудь невпопад и не нажил бы себе беды с моим стариком.

Мама догадалась, что за забором кто-то прячется, вышла на крыльцо и привстала на цыпочки. Мой старик мигом спрятал голову, но мама все-таки углядела его. Она пулей вылетела во двор и распахнула калитку, прежде чем он успел шмыгнуть за сарай. Схватила его за лямки комбинезона и поволокла к крыльцу.

— Вильям, — сказала она мне, — сию минуту ступай в дом, закрой двери и спусти занавески на всех окнах. И не смей выходить, пока я тебя не позову.

Я встал и пошел к крыльцу, насколько возможно замедляя шаги. Хэнсом начал пятиться к углу дома, но мама заметила это и вернула его назад.

— Не вздумай удрать, Хэнсом Браун,— сказала она.

Мой старик с глупым видом стоял посреди двора рядом с мамой, которая крепко держала его за лямки комбинезона. Он покосился в мою сторону. Мне очень хотелось сказать ему что-нибудь, но я боялся; как бы мама чего со мной не сделала.

— Ну-с, Моррис Страуп, признавайтесь, — начала она, подтаскивая папу к нижней ступеньке.— Зачем это ты подводишь несчастного несмышленого негра и заставляешь его врать?

Мой старик посмотрел на Хэнсома, но Хэнсом смотрел себе под ноги. Все долго молчали, и я боялся, как бы мама не погнала меня в комнаты, не дав услышать папин ответ.

— Тут, Марта, что-то не так, — наконец сказал мой старик, глядя на маму. — Чтобы я заставлял Хэнсома врать? Да никогда в жизни! Мне это и в голову не приходило.

— Тогда зачем ты велел ему говорить, что идешь смотреть телят, а сам взял удочку и закатился на рыбалку?

Мой старик опять посмотрел на Хэнсома, но Хэнсом устремил взгляд куда-то за огород.

— Если Хэнсом действительно так говорил, — сказал папа,— то это чистая правда, потому что я там и был и видел таких замечательных телочек...

Мама строго уставилась на него, но смолчала. Она, конечно, не поверила ни одному его слову.

Мама всегда так смотрела на моего старика, когда злоба мешала ей выговорить все, что у нее было на душе. Постояв так, мама позвала меня обедать и ушла на кухню. Мы с папой умылись в тазу, который стоял на скамейке, вошли в кухню и сели за стол. Мама молча подавала нам, а мы сидели за столом и ели. После обеда мой старик вышел на задний двор и сел спиной к забору, собираясь, по своему обыкновению, вздремнуть.

Некоторое время все было тихо и мирно.

Я поднял случайно голову и вижу: Хэнсом делает мне знаки. Тогда я прошел на цыпочках через весь двор и отворил калитку так тихо, что она даже не скрипнула.

Хэнсом повел меня за сарай, шепнул кое-что на ухо и показал на сиреневый куст возле курятника. У сиреневого куста стояла телочка. Я в жизни таких красавиц не видел: маленькая, золотисто-рыжей масти, вся как шелковая и с круглым глянцевитым носом. Она стояла в тени, отгоняла мух хвостом и жевала пучок свежесрезанной тимофеевки, Вид у нее был такой довольный, что дальше некуда.

Мой старик все еще спал по ту сторону забора, и мы боялись, как бы не разбудить его своим разговором, Хэнсом стал объясняться знаками. Нетрудно было понять, что телочка нравится ему не меньше, чем мне. Он несколько раз обошел ее, похлопал по заду и потер ей нос,

Мы все еще гладили телочку и любовались ею, когда на переднем крыльце кто-то постучал в дверь. Я заглянул через забор и увидел, как мама вышла из кухни и, вытирая на ходу руки о фартук, пошла в комнаты. Тогда я на цыпочках выбежал из-за сарая посмотреть, кто это к нам пожаловал.

На нашем переднем крыльце стоял какой-то человек в комбинезоне и в соломенной шляпе. В эту минуту мама открыла затянутую сеткой дверь и появилась на пороге.

— Здравствуйте, миссис Страуп, — сказал человек в комбинезоне, снимая шляпу и пряча ее за спину. — Я Джим Уэйд с Терновой речки.

