Мантык-истребитель тигров

Е. Т. Смирнов
ЭКСПЕДИЦИЯ ПРОТИВ ТИГРОВ

В приказе начальника штаба по войскам Туркестанского военного округа от 27 февраля 1883 года № 9 значится: «Снисходя к просьбам туземцев об устройстве облавы для истребления тигров, появившихся в значительном числе между Ташкентом и Чиназом, главный начальник округа изволил приказать:

1) Командировать с этой целью на станцию Старый Ташкент 12-й туркестанский линейный батальон.

2) Пригласить гг. офицеров и выбрать охотников стрелков из нижних чинов других частей, в Ташкенте расположенных. Нижних чинов этих прикомандировать к 12-му батальону.

3) Названному батальону вместе с прикомандированными к нему охотниками других частей выступать отсюда завтра, в понедельник, 28 сего февраля, и прибыть на Старо-Ташкентскую станцию в среду, 2 марта. К этому времени приглашаются прибыть туда и гг. офицеры, кои пожелают принять участие в охоте.

4) 12-му батальону поступить на время охоты в распоряжение свиты его величества генерал-майора князя Витгенштейна и иметь с собою продовольствия как для себя, так и для прикомандированных на пять суток.

Объявляю о сем для надлежащего, кого касается, исполнения»[122].

Согласно этого приказа охотники были вызваны и® нижних чинов стрелковой бригады и 10-го и 17-го линейных батальонов; охотников из господ офицеров и других служащих лиц набралось более тридцати человек.

Как знакомый с камышами Чирчикской долины и с местными условиями охоты, я с разрешения начальника отряда выехал из Ташкента вечером 27 февраля на станцию Старый Ташкент (в сорока двух верстах от Ташкента по Чиназскому тракту) с целью точно определить местонахождение зверей и собрать данные для устройства облавы. В этот же день было сделано распоряжение, чтобы батальон и охотники перед вступлением в камыши остановились на дневку на хуторе полковника Жемчужникова (не доходя двух верст до Старо-Ташкентской станции), куда вызывались со всех волостей долины киргизы-охотники, так называемые мергени, а также волостные управители окрестных волостей: Зенгатинской, Чиназской и Майдатальской.

28 февраля утром я приехал на хутор Жемчужникова, где собрались уже лица туземной администрации волостей Зенгатинской и Чиназской и несколько человек мергеней из-под Чиназа, и приступил к расспросам, но по той причине, что на хуторе не было еще никого из туземной администрации Майдатальской волости, узнал только то, что мне было известно о деятельности тигров в камышах Майдатала еще с месяц тому назад. Сведения эти сводились к следующему: в холодные и снежные зимние месяцы — декабрь и январь — в Майдатальской волости появились тигры-людоеды — явление в Туркестане, а тем более в Чирчикской долине, до сего времени неслыханное; держались они вдоль ак-курганской вьючной дороги, по которой если не совсем прекратили, то значительно затруднили сообщение жителей нижней части долины с жителями северной части[123]. Как в Ташкенте, так и здесь говорили, что тигров в этой местности много, что они загубили и переели человек до двадцати народа, но где именно все это происходило, близ каких кишлаков или аулов, и здесь никто не мог точно указать, тем более что от кишлака Ак-Курган, как радиусы, расходятся вьючные дороги или, вернее, едва проходимые тропы на многие пункты северной части долины, поэтому дорог под названием ак-курганских в камышах много. Все это было нисколько не удовлетворительно; «местные жители» ни на йоту не подвинули вперед моих сведений… Как о местности, так равно и о возможной деятельности зверей приходилось руководствоваться своими собственными знаниями и соображениями. Мне было известно, что от Ак-Кургана идет прямая тропа через камыши на кишлак Старый Ташкент, и я решил побывать на ней.

Часов в двенадцать дня в сопровождении аульного старшины (илликбаши) кишлака Старый Ташкент, переводчика и шести мергеней, вооруженных фитильными ружьями средневековой конструкции, я выехал с хутора, переправился вброд через реку Чирчик и вступил в камыши и болота долины. После длинного скитания и расспросов в попутных аулах, причем встреченные киргизы упорно отрицали присутствие зверей в этой местности[124], я добрался до зимовок и аулов, расположенных на полянах и бугорках в окрестностях большого бугра Ходжа-Курган (по киргизскому выговору Хузя-Курган), почти в середине зимовок киргизов Майдатальской волости. Аулы имеют общее название Бай-Курган и отстоят от хутора Жемчужникова прямо на юг верстах в шести, хотя я и добрался до них почти к вечеру благодаря пьяному и плутоватому проводнику, взятому из попутного аула. Здесь я попал как раз в точку, как говорится, и благодаря толковому бай-курганскому дию (судья) узнал истинное положение дела, которое, как и ожидал я, было сильно преувеличено.

Бай-курганские зимовки и аулы окружены со всех сторон большими зарослями камышей; около самых аулов, а также местами и в камышах разбросаны полосы болотистых рисовых полей. На юг от аулов, в урочище Садыр-Куль, залегли сплошные высокие камыши на пространстве от двух до трех верст в ширину и до восьми верст в длину. Вдоль урочища идут многочисленные разветвления арыка того же названия, заброшенного, как видно, очень давно, так как ни рисовых, ни других полей по нему не было и следа. По ветвям арыка, в продолговатых, плоских логах, раскинулась цепь мелких озер, сплошь заросших недоступными чащами. Кое-где встречаются продолговатые и относительно сухие поляны с густою порослью крупной осоки, бурьяна и кустов суходольного камыша.

В данное время почти все поляны, а также и незначительная часть сплошных камышей урочища были выжжены киргизами, но, несмотря на это, местность сохранила свою дикость, крепи камышей остались неприкосновенными; хотя для того, чтобы иметь полное о них понятие, здесь следует побывать летом или осенью, когда камыши и осока стоят в полной неприкосновенности, а разливы мелких озер и болот занимают гораздо большие пространства. В это время местность буквально непроходима ни для конного, ни для пешего. Камыши этого урочища против аулов Бай-Курган раньше мне не были известны, но о них я имел понятие по западной оконечности близ бугра и озера Чунгур-Куль, где почти каждый год охотился на фазанов.

