Лев и Раиса лежали в деревянном ящике в метр высотой и два метра шириной — живой груз, контрабандой переправляемый на юг. После того как военные закончили обыск в колхозе, деревенские жители отвезли Раису и Льва в ближайший город, которым оказалась Рязань, и познакомили там со своими друзьями и родственниками. Во влажной духоте маленькой квартирки, где под потолком плавали пласты сигаретного дыма, перед аудиторией человек в тридцать Лев вновь рассказал о проводимом ими расследовании. Никого не пришлось убеждать в необходимости завершить его как можно скорее, и все собравшиеся без труда поверили в то, что милиция оказалась совершенно не способной поймать убийцу. Они сами никогда не обращались в милицию за помощью и не выносили свои разногласия на суд властей, предпочитая обходиться собственными силами. И здесь было то же самое, разве что на карту были поставлены жизни множества незнакомых детей.
Тогда же было принято коллективное решение доставить Льва и Раису на юг. Один из гостей работал водителем грузовика, совершавшего регулярные рейсы между Москвой, Самарой и Харьковом. От Харькова до Ростова — около пятисот километров, полдня езды. Хотя все понимали, что ехать прямо в Ростов опасно, поскольку никаких дел у водителя там не было, он подрядился отвезти их в соседний городок Шахты. Такое отклонение от маршрута могло сойти ему с рук, поскольку в Шахтах у него жили родственники, которые, выслушав его рассказ, почти наверняка согласятся помочь Льву и Раисе попасть в Ростов.
Им предстояло провести в тесном и темном ящике почти полтора дня. Водитель перевозил бананы, деликатесные экзотические фрукты для спецторгов — магазинов, предназначенных для высокопоставленных партийных чиновников, в которых некогда покупали продукты и Лев с Раисой. Их ящик стоял у переднего борта грузовика, заставленный другими контейнерами с драгоценными фруктами. Примерно каждые три-четыре часа водитель останавливался, раздвигал ящики и помогал им выбраться наружу, чтобы его живой груз мог размять ноги и облегчиться в придорожных кустиках.
Они лежали в противоположных углах ящика в полной темноте ногами друг к другу, и Раиса спросила:
— Ты доверяешь ему?
— Кому?
— Нашему водителю.
— А ты?
— Не знаю.
— Почему ты спрашиваешь?
— Из всех людей, слушавших твою историю, он единственный не стал спрашивать тебя ни о чем. Похоже, она его не увлекла. Или он в нее не поверил. Она не произвела на него такого впечатления, как на остальных. Он кажется мне равнодушным и бесчувственным человеком.
— Он не обязан помогать нам. И он не сможет сдать нас властям, а потом спокойно вернуться к своей семье и друзьям.
— Он может что-нибудь придумать. Что на шоссе была проверка. Что нас поймали. Что он пытался помочь нам, но не смог ничего сделать.
— И что ты предлагаешь?
— Во время следующей остановки ты повалишь его на землю, свяжешь и сам сядешь за руль.
— Ты серьезно?
— Чтобы чувствовать себя совершенно спокойно и уверенно, у нас есть один-единственный выход — забрать у него грузовик. Мы возьмем себе его документы. И тогда наши жизни вновь окажутся в наших руках, мы вернем себе контроль над ними. А сейчас мы с тобой совершенно беспомощны. Мы даже не знаем, куда он нас везет.
— Это ведь ты учила меня верить в доброту и великодушие незнакомых людей.
— А этот человек не похож на остальных. Кажется, он весьма амбициозен. Он целыми днями возит деликатесы. Он должен думать: я хочу то, я хочу это, мне нужны дорогие тонкие ткани и редкие фрукты. Он понимает, что мы дали ему возможность осуществить свои мечты. Он знает, за сколько может нас продать. И еще он знает, чем заплатит, если его поймают вместе с нами.
— Не мне упрекать тебя, Раиса, но ты говоришь о невинном человеке, который рискует своей жизнью, чтобы помочь нам.
— Я имею в виду, что нам с тобой нужны гарантии того, что мы действительно попадем в Ростов.
— А разве не с этого все начинается? У тебя есть дело, в которое ты веришь и ради которого стоит умереть. Вскоре оно становится делом, ради которого можно убивать. А потом — и делом, ради которого можно пожертвовать невинными людьми.
— Нам необязательно убивать его.
— Нет, обязательно, потому что мы не можем оставить его связанным на обочине. Это будет намного рискованнее. Нам придется или убить его, или довериться ему. Раиса, это — первый шаг, после которого все идет прахом. Эти люди приютили нас, накормили, а теперь еще и везут туда, куда нам нужно. И если мы нападем на них, убьем одного из их друзей только из предосторожности, я опять стану тем же самым человеком, которого ты презирала и ненавидела в Москве.
Хотя он не мог видеть лица жены в темноте, Лев понял, что она улыбается.
— Ты проверяла меня?!
— Всего лишь поддерживала разговор.
— Я выдержал испытание?
— Это зависит от того, попадем мы в Шахты или нет.
После долгого молчания Раиса спросила:
— Что будет, когда все закончится?
— Не знаю.
— На Западе тебя приняли бы с распростертыми объятиями, Лев. Они бы сумели тебя защитить.