Мама поздоровалась с ним за руку и что-то сказала, но слов ее я не расслышал.

— Я пришел спросить, не попадалась ли вам или мистеру Страупу телка, — сказал мистер Уэйд. — У меня пропала одна сегодня утром, а люди говорили, что не так давно какая-то телка шла к вашему дому.

— Я ничего не знаю, — ответила мама.— Никаких телок я здесь не видела. Мой муж ходил утром на рыбную ловлю, и если б он видел какую-нибудь телку, он бы мне сказал.

Мистер Уэйд оглянулся и посмотрел на улицу.

— Чудное дело! — проговорил он. — А я думал, она здесь найдется. Мне тут в одной лавке сказали, что незадолго до гудка на лесопилке какая-то телка шла к вашему дому.

Мама все качала головой и говорила, что она за весь день не видела пи одной телки.

— Знаете, миссис Страуп, сказал мистер Уэйд, тоже качая головой, — все-таки это очень странно. Один мой работник говорил, что какой-то человек прошел сегодня утром по тому участку, где у меня растет тимофеевка, нарвал ее целый пучок и сунул за пазуху. Я тогда не обратил на это внимания, но среди дня другой работник мне говорит, что какой-то человек шел к городу с удочкой на плече, а за ним телка. Он говорил, что этот человек то и дело останавливался, вынимал из-за пазухи тимофеевку и привязывал ее к удочке. Телка так и ушла за ним. А я вскоре хватился — нет на лугу одной телки. Вот почему мне и кажется,что это очень странно. Просто не знаю, что и подумать. Чудно как-то получается!

Мама, видимо, встревожилась, но ничего ему не сказала.

— Я бы не стал вас беспокоить, миссис Страуп,— продолжал мистер Уэйд, — да мне в городе говорили, что телка шла сюда, Потому я и спросил, не попадалась ли она вам.

Мама простилась с ним за руку и открыла дверь в комнаты. Когда она ушла, мистер Уэйд медленно спустился по ступенькам, озираясь по сторонам. Перед тем как выйти на улицу, он нагнулся и долго смотрел, что у нас делается под домом. Наш дом был построен фута на три - на четыре от земли и под ним хватило бы места не только для большой собаки, но, пожалуй, и для козы. Внимательно осмотрев наш подпол, мистер Уэйд выпрямился, отряхнул пыль с колен и пошел дальше.

Я метнулся назад к сараю. Моего старика нигде не было видно. Хэнсом Браун сидел на заборе, спиной к дому, и смотрел куда-то вниз. В эту минуту я услышал, как мама идет по комнатам, громко хлопая дверями, и выскочил в калитку, чтобы не попасться ей на глаза, когда она выйдет на заднее крыльцо.

Я забежал за сарай и вдруг вижу, мой старик стоит под сиреневым кустом и протягивает телочке пучок свежей тимофеевки. Хэнсом по-прежнему сидел на заборе, смотрел на них и молчал.

— Красавка, сказал мой старик, почесывая телочке шею и поглаживая ее по спине.

В эту минуту из калитки выбежала мама. Она, как увидела моего старика с телочкой, так и замерла на месте.

— Красавка, — сказал папа, гладя телочку. — Ах, ты Красавочка!

Тут мама застонала, папа с Хэнсомом обернулись и увидели ее.

— Марта! — сказал мой старик, подходя к сараю и глядя на маму. — Марта, что с тобой? Ты не заболела?

Мама выпрямилась и заплетающимися шагами двинулась к нам.

— Моррис, — слабым голосом проговорила она. — Что же это, Моррис?

Папа вернулся к телочке и протянул ей пучок тимофеевки.

— Знаешь, Марта, как чудно получилось, — сказал он. — Пошел я утром на Терновую речку, сидел - сидел с удочкой — хоть бы раз клюнуло. Решил, надо уходить, соберусь как-нибудь в другой день. На обратном пути вижу полоску тимофеевки. Трава замечательная! Я взял да и нарвал несколько пучков, так она мне понравилась. Потом вышел на дорогу, оглянулся, а за мной идет телочка, Видно, отбилась от стада. Иду дальше — про нее и не думаю; потом уж около самого дома оглянулся еще раз: а она все плетется позади. Подошел к сараю — она за мной. Ну что ж, думаю, дай-ка угощу ее той самой тимофеевкой, которая мне так понравилась. Правда, чудно получилось?