По ту сторону урочища, дальше на юг, на окраине долины стоит большой, торговый кишлак Ак-Курган, расположенный на разветвлениях большого арыка Кара-Су, выходящего из Чирчика верстах в сорока выше, и на нижних рукавах соседней с Чирчиком реки Дигрена. Одна из ак-курганских дорог в виде узкой и топкой тропы прорезывает восточную часть урочища Садыр-Куль, выходит на аулы Бай-Курган, а через них идет в кишлак Старый Ташкент и вообще на Чиназский почтовый тракт. Тропа эта довольно бойкая; она представляет собою единственный путь через глухие камыши для киргизских аулов рода буки, живущих кругом Ак-Кургана, и киргизов причирчикских. Осенью и зимою по ней идут караваны с хлебом и другими продуктами в город Ташкент из нижних частей Чирчикской и Ангренской долин, а также и с берегов реки Сыр-Дарьи. Месяца три тому назад, то есть приблизительно в начале декабря прошлого года, на тропе начались нападения тигров на людей, кроме того, звери выходили и в соседние камыши, бродили вокруг аулов, первым долгом уничтожали всех аульных собак, таскали скот, были также случаи нападений и на людей. Особенно сильны были разбои в январе, когда выпал довольно глубокий снег и стояли сильные холода. К этому времени относится совершенное прекращение сообщения по ак-курганской тропе. Впоследствии же, когда холода несколько сдали, оно возобновилось, но с соблюдением больших предосторожностей. Киргизы мне сообщили, что, для того чтобы пробраться через камыши в Ак-Курган или обратно, они собираются толпами человек в шестьдесят и более и среди дня, когда тигр обыкновенно спит, проезжают камышами с криком и шумом, придерживаясь густой толпы. Такие поездки совершаются не более как раз или два в неделю. Ближайшие к камышам зимовки были заброшены, и жители, например Бай-Кургана, заняли возвышенные бугры, сбили юрты в плотные кучи, что вовсе не в характере кочевников, любящих жить просторно, и огородили их сплошными загородями из камыша. После заката солнца никто за загороди не выходил, оставшихся собак держали на привязи, и если они своим воем давали знать о близком присутствии зверя, то в аулах поднимались крики и гайканье и зажигались огни. Весь скот был угнан в другие части долины, в аулах же держали только необходимое для разъездов количество лошадей. Вообще тигры навели на них страшную панику.

Для того чтобы проводить меня на окраину камышей, что было в полуверсте от главных аулов, человек десять киргизов вооружились батиками[125], топорами и другим дрекольем, а когда я выразил желание осмотреть ак-курганскую тропу и часть прилегающих к ней камышей, то все отказались самым решительным образом, отзываясь опасностью, так как уже вечерело, хотя около меня и собралась толпа человек в тридцать, вооруженная частью ружьями (мергени, приехавшие со мною), частью батиками, топорами, ножами и разным дубьем. Здесь обращал на себя внимание здоровенный киргиз на рыженькой клячонке, у которой левое бедро было разорвано тигром недели полторы тому назад, так что рана еще не зажила. По словам киргиза, он с несколькими товарищами ехал камышами, наткнулся нечаянно на зверя, тот прыгнул, но промахнулся и только одним когтем задел лошадь. Кроме батика этот богатырь был вооружен странным оружием, состоящим из полосы квадратного железа четверти в три длиной; один конец ее был заострен в виде кинжала, а на другом — приделана ручка из грубо обтесанного куска дерева. Подобное оружие, образца времен железного века, названное нами попросту вертелами, нашлось впоследствии и у других киргизов; оно почему-то предназначалось именно для действия против тигра. При въезде в камыши всадники брали его с собою и засовывали за спину, под халат, так что острие торчало вверх наравне с затылком.

Об этом допотопном вооружении, состоящем из каких-то нелепых вертелов, батиков, дубин и, самое большее, из фитильных ружей, я упоминаю с целью показать, насколько киргизы беззащитны против нападений такого страшного хищника, как королевский тигр. Если он в Чирчикской долине и других местностях Туркестана держит себя относительно смирно, то это составляет большое благополучие для безоружного и беспечного народа. Поэтому весьма естественно, что первый случай нападения на людей навел на жителей безотчетную панику и они обратились к русским за помощью.

Сколько погибло людей от тигров в этой местности, я не мог точно разузнать: кто говорил, что человек пятнадцать, другие уверяли, что семнадцать, Осматривая камыши с крыши одной заброшенной зимовки, я просил указать, где именно были растерзаны люди. Оказалось, что на ак-курганской тропе растерзаны в январе аульный старшина бай-курганских аулов[126] и некий Хан-Мурат, служивший в войсках киргизской милиции во время завоевания Ташкента и окрестных земель генералом Черняевым. Человек этот был, очевидно, очень популярен в камышах, потому что его имя особенно часто упоминалось в рассказах жителей о своих бедствиях от тигров. На этой же тропе в разное время погибло еще три человека из соседних аулов; затем указано издали три места в камышах, где тигры буквально съели трупы убитых людей, так что от одного остались только окровавленные тряпки, от другого — ноги в сапогах. Трупы растерзанных на ак-курганской тропе были своевременно подобраны жителями и похоронены. Впоследствии я видел места гибели аульного старшины и Хан-Мурата — первое место отмечено небольшою пирамидкою из дерна, и одноаульцы собираются поставить здесь мазарет[127]. Где погибли другие люди, кроме перечисленных восьми человек, добиться не было никакой возможности: рассказчики поднимали нескончаемую болтовню и споры, но ни назвать аула или урочища, ни указать в которой даже стороне — не могли. Я подозреваю, что цифры пятнадцать и семнадцать сильно преувеличены. Киргизы обыкновенно отлично знают и помнят о том, что, где и когда именно случилось, если же они путаются в показаниях, то, значит, сообщают по слухам, которые у них, как у всякого восточного народа с пылкой фантазией, достигают иногда больших нелепостей. Очевидно, что тигры все эти три месяца держались именно близ ак-курганской тропы и, имея много корма в окружающих зимовках и также истребляя в камышах фазанов и диких коз, далеко ходить за пищей не имели надобности. Другие же звери, державшиеся в западной оконечности урочища Садыр-Куль, в урочище Аранчи, на реке Сыр-Дарье выше Чиназа и близ хутора Жемчужникова, на людей не нападали, а ограничивались только истреблением собак, а отчасти и скота.

Все, что было положительно мне известно раньше, подтвердилось расспросами и теперь. Так же смирно и тихо держали себя звери и в верхней части долины. Первые нападения на людей случились в урочище Садыр-Куль, погибло восемь, а может быть, даже и десять человек, а народная молва разнесла преувеличенные слухи. Ведь из того, что рассказывали в Ташкенте перед выступлением батальона, можно было составить целую эпопею о подвигах тигров: говорили, что их собралось штук двадцать, что они прекратили сообщение по Чиназскому тракту, что передушили гибель людей и прочее. Все это не более как полнейшее незнакомство с местными условиями жизни зверей, все это необузданная фантазия горячих голов, находящихся в последнее время вследствие известных обстоятельств, в особенной ажитации…

Какое именно количество тигров держалось близ ак-курганской тропы, я и приблизительно не мог узнать: киргизы отрицательно мотали головами и единогласно заявили, что не знают. Некоторые из встречавшихся со зверем говорили, что видели очень большого с особенно широкими черными полосами по бокам, другие видели какого-то желтого, но этим и ограничивались их сведения. Рассматривая впоследствии как старые, так равно и совершенно свежие следы, я пришел к заключению, что здесь держатся два зверя, именно самец и самка. Чтобы держалось больше двух, не нашлось никаких данных, да и допустить трудно, потому что эти звери если и поселяются где-либо оседло, то по большей части в одиночку с расчетом захватить для себя большую охотничью область.