— Я никогда не уеду из этой страны.
— Даже если эта страна хочет уничтожить тебя?
— Если ты хочешь бежать за границу, я сделаю все, что в моих силах, чтобы посадить тебя на корабль или лодку.
— А что будешь делать ты? Прятаться в горах?
— Как только тот человек будет убит, а ты благополучно покинешь страну, я сдамся властям. Я не хочу жить в изгнании, среди людей, которым нужна моя информация, но которые при этом ненавидят меня. Я не хочу жить изгоем. Я просто не смогу. Это будет означать, что все сказанное обо мне теми людьми в Москве — правда.
— И это для тебя самое главное?
В голосе Раисы прозвучала горечь. Лев осторожно коснулся ее руки.
— Раиса, я не понимаю.
— Неужели так сложно понять? Я хочу, чтобы мы были вместе.
Лев помолчал. Наконец он сказал:
— Я не смогу жить предателем. Просто не смогу.
— Это означает, что у нас остались примерно сутки?
— Мне очень жаль.
— В таком случае мы должны сполна воспользоваться оставшимся временем.
— И что ты предлагаешь?
— Мы скажем друг другу правду.
— Правду?
— Наверняка у каждого из нас есть свои секреты. Я знаю, что у меня они точно есть. А у тебя разве нет? Вещи, о которых ты никогда мне не рассказывал.
— Есть.
— Тогда я начну первой. Раньше я плевала тебе в чай. После того как я узнала об аресте Зои, я была уверена, что это ты выдал ее. Поэтому примерно неделю я плевала тебе в чай.
— Ты плевала мне в чай?
— Целую неделю.
— А почему перестала?
— Потому что тебе было все равно.
— Я просто не заметил.
— Вот именно. Ладно, теперь твоя очередь.
— По правде говоря…
— В этом вся суть игры.
— Не думаю, что ты вышла за меня замуж, потому что боялась. Я думаю, ты специально искала меня. А потом сделала вид, что испугалась. Ты назвалась вымышленным именем, и я стал преследовать тебя. Но я думаю, что ты сама добивалась этого.
— Ты считаешь меня иностранным агентом?
— Ты можешь знать людей, работающих на западные спецслужбы. Может, ты даже помогала им. Может, такая мысль подсознательно сидела у тебя в голове, когда ты выходила за меня замуж.
— Это не тайна, а общие рассуждения. Ты должен поделиться со мной своими секретами — реальными фактами.
— Я нашел в твоих вещах монету, которую можно разделить на две части, — это приспособление для тайной перевозки микропленки. Их используют шпионы. Больше ни у кого их нет.
— Почему же ты не отрекся от меня и не осудил публично?
— Я не мог этого сделать.
— Лев, я вышла за тебя замуж не потому, что хотела подобраться поближе к МГБ. Я уже сказала тебя правду: мне было страшно.
— А как же монета?
— Она принадлежала мне…
Голос у жены сорвался. Она словно взвешивала, стоит продолжать или нет.
— Я носила в ней не микропленку. Когда я была беженкой, я хранила в ней порошок цианистого калия.
Раиса никогда не рассказывала ему, как жила после того, как ее дом был разрушен, никогда не рассказывала о долгих месяцах скитаний — о темной стороне своей жизни. Лев ждал. Ему вдруг стало неуютно.
— Уверена, ты легко можешь себе представить, что случалось с беженками. У солдат были свои потребности, они рисковали жизнью — и все были перед ними в долгу. И мы стали платой для них. После одного раза — их было несколько человек — мне было так больно, что я поклялась: если когда-нибудь я пойму, что это вот-вот случится вновь, то вотру порошок себе в десны. Они могут убить меня, повесить, но, быть может, это заставит их подумать дважды, прежде чем проделать то же самое с другой женщиной. Во всяком случае, монета стала моим талисманом, потому что с тех пор, как я начала носить ее с собой, со мной больше не случалось ничего подобного. Наверное, мужчины чувствуют женщину, у которой в кармане лежит цианид. Разумеется, это не помогло залечить раны, которые я получила. Такого лекарства не было. И поэтому я не могу забеременеть, Лев.
Он молча смотрел в темноту, туда, где, по его представлениям, находилась его жена. Во время войны женщин насиловали сначала оккупанты, а потом освободители. Сам будучи солдатом, он знал, что государство закрывало на подобные вещи глаза, считая их неотъемлемой частью войны и достойной наградой храброму воину. Некоторые женщины и впрямь принимали цианистый калий, чтобы избежать невыносимых ужасов. Лев полагал, что большинство мужчин могли обыскать женщину на предмет обнаружения ножа или пистолета — но на монету они не обратили бы внимания. Он погладил жену по руке. А что еще он мог сделать? Принести ей свои извинения? Сказать, что все понимает? А он-то вырезал из газеты свою фотографию, вставил ее в рамочку и повесил на стену, не подозревая, что ей пришлось пережить во время войны.
— Лев, у меня есть еще один секрет. Я в тебя влюбилась.
— Я всегда любил тебя.
— Это — не тайна, Лев. Так что ты отстал от меня на целых три секрета.
Тогда Лев сказал:
— У меня есть брат.