— Вильям, — сказала вдруг мама, поворачиваясь и глядя на меня. — Ступай в дом, закрой двери и спусти занавески на окнах. И сиди там, пока я тебя не позову.

Если мама так прогоняла меня, значит, она собиралась дать хорошую взбучку моему старику. Мне, бывало, не хочется оставлять его одного, когда мама начинает злиться, но приходилось делать, как было велено.

Кончив говорить со мной, мама повернулась и посмотрела на Хэнсома, который сидел на заборе. Хэнсом мигом спрыгнул вниз, не дожидаясь ее окрика.

— Хэнсом, уйди куда-нибудь и сиди там, пока я за тобой не пришлю.

Хэнсом тут же пошел к огороду.

— И если тебя будут спрашивать про телку, Хэнсом Браун, чтобы ты и пикнуть не смел, — сказала мама. — А то начнешь врать по своему собственному почину. Держись от людей подальше, пока я за тобой не пришлю. Слышишь, Хэнсом?

— Слышу, мис’Марта, — ответил он.— Я так и сделаю. Я всегда стараюсь делать так, как вы мне велите или как мистер Моррис велит.

Хэнсом ушел на огород, а я спрятался за забором.

— Ну, Моррис, — начала мама, круто поворачиваясь к моему старику. — Как ты теперь будешь оправдываться? Ведь с тех пор как ты свел телку у Джима Уэйда, времени прошло порядочно, небось, успел придумать какую-нибудь небылицу? А что хуже всего? То, что ты несчастного не­смышленого негра, Хэнсома Брауна, запутал в свои во­ровские дела да еще заставил его врать!

— Стой, Марта, подожди, — сказал мой старик. — Ты уж очень торопишься. Эта телка сама сюда пришла. Зачем винить меня, если она...

— Зачем винить тебя, если ты нарвал чужой травы, привязал ее к удочке и всю дорогу размахивал этой травой перед самым носом у телки и заманивал ее все дальше и дальше!

Мой старик стоял с глупым видом, придумывая, что бы такое ответить, и удивляясь, откуда мама знает про тимо­феевку и про все остальное.

Мама строго уставилась на него, но больше ничего не сказала. Потом она посмотрела на телочку, которая все еще жевала тимофеевку.

— Телке, видно, понравилось за мной идти, иначе ни­как этого не объяснишь, — сказал мой старик. — Ты посуди сама, зачем бы ей...

— Как только стемнеет, Моррис, возьми веревку и от­веди телку назад, на выгон, откуда она украдена. И если тебе кто-нибудь встретится по дороге — негр или белый, все равно, — спрячься в кусты и пережди, пока не пройдут. Я не хочу, чтобы люди знали, что ты украл телку и привел ее домой средь бела дня.

Мой старик оглянулся и посмотрел на телочку, а те­лочка подняла голову и посмотрела на него. Она долго смотрела на моего старика, не переставая жевать тимофе­евку.

— А какая она хорошенькая, правда, Марта? — сказал папа, поглаживая телку по носу и по шее.— Красавка! Ах, ты Красавочка!

Телка повернула голову и посмотрела на маму. Тогда мама подошла к ней и погладила ее по носу. Телочка смотрела маме прямо в лицо, и мама, видно, тоже не могла оторваться от нее.

Они долго стояли так и смотрели друг другу в глаза, а мой старик вынул тем временем из-за пазухи еще одну порцию тимофеевки.

— Красавка, — сказала мама, беря тимофеевку у него из рук и протягивая телке. — Как подумаешь, что ее надо отвести на выгон, так даже грустно становится. Будет стоять там... по ночам холодно, а в дождливые дни и вовсе не сладко.

Папа сел под куст сирени и стал смотреть на маму и на телку. Теперь вид у него был совсем спокойный.

— Красавка,— сказала мама, поглаживая телочку по носу и по шее.— Ах, ты Красавочка!