Поселение пары тоже встречается нередко, а особенно на время течки, по окончании же ее самец обыкновенно уходит в сторону и живет отдельно. Мне известен только один случай, и то по слухам, когда в одной местности жила летом целая семья, состоящая из пяти штук: тройки больших и пары тигрят, но и это объясняется, во-первых, обширностью занятого урочища (Аранчи) и его удобством, а во-вторых, тигры жили только одно лето, когда долина сильно затопляется водою и удобных для зверей мест становится вообще мало.

Основываясь на многочисленных расспросах, а также соображаясь с характером туркестанского тигра и условиями его жизни в камышах Чирчикской долины и по тугаям[128] соседней долины реки Сыра, я положительно убежден, что тигров-людоедов появилось только два, а может быть, даже и один, именно который-нибудь из державшихся у ак-курганской тропы как раньше, так и во время нашей охоты. Кроме собственных изысканий сошлюсь на авторитетный отзыв бай-курганского бия. Он говорил мне, что тигров-людоедов до сего времени в долине не было, и он раньше не слыхал об этом во всю свою жизнь, а ему теперь уже за пятьдесят лет. Раньше хотя изредка и случались нападения на людей, но зверь по большей части ранил человека и ни кровью, ни мясом не пользовался… Он же говорил, что людоеды держатся именно только близ его аулов в камышах Садыр-Куля, а по сторонам нигде о подобных зверях не слышно.

Если не было раньше подобных зверей, то откуда они явились?

Объяснить с точностью этого я не берусь, но не будет, кажется, натяжкой, если предположить следующие два случая: изголодавшийся в сильные зимние холода зверь попробовал раз человеческой крови и мяса, а потом втянулся и начал охотиться на людей, или же разбойничать начала самка, у которой похитили детей. В истекшую зиму киргизы поймали в долине несколько маленьких тигрят, которых и представили живыми в Ташкент. Очень возможно, что осиротевшая самка, разыскивая детей, бросилась на человека, растерзала его и со злости напилась крови, а затем попробовала и мяса. В Индии, да кажется и v нас на Амуре, существует мнение, что тигр, раз попробовав человеческого мяса, не отстанет от него во всю жизнь.

Во всяком случае при тех или других обстоятельствах один или пара тигров сделались людоедами, несомненно одно, что в этом играл какой-нибудь случай, потому что постоянных причин нет, а если бы они существовали, то людоеды появлялись бы чаще[129].

Ни бай-курганский бий, ни другие киргизы не могли точно сообщить, держатся ли звери в данное время в этой местности или ушли куда: ездить в кймЫШи они опасаются, а нападений ни на скот, ни на людей не было уже с неделю. Кроме того, теперь наблюдения над жизнью зверей затруднились еще тем, что бывший раньше снег растаял и следов близ самых аулов не стало видно. По прибытии на хутор Жемчужникова начальника отряда и некоторых из офицеров-охотников, 2 марта мы были в аулах Бай-Курган, и, чтобы окончательно увериться в присутствии зверей близ ак-курганской тропы, было решено привязать к камышам в виде приманки в разных местах двух коров и собаку. С этой целью вместе с киргизами отправился я и стрелок К-ий. Во время поездки нами были осмотрены камыши вдоль ак-курганской тропы и несколько влево от нее; более же широкое исследование местности было нам воспрещено из опасения спугнуть тигров. На одной поляне, вдоль старой, заброшенной тропки, нами найдены ясные отпечатки следов в квадратную четверть величины; по определению киргизов, следы эти были оставлены дня два тому назад. При возвращении по ак-курганской тропе близ места гибели популярного Хан-Мурата найдены вторые следы, совершенно свежие, оставленные на подсыхающей грязи дороги не далее, как в предыдущую ночь. Эти следы были значительно больше, вершков пяти в диаметре, совершенно печатные, как говорится. Зверь вышел из камышей с левой стороны, потоптался на дороге, прыгнул через арык и ушел куда-то вправо. Впоследствии, во время охоты, я близ этого же места встречал свежие следы еще раза два. Очевидно, зверь посещал тропу каждую ночь, может быть караулил на ней несколько времени, а затем уходил куда-то вправо, на восток, — должно быть в намеченную раньше свою охотничью область.

К. третьему числу прибыл в бай-курганские аулы батальон и охотники, и утром было решено произвести облаву. План облавы не только не вырабатывался русскими охотниками, но даже многим не был известен и приблизительно. Впрочем, порядочного плана мы и не могли бы выработать, главным образом потому, что местность не была в точности известна раньше, а рекогносцировками не освещена. Как впоследствии оказалось, предположено было выполнить приблизительно следующее: когда сбитые из окрестных аулов киргизы под управлением мергеней (кстати сказать, тоже незнакомых с местностью) откроют присутствие тигра и заставят его где-нибудь залечь, батальон цепями охватит место, а охотники пройдут к зверю в юртах и убьют.

Охотники Европейской России, конечно, не поймут, что это за странный план такой и причем тут юрты. Постараюсь объяснить. Во-первых, план этот киргизский, и нужно заметить, применяется иногда с успехом в местах более или менее открытых, а не в сплошных зарослях высоких камышей, где не только пеший, но и всадник с лошадью скрывается, как в темном лесу. Затем юрты применяются преимущественно зимой, когда лежит снег, хотя бы и в виде тонкого налета, и зверя следить легко. По этой последней причине этот способ сравнительно чаще применяется в Северном Туркестане, где снежные зимы бывают каждый год и снега лежат подолгу.

Охота с юртами выполняется так: толпа конных киргизов едет по следам зверя и заставляет его где-нибудь залечь. В этом случае весь расчет основывается на том, что тигр не любит днем долго ходить, а в случае преследования старается забраться в какое-нибудь укромное местечко. Разумеется, подобную нехитрую штуку можно проделать только с таким зверем, который не испытал раньше никакого преследования, привык к людям и относится к ним запанибрата… Таких зверей, живущих целые года среди густонаселенных местностей, какова, например, Чирчикская долина, в Туркестане много; они-то исключительно и попадают под пули киргизских фитильных мултуков.

Раз тигр залег, а лежит он вообще довольно смирно, а главное упорно, загонщики оцепляют место конными пикетами. В это время собственно охотники (мергени) вяжут из привезенных на седлах решетчатых терегов (остова) разобранной юрты маленькую охотничью юрту, складывая боковые решетки для прочности в два раза и крепко связывая их веревками. Сверху кладутся крест-накрест две толстые палки, а на них два ряда терегов, прикрепленных к вершине стенок веревками. Таким образом выходит прочный решетчатый цилиндр с плоской, тоже решетчатой крышей, представляя полную возможность действовать из него как из ружей, так — в случае нападения зверя — и пиками, и рогатинами. С одной стороны юрты, которая должна быть передовой, укрепляется на крыше кол, а на нем делается чучело человека в халате, с чалмою или малахаем на голове. Внутри юрты, на высоте аршина от земли, продеваются в решетки крест-накрест две палки, служащие как для носки юрты, так, главное, для удержания ее от опрокидывания, в случае если зверь бросится. Собранная юрта имеет от трех до четырех аршин в диаметре и до трех аршин высоты и может свободно вместить от шести до восьми человек охотников, чего вполне достаточно даже для плохо вооруженных киргизов.

