XIV

Когда генерал-лейтенант Нильс Джоргенсон проснулся утром в день своего сорокалетнего юбилея службы в армии Соединенных Штатов, настроение у него было приподнятое. Однако когда он покинул кабинет министра, а позднее простился с армейским офицером по связям с Конгрессом, им владели уныние, раздражение, но более всего ужас. Генерал был хорошим человеком, храбрым солдатом. Когда они с Марко остались в его кабинете одни, он запер дверь и потребовал, чтобы майор подтвердил или опроверг, действительно ли в его планы входит требовать, чтобы его отдали под трибунал с целью добиться публичного расследования обстоятельств, имеющих отношение к человеку, награжденному Почетной медалью. Марко подтвердил это. Генерал почувствовал необходимость сообщить майору, что он лично был знаком с его отцом и дедом, после чего попросил объясниться.

— Сэр, на свете есть лишь один человек, с которым я обсуждал свои планы. Это сам Реймонд Шоу. Разговор происходил у него на квартире прошлой ночью, и именно Шоу, сэр, предложил эту идею. Могу я спросить, кем выдвинуто обвинение, сэр? Просто не понимаю, каким образом господин министр…

— Обвинение выдвинуто сенатором Джоном Йеркесом Айзелином, майор. Теперь… и учти, я делаю это ради сохранения репутации, как твоей собственной, так и твоей семьи… я предлагаю тебе добровольно уйти в отставку.

— Не могу, сэр. Я убежден, сэр, что эта Почетная медаль была использована как вражеское оружие. Я… постарайтесь меня понять… я считаю это своим долгом, сэр.

Генерал отошел к окну и долго смотрел на реку. Потом сел в кресло, наклонился вперед, так низко, что чуть ни сложился вдвое, и надолго замер, уставившись в пол. Вернулся к письменному столу, достал из верхнего ящика изжеванную, щербатую трубку, набил ее табаком, раскурил и, яростно затягиваясь, снова уставился в окно.

— Никакого трибунала не будет. Тем не менее, по моим предположениям, ты будешь лишен всех прав и привилегий. — Он с видимым отвращением фыркнул. — Надо же! В свой сорокалетний юбилей я говорю боевому офицеру, что ему предстоит лишиться всех прав и привилегий.

— Сэр?

— Сенатор Айзелин принадлежит к тому типу людей, которые, столкнувшись с противодействием в проблеме, столь близко его затрагивающей, будет днями и ночами трудиться, чтобы блокировать все ассигнования на оборону. Сенатор Айзелин способен разнести в пух и прах все военное ведомство, если расследованию дела, связанного с его героическим пасынком, будет дан ход. Он предпримет поход против армии Соединенных Штатов, по своему разрушительному воздействию превосходящий последствия любого военного конфликта, когда-либо имевшего место в нашей истории. Мне приказали сообщить тебе все это, чтобы ты понял, какая огромная ответственность ложится на твои плечи, но это попирает все, чему я служу всю жизнь. Теперь, также выполняя данный мне приказ, я попытаюсь запугать тебя. — Голос генерала дрожал. — Если ты и дальше будешь настаивать на военном суде над собой с целью выяснения, насколько законно Реймонд Шоу получил Почетную медаль, тебя ждет одиночное тюремное заключение.

Марко, не отрываясь, смотрел на генерала.

— Армия, как известно, до сих пор функционировала на основе системы приказов. Не забыл еще? Должен сказать тебе, меня предупредили, что не следует ограничиваться одними угрозами. Сенатор Айзелин решил, что я должен предложить тебе взятку. Если ты наплюешь на свою офицерскую честь и подпишешь бумагу, подготовленную юрисконсультантом сенатора Айзелина, где даешь гарантию, что не станешь настаивать ни на каком расследовании, я должен сообщить тебе о присвоении нового звании, сначала — подполковника и почти сразу же после этого — полковника.

Отвращение поднималось в душе Марко, словно пена в узком бокале с пивом. Он не верил своим ушам. Генерал достал из кармана гимнастерки бумагу и положил ее на дальний конец стола перед Марко.

— Пусть Айзелин подавится, — сказал он. — Я приказываю тебе подписать это.

Марко взял со стола ручку и подписал бумагу.

— Спасибо, майор. Вы свободны.

Марко покинул генеральский кабинет в 16.21. В 16.55 генерал Джоргенсон застрелился.

Загрузка...