Мальчик из Джорджии

07 Мой старик и цыганская королева

Гроза, собиравшаяся с самого утра, разразилась, когда мы сидели за обедом, но дождь покапал-покапал, тем дело и кончилось. Как только моросить перестало, мой старик надел шляпу и пошел в лавку. Солнце снова показалось из-за туч, и вскоре стало опять так жарко, словно дождя вовсе и не было.

Я сел па ступеньки дожидаться своего старика и вдруг услышал где-то совсем неподалеку стук лошадиных копыт, поскрипыванье кожаной упряжи и грохот колес. Эти звуки приближались с каждой минутой, и, судя по ним, лошадей было очень много. Я встал и вышел на середину улицы — посмотреть, кто это едет, и увидел недалеко от перекрестка своего старика. Он тоже шел посередине улицы, размахивая руками, а за ним двигались не то пять, не то шесть крытых пароконных фургонов. Мой старик размахивал руками, то и дело семенил рысцой и через каждые несколько шагов оглядывался назад.

Когда фургоны подъехали к нашему дому, папа опять замахал руками мужчинам, которые правили лошадьми, и они свернули к забору и там остановились. Пока мужчины привязывали лошадей к столбам, папа все время размахивал руками, торопя их. Потом он обогнул угол дома и побежал на задний двор, зовя этих мужчин за собой. В крытых фургонах было много женщин и детей, и они посыпались оттуда, как горох. Теперь к нашему дому бежала целая толпа человек в двадцать-тридцать: женщины в длинных, до самой земли, пестрых юбках и в красных, желтых и ярко-зеленых шалях, мужчины, одетые обыкновенно — только без пиджаков и в расстегнутых жилетках, ребятишки, щеголявшие, можно сказать, в чем мать родила. И взрослые, и дети были темнолицые, как индейцы, и все с длинными черными волосами.

Мужчины побежали за папой на задний двор, а женщины рассыпались в разные стороны — кто полез на крыльцо, кто пустился тоже на задний двор. Ребятишки же, те сразу нырнули под дом. Как и у всех в Сикаморе, дом у нас стоял высоко над землей, чтобы воздух циркулировал под полом и охлаждал комнаты в летнюю жару.

Две женщины поднялись на переднее крыльцо и вошли в комнаты, как к себе домой. Я нагнулся и заглянул под дом — что там понадобилось ребятишкам, и увидел, что трое-четверо из них прыгают у нас под полом на четвереньках, точно кролики. В эту минуту затянутая сеткой дверь на переднем крыльце хлопнула, одна из женщин сбежала по ступенькам с какой-то вещью в руках. Она кинулась к ближайшему фургону, сунула туда что-то и бегом вернулась обратно.

Я помчался на задний двор. Мужчины шныряли там повсюду — заглядывали в наш дровяной сарай, в конюшню. Некоторые раскидывали доски и дрова, будто что-то искали под ними. Я стоял и смотрел на них, и вдруг вижу: Хэнсом одним прыжком выскочил из кухни, а за ним по пятам женщина в длинной юбке. Хэнсом подбежал прямо к дровяному сараю и засел там.

— Давайте обсудим все спокойно, не торопясь, — сказал папа одному мужчине в расстегнутой жилетке. — Меняться, так меняться, но если впопыхах все делать, я ничего не соображу. Давайте обсудим все как следует, спешить нам некуда.

На слова моего старика никто не обратил внимания, так как все носились по двору и смотрели, что у нас есть. Один мужчина подошел к сараю и юркнул в дверь. Хэнсом пулей выскочил оттуда,

Как раз в эту минуту мама закричала в доме не своим голосом. Она прилегла отдохнуть после обеда, и эти женщины, наверно, разбудили ее и до смерти напугали. Мама опрометью выбежала во двор.

— Что же это делается, Моррис? — крикнула она. — Откуда эти люди взялись? Я сплю крепким сном и вдруг просыпаюсь, а в комнате две женщины, которых я в жизни своей не видывала. Они из-под меня простыни вытаскивали.

— Успокойся, Марта,— сказал папа. — Сейчас я все улажу. Сейчас все будет в полном порядке.

— Да кто они такие, эти люди? — спросила мама,

— Да цыгане! Повстречались мне в городе, предложили поменяться кое-какими вещами. Я позвал их сюда, чтобы обсудить все на свободе. У нас столько хлама зря валяется, давно пора пустить его на обмен. Избавимся от ненужных вещей, нам же лучше будет.

Две женщины вышли из дому — и прямо к маме. Она попятилась от них, но они притиснули ее в угол между крыльцом и домом и затараторили, да так быстро, что понять ничего было нельзя. Одна начала плясать и помахивать руками. Тут к крыльцу подошел цыган и сказал маме, что женщины хотят выменять у нее платье. Мама сказала, что она вовсе не собирается менять свое платье, но они ее будто не слышали.

Ребятишки, которые копошились у нас под домом, вылезли оттуда с моей бейсбольной перчаткой и битой и, обогнув дом, кинулись к фургонам. Я пустился было догонять их, но потом передумал, крикнул Хэнсома и сказал ему, что они утащили. Он сказал, что с ними лучше не связываться. И правда, среди них были большие — больше меня и Хэнсома.