Устойчивость ее, отчего собственно и зависит полная безопасность охотников, разумеется, относительная; все зависит от места, где ее придется поставить в момент выстрелов. Если местность будет сильно поката назад, случайно придутся кочки под нижним краем передних решеток и прочее, опрокидывание ее сильным и тяжелым зверем возможно; тут не поможет и перемещение центра тяжести вниз, что достигается людьми, садящимися на нижний крест из палок. Возможно это тем более, что зверь, по словам киргизов, обыкновенно бросается на стоящее вверху чучело, следовательно, при своем страшном броске бьет в верхнюю часть цилиндра. Нужно принять еще в расчет и то, что в подобном случае вполне возможна паника, замешательство. А раз юрта опрокинута, раненый и рассвирепевший зверь может устроить из охотников порядочную кашу… Разумеется, я беру крайний случай, в общем же при хорошем составе охот ников и хорошем оружии юрта представляет собою вполне безопасное приспособление, особенно если для большей устойчивости с задней стороны юрты привязывать слегу[130] в виде подкоса.

Когда юрта готова, охотники заходят в нее подползая снизу, так как она дверки не имеет, берутся за нижние палки или за решетку, приподнимают на четверть от земли и медленно приближаются к зверю, даже через камыш (не особенно частый, разумеется), выставляя ему на вид поставленное вверху чучело. Подобную оригинальную клетку с людьми зверь подпускает довольно близко — по словам киргизов, иногда шагов на тридцать, и лишь с любопытством поглядывает на движущееся вровень с камышами чучело… Неподалеку от зверя юрта быстро ставится на землю, часть охотников садится на палки внизу и крепко держит юрту, стрелки же налаживают свои мултуки и бьют зверя почти наверняка, потому что на недалеких дистанциях из этого допотопного оружия киргизы стреляют замечательно метко. При постановке юрты и стрельбе должно соблюдаться следующее: как только юрта поставлена, так через несколько мгновений и должны быть сделаны выстрелы, в противном случае зверь сейчас же поднимается и уходит.

Таким способом истекшей зимой было убито киргизами два небольших тигра в Чирчикской долине, в урочище Аранчи, верстах в двадцати пяти (по прямому пути) от Ташкента. Один из них не выдержал неискусного подхода юрты (с остановкой перед выстрелом на минуту), поднялся, прорвал конные пикеты киргизов, смял одного всадника с лошадью, подбросив при этом вверх целый столб снега. Пройдя сажен двести, он опять залег, был обложен и на этот раз, как говорят, подпустил юрту шагов в двадцать и был убит наповал.

Едва мы двинулись из лагеря, как прискакали киргизы и сообщили, что одна из поставленных мною накануне коров задавлена и унесена в камыш. Впоследствии я подробно осматривал ее. Прочная веревка, пальца в полтора толщиной, на которой корова была привязана за вбитый в землю кол, была оборвана, как гнилая мочалка. Зверь, очевидно, прыгнул на корову из близлежащей линии камыша, сделал глубокие раны когтями в правый пах и левое плечо и схватил зубами за горло. Вся шея истыкана острыми зубами (в раны легко входил палец) и замусолена так, что на шерсти остались следы слюней; на ранах — ни кровинки, на месте — никаких следов борьбы. Вероятно, зверь сразу задушил свою жертву, прокусил сонные артерии, высосал кровь, а затем унес и припрятал в окраине камыша.

Как и следовало ожидать, облава была совершенно неудачна, хотя наши руководители — киргизские мергени — и вели перед этим длинный маслихат (совещание). Батальон и охотники, разделенные на четыре части, по вступлении в камыши со стороны ак-курганской тропы были отданы в распоряжение мергеней, которые должны были вести части в камыш и окружить цепями найденного и залегшего зверя. Очевидно, мы шли в камыш, как с завязанными глазами, не понимая ни общего плана, не зная ни расположения камышей, ни их характера и даже не имея никакого понятия о том, что должны делать части и чего не должны, по той простой причине, что ни указаний, ни разъяснений дано не было… Каждой части был дан проводник киргиз, ни слова не понимающий по-русски, и приказано следовать за ним, а он-де уж распорядится… Сначала все шло хоть тихо, но при расстановке последней части тигр, лежавший шагах в трехстах от задавленной им коровы, был стронут с места и перешел открытую поляну. Киргизы, конечно, толпой человек в семьдесят бросились за ним с дикими криками. Тут уже пошла такая путаница, что и вообразить себе трудно!.. Оказалось, что зверь не был раньше выслежен киргизами, поэтому, расставляя части в камыше, они ошиблись в расчете и поднятый зверь остался в стороне. Если же тигр и нашелся в охваченном пространстве, путаясь между цепей и вызывая по себе самую беспутную пальбу, то это был другой, в охваченное пространство загнанный случайно. Зверей было поднято два, но ни тот, ни другой не удостоили залечь на видном месте и подпустить к себе юрты с чучелами, а все время ползали и крылись в недоступных крепях вместе с дикими кошками и камышовыми рысями… Среди всей этой путаницы толклись, как угорелые, распорядители мергени, очевидно сами не давая себе отчета в том, что они делают. Особенное внимание обращал на себя главный мергень, известный (чуть не знаменитый) тигровый охотник в белой чалме и зеленом халате, вооруженный длинной рогатиной. Прошлой зимой ему с товарищами как-то удалось подкараулить у стенки своей зимовки слишком доверчивую и простодушную тигрицу и ухлопать, а теперь он наслаждался своею славой и разыгрывал героя дня…

Почти везде происходили одни и те же картины. Двинутые в камыш части натыкались на канавы, топкие болота, непроходимые крепи зарослей; звенья сталкивались, отрывались, плутали взад и вперед, начальники теряли людей, люди — начальников, так что до указанного проводником места часть доходила чуть не в половинном составе. Затем людей расставляли длинной цепью вдоль какой-нибудь поляны и оставляли ожидать невесть чего. Впоследствии оказалось, что и эти линии стояли без особого порядка: или параллельно одна другой, или под всевозможными углами. Густые камыши и отсутствие сигналов не давали никакой возможности видеть и знать, есть ли кто впереди, сзади или по сторонам. Тихо и сумрачно стояли эти линии, созерцая пустынные заросли, одиночные пикеты конных киргизов, стоявшие, как статуи, у самого обреза камышей, и чутко прислушиваясь к отдаленным выстрелам и крикам. На долю некоторых частей достались, впрочем, и кой-какие развлечения. Выскочит из чащи тигр, пройдет могучими прыжками какую-нибудь полянку впереди, нежданно-негаданно появится дикая коза — ближайшие звенья поднимают пальбу то батальную, то нестройными залпами; пули пролизывают камыш, свистят над головами расположенных впереди цепей и случайно подвернувшейся толпы киргизов, заставляя солдат и охотников падать в грязные канавы и лежать пластом, а киргизов, как по команде, сыпаться с лошадей и поднимать отчаянные крики…

Кончилось подобное развлечение, кругом опять все тихо, пустынно… Над головами носятся взад и вперед большие косяки уток, спугнутые с цепи разбросанных по зарослям мелких озер; в стороне прошмыгнет цветной петух-фазан; впереди разгорелись зажженные кем-то камыши: языки красно-желтого пламени с треском и свистом выбрасываются высоко вверх и пронизывают черные столбы дыма… В воздухе, пропитанном испарениями болот, проносится резкий запах гари…

Вообще киргизский план облавы оставил самое живое воспоминание у участников этого обильного всевозможными эпизодами дня… Один плутал, врезавшись в заросли, другой стрелял по тигру шагов этак в двести, третий попал под пули — словом, почти каждый действовал так или иначе… Отделался народ благополучно и счастливо, то есть никого не пристукнула и не ранила шальная пуля, вернулся в лагерь — пошли всевозможные толки, пересуды и рассказы в юмористическом по большей части тоне о том

Когда тигр был стронут с места и путаница в расстановке цепей последней (четвертой) части, по-видимому, достигла высшей степени, мы в числе четырех человек охотников, забравшись в густые и топкие заросли, оторвались от общего движения. Вертевшаяся около нас на узкой и длинной поляне толпа киргизов вдруг подняла оглушительный крик и двинулась в камыш. Оказалось, что всего в нескольких шагах, в зарослях, был поднят тигр.

Киргизы медленно и осторожно с дикими криками ехали камышом, а мы двинулись вдоль поляны, приготовив на всякий случай штуцера. Хотя в нашей кучке охотники были все люди надежные, но я нашел не лишним вызвать — из проходившей в стороне, и очевидно блуждавшей, части батальона — охотников в резерв: выбралось пять человек, которые и пошли за нами. Близость зверя замечалась по легкому движению метелок камыша, и мы с минуты на минуту ожидали, что вот-вот зверь сомнет кого-либо из киргизов, а пожалуй, и из нас, но он оказался очень осторожным и благоразумным. В камыше встретилось продолговатое, узкое озерцо, зверь залег в крепи, киргизы остановились и усилили крики… В это время один из нас, молодой и горячий охотник, стремительно бросился верхом в заросль впереди киргизов. Треснуло что-то в камыше, пробежала линия по метелкам… Прижатый тигр прыгнул из-под охотника и опять исчез куда-то… Вскоре одна часть киргизов… круто повернула в камыше и погнала назад, в ту сторону, откуда заводили батальон, другая же осталась на месте и, придерживаясь плотной кучи, по-прежнему медленно подвигалась вперед. Оказалось, что в этой заросли было захвачено два тигра: один пошел назад и впоследствии путался между солдатскими цепями, а другой остался здесь.

Мы двигались поляной параллельно киргизской толпе; камыши становились все гуще и гуще, опять встретилось озерцо с топким дном, киргизские лошади проваливались по брюхо, крики ослабели, а через несколько минут всадники начали один по одному выбираться к нам, а впоследствии уехали назад, где защелкали выстрелы и слышались отчаянные крики. Не было сомнения, что перед нами где-то залег зверь, но где именно — разыскать было положительно невозможно. Заросли были так густы, что и в двух шагах ничего нельзя было различить.

Кончилась наша полянка и уперлась в другие заросли; остановились мы, потолковали, что тут Делать, и порешили пробраться через камыш влево, где виднелась тоже какая-то полянка. Она оказалась такою же узкой и длинной и тянулась параллельно той, на которой мы только что были. По направлению на восток она расширялась, и там виднелись солдатские цепи. Сейчас же явился вопрос: остался ли тигр в той заросли, где его только что гоняли киргизы, или перешел вновь найденную нами поляну и скрылся в соседних камышах? После короткого совещания решено было покараулить здесь, надеясь на какой-нибудь случай; эта слабая надежда ободрялась несколько тем, что впереди нас кой-где продолжали разъезжать киргизы и слышалась перекличка какой-то, должно быть заблудившейся, части батальона.

Мы расположились вдоль противоположной опушки камыша и начали ждать. Кругом все было тихо, во все стороны тянулись желтые молчаливые линии зарослей, токовал где-то фазан, далеко впереди сильнее и сильнее разгорался камыш, вскидывая кверху целые тучи серого дыма… Почти через час ожидания несколько вправо, недалеко от нас, вдруг загорелась сильная пальба; стукнуло сразу два выстрела, затем недружный залп, а минуту спустя еще выстрел, донеслось гайканье киргизов, но вскоре все стихло. Мы порешили, что тигр убит, что караулить здесь, может быть давно уже пустые, камыши не имело смысла, — и двинулись к видневшейся вдали цепи. Здесь от солдат крайнего звена мы узнали, что на нас выходило из камыша какое-то животное, но повернуло обратно; что это за животное — за дальностью расстояния они не могли определить. Мы же ничего не заметили, да и заметить не могли, потому что, как оказалось впоследствии, между нами и главной зарослью протянулась узкая линия камыша вдоль какой-то канавки.

Едва мы расположились отдохнуть со встреченными знакомыми офицерами части, как люди крайних левых звеньев увидели тигра и с криком бросились за ним. Зверь, выждав нашего ухода, спокойно перешел только что оставленную нами полянку — почти тем местом, где мы ждали его с час, — и скрылся в соседней заросли. Хотя и было далеко, но солдаты видели его на этот раз совершенно отчетливо. Часть людей и человека три охотников сейчас же бросились его преследовать, но было уже поздно. Впрочем, с полчаса спустя в том направлении раздался одиночный выстрел, опять всполошивший левые звенья. Выстрел был сделан одним из солдат, бросившихся разыскивать тигра. Наскучив блуждать по камышу, он выбрал сухую полянку и сел отдохнуть, как вдруг заслышал впереди себя шорох.

— Глянул я, а тигра идет вдоль камыша, глазами так и косит, так и косит, а сама красная, такая, полосатая… — рассказывал он после.

От внезапности встречи солдат растерялся и вскочил, в то же мгновение зверь прыгнул и пошел скачками «вровень с камышом»… Солдат опомнился и пустил ему пулю вдогонку. На поднятую тревогу сбежались товарищи, но дальнейшие поиски не привели ни к какому результату. Должно быть, зверь добрался до недосягаемых крепей и там скрылся. Впоследствии киргизы говорили, что среди озер есть небольшие острова с зарослями, где зверя разыскать положительно невозможно.

Итак, этот зверь благодаря своей хитрости и осторожности, а главное — недоступности зарослей ушел цел и невредим, наткнувшись на один только выстрел, пущенный «влёт» растерявшимся солдатом; другой зверь хотя, конечно, и отделался также счастливо, но заставил потратить не один десяток патронов… Как я сказал выше, он, отделившись от нашего, пошел по направлению к ак-курганской тропе и попал в солдатские цепи. Вел он себя здесь так же умно и осторожно, крылся по зарослям, но камыши были по всем направлениям заняты народом, почему зверю и приходилось иногда появляться на открытых пространствах. Привожу несколько эпизодов, основываясь на рассказах участников.