— Минуточку, друзья, минуточку, — говорил папа, хватая то одного, то другого цыгана сзади за жилетку. — Давайте не спеша все обсудим. Надо же мне, наконец, узнать, что я получу в обмен на свои вещи.

— Моррис! — крикнула мама. — Гони их отсюда! Тебе говорят, Моррис!

Папа так старался утихомирить этих людей, что ему было не до нас. Он побежал в сарай и принес оттуда старый топор с половинкой топорища. Один цыган взял его и повертел в руках, потом передал другому цыгану. Тот кинулся с ним к фургонам.

— Стой, стой! — крикнул папа. — Разве так меняются? Все вам да вам, а мне что? Нет, это никуда не годится. Это нечестно, уважаемые!

Пока папа говорил, третий цыган подобрал где-то старое цинковое ведро с продырявленным дном, сунул его другому, а тот пошел с ним к фургонам. Папа вцепился одному цыгану сзади в жилетку и заспорил с ним из-за ведра и топора. Тем временем другой цыган забрался в сарай и вынес оттуда наши козлы для пилки дров. Папа увидел, что паши козлы тоже уплывают к фургонам, кинулся за ними, но их и след простыл.

— Мена есть мена, — сказал мой старик, — и меняться должны обе стороны. Вы свое, друзья, уже получили, а я от вас пока что ничего не вижу.

Один цыган подошел к нему, сунул руку в карман и вытащил складной полк. Папа хотел открыть его и посмотреть, какой он, но открывать было нечего, потому что оба лезвия оказались сломанными.

— Э-э, нет! —сказал папа. — Мне такой дряни не нужно.

Несколько цыган взобрались на сеновал над сараем, где у нас спал Хэнсом, и папа тоже полез туда, все еще упрашивая их выслушать его.

Цыганки до того довели маму своими приставаниями, что у нее просто ум за разум зашел, Они успели забраться в дом и вынести оттуда мамину корзинку для шитья, головную щетку и кувшин, из которого мы умывались. Мама хотела отнять у них эти вещи, но не тут-то было. Одна цыганка сунула ей нитку бус, а остальные убежали с кувшином, щеткой и корзинкой для шитья.

Один цыган спустился с сеновала, держа под мышкой банджо Хэнсома. Хэнсом взвыл и выхватил свое банджо у цыгана, прежде чем тот успел смыться с ним.

— Моррис! — крикнула мама. — Гони их отсюда! Тебе говорят, Моррис! Они у нас все растащат!

Одна цыганка схватила маму за руку и перевернула ее вверх ладонью. Она начала рассказывать маме про ее будущее, и мама так этим заинтересовалась, что на время перестала кричать, Пока цыганка ворожила маме по руке, другие опять забрались в дом.

К этому времени папа совсем растерялся и даже не заметил, как один цыган вывел Иду из конюшни. На ней был недоуздок, и она шла за цыганом, будто так и надо.

— Па! Иду увели! — крикнул я. — Не меняй Иду, па!

Мама услышала это и что есть мочи закричала:

— Да ты что, совсем рехнулся, Моррис? Кто позволил уводить ослицу со двора!

Папа повернул голову, смотрит Иде вслед, как безумный, а что делать, не знает. Хэнсом ухватился за недоуздок и вырвал его у цыгана.

— Нет, сэр! — сказал он. — Эту ослицу вам никто не отдаст!

— Нехорошо у нас, друзья, получается, — сказал папа. — Я меняться не прочь, но только так, чтобы я — тебе, а ты мне. А выходит все вам да вам. Надо же, наконец, и меня выслушать, что на что я меняю!

Хэнсом отвел Иду в стойло и запер конюшню на замок.

Цыганские ребятишки выскочили из кухни с полными руками печеной картошки и оладий, оставшихся от обеда. Мама увидела их, но она была в такой ярости, что не могла выговорить ни слова. Одна цыганка надела бусы маме на шею, а другие стали стаскивать туфли у нее с ног. Мама лягалась, как мул, отбиваясь от них. Тут Хэнсом окликнул меня, и я оглянулся на его крик. Цыганские ребятишки лезли из-под крыльца с нашим экскаватором, которым мы рыли землю, когда прокладывали там железную дорогу. Но это еще было не все. Один тащил наши паровозы и вагоны. Я и слова сказать не успел, как Хэнсом накинулся на них и все отнял. Потом так им наподдал, что они кубарем у него полетели.

— Малость обсчитались, думали и это им с рук сойдет, — сказал Хэнсом, прижимая к груди экскаватор и поезд.

В эту минуту во двор к нам вошла еще одна цыганка, которую мы до сих пор не видели. Она ничем не отличалась от остальных женщин, только платье на ней было ярко-красное, а руки все в браслетах. Цыгане подались назад, когда она подошла к папе, и все споры мигом прекратились.

— А ты кто такая? — спросил папа, оглядывая ее с головы до ног.

— Я королева, — сказала она.