Против одной цепи тигр вышел из камыша шагах в полутораста, солдаты сейчас же открыли пальбу, но зверь, не обращая на это никакого внимания, тихо шел прямо на цепь, а потом мгновенно повернул в сторону и могучим прыжком скрылся в зарослях. В другом месте из горевшей линии камыша зверь с рычанием выскочил на поляну, но, увидя солдат, сейчас же ушел назад. Через несколько минут он неожиданно появился опять и в два прыжка перелетел поляну в, пятьдесят шагов шириною. Покуда он летел, заторопившиеся солдаты дали залп, пули, разумеется, свистнули в пространство, в стоявшие впереди цепи и блуждавших в камыше киргизов и охотников…

Нужно быть по меньшей мере «волшебным стрелком», чтобы из пехотной берданки попасть в быстро движущуюся цель «на лету», будь эта цель хоть и саженный тигр, и притом попасть шагов на сто (как и стреляли по зверю), для чего нужно целить чуть не на аршин ниже мишени. Берданка — хорошее боевое оружие, но для охоты хуже и выдумать нельзя… Смеренные на этой поляне прыжки дали следующие расстояния: первый, из опушки камыша на середину, — более тридцати шагов (измерявший определил, кажется, в тридцать два шага), а второй — более двадцати шагов, но, вероятно, тоже не короче первого, потому что зверь упал не на самую опушку, а в заросль, где промер был уже невозможным[131]. По рассказам, самые прыжки зверя чрезвычайно характерны. Он прыгал не так, как кошка или собака, то есть один прыжок быстро и непосредственно следует за другим, а с расстановками: после первого он на несколько мгновений задерживается на земле, как бы собираясь с силами для следующего. Говорили также, что в одном месте зверь прошел подобными прыжками под неугомонную пальбу солдат совершенно открытое пространство шагов в двести, но это чуть ли не из охотничьих рассказов…

Как длина прыжков, так равно и их характерная особенность замечены многими охотниками и солдатами и не подлежат сомнению, что же касается их высоты, то я мог только добиться (от солдат) неопределенного указания на то, что зверь идет (по заросли) «вровень с камышом». Принимая в расчет среднюю высоту камыша в пять аршин, зверь описывает пологую дугу высотой более четырех аршин, с хордой в девять-десять сажен, что не представляет ничего невероятного. Тигр, по-видимому, легко прыгает на стены сажени в две вышиной, а через стенки аршина в три без всякого затруднения перепрыгивает с коровой или лошадью в зубах. Относительно задерживания во время прыжков я не думаю, чтобы это был нормальный ход зверя. Если бы таким способом он бросался на добычу, то сторожкое животное, каковы, например, дикие козы, всегда имеет время спастись, если тигру приходится достигать его двумя-тремя прыжками. В таких случаях он неминуемо должен делать прыжки, быстро следующие один за другим, как в броске борзой собаки. Вероятно, у тигра имеется разница в ходе при нападении и в том случае, когда он уходит от преследования. Умный зверь, заметив опасность, которой он подвергается на открытом месте, старался делать прыжки как можно длиннее, чтобы достигнуть спасительных зарослей, между тем почва полян, состоящая из корней выжженного камыша и осоки на слабом илистом грунте, пропитанном водой, как губка, давала ненадежный упор ногам. Впрочем, почти подобным же способом тигр преследовал одного охотника в аулах, выше по Чирчику, «то бежит, припавши к земле, как кошка, то сделает большой скачок», — где место было ровное и грунт, конечно, сухой и прочный[132].

На основании этого случая можно высказать второе предположение: зверь задерживается перед прыжками тогда, когда ему приходится делать их несколько и на открытых местах. Во всяком случае, точное объяснение замеченной особенности хода зверя, имеющей в охоте большое значение, можно дать только на основании нескольких наблюдений.

Часа в четыре дня был сыгран отбой и растерявшиеся части батальона и охотники начали выбираться из камышей к «перевязочному пункту», как была названа нами зимовка, с крыши которой я в первый раз осматривал камыши и где в день облавы находился батальонный доктор со своими лазаретными служителями. К превеликому нашему счастью, почтенный доктор остался без практики, а ограничился только наблюдениями со своей вышки дикой окрестной природы…

На другой день киргизы привезли утром известие, что тигр приходил к задавленной им накануне корове, унес ее дальше в камыш и выел зад. Смелость замечательная! Несмотря на то что накануне шла в зарослях такая кутерьма, зверь не ушел далеко, как этого столь сильно опасались все перед началом охоты, а остался тут же и ночью пришел полакомиться своей добычей. Такая смелость невольно ставила в тупик; тигр точно смеялся над нами, ставя ни во что выдвинутую против него массу вооруженного народа. На основании собранных мною сведений от бай-курганских киргизов подобную смелость, кажется, можно объяснить следующим: месяца полтора тому назад, когда нападения тигров достигли особенной дерзости, киргизы порешили с ними покончить чего бы это им ни стоило… Человек двадцать, обрекая себя на гибель для общей пользы, вооружились разным дрекольем и поехали в камыш. В то время лежал снег, киргизы скоро открыли следы, нашли зверя и с криком бросились на него. Тигр не выдержал, трусливо ушел в камыш, а при дальнейшем преследовании забрался в недоступные крепи… Вероятно, и теперь тигр сообразил, что с ним только пошутили и испытанное им накануне преследование столь же опасно для него, как и киргизское…

Прискакавшим киргизам было приказано выследить зверя, а батальон выдвинуть к «перевязочному пункту»… Здесь, во избежание случившейся накануне путаницы, кружком охотников был выработан план облавы, причем киргизы — с их юртами были забракованы, распоряжения вверялись известным, дельным охотникам, предусмотрены и определены все мелочи. Теперь местность была хорошо нам известна и в успехе трудно было сомневаться, но ничему не было суждено сбыться. Часов в двенадцать приехали из камышей киргизы и сообщили, что выслеженный ими тигр не хотел залечь в камышах, а ходил взад и вперед и наконец, выйдя на сухую поляну близ ак-курганской тропы, где следов не было видно, куда-то скрылся. Все это происходило против нас в какой-нибудь полуверсте, тем не менее для проверки киргизских сведений никто из охотников не был послан, не сделано попытки устроить ходовую облаву с выжиганием более густых зарослей и прочее. По выслушании киргизских донесений было приказано батальону отступить в лагерь, а мергеням устроить к ночи засаду близ убитой коровы.

Когда приказано было вместо облав ограничиться засадами, я, не рассчитывая в эту ночь на успешность одной засады близ убитой коровы, настаивал на устройстве нескольких, разбросав их в разных местах камышей. Расчет был тот, что звери, выйдя ночью из своих логовищ, могут наткнуться на какую-либо засаду и попробовать или штуцерных или винтовочных пуль… План мой на этот раз не был принят, а категорически было приказано ограничиться одной засадой; принято было только одно, чтобы в засаду во избежание излишней горячки не пускать более четырех человек. По моему мнению, для подобных засад совершенно достаточно двоих охотников (а самое лучшее одного), из которых один предназначается собственно для стрельбы по зверю, требующей аккуратности и полнейшего хладнокровия, а другой служит резервом на случай, если зверь не будет убит сразу или даже бросится на засаду. Я много раз испытал, что значит подкрадываться или подкарауливать в компании, а потом стрелять всем вместе: обыкновенно таких пуделей отгрохаешь, что любо-дорого…

Перед вечером были вызваны желающие участвовать в засаде, которых набралось более десяти человек (солдат не вызывали); при этом было высказано почти единогласное требование, чтобы в засаду были посланы по выбору самые опытные охотники, по и эго не принято, а приказано бросить жребий. В числе счастливцев или, пожалуй будет вернее, несчастливцев оказался и я. Не ред отъездом к четырем указанным жребием охотникам присоединился еще пятый, по протекции, а затем захвачены с собой, уж не помню зачем, два мергеня, впрочем, без принадлежавших им смертоносных фитильных мултуков… Перед закатом солнца мы отправились.

Устроенная киргизами засада оказалась порядочной чепухой. Около того места, где была раньше привязана и задавлена зверем корова, киргизы вырыли яму аршина в три длиной, в два шириной и в полтора глубиной. Поверх ямы положены толстые слеги, на них в два ряда терега от юрты, заложенные сверху частью пластами дерна, частью засыпанные соломой и осокой. Яма была вырыта как раз наверху небольшой возвышенности, имеющей слабую покатость к линии камышей, стоящих шагах в сорока. Пользуясь покатостью, киргизы устроили в эту сторону несколько амбразурок для стрельбы из наложенных пластов дерна; покатость против них была немного раскопана, так что они оказались в стенке четверти в две вышиной и аршина в три длиной и вид-мелись со стороны довольно отчетливо. Все это замаскировано было крайне плохо, почему нужно было рассчитывать только на особую смелость и беззаботность зверя, чтобы он решился подойти к подобному сооружению, не исследовав предварительно местности. Против амбразурок, шагах в пятнадцати, была положена задавленная корова, задняя левая ляжка у которой была съедена вместе с толстой бедренной костью; около мертвой коровы была привязана для чего-то еще живая…

Мы расположились в засаде довольно недурно, добросовестно просидели ночь, но без всякого результата. Да и трудно было ожидать чего-либо. По осмотре коровы оказалось, что у нее съедено много мяса, следовательно, зверь наелся досыта, до отвалу, как говорится, а в таких случаях он никогда не приходит к своей добыче в следующую ночь, а всегда через ночь. Так оно и случилось.

В эту же ночь по моему указанию была устроена одним охотником еще засада в строжайшем секрете не от одного только тигра… Эта попытка, имевшая вид некоего браконьерства, едва не увенчалась успехом. Я посоветовал охотнику выбрать место близ заброшенного киргизского аула по ту сторону (южную) камышей и в виде опыта привязать на приманку киргизскую собаку, устроив все таким образом, чтобы имело вполне естественный вид и не возбуждало подозрений в недоверчивом и сообразительном звере. Охотник так и сделал, но не выполнил только одного — плохо привязал собаку. Когда она зачуяла подходящего зверя, то пришла в сильнейшее беспокойство, начала отчаянно рваться, перекрутила веревку и убежала. Как было видно по совершенно свежим следам, найденным на другой день, тигр подошел к засаде шагов в пятьдесят, но потом ушел на ак-курганскую тропу, где я, возвращаясь утром в лагерь, нашел свежие следы. Будь собака привязана более прочно, может быть, что-либо и вышло. Во всяком случае, на основании произведенного опыта можно было бы решить вопрос: годится ли собака на приманку, или же тигр и к ней отнесся бы с таким же недоверием, с каким относится ко всякой другой приманке, и упорно отказывается попадаться на подобную удочку…

На другой день в лагере ничего не предпринималось. Большая часть охотников уехала домой, оставшиеся кто забавлялся пальбой по уткам, другие стреляли от нечего делать в цель, удивляя глазевших киргизов меткостью своих берданок, бивших на пять-десять шагов или на аршин ниже, пли на аршин выше мишени… Кажется, в полдень вышло решение: ночью опять идти в засаду. На этот раз, впрочем, не ограничились одной засадой, а порешили устроить их несколько, о чем и приказано было позаботиться опять-таки киргизским мергеням без совета и указания со стороны русских охотников. Стрелки бригады и охотники из линейцев, скучавшие эти два дня в лагере и рвавшиеся в камыш с обещанием разыскать и перебить зверей в открытой встрече, в чем им настойчиво отказывалось, теперь предназначались для занятия засады. Но и тут случились недоразумения и преследовавшая нас везде и во всем путаница. О вызове желающих было объявлено только перед закатом солнца, стрелки не были отобраны и сформированы в отдельные партии, не получили решительно никаких указаний. Засады были устроены не в разных местах камышей, поблизости предполагаемого у цепи озер логова, а только вдоль ак-курганской тропы, поставлены очень близко одна к другой, замаскированы крайне плохо; во всем этом было заметно, что или киргизы ничего не понимают в деле охоты из засад, или устраивали ямы только с тем, чтобы поскорее отделаться. Стрелки засели в ямы поздно, не соблюдали строгой тишины и к довершению всего выставили из амбразурок наружу штыки своих винтовок… При таких порядках не только ничего не вышло, да и выйти не могло, потому что тигр не кабан какой-нибудь, хотя и кабана нужно подкарауливать умеючи.

Состав участников нашей засады должен был оставаться прежний, но незадолго до отъезда один охотник отказался от участия и нас осталось четверо. Теперь я получил некоторые права голоса и сейчас же забраковал пару резервных киргизов, велел убрать несчастную живую корову, а вместо ее взять с собой киргизскую собаку, во-первых, как любимое кушанье тигра, а во-вторых, собака при падали имеет совершенно естественный вид и ни в каком случае не может помешать и сторожкому зверю подойти к своей добыче. Перед закатом солнца мы осторожно подъехали к засаде, улучшили ее маскировку и прочно, на две деревянные распорки, привязали собаку у убитой коровы таким образом, чтобы она имела полную возможность удовлетворить свой киргизский аппетит свежей падалью… Когда мы пошли в яму, сопровождавшие киргизы закрыли нас сверху и также без шума и говора уехали в лагерь. Каждый из нас выбрал себе место, устроился как ему удобнее — и началось ожидание.

На этот раз расчет на приход зверя был совершенно вероятен; шансы еще увеличивались тем, что ветерок тянул от камышей прямо на нас, следовательно, почуять зверю угрожающую ему опасность было труднее.

Смеркалось. Молодая луна слабо светила сквозь нетолстый слой дождевых облаков, заволакивавших небо. Кричавшие кругом фазаны мало-помалу затихли и уселись на ночевку в заросли; прекратился и свист крыльев и кряканье утиных стай, летевших на кормежку с близлежащих озер на болота восточной части долины. Со стороны лагеря глухо доносились отдаленные выстрелы охотников, стоявших на позднем утином перелете. Молчаливая, глухая ночь камышей вступила в свои права…

Мы внимательно посматривали вперед каждый в свою амбразурку и чутко прислушивались к наступавшей тишине и безмолвию. Шагах в сорока от нас виднелась светлая линия камышей, а несколько ближе темнела бесформенная продолговатая масса падали. Справа у нее возилась привязанная собака: то с наслаждением чавкает оторванный кусок мяса, то погрызет обнаженные зверем тазовые кости коровы, а то вдруг насторожит свои лохматые уши, чутко прислушается и с недоверием покосится по сторонам.