Королева взяла папу за руку и стала разглядывать его ладонь. Он прижался спиной к дверям конюшни, а она все водила и водила пальцем ему по ладони, точно искала там что-то.

— У тебя хорошая рука, — сказала королева. — Линия жизни длинная! А будущее какое! Счастливец ты!

Папа хохотнул и посмотрел по сторонам — не слышал ли кто-нибудь, что говорила цыганка. Другие цыгане, пятясь задом, уходили к фургонам. Женщины, которые были на крыльце, тоже исчезли. Они пошли через комнаты к передней двери, но мама отправилась за ними следом, чтобы они не стащили чего-нибудь по дороге.

Папа стоял и раздумывал над тем, что ему нагадала королева, а она вдруг ухватила его за локоть и повела к сараю. Они вошли туда и закрыли за собой дверь.

Хэнсом побежал к переднему крыльцу: посмотреть, может цыганские ребятишки вернулись и хотят стащить что-нибудь еще из-под дома, Мне было слышно, как мама ходит по комнатам и, наверно, проверяет, что из вещей на месте, а чего нет. Я стоял как раз под окном спальни, когда она высунулась оттуда.

— Вильям! — крикнула мама. — Немедленно приведи сюда отца! Надо дать знать шерифу. Я не я буду, а добьюсь, чтобы этих цыган арестовали. Исчез портрет твоего дедушки, что висел над камином, и моего праздничного платья в чулане тоже нет. Одному богу известно, чего еще хватишься! Немедленно приведи сюда отца! Пусть сходит к шерифу, пока не поздно!

Я подошел к сараю, где сидели мой старик и королева, торкнулся туда, а дверь заперта. Я крикнул: — Па! — и вдруг услышал, как он захихикал там, будто от щекотки, Потом и королева начала хихикать. Они оба хихикали и говорили что-то, но слов разобрать было нельзя. Я вернулся к окну, откуда выглядывала мама.

— Папа в сарае. Я его позвал, а он не слышал, — сказал я.

— Что ему в сарае понадобилось? — спросила мама.

— Не знаю, — ответил я. — Он там с цыганкой, которая говорит, будто она королева.

— Немедленно позови его оттуда, — сказала мама. — Что этот человек может натворить, одному богу известно.

Я опять подошел к сараю и прислушался. Оттуда не доносилось ни звука, а дверь была по-прежнему заперта. Я подождал-подождал и окликнул своего старика.

— Па, тебя мама зовет, — сказал я. — Скорее.

— Уходи, сынок, — сказал папа.— Не приставай.

Я вернулся к дому, но мамы в окне уже не было. Тогда я опять пошел к сараю и не успел дойти, как мама выбежала во двор. Она добежала до заднего крыльца и закричала во весь голос:

— Моррис Страуп! Отзовитесь немедленно!

Долгое время во дворе у нас было тихо, а потом я услышал, как на двери сарая звякнула щеколда. Через минуту-другую оттуда вышла королева. Она пристально посмотрела на маму, потом быстро обогнула дом и зашагала к фургонам. Как только она подошла туда, цыгане стегнули лошадей, и фургоны с грохотом укатили.

Я оглянулся и вижу, мой старик смотрит в дверную щелку, мама тоже это заметила, подбежала к сараю и распахнула дверь настежь. Мой старик стоял там в одном белье, растерянный и не знал, что ему делать.

— Моррис! — крикнула мама, — Да что же это такое!

Папа метнулся за дверь, но мама схватила его за руку и вытащила на свет.

— Это что же значит? — сказала мама. — Да отвечайте же, Моррис Страуп!

Папа начал хмыкать и кашлять, придумывая, что бы ему такое ответить.

— Королева предсказывала мне мою судьбу,— проговорил он, наконец, искоса, настороженно поглядывая на маму,

— Судьбу она ему предсказывала! — крикнула мама. И тут мама оглянулась.

— Вильям! — сказала она. — Иди в дом, спусти занавески на всех окнах и запри двери. И сиди там, пока я тебя не позову.

— И чего ты так всполошилась, Марта! — сказал папа, переминаясь с ноги на ногу. — Королева...

— Молчать! — крикнула мама. — Где твои брюки?

— Она, наверно, удрала с ними, — сказал папа, заглядывая в сарай. — Но я в накладе не остался.

Мама повернулась и махнула мне: иди, мол, домой. Я стал пятиться, но как можно медленнее,

— Она не заметила, — сказал папа, — а я вот что у нее взял.

Он держал на ладони золотые карманные часы. Они были на длинной золотой цепочке и по виду совсем новенькие.

— Это дорогая вещь, — сказал папа.— Подороже, чем мой старый комбинезон с джемпером и все прочее, что они утащили. Сломанный топор ничего не стоит, а худое ведро и подавно.

Мама взяла у папы часы и посмотрела на них. Потом закрыла дверь сарая и заперла ее снаружи. Когда она ушла в дом, я вернулся и заглянул в дверную щелку, Мой старик сидел на дровах в одном белье и распутывал тугой узел желтой ленточки, которой была перевязана толстая пачка бумажных денег.