Прошло с полчаса после сумерек. Вдруг до моего слуха донесся какой-то слабый шорох: не то камышинка треснула, не то зашуршала осока… Собака метнулась в сторону, начала отчаянно рваться и слабо завыла… Все встрепенулись, беззвучно, по-охотничьи, взвели курки штуцеров… Я подался ближе к амбразурке, уперся локтем левой руки в стену ямы, поднял штуцер к плечу, проверил прицел по планке стволов — и замер в ожидании. Сильнее зашелестело что-то в камыше перед нами, как сумасшедшая забилась собака и завыла диким голосом… Появления зверя нужно было ожидать с секунды на секунду.

Я напрягал зрение и слух, стараясь определить, откуда подошел тигр, совершенно хладнокровно соображая, куда именно выгоднее посадить полосатому красавцу пару тяжелых конических пуль. Рассеянный свет луны ровно освещал впереди лежащую местность, целить было удобно, почему промах был положительно невозможен, а особенно по такой большой и относительно ярко окрашенной цели. Еще рванулась собака, затем прижалась к земле и издала какой-то дикий звук. В это время грянул выстрел, едкий, беловатый дым густо застлал амбразурки, впереди послышалось хрипенье… убитой наповал собаки. Выстрел был сделан одним из охотников, сидевшим слева от меня, выстрел непростительный, сгубивший все дело… Произошло ли это от излишней горячности, несдержанного возбуждения в решительную минуту или же вследствие недостаточной остроты зрения — сконфуженный, растерявшийся охотник не мог объяснить… Он говорил только, что около падали что-то зашевелилось и зарычало, и в это нечто рычащее он и не преминул запустить разрывную пулю из своего прекрасного штуцера двенадцатого калибра…

Через четверть часа опять послышался шорох, но уже сзади; я прилег по выходному откосу ямы и начал прислушиваться. В это время с задней линии камышей с испуганным криком сорвался петух-фазан и зарокотал крыльями… Не было сомнения, что зверь обошел нас с тыла, по ветру, и во время своей рекогносцировки спугнул фазана; шел он, надо полагать, самой зарослью, где обыкновенно ночуют фазаны и сидят так крепко, что во все время охоты в Чирчикской долине я только раз слышал ночью крик спугнутого петуха. После этого ничего не оставалось делать, как завалиться спать; возвращаться в лагерь было опасно, во-первых, потому что можно было легко наткнуться на другого блуждающего в камышах зверя при самых неудобных для нас условиях, а во-вторых, что еще опаснее, попасть под пули стрелков, расположенных в засадах вдоль ак-курганской тропы. Залив глотком-другим хереса нарождавшуюся досаду на злую неудачу, я завернулся в полушубок и спокойно проспал до «радостного рассвета»…

Так производилась и закончилась наша трехдневная охота. Тигры-людоеды по-прежнему остались гулять на полной свободе в своих излюбленных зарослях и, вероятно, немало еще загубят киргизских голов…

Причины неудачи для охотника довольно ясно видны из моего обстоятельного и вполне правдивого рассказа; в главных чертах они сводятся к следующему. Из всей массы собравшегося народа дельных охотников, знакомых с литературой тигровых охот в Индии, и знающих местные способы, и вообще относящихся к охоте серьезно, на кого бы она ни производилась, набралось всего человек пять-шесть, остальные все исключительно дилетант-народ, явившийся чуть не с карманными револьверами и с непристрелянными винтовками, так что киргизы, посмотрев целевую стрельбу в мишень, вывели далеко не лестное для нас заключение о том, что «теперь русские совершенно разучились стрелять, даже в мишень на пятьдесят гязей (аршин) расстояния не попадают»…

И верно. Разве можно стрелять на близкие, охотничьи расстояния из кавалерийского карабина или стрелковой винтовки, у которой первый прицел на двести шагов, а потом шагает на четыреста, на шестьсот и так далее, уходя в голубой горизонт…Но оружие бы еще ничего, бьют же многие из этих господ охотников кабана в горах, уж как именно бьют — это другой разговор, — печальнее всего то, что обнаружилось полнейшее незнакомство не только со строгой и серьезной зверовой охотой, но и вообще со всякой охотой… Дельных, знающих охотников вообще слушались мало, их планы, указания и советы не проходили, а если что и принималось, то по большей части в искаженном, переработанном виде, переработанном по собственному соображению, а известно, как русский человек вырабатывает свои соображения. Вырабатывает он их зачастую черт знает как, а главное — черт знает из чего… И ведь всякому известно, что каждое дело имеет своих специалистов, имеет их и охота; нашлись подобные «сведущие люди», им бы и книги в руки, на самом же деле в течение охоты больше применялось военное начало, а специальные требования охоты входили как часть случайная, второстепенная…

Наконец, все ли способы были испробованы? Выполнили мы киргизский план с охватом залегшего зверя и подходом к нему в юртах — не удалось, потому что зверь не соблаговолил залечь; юрты, кроме одной, не были даже и собраны, а мы перекрестным огнем палили друг друга… Высидели две ночи в засадах — закончили громким скандалом… Вот и все. А индийские способы? Я и другие охотники предлагали способ известного индийского лейтенанта Райса, истребившего немало тигров на своем веку.

В сопровождении шикари, главного искателя следов, нескольких верных людей и толпы полувооруженных индусов, державшихся плотной кучи и производивших адский шум, Райс проникал в чащи и разыскивал зверя. Такой способ — только, разумеется, в более скромных размерах относительно количества участников практиковал с успехом известный в Туркестане казак Мантык на Сыре. Отборные стрелки бригады и линейцы буквально рвались в камыш и осаждали просьбами о разрешении; предлагалось воспользоваться этим, сформировать партию человек в пятнадцать каждую, отдать под начальство опытному охотнику и двинуть в заросли. Роль загонщиков и искателей следов возложить на конные партии киргизов, которые несравненно зорче нас и привычнее к камышам. От участия в деле они не отзывались, да и трудно было им отказаться, потому что спасали самих себя, взять же их в руки, привести в некоторую дисциплину не трудно; это народ и общем довольно толковый, послушный и добросовестный. Если бы вместо облав и засад было пущено в камыши пять-шесть подобных партий, то цель была бы достигнута. Солдат — человек дисциплинированный, стойкий, толковый, умейте только с ним распорядиться; наконец, вызывались преимущественно люди, знакомые с охотой, и именно с зверовой, так как здешние батальоны комплектуются из губерний Пермской, Вятской и Тобольской, где медведь не составляет заморской невидали. Конечно, между медведем и тигром разница неизмеримая, но в охоте всего важнее опытность владеть нервами, не терять голову ни в опасную, ни в радостную минуту, а это одинаково требуется как на охоте за опасным зверем, так и за слабым бекасом.

Но ничего подобного не приказано было делать, потому что все это опасно. Конечно опасно — не на коз же или на уток собрались, в самом деле, охотиться! Где рубят, там и щепки летят, этот же способ предлагался с тем расчетом, чтобы не ворочаться из камышей с пустыми руками, а так или иначе достигнуть цели посылки отряда.